Ударная волна

Сергей Зверев, 2007

Действующая в интересах американских нефтяников международная экстремистская организация «Аль Джафар» захватывает в Беринговом море российский атомный ледокол. В их планах отогнать судно в район недавно обнаруженного месторождения полезных ископаемых и взорвать реактор, чтобы воспрепятствовать участию России в освоении недр и заодно скомпрометировать атомную энергетику. Но не так легко осуществить даже детально проработанный план, когда наталкиваешься на героическое сопротивление российских моряков. На помощь попавшей в переделку команде атомохода прибывает «морской дьявол» по прозвищу Полундра – гордость отечественного спецназа. И тут-то все и началось...

Глава 1

Атомный ледокол «Дмитрий Суряпин» содрогнулся — его нос врезался в очередную полосу льда. Лед был толстый, не меньше метра, но от удара этого творения рук человека он проиграл. Раздался громкий треск, корабль продвинулся вперед на несколько метров, потом еще и еще. А за кормой вместо сплошной серо-белой льдины теперь была мешанина воды, пены и осколков. Края рассеченной надвое льдины быстро расходились в стороны, и вот уже брешь раздалась достаточно широко, чтобы за ледоколом могли последовать другие корабли — полтора десятка сухогрузов и нефтеналивных судов. Все они сидели в воде низко, сразу видно, что нагружены под завязку.

Это и есть северный завоз — а точнее сказать, его часть, поскольку далеко не один подобный караван идет каждую осень вдоль северной береговой линии России. С запада на восток везут в основном топливо и пищу. Без солярки, мазута, бензина русские люди на огромных территориях Чукотки, Камчатки и других северных регионов просто не выживут. Своего углеводородного сырья там нет. То же самое и с едой — выращивать овощи и фрукты в тех местах практически невозможно — слишком холодно. Так что выбор прост — или возить сюда все необходимое, или убраться восвояси, оставив Север его исконным жителям — чукчам, эвенкам и другим народам Севера, которые без хлеба и без бензина вполне могут обойтись. Хотя теперь уже вряд ли. К цивилизации очень легко привыкнуть, а вот отвыкать сложно. Прадеды нынешних эвенков возможно и сумели бы вернуться к образу жизни предков, если бы русские вдруг с Севера ушли. Нынешние — не сумеют. Впрочем, проверить это вряд ли удастся, поскольку уходить отсюда русские, разумеется, и не думают. Еще бы — ведь несмотря на огромные затраты на этот самый северный завоз, прибыль эти земли приносят колоссальную. Мало где на планете старый принцип «чем меньше над землей, тем больше под землей» проявился так четко, как на русском северо-востоке. Поверхность земли здесь навевает исключительно уныние. Мороз почти круглый год, серо-белые безжизненные просторы. Жизнь сосредоточена лишь на узкой полоске вдоль побережья. А там, дальше, даже если на сотню километров в глубь материка углубиться — там до сих пор множество мест, где не ступала нога человека. А что ему, человеку, спрашивается, в тундре делать? Но, словно в компенсацию за эту серую убогость поверхности земли, недра здесь таят настоящие богатства. Золото, алмазы, платина, медь, никель, серебро, марганец, хром… Можно наугад в любой элемент таблицы Менделеева ткнуть пальцем — и не ошибешься, окажется на Севере этот элемент и в очень изрядных количествах. Именно это и оправдывает затраты.

Поэтому и идут на Север караваны с нефтью и хлебом. Хоть и трудно это, и дорого, и опасно — все равно идут. Ведь обратно они поплывут уже с добытыми ископаемыми, которые многократно окупят затраты. Впрочем, разные затраты бывают. В том числе и такие, которые полностью окупить невозможно — жизни людей в первую очередь.

Именно об этом сейчас думал Павел Сергеевич Бессонов, капитан корабля. Он был уже немолод, ему месяц назад исполнилось пятьдесят три года. И из этих пятидесяти трех тридцать лет было отдано морю, флоту. Именно поэтому он лучше всех осознавал, что нынешний рейс опасен. Атомоход уже старый, что ни день, то какая-нибудь поломка. Конечно, пока ничего серьезного не случалось, но ведь все когда-то бывает в первый раз. Шансы, что этот первый раз придется именно в этот рейс, были большие. И не только Бессонов это понимал. Его начальники, те, от которых зависело, отправлять корабль в рейс или нет, тоже прекрасно об этом знали. Но все же отправили — видимо, понадеялись, что пронесет. Конечно, скорее всего, и правда все пройдет нормально. И это только добавит самоуверенности всем этим дуракам, которые сами в море последний раз еще при Брежневе выходили. И они будут продолжать посылать в море корабли, которые уже выработали свой ресурс. Как же, ведь на новые суда деньги нужны!

