Запрещенная Таня

Сергей Комяков

Две женщины – наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…

2

Татьяна Бертольц закурила папиросу. «Казбек». Зажгла спичку жестко и грубо. Первую спичку и вовсе сломала и выбросила ее на пол. Коробку открыла резко и нервно. Надорвала упаковку с угла и вытолкнула гильзы папирос. Совсем не по — женски, но в ее положении выбирать не приходиться. Положении.

«В каком положении», — затянулась душистым дымом Татьяна. Ее муж Константин уже три месяца был в НКВД. Забрали его ночью. Как и всех. За что она не спрашивала — знала, что ей никто не ответит. Теперь о нем можно говорить, что он сидит. Таких было много, кто пропадал, их часто искали, но редко ждали. А сегодня она поняла, что в их жизни с Костей завершилось все. И нечего больше уже не будет. И быть не может. Если он когда-нибудь и вернется к жизни, то их жизнь уже никогда не вернется. Они чужие. И он, и она друг друга уже не узнают. Только если на улице, как бывшие товарища втолкнуться и поговорят немного. Но они чужие. Его жизнь пошла по одной колее. И что-то сломалось и в ее жизни.

И что теперь? Дальше-то что?

Татьяна посмотрела на клубки дыма, которые таяли, не походя до форточки. Дым был бесплотен как ее новая жизнь. Наверное, это был символ растворявшейся в сутолоке жизни. Но предел страдания и ожиданиям должен был наступить. Пусть Костя еще жив, и пусть живет долго, но она уже не может ждать. Она думала, что это предательство, но сегодня утром она поняла, что она не может ждать не Костю, а изменений в стране. А без этого ждать того, что их жизнь наладиться невозможно. Они сейчас чужие и будут чужие. Если он и выйдет, но будет таскать на себе печать врага. Ее могли наказать показательно, могли и а большой процесс вытащить. А Костя был милым и добрым человеком. Такие если попадают, то попадают навсегда. Они тихо живут и тихо умирают. Утром она поняла, что Костя уже умер, хотя возможно еще и не расстрелян. А даже если и не будет расстрелян, то все равно он умер.

Татьяна сжала гильзу папиросы пальцами. Сдавила ее и разгладила картон мундштука. Она посмотрела на угасающее пламя вонючего табака. Нет, это было все. Но не имело смысла ждать и на что-то надеяться. Оставалось только действовать.

Вчера позвонил Коля:

— Здравствуй, — проскрипела мембрана холодного телефона.

— Здравствуй, — ответила она, отстранив трубку от уха.

— Вот позвонил тебе, чтобы ты это… крепилась. Даже сейчас еще ест надежда. Все может восстановиться.

— Как много ошибок Коля, для человека с верхним филологическим, — громко сказала в микрофон Татьяна.

— Волнуюсь Танечка, — сипло скрипела мембрана, — вот думаю, что звоню тебе, а ты забыла обо мне. Может ты, и видеть меня не захочешь. Скажешь, что я лишний и могу не надеяться.

— Не буду тебя отвлекать, от эмоций, — резко сказала Татьяна, — и на правах поэта спрошу прямо: чего тебе надо?

— Костю уже три месяца как взяли, — промямлил Коля и замолчал. Татьяна поняла, что он сам испугался своих слов. Может он не хотел ее обидеть или задеть. Но у него это и не получилось. Однако, сближаться ним так быстро она не хотела.

— И без тебя знаю, — оборвала она фразу — и позднее возвращаются. Рано ты его хоронить стал. Возвращаются. И зря ты это стал говорить по связи. Я верю, в советскую власть и верю в справедливость советского государства. Те, кто не виновен те возвращаются.

— Возвращаются, — по-заячьи отбарабанил далекий Коля, наверное, он все продумал заранее и пытался вернуться к свои мыслям, — если нужны они сильно, то возвращаются. Офицеры, генералы, даже физики и химики, но кому нужен безродный журналист Нейман?

— Мне нужен, — почти выкрикнула Татьяна, — мне!

— А ты кто? Кто? — просто, но жестко ломал ее сопротивление Коля.

Татьяна молчала. Она и сама поняла, что ее возможностей мало даже для того, чтобы даже узнать о судьбе Кости. Он не просо пропал, как пропадают моряки затонувших кораблей, а растворился в пространстве советского мира. В этом мире были не только города, фабрики, колхозы, но и лагеря. О лагерях даже не шептались, но о них знали. Вот и Костя перешел в новую фазу советской жизни, переменив советский журнал на советскую тюрьму, с перспективой переехать в советский лагерь. Если ему удастся миновать расстрельного подвала. Как советский человек Костя достойно пройдет все этапы жизни. Но для нее это уже не имеет значение. Ее пусть это тоже путь советского человека и он уже разошелся с путем мужа, оказавшегося врагом народа.

— Ты что нарком или завлаб? Так поэт не из последних, но держит тебя на плаву только тот сборник стихов о Ленине, — заявил Костя, — без него ты уже великие трассы стоила и большие каналы рыла. В наше время сложно без якоря и без друга.

— И ты предлагаешь себя в якоря или в друзья, — поинтересовалась Татьяна.

— Я только хочу помочь. И все остальное это уже не телефонный разговор.

Коля замолчал, он понимал, что такая бестактность или соединит их навсегда или она сейчас бросит трубку. Она не бросила. Просто молчала. Молчал и он. Почету-то она вспомнила, что у него телефон в квартире, индивидуальной, а не коммунальной и говорить он может сколько угодно времени и никто его не прервет и не потребует быть пунктуальным. Татьяна посмотрела на трубку телефона, его трубка уже покрылась испариной. Она не решилась ее положить и спросила:

— Что ты предлагаешь?

— Сейчас я тебе ничего не скажу, — быстро сказал Костя, — потому, что все это долго говорить и расписывать. Если завтра встретимся у ЗАГСа, я тебе все расскажу. От тебя потребуется только паспорт. И желание. Если оно у тебя будет, то ты сможешь начать новую жизнь.

Она подумала, что это Коля говорит искренне или он хочет сказать это для ребят из большого дома. Они там все слушают и все знают. Если Коля так страхуется, то он далеко не дурак, хотя не такой видный как Костя. И она тихо сказала:

— Хорошо.

— Хорошо, — ответил Коля, — тогда завтра в два. У вашего ЗАГСа. Ты помнишь, где он?

— Конечно.

— Вот и хорошо, — поддержал ее Коля, — тебе лучше не опаздывать. Сейчас может быть очередь, а нам надо как можно быстрее все сделать.

«Нам», — отметила про себя Татьяна, — он уже говорит «нам». Или он так торопиться. Или я действительно так долго ждала Костю. Заждалась и не дождалась».

— Тебе надо жить дальше, — вкрадчиво сказал Костя, — поэтому приходи к двум. Я обязательно тебя буду ждать. Но тебе лучше не опаздывать.

— Хорошо, — Татьяна, — сжала трубку телефона, как будто она хотела так пережать всю свою жизнь, — хорошо. Я уже все поняла. Я приду.