Пропавший посёлок

Сергей Жулей (2024)

Дан, как и многие из его окружения, баловался осознанными сновидениями, и ему иногда даже удавалось изменить первоначальную версию сна, направив его в другое русло. Поэтому, проснувшись однажды ночью в купе поезда и обнаружив, что дверь тамбура покрыта инеем, в то время как на улице стоял конец июня, единственным разумным объяснением, которое пришло ему в голову, было: «Я просто сплю…»Но куда в таком случае делся поезд и рельсы, после того как он ступил на перрон в поисках приключений? Почему все вокруг словно родом из 70-х и Дана не покидает ощущение, что его здесь ждали? Как среди местных оказались сотрудники из «конторы», профессор неравновесной термодинамики и микробиологи? Почему в округе нет детей и домашних питомцев, не считая единственной кошки? А если это вовсе и не сон, и он действительно оказался в 1973 году в пропавшем поселке, которого нет на картах и из которого нет выхода?

Первое путешествие

«Дан, просыпайся!..»

Даниил, по давно заведённой привычке, «просканировал» тело — и только после этого открыл глаза. До потолка было рукой подать: значит, он не в своей квартире. Дан повернул голову: желтоватый сумрак плыл по купе, точнее, по верхней его части, между нижними полками царила серо-зелёная мгла.

Поезд стоял на какой-то станции: сквозь неплотно задёрнутые занавески сочился тусклый свет. Стрелки часов показывали 3:07. Даниил лишь недавно вернулся к привычке носить часы, перестав постоянно лазить в карман за мобильным телефоном, и не только потому, что ему на день рождения подарили красивый хронометр, — оказывается, они действовали на него успокаивающе. Он так и не смог объяснить самому себе психологический аспект этого явления — и остановился на том, что посредством наручных часов получает ни больше ни меньше как контроль над Временем. Вот так.

«Странно: в расписании не указана эта остановка, а для Нижнего Новгорода вроде бы слишком рано. Скорее всего, здесь однопутка, — подумал он, — видимо, пропускаем встречный поезд».

Дан (так его называли близкие друзья) спустил ноги с полки, нащупал ступеньку подвесной алюминиевой лесенки и, стараясь не шуметь, слез вниз. Металл чуть-чуть звякнул, но в целом он двигался почти бесшумно. Вечером к нему в купе подселили женщину с двумя детьми, и он уступил им свою нижнюю полку. Сейчас на ней, сунув ладошку под щёку, спал малыш лет четырёх. Одеяло сползло на пол, и мальчик, чтобы сохранить тепло, подтянул колени к животу. При посадке в Москве электронное табло в вагоне показывало двадцать два градуса, но вскоре после отправления включили вентиляцию и стало прохладнее. Даниил задержал взгляд на лице ребёнка и на мгновение задумался: «В мои двадцать восемь у меня самого вполне мог быть сын такого возраста. Не получилось». Вздохнув, он поднял одеяло и укрыл им мальчика, затем осторожно потянул дверь купе влево, и та отъехала совсем без скрипа. Дан аккуратно притворил её и направился по коридору в сторону туалета, но на полпути сбился с шага и остолбенел: левый нижний угол тамбурной двери наискосок был покрыт инеем, как будто на улице стоял мороз градусов под тридцать. Так… вчера вечером в Москве было точно больше двадцати градусов, причём выше нуля, — конец июня, как-никак. Прошло около десяти часов. Куда же они за это время могли добраться?.. Ответ, как и в большинстве подобных случаев, лежал на поверхности: Даниил просто спал и видел сон, только и всего.

Как и многие в его окружении, он баловался «осознанными сновидениями» в духе Кастанеды и российского варианта сталкинга. У него кое-что получалось, а иногда не просто кое-что, а вполне продолжительные и качественные сессии. Порой ему даже удавалось изменить первоначальную версию сна, направив его в другое русло. Ну что ж, раз снова подвернулся такой случай — грех им не воспользоваться! Дан вошёл в тамбур и потянул за ручку двери, выходящей на перрон… Ну конечно, сон: она оказалась не заперта. С улицы пахнуло тёплым ночным воздухом. Он спрыгнул на землю, не откидывая подножки, и направился к зданию вокзала. Впрочем, вокзал — это громко сказано; так, маленький и до предела обшарпанный вокзальчик. Во время туристических поездок ему не раз приходилось видеть подобные старенькие строеньица рядом с полуразрушенными перронами. Правда, обычно они всё-таки располагались подальше от мегаполисов. Здесь даже не удосужились повесить вывеску с названием станции. М-да-а… провинция, однако…

Дверь отчаянно заскрипела, но всё же пропустила Даниила в сухой полумрак тёмного обветшалого помещения. Похоже, оно было здесь единственным: напротив находилась точно такая же дверь, как та, через которую он только что вошёл, — по всей видимости, она вела в сторону посёлка. Слева от входа у стены разместились несколько деревянных лавок, предшественников многоместных кресел современных залов ожидания; справа — буфетная стойка с припылённой витриной и гранёными стаканами, перевёрнутыми донышками вверх. За стойкой, со скучающим видом и полотенцем, перекинутым через плечо, стоял мужчина лет шестидесяти. «Наверное, он тут по совместительству и билеты продаёт, — мельком подумал Дан. — Не похоже, чтобы здесь часто бывали пассажиры. Во всяком случае, зарплатой его точно не обременяют: пиджаку на вид — лет сорок». Он вспомнил, что видел такие в старых кинофильмах 1970-х годов, тогда их и носили.

Подойдя к стойке, Даниил скользнул взглядом по витрине.

— Пирожки с капустой или с картошкой?

— А есть и те, и другие, — в голосе незнакомца звучала хриплая медь.

Дан полез за бумажником и только сейчас обратил внимание, что на нём спортивный костюм, а в карманах ничего нет. Ну что ж, может, во сне и без денег продадут? Но пытаться не стал и, махнув рукой, бросил:

— Ладно, в следующий раз куплю, а то ещё поезд уйдёт.

— Какой поезд?

Что-то в голосе продавца-кассира ему не понравилось. Он направился обратно к двери, открыл её и вышел на платформу. Поезда не было. Мало того, рельсов тоже не было.

Налево и направо от здания вокзала раскинулась бескрайняя тайга (то, что это не просто лес, а именно тайга, он уже интуитивно знал), прорезанная полосой смешанного подлеска. Чисто теоретически можно было предположить, что когда-то здесь лежали железнодорожные пути. Даниил наклонился. Действительно! Ему всё же удалось разглядеть на просеке скрытые травой мелкие поперечные канавки — следы от шпал. И тут он мгновенно понял, что это не сон. Однако, чтобы убедиться в этом окончательно, подобрал с земли шишку и полоснул себя ею по тыльной стороне ладони. Боль пришла вполне реальная, но вокруг ничего не изменилось.

Даниил повернулся и снова вошёл в здание вокзала.

— Рельсы куда дели? — грубовато спросил он.

— Не знаю. Может, на металлолом сдали, — в тон ему ответил человек за стойкой.

— Когда?

Мужик задумался, почесал щёку и сказал:

— А чёрт его знает!

И Дан сразу ему поверил.

— Здесь телефон есть?

Продавец указал подбородком на стену, где действительно, не замеченный Даном ранее, висел допотопный телефонный аппарат с дисковым номеронабирателем.

— В Москву как позвонить?

— Никак, это внутренняя связь.

— Внутренняя связь с чем?

— Внутри посёлка. Ну, можешь скорую помощь вызвать или милицию…

Даниил встрепенулся.

— Тут есть милиция?

— У нас тут всё есть, — неопределённо протянул мужчина, — только лучше до утра подождать. Нет, конечно, и сейчас примут, у них круглосуточно, но куда тебе теперь спешить?