— Прошли полосу. — Голос старшего помощника Ивана Андреевича Скурихина отвлек капитана от мрачных мыслей. — Кажется, эта последняя была.

Бессонов посмотрел вперед. Действительно, та полоса льда, которую только что взломал корабль, похоже, была последней на их пути. Дальше в пределах видимости полос нет. А раз так, то, как показывает опыт, и не будет, они ведь уже давно к югу повернули, мыс Дежнева позади еще вчера остался. Значит, самый опасный участок пути позади остался, теперь только дрейфующие льды будут время от времени попадаться. С одной стороны — хорошо, а с другой — хоть это и совершенно нелепо, — обидно, что эти засранцы из управления правы оказались.

— Фу… От сердца отлегло, — продолжал старпом. — Я здорово боялся, что сломаемся и застрянем где-нибудь во льдах. Скорлупка-то старая…

— Ну, не такая уж и старая! — Капитану неожиданно стало обидно за ледокол, так что вслух он сказал прямо противоположное тому, что думал.

— Да как не старая, — хмыкнул Скурихин. — Я вчера со старшим механиком говорил, он мне после доклада неофициально заявил, что если бы этот корабль был лошадью, то он бы посоветовал ее пристрелить.

— Умный больно, — пробурчал Бессонов. В компетентности своего стармеха он нисколько не сомневался, но все же тот мог и как-нибудь помягче выразиться. С другой стороны, понять его можно — ведь в итоге все поломки на его плечи ложатся, он за все отвечает. А ведь еще и профилактикой занимается.

— Теперь, когда лед кончился, ему полегче станет, — сказал Скурихин.

— Зато нам тяжелее.

Старпом помрачнел. Он не стал спрашивать, почему тяжелее будет им — еще бы, не первый год Северным морским путем ходит. Дело было в навигационных приборах и в лоциях. Приборы на «Дмитрии Суряпине» были в основном старые, а кое-какая новейшая электроника, поставленная на судне в последние годы, оказалась очень капризной и ненадежной. А лоция была просто неточна. В этих местах течения каждый навигационный сезон меняются, а вместе с ними, соответственно, и рельеф дна. Так что полагаться приходится на приборы — которые, опять-таки, внушают опасения.

Бессонов тяжело вздохнул. Ладно. Кроме приборов и лоций есть еще кое-что, понадежнее. Это опыт — и его, и команды. В конце концов, сколько лет ходили, и ничего. И в этот раз пройдем. Но несмотря на эти оптимистичные мысли, на душе у капитана было неспокойно. Словно червячок в яблоке шевелилось в нем какое-то предчувствие беды. А Бессонов достаточно долго ходил по морям, чтобы научиться предчувствиям верить.

«Что же еще проверить можно? — думал он. — Вроде уже все, что есть, на два круга проверяли».

— Мне еще чем эти места не нравятся, — негромко сказал Скурихин, — так это тем, что тут на дне валяется.

— Что ты имеешь в виду?

— Корабли, что же еще.

— Те, что с Великой Отечественной остались?

— Ну да.

Бессонов покивал. Этот фактор и правда нельзя было не учитывать — хотя официальные инстанции на него и закрывали глаза. Все дно Берингова пролива и дальше на юг — настоящее кладбище кораблей. В основном это советские, английские и американские суда. Те, которые осуществляли знаменитый ленд-лиз, поставляли воюющему Советскому Союзу оружие, боеприпасы, одежду, еду, горючее — да всего и не перечислить. Даже американские самолеты «Авиакобра» и «Кингкобра» на судах в «пеналах» перевозили, и танки «Черчилль», которые собирали на Урале и гнали на фронт. Немцы, разумеется, эти корабли без внимания не оставляли. Знаменитые «волчьи стаи» немецких субмарин охотились за транспортниками. И частенько небезрезультатно. Так что на дне оказывались десятки, — что там десятки! — сотни кораблей. Снаряды, авиабомбы, торпеды, мины, емкости с горючим — их на дне в этих местах было очень много. Кстати, и охотников советские моряки утопили здесь не один десяток — ведь с каждым караваном шли суда охраны, многие субмарины удавалось уничтожить. В общем, не дно, а минное поле. А ведь за прошедшие годы морская вода разъедала металл. Что может дальше с минами и снарядами произойти, предугадать трудно.

— Ладно, прорвемся уж как-нибудь, — сказал Бессонов. И тут его внимание привлекла светлая точка на экране радара. Судя по показаниям прибора, это большое судно, и расстояние до него невелико. Что это за судно, хотелось бы знать? Может, его уже и в бинокль видно будет?

