Мир Дикого поля. Кривая империя – I. 862–1224

Сергей Кравченко

Первая книга проекта «Кривая Империя» погружает читателя в невероятное, былинное пространство первых русских столетий на территории Дикого Поля – от Днестра до Дона – с Днепром и Киевом в центре новой цивилизации.Автор передает современным языком удивительные события Русской Истории.Яркие, драматические, а порой комические картины извлечены из академических наслоений, освобождены от политизированных толкований.

Право потери

Россия как государство при возникновении была осенена двумя непоправимыми утратами — потерей национального руководства и гибелью коренной религии. Эти утраты и сопутствовавшие им сомнительные приобретения нанесли невосполнимый ущерб исконному народному духу, привели к череде тяжких военных, политических и нравственных катастроф.

Но люди на Руси частенько появлялись неплохие, умные, смелые, благородные, а то и святые. Но отдельные люди — это пока еще не народ.

Что же это были за люди — ранние наши предки на этой земле? Что это была за Земля?

Земля наша в основном пуста была. В Европе, Африке и Азии зарождались и гибли цивилизации, бушевали толпы, лилась кровь, бурлила мысль, строились города, возводились гигантские статуи, маяки, пирамиды, работали библиотеки, писатели и поэты в белых одеждах диктовали секретарям оды и поэмы, возносили хвалу Небу и Великому Солнцу, славу и проклятия — императорам. Пифагор, Евклид, Архимед, Аристотель — да разве всех перечислишь? — заложили основы наук. Александр Великий, Ганнибал и Цезарь успели завоевать весь мир и растерять завоеванное. Египет и Вавилон, Афины, Рим и Карфаген испробовали на себе и предложили на выбор все формы государственного устройства. Клеопатра и Антоний, Орфей и Эвридика, Одиссей и Пенелопа объяснили людям, что такое любовь…

Прошло пять тысячелетий — пятьдесят веков цивилизации! Вот уже и устал мир. Вот уже прокатились по империям и республикам волны варварских нашествий. Это молодые, глупые и злые народы пришли отнять и поделить плоды чужого труда. Уже и эти дикари уселись в своих германиях и приобрели вполне европейский вид.

Уже и боги устали. Уже не о чем было им говорить с людьми, — всё было сказано. Уже придумали люди бога из своих. Уже и убили его.

А у нас все еще ничего не было…

Садись на коня, поезжай от устья Дона на север. Вроде бы где-то там должна быть Москва? Ан, нет. Нету там никакой Москвы. И не доедешь ты никуда. Дорог нет. Тропинок нет, зверье, болота. И Дикое Поле не переедешь — полно лихого народу, каких-то проезжих и кочевых всадников, которые съедят и твоего коня и тебя, сварят вас в походном котле, а то и сырыми сжуют.

Нет России, нет русских. Почти никаких нет. Степь. Лес. Волки. Медведи. Кабаны. Кочевники.

Впрочем, если отыскать полянку на окраине леса, присмотреться повнимательней, то и здесь можно обнаружить какую-то жизнь. Только подойти надо очень тихо, спрятаться за толстый ствол и не хрустнуть веткой, не топотать и не сморкаться — а то распугаешь всех людей. Они и так здесь прячутся не от хорошей жизни.

Появились-таки люди в нашем краю! Слава Великому Солнцу! Хоть и не учены, на лирах играть не горазды, а нам — милы! Это же славяне, деды наши (не умеют они еще до столька и досчитать, в каком колене). Что же и откуда занесло их в эти леса? Чего ж они не разъезжают гордо в богатырских кольчугах по просторам своей необъятной Родины? Чего ж не оглашают посвистом молодецким бескрайнее Дикое Поле? А не на ком им разъезжать. А нету у них в достатке железа на кольчуги и копья. А помалкивают они, чтобы не навлечь на себя злых, наглых, сильных и совсем уж тупых ребят. На конях, в кольчугах, с посвистом.

А пришли сюда славяне невесть откуда…

Почему вообще народы двигают с места? Одно из двух. Или на старом месте совсем плохо, голодно, опасно, дико. Или поверят какому-нибудь рассказчику, что вон за теми горами, мужики, есть страна Ковыляндия, и там работать, мужики, не надо — все само растет прямо в ковылях, а злой человек туда не доковыливает — не знает пока дорог. И можете вы там жить — не тужить и строить помаленьку хоть коммуну, хоть светлое царство, а хоть и Империю. Вот и переходят-перебродят мужики на новое место. Но и тут все то же. Еды мало, работы много, гостей — поесть, попить и с собой увезти — хоть каждый день. Но ковыля, и правда, полно. И еще хорошо, что лес рядом, можно перепрятаться от гостей.

Пока одни славяне влезли в самый центр Европы, воевали там и строили города, наши охотились, собирали мед, варить и сытить его научились, торговали воском и мехами, выезжая ненадолго к городским соседям. И вовремя прятались обратно на опушку, перебегали, пригнувшись, опасные ковыли.

У такого народа, по мнению Историка, волей-неволей воспитываются оригинальные черты национального характера.

1. Чувство простора: вон, сколько леса и ковыльной степи.

2. Чувство смирения: вы к нам в гости — полюбить-пограбить, а мы к вам нет, мы дальше в лес.

3. Чувство осознанной нелюбознательности: что нам в ваших городах да науках? — мы в белку и своим умом попадем.