— Лучше сейчас. Как звонить-то, ноль два?

— Сейчас так сейчас. А чего звонить-то, милиция — через дорогу.

— Почему, кстати, милиция, а не полиция?

— Там поймёшь. Тебя как звать-то?

— Даниил.

— А меня — Фёдор Григорьевич.

— Будем знакомы, Фёдор Григорьевич!

— Я тебе на лавке постелю: не в милиции же ночевать.

— Да уж…

Местное отделение милиции представляло собой блок из двух бытовок. Их, видимо, привезли порознь и соединяли уже здесь, на месте. Справа от входа к стене гвоздями была прибита скромная табличка с лаконичной надписью: «Милиция». Несмотря на поздний час, в одном из двух окон горел свет. Дан постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл. За письменным столом сидел плотный человек с короткой стрижкой, в голубой рубахе с капитанскими погонами, и что-то быстро писал обычной шариковой ручкой — тёмно-жёлтой, с фиолетовым колпачком. Слева от него лежала стопка исписанных листов — штук двадцать, не меньше. Судя по всему, занимался он этим давно.

— Вечер добрый! — поприветствовал капитана Даниил.

— Да уж рассвет скоро, — благожелательно ответил тот, даже не взглянув на вошедшего и продолжая работать.

— Меня Даниил зовут, а паспорт я в поезде оставил.

— Был бы человек, а документ мы завсегда составим.

Дан смутно помнил, что похожее выражение, адресованное подследственному, ничего хорошего последнему не сулило. Но он же не был подследственным, да и времена теперь другие, поэтому, сев на стул по другую сторону стола от милиционера, он решительно заявил:

— Я в Москву хочу!

— В Москву все хотят, — всё так же благожелательно ответил капитан.

— У меня там дом!

— А у меня дом, — на этом слове служитель закона запнулся и поднял глаза на посетителя, — в другом месте, а я вот тут сижу.

Глаза!.. Дослужиться всего лишь до четырёх маленьких звёздочек к этому возрасту — такое в принципе возможно, но быть просто капитаном с такими глазами — крайне маловероятно. Или он на славу проштрафился.

— Вы из «конторы», — не удержался Дан.

— Приятно иметь дело с умным человеком. Впрочем, в скором времени вы всё равно бы догадались. Служили?

— Да, срочную, два года. Танкист.

— Это хорошо, — глаза капитана подобрели. — А то присылают чёрт знает кого!..

— Откуда присылают? — осторожно поинтересовался Даниил.

— Оттуда, — мужчина с досадой ткнул ручкой в сторону железнодорожной станции.

— И часто… присылают?

Капитан некоторое время задумчиво изучал посетителя.

— После армии что-то заканчивали?

— Да.

— Давайте так: пообвыкнете немного, присмотритесь. Никаких резких движений не делайте. Поживите пока у бабы Дуси: третий дом отсюда, Григорьич покажет. А там и поговорим.

Вытащив из кармана ключи, он подошёл к стоящему в углу громадному несгораемому сейфу, открыл его, вытащил несколько купюр и положил на стол перед Даниилом, а сверху прикрыл их бланком расходной ведомости. Вписав в длинную строку слева его имя, а в столбец напротив — «сумма 50 руб.», капитан подвинул ему ручку со словами:

— Это не вербовка. Так, подъёмные. Надо же вам на что-то жить.

Дан взял деньги в руки — девять купюр номиналом по пять рублей и пять рублёвых, взглянул на год выпуска — 1961-й, и поднял глаза на милиционера. Тот открыл ящик стола, вытащил из него газету «Правда» и обвёл ручкой дату: «17 сентября 1973 года».

— Газета недельной давности. Зовите меня Николай Фомич.

Даниил проглотил комок в горле:

— Имя и отчество настоящие?

— Настоящие.

— Значит, отсюда нет выхода?

— Может быть, и есть, но пока его никто не нашёл. Я сильно форсирую события и нарушаю все инструкции, но мне почему-то кажется, что в случае с вами это единственно верный путь, — красные от недосыпа глаза капитана сейчас ничего не выражали. — До завтра. Вернее, до вечера. Давайте в восемнадцать. И очень прошу: не надо никого ни в чём разубеждать. И так обстановка нервная.

Даниил молча взял ручку, расписался напротив суммы пятьдесят рублей и вышел из бытовки.

* * *

— Поговорили…

В голосе Григорьича вопросительная интонация практически не угадывалась.

— Да.

— Если вернулся — значит, парень ты крепкий и с головой у тебя всё в порядке.

— А что, некоторые не возвращаются?

— Ты первый. Не ошибся я в тебе; не зря постель приготовил, — мужик указал в сторону лавок.

— А эти, которые «не возвращаются», они куда деваются?

Григорьич пожевал нижнюю губу:

— Наверняка не скажу; думаю, что их в психушку увозят: какой с них толк?

— А вы, значит, тоже оттуда же, откуда и капитан?

— А ты как думаешь?

Дан вздохнул:

— Давайте, что ли, пирожков и чаю горячего.

Фёдор Григорьевич открыл витрину, достал тарелку с четырьмя пирожками; снял ценник с надписью «Печенье „Юбилейное” — 28 коп.» и, положив пачку на тарелку, направился к столику.

— Я тоже с тобой чайку попью.

Проигнорировав посуду, расставленную на прилавке, он достал откуда-то снизу красивые подстаканники с уже вставленными в них тонкостенными стаканами, оттуда же выудил термос из тёмной матовой нержавейки и разлил из него чай.

Дан засмотрелся на подстаканник: у орнамента явно имелся какой-то древний прототип, линии плавно перетекали одна в другую, создавая новый узор — отчасти дополняющий первоисточник, отчасти конфликтующий с ним.

— Серебро?

— Мельхиор.

— Никогда не видел таких.

— А их два всего изготовлено. Я только по особым случаям эти подстаканники достаю. Пей, пока горячий. С травками.

Даниил отхлебнул чай и принюхался к отвару.

— Похоже на таёжный сбор: тимьян, земляника, лесная смородина и… бадан?

— Бадан.

— Так он же здесь не растёт.

Фёдор Григорьевич взглянул на Дана уважительно.

— Где «здесь»?

— Ну, мы же где-то недалеко от Нижнего Новгорода?

— С чего ты взял?

— Я же там с поезда сошёл…

— Уверен?

Даниил задумался.

— В том, что вчера вечером я садился на поезд в Москве, уверен. Что сошёл с него, где-то не доезжая до Нижнего, — тоже уверен. Сначала думал, что это я во сне с него сошёл, а на самом деле… Но вот же сижу и пирожки ем. Хотя… Когда выходил отсюда на платформу, средней полосы уже и в помине не было — повсюду тайга. И бадан… Мы в Сибири, что ли?

Фёдор Григорьевич подлил себе чай, отхлебнул и посмотрел в окно:

— Нет у этого места конкретной географической привязки. Иногда кажется, что почти нащупали, а потом — опять обрыв… Ты ешь, ешь…

Дан так и застыл с набитым ртом, потом кое-как протолкнул в горло кусок недожёванного пирога и, неожиданно перейдя на «ты», спросил:

— Подожди, Григорьич, у меня вопрос: вы же не каждый день гостей принимаете, а пирожки — свежие. Вы что же, ждали меня?

Собеседник немного помолчал, а потом спокойно проговорил:

— Ну, не тебя конкретно, но ждали. Ждали того, кто нам тут со всем разобраться поможет. Запрос отправили. Думали, что «в никуда», а вот видишь — сработало!

— И кто запрос составлял?