Сориентировавшись по прибору, Бессонов поднял к глазам свой мощный бинокль:

— Интересно…

— Что ты там увидел, Паша? — поинтересовался Скурихин.

— Американцы. Похоже на научно-исследовательское судно. Хм… Странно. Почему тогда нас не предупредили?

Это действительно было странно. Обычно капитанов предупреждали об иностранных научно-исследовательских экспедициях, если они могли попасться на пути. Просто на всякий случай.

— Или… — капитан подкрутил колесико бинокля, настраивая резкость.

— Что там?

— Да не пойму. Может, это не научники? Честно говоря, больше похоже на БКС.

— Не может быть!

Реакция старпома была вполне объяснимой. Сейчас БКС, или большое китобойное судно, стало колоссальной редкостью. По Международной конвенции тысяча девятьсот восемьдесят пятого года китобойный промысел вообще запрещен во всем мире. Правда, для некоторых стран — России, США, Канады, Японии, Норвегии и Исландии — сделано исключение. Они имеют право на ограниченные квоты по добыче кита с научными целями. Да еще разрешено на него охотиться аборигенам Севера, для которых это традиционный национальный промысел. Но в строго определенных морских квадратах и в определенный сезон. А сейчас не сезон добычи кита. И квадрат не тот — здесь кита добывать строго запрещено. Не в последнюю очередь потому, что эти места, пространство южнее острова Святого Лаврентия, между этим большим островом и группкой островов Святого Матвея и Холла — спорная зона рыболовства. Официально, правда, это пространство именуется иначе — «Морская экономическая зона». Вроде бы зона была в сфере интересов СССР, но затем Россия не ратифицировала пакет документов, так что до ратификации она не имеет права ни на что претендовать. Но суть от того или иного названия не меняется. Фактически на данный момент эта территория были ничья. Если бы здесь разрешено было добывать китов — пусть и в научных целях, то и США, и Россия стремились бы сделать это именно здесь — вроде бы не свое добро не так и жалко.

— А по-моему, все-таки может, — сказал капитан, присмотревшись. — Хм… И не предупреждали нас о нем. Странно.

— Браконьеры, наверное.

— Странные какие-то браконьеры. Льды, шторма, не сезон. Риску много.

— Ну, они народ рисковый.

— Но без толку-то зачем рисковать?! Отошли бы южнее и браконьерствовали там. Да и вообще, стоит ли овчинка выделки? Я бы еще понял, если бы наши баловались. У нас спрашивают не так строго. Но янки?! У них за подобные дела за решетку законопатить могут всерьез и надолго. А кит уж больно добыча заметная. Опять же, я бы еще понял, если бы по старинке, с какого-нибудь сейнера небольшого ловили. Но такой здоровенный корабль, там же народу уйма. Кто-нибудь обязательно стукнет. Да и прибыль делить — больно много участников. Нет, странно это все как-то.

— В общем, да, — кивнул старпом. — Тем более что американцы завернуты на экологии во всех проявлениях. Вон, я вчера слышал по радио, на Аляске огромные запасы нефти, сопоставимые с восточносибирскими, а конгресс не дает «добро» на размораживание скважин, чтобы не загрязнять самый чистый штат. Такой у них менталитет. И чтобы они решили на кита охотиться без разрешения…

— С другой стороны, не наше это дело, — сказал капитан. — И вообще, они пока на китов не охотятся. Плывут себе просто и все. А судоходство здесь открыто для всех кораблей без ограничений. Так что пока они ничего не нарушают. Мало ли, может, у них какая тренировка или вообще фильм снимают.

Старпом усмехнулся. Бессонов намекал на прошлогодний случай, когда российские пограничники налетели на американский сейнер, оказавшийся без предварительного согласования в спорной зоне. А оказалось, что американцы снимали фильм. И ладно бы доблестные стражи границ вели себя прилично — так они сначала всех под прицелами автоматов мордами в пол положили, обшмонали, обложили матом и только потом разобрались, что к чему. В общем, погранцы тогда здорово оскандалились, у кого-то даже звездочки с погон полетели. Попадать в положение, в какое попали погранцы, Бессонов совершенно не хотел. Так что лучше не суетиться.

— А на берег все-таки надо сообщить, — сказал Скурихин.

— Вставь в радиограмму, — кивнул капитан. В таком сообщении ничего опасного не было. Опять же, пусть береговые умники хоть о чем-то подумают.

Решение было принято правильное — да, в общем-то, и повод совершенно пустяковый. Важность этого самого решения была крайне невелика. А скверное предчувствие, мучившее Бессонова уже несколько дней, усилилось.