4. Любовь к созерцательности и пассивному рассуждению: когда почти нечего терять, а лезть в драку неохота, то суждения рождаются незамутненные, абстрактно честные и точные, но и почти бесполезные. Язык формируется сложный, красивый, многозначительный и неторопливый.

5. Любовь к труду: грабить не умеем, кто же нас прокормит, кроме нас самих? Хорошее это чувство — живи себе, работай. От трудолюбия происходит и миролюбие. Да разве ж дадут пожить?

6. И вот еще одно, досадное Чувство зародилось у нас и окрепло. Это проклятое Шестое Чувство так и поведет нас сквозь века. Чувство зависти. Великой и бессильной зависти к соседям. Великой, потому что очень велика была разница в жизненных удобствах между ненавистным уже тогда тысячелетним городом Парижем и нашей коммунальной полянкой. А бессильной потому, что как-то не хотелось и боязно было, добираясь до Парижа, выходить в лаптях во чисто поле и молодецким посвистом да медвежьей рогатиной побивать жуткую скифскую конницу да генуэзскую панцирную пехоту. Чувство наше разрослось, источило нас, вошло в наши законы и правила хорошего тона.

Чувство чувством, но жить как-то надо было. И заметили мы, что у всех благополучных народов особой статью и умом отличаются их начальники — гордо сидят на белых конях, рубят, не задумываясь, головы ближним и дальним. Следовало и нам таких начальников назначить. Следовало, но никак не назначалось. Чувство не давало. Это что ж, соседа неумытого — в князи? Не-ет! Тяжко даже вообразить.

И надумали мы такое, чего никто нормальный даже в те глупые годы придумать не мог. Мы стали звать начальников с улицы. Приходи хоть первый встречный и правь!..

Другие народы строго следили за достижениями своих соотечественников. Четко устанавливали для них правила движения по служебной лестнице: из базарных крикунов — в трибуны, из кухонных склочников — в судьи, из анекдотчиков — в сенаторы и квесторы. А там уж, если от человека выгода видна была, то и в диктаторы, в сатрапы, в консулы, в короли, в императоры. Сделал карьеру на пользу народа — руби теперь нам головы, батька, секи нас, только не оставляй.

Такой пример служебного движения захватывал юные умы и чувства. И развивались эти умы, — уверяет Историк, — и совершенствовались чувства. Всем становилось хорошо.

А мы показали нашим юным, что рыпаться не надо. Что всё равно, править ты, пацан, не будешь. А пороть тебя будет чужой и непонятный дядька. И прав у нас всегда будет чужой, заграничный, умный каким-то не нашим умом. Какое нравственное ускорение мы могли получить, вот так начиная свои скромные лесные карьеры?

Итак, с начальством прояснилось — давай сюда, кто хочет. А кто же захочет — в глушь, в лес, в грязь, в отрыв от александрийских библиотек и римских бань, от помпейских лупанариев, где все проститутки — с высшим образованием и чешут гекзаметром на пяти языках? На первый взгляд — никто.

И никто бы и не пошел к нам в начальники. Но было одно дело, которое всех к нам привлекало, да поднять его в одиночку никто не мог. Дело это называлось — Большая Дорога. Через наши земли, так бессмысленно нами занимаемые, проходили три Большие Дороги — Днепр, Дон и Волга. Две последние — это на будущее, а первая всем уже тогда очень нужна была. Не в том смысле, чтобы по ней удобно было ездить из слегка цивилизованных скандинавских стран в безмерно цивилизованное Средиземноморье, а затем, чтобы за проезжающими внимательно наблюдать. Брать с них налоги, пошлины (раз уж они решились и по этой Дороге пошли). Сильно эта Дорога была выгодна в хозяйстве, а никто ее по-настоящему не контролировал. Мелкие банды набегали, выслеживали и начисто грабили купцов, ели их сырыми. У спасшихся пропадала охота ездить с товарами и за товаром. Умные бандиты понимали, что брать надо не все, а только часть, чтобы охота оставалась и на следующий заезд. Для постоянного высокодоходного надзора за этой золотой жилой прямо здесь надо было и жить. Да еще нужно было заручиться содействием здешних славян, чтобы работать спокойно, без оглядки на ковыли.

Гости, которые объедали славян (с севера это были «варяги» — скандинавы, прибалты, с востока — хазары), присматривались к Днепру, но без плотной оккупации его берегов наладить дохода не могли.

Славяне, выгнав как-то варяжских гостей за порог, решили-таки укрепиться — выбрать начальника. И вот здесь проснулось Чувство и не позволило нам свободно, равно и тайно проголосовать за своих. В отчаянном помрачении и досаде кинулись славяне за отъехавшими гостями, извинились и позвали их назад. Не в гости. Насовсем.

— Ладно-ладно, — быстро согласились варяги, — только столица наша будет не в лесу, а в узловой, горячей точке — на Ладоге, на самом крутом повороте Большой Дороги. Здесь приходилось корабли посуху перетаскивать из Днепра в северные реки и обратно; здесь удобнее всего было уговаривать купцов.

Дружной ватагой двинули славяне за новыми хозяевами, резво поворотились к лесу задом, ко князю передом. И не заметили, как вышла из Дикого Поля седая, прозрачная тень, как привязала конец красной нитки к дубовому сучку на покинутой полянке, как кинула клубок нам вослед. И судьба наша покатилась этим красным клубком, пролегла красной нитью — с кочки на кочку, полем и болотом, вкривь и вкось.