— Погоди, не всё сразу, перегрузиться можешь. Давай спать.

* * *

Дом бабы Дуси состоял из сеней и большой проходной комнаты (она же кухня), из которой двери вели в две крохотные спальни. Домотканые половики на чисто вымытом полу создавали ощущение уюта и вызывали воспоминания детства.

— Как в деревне у бабушки!..

Дан снял кроссовки и встал босиком на коврик у дверей.

Лучи утреннего солнца, падавшие через окно на жёлтый эмалевый пол, прочертили на нём световую дорожку от кухонного стола до входа.

В правом дальнем углу комнаты виднелись образа, прикрытые полотенцами.

Сама баба Дуся — худенькая женщина лет семидесяти, с чистыми ясными глазами — хлопотала у печки.

— Я тебя Даней буду звать, — сообщила она, перекладывая со сковороды на тарелку очередную румяную лепёшку. — Мойте руки и проходите к столу. Ты, Федя, тоже посиди, в ногах правды нет.

На столе стояли обычные деревенские яства: нарезанные кружочками помидоры и огурцы вперемешку с кольцами репчатого лука и дольками зелёного перца, сдобренные зеленью и политые растительным маслом; дымящаяся варёная картошка; в глиняной миске поблёскивали рыжики в сметане, посыпанные мелко нарезанным укропом.

Фёдор Григорьевич вопросительно взглянул на бабу Дусю:

— Под грибочки можно и согрешить!..

— Ты же знаешь, я не одобряю. Ну, раз уж такой повод…

Она открыла дверцу буфета, достала три рюмки и графин с напитком рубинового цвета и согласно старинному обычаю поставила его перед старшим из гостей.

— Разливай!

Затем подняла глаза на образа, перекрестилась и коротко что-то прошептала.

Рука Фёдора Григорьевича непроизвольно дёрнулась, что можно было истолковать по-разному, но в итоге опустилась на горлышко графина.

Настойка оказалась мягкой, но крепкой, явно больше сорока градусов. Дан наколол на вилку рыжик, похрустел им и блаженно прикрыл глаза. Тревога, поселившаяся внизу живота, начала отпускать, а спазмированные мышцы — расслабляться.

— Ты, Даня, ешь, пока горячие, — и баба Дуся положила на тарелку молодого человека лепёшку, а рядом поставила розетку с вареньем. — Земляничное.

— Моё любимое.

— Ну вот и хорошо.

— А можно мне ещё рюмочку? — спросил Дан, показав на графин.

— Можно, ты же непьющий.

— А вы, баба Дуся, откуда знаете?

— Вижу. И обращайся ко мне на «ты». Баба Дуся и на «ты», мне так приятнее будет. Мне, Федя, половинку.

Выпили по второй. Баба Дуся открыла буфет и поставила графин на прежнее место. Григорьич с сожалением проводил его глазами, но ничего не сказал.

Проникавший через окно солнечный свет заливал теперь уже весь стол и играл на стенках стеклянной посуды. Даниил поймал рукой солнечного зайчика и сжал ладонь наудачу.

— Ты, Даня, иди ложись и доспи по-домашнему, я постелила, — с этими словами баба Дуся указала на одну из дверей. — А ты, Федя, ступай работать.

Даниилу очень хотелось узнать, чем же таким занимается Григорьич, но ноги сами понесли его прямиком в спальню.

* * *

…Даниил шёл по тёмному сырому лесу. Тропинка постепенно сужалась и вскоре совсем исчезла. Но вот начали попадаться кочки, поросшие сочной травой, а между ними стала появляться вода: сначала прозрачная, потом — всё более тёмная. Передвигаться теперь можно было только прыгая с кочки на кочку. Затем и они исчезли, и перед ним, насколько хватало глаз, раскинулось огромное болото.

Неожиданно впереди возникло серое полупрозрачное существо. Оно легко скользило по чёрной воде и направлялось прямо к нему. В правом плече возникла сильная вибрация. Существо резко увеличило скорость…

— Даня, просыпайся!

Он открыл глаза. У кровати, склонившись к нему, стояла баба Дуся и трясла его за плечо.

— Сон дурной приснился?

— Да. Долго я спал?

— Часа два. Может, чуть больше. Вставай. Надо кровь разогнать, чтоб застойных мест не было, тогда и плохие сны не подступятся. Вот, я тебе носки и одежонку рабочую приготовила: поможешь мне картошку копать. Умеешь?

— Умею.

Огород у бабы Дуси делился на две почти равные части: слева, за домом, располагались грядки с овощами; справа шли ровные ряды с уже начавшей подсыхать картофельной ботвой.

— Ты, баба Дуся, по линейке, что ли, картошку сажала?

— Зачем по линейке? Я её, почитай, с семи лет сажу, глаз набила. Видишь, лунка в следующем рядке копана по моему следу, а шаг у меня давно уж не меняется.

— Ну-ну…

— Евдокея, ты что ж, работника наняла? — на лёгкую изгородь опиралась полная пожилая женщина с котомкой за плечами.

— Зачем работника, племянник вот приехал подсобить: огород на зиму убрать.

— Ты и не говорила никогда, что у тебя племяш есть.

— Никто не спрашивал, вот и не говорила.

— Не знаешь, в магазин завезли чего?

— Не знаю, не была…

— Ладно, пойду посмотрю, — женщина поправила котомку и, с трудом переставляя ноги, двинулась вдоль забора, временами придерживаясь за прутья.

— Ты, баба Дуся, хоть бы проинструктировала меня: откуда я приехал, на чём и с какой стороны родственником тебе прихожусь.

— А чего тут, дело простое: ты сестры моей младшей, Клавдии, сын. Она за Георгием замужем была. Ты, значит, будешь, Даниил Георгиевич.

— А настоящий-то племянник не появится?

— Не появится. Нет у меня никого, Даня, погибли все в войну.

— В какую войну?!

— В Отечественную.

Даниил сел на кучу картофельной ботвы и опёрся на лопату.

— Погоди, баба Дуся, переварить надо. То есть на самом деле никакого племянника у тебя не было?

— Был. Георгий в сорок третьем на три дня приезжал. Он как раз в начале сорок четвёртого и родился. Если бы выжил, был бы примерно твой ровесник.

— Ладно, а приехал я сюда на чём?

— Как на чём?! На попутке. Здесь, за лесом, дорога…

Дан обалдело захлопал глазами.

— Раз можно приехать, значит, можно и уехать? Если я сейчас выйду на ту дорогу, поймаю попутку, то докуда смогу доехать?

— Вот уехать пока ни у кого не получилось.

— Почему?

— А нет попуток-то. Если ты уехать задумал — хоть неделю сиди.

— А если пешком?

— Николай вон с того дома — видишь, крыша шифером покрыта — дольше всех ходил. Через десять дней вернулся. Потом пил две недели.

— Тут запьёшь…

— Ты сходи, развейся. Я копаную картошку сама выберу, а остатняя пусть ещё постоит: дождей вроде нет, и ботва не вся посохла.

— А куда тут сходить-то можно?

— Вон, видишь, по той стороне окна зелёные — это магазин. Пелагея туда пошла, значит, о тебе уже весь посёлок знает. Сразу за магазином — пивная. Там мужики сидят, ну и бабы некоторые. Это у нас и клуб, и сельсовет, и…

Баба Дуся хотела сказать что-то ещё, но внезапно запнулась и только махнула рукой.

— Значит, у вас тут и пивная есть!..

Наличие пивной почему-то произвело на молодого человека сильное впечатление.

— У нас тут, Даня, всё есть. Всё как у людей. Или почти всё. Даже библиотека есть: через дом от пивной. Правда, туда мало кто ходит.

Даниил снял кепку, вытер пот со лба и пошёл переодеваться.

* * *

В помещении пивной стояли тяжёлые деревянные столы на четверых и шестерых. Сейчас внутри было десять посетителей: в центре устроилась уже весёлая компания из четырёх мужчин среднего возраста и женщины «под тридцать»; слева у стены разместились трое тихих пенсионеров — любителей пива; а в правом дальнем углу сидел одинокий мужик с всклокоченной шевелюрой и криво подстриженной бородой.

За стойкой восседала классическая буфетчица — женщина кустодиевских форм с ярким румянцем на щеках, в красной, крупной вязки безрукавке, надетой на белую блузку.

— Эй, племянник, давай к нам, — сделал приглашающий жест худощавый, спортивного сложения мужчина, сидящий за центральным столом. Тёмные волосы и тёмные же глубоко посаженные глаза выдавали в нём примесь южной крови; а линии скул и подбородка говорили скорее о непростом характере, чем о твёрдой жизненной позиции.

— Николай, — сказал он, подавая руку вошедшему.

Дан едва удержался от вопроса: уж не тот ли самый, что дольше других блуждал по лесу, а потом пил две недели?

— Это Алексей, Роман, Илья, — представил он остальных мужчин.

Даниил мысленно приписал каждому из них какую-то деталь, чтобы было проще запомнить: Алексей — крупная ладонь, сильное мягкое рукопожатие; Роман — улыбчивый, в кричаще-пёстрой рубахе; Илья — с плечами и ушами борца.

— Ну а это — Карина, — женщина протянула Дану тонкую руку с длинными пальцами и свежим маникюром, который в сочетании с приталенной юбкой и лёгкой курткой явно индивидуального кроя совсем не вязался с общей атмосферой пивной.

— Марина, — обратился Николай к женщине за стойкой, — нам бы по пятьдесят для разгона, за знакомство.

— Ага, а потом мне Фомич опять кишки на палочку мотать будет? Спасибо! Да ты уже и так разогнался.

— Ну, не мне, так хоть новенькому.

— А он ко мне не обращался.

— Марина, — Дан обвёл взглядом компанию за столом, рассчитывая, что ему подскажут отчество.

— Да просто Марина, — буфетчица поправила волосы, — я ещё не в том возрасте, чтобы по отчеству…

— Я вообще-то не пью. Так, пива иногда.

Марина открыла кран и набрала полную кружку, почти без пены.

— Смотри-ка, новеньким лафа, — рассмеялся Роман.

— Пожалуйста, с вас тридцать пять копеек.

Даниил протянул ей рублёвую банкноту.

— Пожалуйста, вот ваша сдача.

Он не счёл нужным чем-то ответить на столь сердечное обслуживание и молча вернулся к столу.

— Откуда? — поинтересовался мрачноватый Илья.

— Из Москвы.

— О! Наших прибыло!

Роман обратился к женщине:

— Каринка, поднимай: нас стало больше!

— Отцы, — Николай уже цеплял сидящих за соседним столом, — новенькому рыбки отломите: не каждый день с Большой земли люди приезжают.

Один из «отцов» — плотный, с седым ёжиком волос и обветренным лицом — отломил от приличных размеров копчёного леща хвост, оставил его себе, а остальное подвинул на край стола.

— Спасибо, Маркелыч, — Николай взял леща и положил перед Даном. — С почином!

Все дружно сдвинули кружки и чокнулись. «Отцы» не остались в стороне и тоже подняли кружки, таким образом принимая новенького в своё общество.

— Профессор, а ты почему ведёшь себя как отщепенец? — обратился Николай к всклокоченному мужику, одиноко сидящему в дальнем углу.

Тот виновато поднял пустую кружку:

— Мне нечем.

— Я больше в долг не дам, — отрезала Марина и смела тряпкой со стола несуществующие крошки.

— Надо поддержать науку, — Николай полез в карман за деньгами.

— Давай я, — Даниил вытащил рубль и положил на прилавок. — Две кружки.

Буфетчица наполнила тару, на этот раз с пеной. Он отнёс одну кружку всклокоченному, а со второй — вернулся к столу.

— Странноватый вид у вашего учёного, — сказал Дан, отхлёбывая пиво.

— Так он чокнутый, — Роман сделал большой глоток. — Сам с собой разговаривает, спорит о чём-то.

— Лёша, у тебя «Дружба» освободилась? — спросил сидящий рядом с Маркелычем — небольшого роста, с редкими волосами мужик, даже не удосужившийся снять ватник. — Мне бы дров напилить.

— Освободилась, дядя Семён, завтра занесу. Надо только цепь поточить.

— Вот спасибо! Ты, главное, занеси, Лёша, я сам поточу.

— Что-то мне подсказывает, что нам здесь больше не нальют, — и Николай вопрошающе взглянул на Марину.

— «Что-то» тебе правильно подсказывает: пора и честь знать, — и она с чувством передвинула тряпку на угол прилавка.

— Что ж, пойдём в другое место. Ты с нами? — обратился Николай к Дану.

— Я пойду с профессором поболтаю.

— Будет скучно — заходите в гости. Вон мой дом, — показала Карина на одно из строений за окном. — Опознавательный знак — сосна у калитки.

— А может, он в библиотеку собрался? — вставил Илья.

— Пустая трата времени, — Роман допил пиво и, поднимаясь, со стуком поставил кружку на стол. — Авторитетно заявляю! Ну, разве что читательский билет оформить…

Все рассмеялись.

Дан разломил оставшийся кусок леща пополам и подвинул одну половину профессору.

— Даниил.

— Аркадий Викентьевич.

— А вы в какой области профессор?

— Последние двадцать пять лет занимался вопросами неравновесной термодинамики, если вам это о чём-то говорит.

— Если честно, мало о чём. Знаю только, что этим занимался нобелевский лауреат Пригожин, который подписал первое «Предупреждение человечеству».

— Илья получил «нобелевку»? По какой дисциплине?

— Точно не помню. По-моему, по химии.

— А это самое «предупреждение» — оно о чём?

— О том, что траектории развития человечества и природы опасно пересекаются: возможны катастрофические последствия.

Аркадий Викентьевич вдруг мелко засмеялся и, повернувшись в угол, погрозил пальцем:

— Не шали!..

Дан посмотрел в пустой угол, затем перевёл недоумённый взгляд на профессора. Тот отхлебнул из кружки, пожевал кусочек рыбы и произнёс:

— Тут многие считают, что у меня что-то вроде «белочки». Я их не разубеждаю: и им всё понятно, и мне спокойнее.

— А на самом деле?

— А на самом деле — катастрофы, скорее всего, не избежать. Хотя какая-то надежда всё же имеется. Конечно, если успеем понять друг друга и договориться. В том числе с такими, как он, — Аркадий Викентьевич показал на пустой угол. — Он же не местный, а вот привязался ко мне и путешествует вместе со всеми. Ему это зачем? Что им движет? И ведь он прекрасно понимает, что мне отсюда не выскочить.

Профессор с сожалением заглянул в пустую кружку.

— Вы заходите как-нибудь, можем копнуть поглубже. Я живу в последнем доме у леса, подальше от человекообразных.

— Зайду обязательно!

— А если хотите настоящего, загляните в библиотеку…

* * *

Библиотека располагалась во флигеле, пристроенном к жилому дому; крылечко в три ступеньки осело правым краем. Из маленькой прихожей через дверной проём можно было попасть непосредственно в помещение самой библиотеки, фонд которой состоял из шести небольших стеллажей.

За столом у окна сидела девушка лет двадцати, с длинной косой, перекинутой через левое плечо, и читала книгу. Не поднимая глаз, она указала Даниилу на самый дальний стеллаж у стены. Однако он, проигнорировав её предложение, прошёл к столу и сел на стул напротив. Девушка дочитала до конца страницы, перелистнула её, выдержала паузу и с очевидным нежеланием посмотрела на молодого человека… В её глазах можно было увидеть старинные замки, женщин в длинных платьях, любовную историю, но кого там точно не было, так это Дана.

— Я же вам показала ваш стеллаж: там весь Конан Дойль и всё, что вышло в «Подвиге» и в «Искателе».

— Меня зовут Даниил.

— Елена Ивановна.

— Уважаемая Елена Ивановна, с чего вы взяли, что меня интересует именно это? Я вообще-то пришёл за Кафкой.

Девушка сморщила носик и склонила голову к правому плечу.

— Хотите пооригинальничать? Плохо получается.

— Почему?

— Потому что за Кафкой не приходят из пивной.

Она некоторое время скептически разглядывала Дана, затем неожиданно брови девушки поползли вверх.

— Подождите, что-то я вас не помню: вы новенький?

— Новенький? Ну, можно и так сказать.

— Когда прибыли?

— Сегодня ночью.

— На чём?

— Вообще-то на поезде, но мне почему-то рекомендовали говорить, что на машине.

— Понятно…

— Простите, но, ради бога, не могли бы вы меня просветить: что вам понятно?

— М-м-м… Если вы только что прибыли, вам лучше пока избегать всяких подробностей. Хотя… Если вы действительно любите Кафку… Кстати, что именно у Кафки вам нравится больше всего? За какой его вещью вы пришли?

— Захотелось перечитать «У врат Закона», хотя знаю эту притчу почти наизусть.

— «Никому сюда входа нет, эти врата были предназначены для тебя одного…» — девушка намеренно сделала паузу.

— «Теперь пойду и запру их», — закончил Дан.

— Действительно, не обманываете. Кафку можно найти только в центральной библиотеке крупного города. Издание 65-го года. Правда, этой притчи там нет. Она была напечатана в «Иностранке», в январском номере за 1964-й. Так что вам повезло.

С этими словами она выдвинула ящик стола, за которым сидела, и положила перед молодым человеком журнал «Иностранная литература».

— Может, вы даже скажете, кто автор этого рисунка? — она провела ладонью по затёртой поверхности журнальной обложки.

— Херлуф Бидструп, — ответил Дан, умолчав при этом, что один экземпляр этого журнала имелся в его домашней библиотеке и что его описание и содержание он знал наизусть.

Девушка откинулась на стуле и стала рассматривать посетителя теперь уже с неподдельным интересом.

— Я прошёл проверку?

— Да, и даже с блестящим результатом.

— Тогда можно с Елены Ивановны перейти на Лену и сразу на «ты»?

Она помолчала и с лёгким сомнением в голосе произнесла:

— Можно.

— А почему такая пауза?

— Ты же из Москвы?

— На мне это написано?

— Я там училась. Твои одежда и обувь куплены за границей, часы стоят вообще каких-то космических денег… А сейчас ты упомянешь про мою косу, потом про настоящих русских красавиц, живущих в провинции, ну и далее возможны вариации…

Внезапно Дану стало очень уютно: как будто он попал именно туда, куда давно шёл. Он улыбнулся весело и беззаботно.

— Знаешь, я действительно собирался сказать тебе и про косу, и про красавиц, только без упоминания провинции.

— Тогда попробуй. Вдруг у тебя получится не так банально, как у других.

Он встал, взъерошил волосы, прошёлся по комнате, потёр рукой лоб…

— Не получается?

— Знаешь, как-то все слова разом из головы вылетели. Странно, со мной такого никогда раньше не случалось.

— Ты меня разочаровываешь, — совершенно неожиданно для Дана Лена полностью перехватила инициативу в свои руки.

— Так… Ну, о том, что ты красивая, ты и сама знаешь… И ещё коса…

— Это всё?

Девушка выжидательно смотрела на молодого человека, потом уголки её губ начали слегка подрагивать — и через мгновение она звонко расхохоталась, неудержимо и заразительно.

— Ну и что тут такого смешного? — Дан с неподдельной обидой смотрел на нее. — Почти признание, можно сказать, а ты заливаешься… Это даже как-то неприлично…

Теперь Лена смеялась уже взахлёб, раскачиваясь на стуле и вытирая ладошками слёзы, выступившие на глазах. Он огляделся и, увидев на тумбочке графин с водой, наполнил стакан и поставил его перед девушкой.

— Извини, — она сделала несколько глотков и мало-помалу начала успокаиваться. — Просто самое первое признание в моей жизни мне сделали точно такими же словами. Мне только исполнилось одиннадцать, а ему было тринадцать.

— Ты и тогда смеялась?

— Нет. Это было в пионерском лагере; наоборот, я очень гордилась, что у меня появился такой сильный защитник.

— И как долго продолжались ваши отношения?

— Целых два года. Потом его отца перевели куда-то на Север. На прощанье он меня поцеловал и обещал вернуться. Мой первый в жизни поцелуй…

— Вернулся?

— Нет. Написал три письма, одно даже сохранилось… Там, в другой жизни…

Неожиданно лицо девушки омрачилось. Дан пожалел, что невольно затронул эту болезненную тему.

— До скольких ты работаешь?

— Ни до скольких. За день здесь бывает максимум пара посетителей, а иногда и ни одного. Но если ты пригласишь меня прогуляться, весь посёлок будет обсуждать такое событие очень бурно по крайней мере дня три, и про книги на это время все забудут, ну а потом уже успокоятся.

— Ты хочешь, чтобы я пригласил тебя на свидание?

— А ты?

— Я же тебе признание сделал, хоть и не самое удачное по форме…

— А я — смеялась… Теперь надо как-то заглаживать…

— Тогда пойдем!

— Журнал будешь брать?

— Я же смогу прийти за ним в любой момент?

— Да, сможешь.

Девушка надела лёгкое пальто, и они вместе вышли из библиотеки. Лена закрыла ключом входную дверь, Дан подал ей руку и помог спуститься с крыльца.

— Тут у вас кто-нибудь когда-нибудь обязательно навернётся: надо бы угол приподнять.

— Уже падали.

— Ну и что, трудно отремонтировать?

— Не трудно, только зачем?

— Как зачем? Ты же сама говоришь, что люди падают.

— Скоро перестанут…

Даниил повернул девушку лицом к себе и пристально посмотрел ей в глаза.

— Что значит «перестанут»?

— Давай пройдёмся, ты же меня на свидание пригласил, — с этими словами она взяла его под руку и развернула спиной к библиотеке. — Гулять здесь особенно негде: две улицы по двадцать пять домов на каждой и два переулка между ними, поэтому всё внимание будет сфокусировано на нас с тобой. Так что ты пытаешься произвести на меня впечатление своей завидной эрудицией и умением поддержать беседу, а я поражаюсь твоему богатому внутреннему миру и вздыхаю.

— Лен, тебе на вид лет двадцать, но когда ты говоришь, кажется, что намного больше.

— Ну, во-первых, мне уже двадцать два; и даже, не буду от тебя скрывать, скоро должно исполниться двадцать три. А во-вторых, я закончила филфак МГУ и год работала в Москве.

— А сюда как попала?

— Захотела повидать родных, а оказалась здесь… Ты же тоже как-то здесь очутился?

— Это трудно объяснить.

— Ну и не объясняй. Давай зайдём в магазин, а то у меня дома ничего нет.

— Ты вот так сразу приглашаешь меня к себе?

— А ты что, против?

— Нет. Просто я об этом даже не мечтал.

— Праздника хочу. Устрой мне праздник…

* * *

— Здравствуйте, Даниил Георгиевич, — скучающая в одиночестве продавщица в белом накрахмаленном халате улыбалась из-за прилавка так, как будто они были знакомы тысячу лет. — Как замечательно: вы уже и с Леночкой успели познакомиться! Мы все здесь ей очень гордимся: такая красавица, а уж какая скромница!..

Она закатила глаза и покачала головой, пытаясь таким образом выразить невероятную скромность девушки.

— Скажу вам по секрету, Анжела Викторовна: Даниил сегодня собирается сделать мне предложение. Жаль, у нас колец нигде не купить, — с этими словами Лена взяла Дана под руку. — Вы уж нам подберите что-нибудь для торжественного ужина, чтобы навсегда запомнилось. Сами понимаете: такое событие раз в жизни бывает.

Глаза Анжелы Викторовны окончательно вылезли из орбит. Даниил непроизвольно дёрнулся, но девушка лишь крепче прижала его руку.

— Конечно, конечно, раз такой случай, я подберу для вас всё самое лучшее, — защебетала продавщица.

Она обвела взглядом полки, скептически поджала губы и вдруг, опустившись на колени, решительно полезла под прилавок. Там что-то заскрипело, зашуршало, задвигалось… Наконец Анжела с красным лицом вынырнула обратно и торжественно водрузила на прилавок картонную коробку.

— Вот, смотрите, — она стала выставлять на прилавок дефицитные продукты. — Это зелёный горошек, венгерский; помидоры, огурчики — оттуда же; шпроты — из Прибалтики; баночка индийского растворимого кофе; само собой, коробочка конфет, баночка икры, сервелатик. — Её взгляд снова заметался по полкам, и она что-то забормотала себе под нос, обняв ладонью подбородок. — А самое главное-то… Вам же крепкое нельзя, а из легкого… Ну не «Веру же Михайловну» или «Три топора»!..

Анжела кинулась в подсобку и вернулась оттуда с прямоугольным футляром тёмно-красного цвета, на котором было написано: «Вино коллекционное».

— Вот! — она с гордостью открыла футляр и достала из него бутылку с облитым сургучом горлышком. На этикетке красовался летящий белый аист, который гордо нёс на шее виноградную гроздь. Медали слева и справа от него подтверждали ценность напитка. Под аистом — рукописным шрифтом с разорванными буквами было выведено: «Чумай».

— Для себя хранила: думала, мало ли какой случай, — Анжела смахнула рукой невидимую слезу. — Дорогое только, — бросив взгляд на Даниила, проговорила она. — Четыре шестьдесят, вместе с посудой.

Дан, ошеломлённый происходящим не меньше продавщицы, кивнул, подтверждая свою платёжеспособность.

Анжела сложила продукты обратно в коробку, сверху аккуратно пристроила вино. Не считая, Даниил сунул сдачу в карман.

— На свадьбу пригласить не забудьте.

— Обязательно, Анжела Викторовна, — растерянно проговорила девушка…

* * *

— Оказывается, я не так уж хорошо разбираюсь в людях, — задумчиво произнесла Лена, спускаясь с крыльца магазина. — Она ведь и правда — всё это для себя готовила. Теперь действительно свадьбу играть придётся. Шучу…

— А почему «играть», а не «справлять»? — Дан переложил коробку на другое плечо.

— Точно неизвестно. В XVI веке свадьбу «справляли», отождествляя её с инициацией; в XIX — уже больше «играли». Где-то в процессе произошла десакрализация обряда и смысла… Почему не спрашиваешь, что это на меня нашло?

— Если захочешь, сама расскажешь.

— Журавли полетели, — девушка остановилась и подняла воротник пальто, задержав пальцы на его уголках. Высоко над лесом плыл журавлиный клин. Курлыканья почти не было слышно. — Не припомню за собой такого: ощущение, что мне сегодня всё можно.

— Ну, можно так можно…

Дом, в котором жила Лена, состоял из одной большой комнаты, в которой разместились стол с четырьмя стульями, сервант с посудой и платяной шкаф; в дальнем углу стояла кровать, покрытая чёрно-зелёным шерстяным пледом. Справа от входа занавеской была отгорожена крохотная кухонная зона с «буржуйкой» и узким деревянным столиком. Дан достал банки из коробки и повернулся к девушке.

— У тебя консервный нож есть?

— Кажется, где-то был.

Лена открыла сервант, взяла верхнюю тарелку из стопки и провела по ней указательным пальцем.

Хронометр на руке Даниила заиграл «Прощание славянки». Девушка застыла с тарелкой в руке.

— Символичненько. И куда же тебя призывают сии трубы?

— К капитану. Я обещал быть у него к шести, но вообще забыл о его существовании.

— Ну, он-то как раз реально существует. Уж кто-кто, а Николай Фомич…

Не договорив, Лена со стуком поставила тарелку на стол.

— Я ненадолго. Он всё-таки представитель власти…

— Конечно. Это я так… Не хочу, чтобы сегодня кто-то влезал…

* * *

Николай Фомич сидел за столом и что-то писал. Двое мужчин (один — пожилой, с нездоровым румянцем, в чёрном шерстяном костюме; второй помоложе — бледный, с резкими порывистыми движениями, в свитере) сидели друг напротив друга по разным краям стола и пытались склонить капитана к своей точке зрения по поводу произошедших событий.

— Он, — пожилой тыкал пальцем в «противника», — здесь вообще ни при чём. Это не его собачье дело. Кто он такой, чтобы мне указывать?!

— Если мне соседа чёрт подсунул, я что, должен всё терпеть? — кипятился бледный, размахивая руками в опасной близости от лица капитана.

Судя по всему, накал страстей стремился к своему апофеозу.

— Может, я завтра зайду? — Даниил на всякий случай не стал закрывать за собой дверь.

— Нет-нет!.. Значит, так: вот вам бумага, — обратился капитан к посетителям, — идите и подробно всё изложите. Принесёте мне заявления, — он взглянул на часы, — к двадцати одному часу. Всё!

После того, как эти двое покинули кабинет, Николай Фомич помассировал пальцами веки, а когда открыл глаза, вместо блюстителя порядка перед Даном сидел уже знакомый «ночной» капитан.

— Я вас введу в курс дела настолько, насколько мы его сами понимаем, и рассчитываю на ответную любезность. Поскольку вы сразу голову не потеряли, есть надежда на конструктивный диалог. Да и, откровенно говоря, другого варианта я всё равно не вижу. На этот посёлок наткнулись совершенно случайно: чуть больше года назад, точнее, в прошлом августе. Армейский вертолёт произвёл вынужденную посадку и обнаружил поселение, которого не было на карте. Естественно, к нам поступил запрос. На наших картах тоже ничего не было. Мы подняли архивы. А пока выясняли, что к чему, — посёлок исчез. Завели дело, и даже с номером: «Зона 14-А». Но между собой стали называть его «Пропавший посёлок». Версии отрабатывали самые невероятные. Есть у нас отдел, где трудятся люди, скажем так, с нелинейным мышлением. Если к ним нормального человека посадить, через несколько дней ему нужно будет бронировать место в психушке. В общем, начали массированные поиски, расширили район. Через месяц посёлок нашли совсем в другом месте. На этот раз не оплошали: забросили группу с передатчиком… Для краткости опущу несущественные подробности. Проверили несколько предположений «нелинейщиков» — и вот что оказалось: перед тем, как посёлок обнаружили в первый раз, произошла авария на железной дороге: погибли люди — как раз столько, сколько здесь проживало. Подняли их медицинские карты. Взяли анализы у местных под предлогом эпидемии… Полная идентичность!

— А удалось установить, по какому алгоритму происходит перемещение этой самой зоны?

— В том-то и дело, что нет. Причём ни во времени, ни в пространстве. Но это не всё. До тебя, — капитан увлёкся и незаметно перешёл на «ты», — мы приняли ещё двух «гостей»: одного за другим, с разрывом в месяц. Они тоже появлялись оттуда, с «железки». У обоих башку снесло сразу. Держать их здесь не имело смысла, и мы попытались вывезти бедняг. Края зоны тогда были очень размыты, и её воздействие, соответственно, проявлялось тоже не сразу. И мы только со второго раза поняли, почему не смогли спасти их. Вот вкратце и всё. Вопросы?

— Вы сказали «Зона 14», да ещё и с литерой. Значит, есть ещё как минимум тринадцать таких же аномальных мест?

— Сквозная нумерация не является обязательной. Ты имеешь в виду какие-то аналогичные случаи? Нет, ничего похожего, никаких повторяющихся параметров, мы проверяли.

— Ну, хорошо, а по какому принципу делали запрос на меня? То есть не на меня персонально, а на того, кто вам был нужен?

— Во-первых, мы уже поняли, что легче всего попасть в посёлок со стороны железной дороги. Во-вторых, это не должно было быть результатом летального исхода. И в-третьих — подразумевалось, что гость придёт к нам сам, по собственному желанию. То есть «зов» мы организовали, но заставить тебя прибыть — не смогли бы. Как это технически выглядело, я не знаю, не моя тема. Но сигнал отправляли отсюда, из зоны. И из «нормальных» никто не верил, что это сработает.

— Ещё вопрос: «гости» появляются или со стороны железной дороги, или «на попутке». В чём разница?

— На попутке — не гости, это подъезжают наши сотрудники. Я уже упоминал: отсюда, из зоны, мы не можем определить, когда и куда она сдвинется. В основном в направлении с запада на восток и наоборот, в пределах двух тысяч километров. Сначала перемещения происходили вдоль железной дороги, и в этом можно было усмотреть хоть какую-то логику. Потом зафиксировали один сдвиг на север. С временным фактором тоже кое-что придумали. Договорились, что каждый вторник прилетает грузовая «Аннушка». Посёлок ведь всё равно приходится снабжать всем необходимым. Внутри зоны есть подходящая поляна. Если самолёта нет, наш сотрудник берёт передатчик, — капитан указал на сейф, — выезжает за пределы зоны и подаёт сигнал. Поселенцы избегают любого упоминания о железной дороге, но при этом охотно общаются с теми, кто приезжает на машине. Поэтому и пивную организовали: она заменяет бригаду психологов.

— Пока всё, — вздохнул Даниил.

— Тогда теперь моя очередь задавать вопросы, — с этими словами Николай Фомич достал из кармана серую коробочку и положил её на стол. — Постарайся почётче формулировать…

Дан покосился на записывающее устройство, но ничего не сказал.

— Давай: кто ты, откуда, чем занимался, как сюда попал?

— Я, Даниил Александрович…

Внимательно слушая своего собеседника, капитан взял лист бумаги, нарисовал на нём несколько кружков и начал соединять их линиями, не имеющими, на взгляд Дана, никакого смысла.

— Подожди, вот ты говорил про направленное сновидение…

— Осознанное.

— Хорошо, пусть будет осознанное. А обратно?

— Я не пробовал, но не получится, заранее знаю.

Капитан задумчиво побарабанил костяшками пальцев по столу.

— Не вижу, за что зацепиться. Пока не вижу… Хорошо, ты машину водишь? Я имею в виду грузовую.

— Почти любую.

— Шестьдесят шестой?

— С закрытыми глазами.

— Поможешь утром? Нужно сделать ходку на аэродром.

— Во сколько?

— В семь.

— Не рассветёт ещё толком. Как «Ан» садиться будет? Там же поляна наверняка неровная.

— Самолёт уже здесь.

— Так вторник же — завтра, или я что-то путаю?

— В последний раз он не улетел.

— Что-то не так?

— Зона сжимается. Мы не знаем, когда это началось и что послужило катализатором. Заметили полтора месяца назад. Но процесс быстро прогрессирует. До какой площади может сократиться зона — не ясно; не исключено, что до точки.

— А если этих зон несколько?

Капитан усмехнулся:

— Быстро соображаешь. Есть предположение, что какое-то количество подобных или принципиально других зон-точек к настоящему моменту не активированы. Как их активировать — первый вопрос; а что оттуда полезет — второй. Ладно, пока это неактуально. В общем, оставаться опасно.

— У сжатия наверняка есть какая-то причина?

— Наиболее перспективной на сегодняшний день считается версия «Шагреневая кожа». По аналогии с романом. Читал?

— Да.

— Ну вот, существует предположение, что на процесс сжатия каким-то образом влияют взаимоотношения людей внутри зоны. Вроде как им дали второй шанс, а принципиальных изменений нет. Но всё очень зыбко… Мы делали замеры структуры поля — ничего. Фауна, флора — вообще не реагируют на зону.

— Нет сознания?

— Возможно. И границы стали гораздо более чёткими — практически без перехода. Ладно, давай!.. И плащ возьми: к утру дождь может пойти.

Капитан положил лист со своими рисунками-заметками, которые делал во время их разговора, в папку и протянул Дану руку. Тот снял с вешалки плащ и вышел.

* * *

Баба Дуся сидела на лавке и разглядывала фотографии в альбоме с серой картонной обложкой. Ещё два таких же альбома лежали слева от неё, на чисто вытертом кухонном столе.

Даниил разулся, прошёл в комнату и сел напротив. Не поднимая головы, женщина гладила рукой чёрно-белые фотографии и чуть заметно улыбалась. Наконец она развернула альбом на сто восемьдесят градусов и придвинула к Дану.

— Узнаёшь?

На снимке были двое: женщина в форме медицинской сестры и молодой, болезненного вида парень в сером халате.

— Это, должно быть, вы с кем-то из больных.

— Это же Федя! Я медсестрой работала. Его под вечер привезли, всего израненного. Не верили, что выживет. Выжил. Я за ним ухаживала. Так и познакомились. Ночи в госпитале длинные, много чего рассказать можно, того, о чём днём умолчишь… Сидели сегодня, вспоминали… Для нас всё лучшее уже в прошлом… Так что мы с Федей остаёмся… Ужинать будешь?

— Я, баба Дуся, зашёл сказать, что ночевать сегодня не приду. Чтоб вы не волновались.

Женщина понимающе кивнула.

— У неё, Даня, только вид независимый. Внешнее это. Скорлупа. А внутри — ранимая она очень. Ты уж как-то побережнее…

— У вас тут что, вообще всё под микроскопом?

— А никакого микроскопа не надо: весь посёлок гудит.

Даниил выдохнул и поднялся.

— Пойду я!..

Баба Дуся, не вставая, сделала едва заметное крестное знамение и пододвинула к себе следующий альбом с фотографиями.

* * *

Лена с каменным лицом сидела за столом, сервированным белой посудой с узкой серебряной каёмкой. Стук в дверь она слышала, но головы не повернула. Даниил снял плащ, прошёл в комнату и сел напротив девушки.

— Сегодня вечер сплошных визави… Ну, что с тобой?

— Рассказал тебе Николай Фомич историю посёлка?

— Рассказал.

— А из того, что они тут наисследовали, ничем не поделился?

— Поделился.

— И ты… вернулся?!

— Как видишь.

Девушка повернула голову и долго смотрела Даниилу в глаза.

— Не боишься?

— Нет.

— Я много раз ловила на себе взгляды этих экспертов: очень недвусмысленные взгляды. Но не более того. Близко не подходят. И не потому, что им циркуляр запрещает: они боятся. А ведь у них специальная подготовка.

— Я не боюсь. Кроме того, чем я от тебя отличаюсь?

— Отличаешься. Ты — другой. Не могу этого объяснить, просто чувствую… Больше он тебе ничего не говорил?

— Просил помочь машину отогнать.

— Во сколько?

— В семь.

— Будешь будильник заводить?

— Придётся…

Лена встала, подошла к окну, задёрнула плотные шторы.

— Я всё приготовила, только на стол поставить надо и бутылку откупорить. Поможешь?

Даниил подошёл, мягко обнял девушку и поцеловал в губы. Сначала она не отвечала, безвольно уронив руки вдоль туловища, но постепенно ожила и, привстав на носочки, робко потянулась к нему.

— У тебя на губах вкус солнца. Давай я тебе потом помогу…

* * *

Хронометр заиграл в шесть сорок пять. Дан нажал кнопку, и музыка оборвалась. Лена открыла глаза.

— Я не сплю. Можно, я не буду вставать? Так хорошо!.. Не хочется расплескать это состояние.

— Конечно, лежи. Я быстро: туда и обратно.

— Угу…

Даниил оделся, не зажигая света, снял с вешалки плащ и вышел на улицу. Как и предполагал капитан, небо затянуло серой пеленой, накрапывал дождь, пока ещё не сильный.

В окне бытовки горел свет. Николай Фомич был уже в плащ-накидке; в руках лишь небольшой портфель.

— Готов? — не здороваясь, спросил он.

— Да.

— Тогда поехали.

В кузове ГАЗ-66 стояло несколько ящиков и сидели шесть человек. Машина завелась с пол-оборота: видимо, за ней тщательно ухаживали. Дорога была несложная: примятая трава создавала подобие колеи. После того, как сели в кабину, капитан не проронил ни слова, о чём-то сосредоточенно думая.

Дан затормозил перед развилкой: направо уходил хорошо отпечатавшийся на траве след, которым пользовались постоянно; левее была дорога, по которой машина прошла не более двух — трёх раз (трава просто ещё не успела подняться).

— Куда?

— «Направо пойдёшь — голову сложишь, налево пойдёшь — коня потеряешь», — продекламировал Николай Фомич.

Даниил терпеливо ждал продолжения.

— В общем, так: левый след — беспроблемный. Через две минуты будем у самолёта. Правая дорога — основная, но там уже кусок вне зоны: от минуты до полутора. Если зона тебя выпускает — ничего не почувствуешь. Если же нет… Скорее всего, летального исхода удастся избежать: перебой — короткий по времени, и граница не до конца сформировалась; думаю, максимум, что может случиться, — потеряешь сознание. Хотя риск есть. Ну что, молодой человек, проверим?

Дан сначала посмотрел через лобовое стекло на левый след, потом перевёл взгляд на правый. В свете фар трава напоминала серую стену: рассветало.

— Проверим, товарищ капитан. Если вы, конечно, капитан.

— На одну звёздочку меньше, на один просвет больше.

— Понятно… Значит, вытащите?

— Думаю, да… Ну что, меняемся местами?

Даниил не стал глушить двигатель: открыл дверцу и выпрыгнул в траву. Николай Фомич занял место за рулём, машина мягко тронулась и повернула направо. Дан сжал зубы и усилием воли заставил напряжение отступить…

* * *

…«Аннушка» стояла с включёнными огнями, и пропеллер уже вовсю молотил воздух. Ящики из кузова погрузили в самолёт за несколько минут. После этого на борт поднялись люди. Капитан достал сигарету, щёлкнул зажигалкой, прикурил.

— Ну что, Даниил Александрович, летим? Если зона сожмётся в точку — неизвестно, что будет: ни с теми, кто оттуда, ни с теми, кто отсюда. Место я вам заранее приготовил: предполагал, что вы на эксперимент согласитесь и что, скорее всего, он пройдёт успешно.

Дан молча протянул руку, взял из пачки сигарету, прикурил, вдохнул дым и закашлялся.

— Давно в последний раз пробовали?

— Последний, он же и первый, на школьном выпускном.

Даниил курил не в затяг, он выпускал дым и, прищурившись, смотрел сквозь него на кроны деревьев. Ветер разорвал облака на лоскутные одеяла, дождик перестал моросить — и над чёрной полоской леса зарозовело.

— Пожалуй, останусь…

— Не пожалеешь?

— Не знаю… Надеюсь, ещё увидимся…

— И я надеюсь. На всякий случай: оружие в сейфе, в том же, где передатчик… Мало ли как обернётся… Ключи у Фёдора.

— Плащ оставлю себе?

— Оставь.

…Самолёт, покачиваясь на кочках, развернулся против ветра, коротко разогнался и взлетел. Воцарилась оглушительная тишина. Дан медленно обошёл поляну, вдыхая утренние запахи леса, и вернулся к машине. На сосне напротив сидела белка и, склонив голову набок, бесстрашно всматривалась в него блестящими чёрными глазками. Даниил подмигнул ей, снял плащ, забросил его в кабину и забрался следом. Верхний край солнечного диска показался над кронами деревьев и посылал теперь тёплые умиротворяющие лучи сквозь лобовое стекло. Дан откинулся на спинку сиденья и блаженно прикрыл веки…

* * *

«Дан, просыпайся!..»

Он открыл глаза. Желтоватый сумрак плыл по купе, точнее, по верхней его части. Между нижними полками царила серо-зелёная мгла.

Поезд стоял на какой-то станции: сквозь неплотно задёрнутые занавески сочился тусклый свет. Стрелки часов показывали 3:07. «Странно: в расписании не указана эта стоянка, а для Нижнего Новгорода вроде бы слишком рано».

Дан спустил ноги, нащупал ступеньку подвесной алюминиевой лесенки и, стараясь не шуметь, слез вниз. Металл чуть-чуть звякнул, но в целом он двигался почти бесшумно. На нижней полке, сунув ладошку под щёку, спал малыш лет четырёх. Одеяло сползло на пол, и мальчик, чтобы сохранить тепло, подтянул колени к животу. Даниил поднял одеяло и укрыл им ребенка, затем осторожно потянул дверь купе влево, и та отъехала совсем без скрипа. Он аккуратно притворил её и направился по коридору в сторону туалета, но на полпути сбился с шага: левый нижний угол тамбурной двери наискосок был покрыт инеем…

Так, всё ясно: сон во сне, с повторяющимся сюжетом. Не так часто встречается, но и ничего особо необычного. На каком-то этапе, скорее всего, начнут происходить изменения… А вот и они: изморозь на двери на глазах начала исчезать, превращаясь в капли воды. Сосредоточенно наблюдая за процессом, Даниил сунул руки в карманы. В левом — пальцы наткнулись на ворох бумажек. Он вытащил смятые денежные купюры — три рубля, пять рублей и один рубль. Среди них на глаза ему попался сложенный вдвое листок белой бумаги — записка. Округлым лёгким почерком там было выведено:

Даня! Это дата моего дня рождения. Уже скоро. Если ты в этот день поднимешь бокал вина и произнесёшь тост, я, наверное, смогу это почувствовать.

Лена.

Ниже шли четыре цифры — день и месяц её рождения.

Р. S. И замени, пожалуйста, эту ужасную музыку.

…Он перевёл взгляд с листочка бумаги на дверь: изморозь почти исчезла, стекая вниз и капая на пол. Дан на мгновение замер, затем быстро вошёл в тамбур и потянул за ручку двери, выходящей на перрон. С улицы пахнуло тёплым ночным воздухом. Он, не откидывая подножки, спрыгнул на землю и направился к деревянному зданию вокзала с покосившимся чёрным дверным проёмом.