Ванька IV

Сергей Куковякин (2024)

Советскому студенту 3 курса медицинского института пришлось встречать новый 1906 год в Японии — пока ещё в плену. Хоть война и закончилась, но на Дальнем Востоке волнения, русских пленных с островов вывезти всё не получается. Только на пароход Доброфлота погрузились, немного отплыли… Впрочем, там в книге всё написано. Приятного прочтения. Да, сочетание российской бузы и боевого искусства с Окинавы — страшная сила.

Глава 5 Домой!

Наконец, где-то в верхах вопрос с нашей вывозкой из Японии решили.

— День-два и прощай сакура, — весьма поэтично выразился Александр Владимирович.

— Ну, не прошло и полгода, — поддержал я его уже гораздо прозаичнее.

Радостно мне было, но не совсем. Больше не получиться в додзё приходить.

Надо сказать, что взаперти в лагере военнопленных после объявления мира нас не долго продержали. Через две недели возобновились наши походы с поручиком к старику-китайцу.

Народ в лагере забузил и коменданту пришлось выход за его пределы вновь разрешить. Ну, я с Александром Владимировичем сразу же своё совершенствование в боевых искусствах и возобновили.

Тут я бузу и показал во всей красе. Это громко, конечно, сказано. Вот Федора бы сюда…

Сэнсэй, как всегда, был невозмутим, но глаза его внимательно за мной следили. Ладно, не жалко, я у него большему научился. Да и удар сейчас я держу как не знаю кто. Опять же, сэнсэю спасибо.

Ещё и почти весь январь нового, девятьсот шестого года, мы с поручиком-молчуном успели потренироваться, но — всему хорошему когда-то приходит конец.

— Судами Доброфлота нас будут вывозить.

В очередной раз Александр Владимирович всё уже знал, словно ему из Санкт-Петербурга это по прямому проводу сообщали.

— На пяти судах пленных во Владивосток будут отсюда отправлять, — уточнил поручик.

То, что это будут десять генералов, два адмирала, тысяча шестьдесят шесть офицеров, пятьдесят одна тысяча триста тридцать солдат и восемь тысяч семьсот восемьдесят три матроса, он, само-собой, знать не мог. Но, именно столько вернулось в Россию. Небольшое количество пленных решили остаться в Японии, но Бог им судья…

Кстати, позднее оказалось, что информация по кораблям Добровольческого флота у Александра Владимировича оказалась не совсем точная. Но, тут уж он совсем был не виноват. Так ему сказали.

Я и поручик собрали свои узелки, поближе к сердцу выданные японцами бумаги спрятали.

При оформлении документов я ещё и одно дельце в своих интересах провернул. Правда, это мне некоторой суммы йен стоило. Почти всё отдал, что у меня было тут скоплено из ежемесячных офицерских выплат. В лагерных документах я подпоручиком числился, но японец-писарь, не поедут же в Россию его бумажку проверять, указал, что возвращается на родину нижний чин — санитар Воробьев Иван. Больше я переживал — осёл, нагруженный золотом, ворота любой крепости открыть может…

Первоначально нашу партию военнопленных думали в Кобе на пароход посадить, но там началась эпидемия чумы. Причем, не слабенькая такая — в день умирало до четырехсот человек.

Из-за всего этого нам с поручиком получилось ещё и в Нагасаки побывать. Правда, самим городом мне не получилось полюбоваться, но хоть порт увидел. Поэтому я себе в актив записал и этот город. Ну, что побывал я в нём.

— На «Воронеже» домой пойдём. — поручик кивнул на доброфлотовский корабль, что был пришвартован в порту.

Да, в принципе, какая мне разница, на «Воронеже», так на «Воронеже».

— Смотри, сам Рожественский с нами возвращается…

Вслед за человеком в адмиральской форме на борт «Воронежа» сейчас поднималась группа старших офицеров. Скоро и до самого поручика очередь дойдёт. Пока же он рядышком с нашей толпой нижних чинов стоял. Солдат и матросов на набережной сейчас не одна тысяча была. Как на «Воронеж» все и войдём? Большинство — порт-артурцы, но были и такие как я, кто в других местах в плен попал.

Некоторые солдаты и матросы были под хмельком. Ну, понятное дело — с Японией прощаемся, домой едем…

Нижние чины грузились на «Воронеж» гораздо дольше офицеров. Тех-то едва с полсотни было, а нас — вон сколько. Некоторые охрану задирали, матом японцев крыли. Нехорошо это как-то, чем, конвойные-то перед ними виноваты? Служба у них такая.

Пароход прогудел и мы отчалили.

Я стоял и на море смотрел. Когда ещё придётся.

— Табачком не богат?

Ко мне морячок подошёл. Пьяный. Глаза наглые.

— Угощайся.

Мне не жалко, да и табак нам на дорожку выдали.

— Э, ну не столько же!

Морячок у меня себе чуть не половину из кисета отсыпал.

— Чего?

Явно, нарывается.

Да, ладно. Хрен с ним.

— Кури, говорю, на здоровье…

Морячок на меня нехорошо зыркнул и отошёл. Кулаки у него, явно, чесались. В лагере мира между солдатами и матросами не было, а сейчас хоть и домой едем — та же байда продолжается.

Ну, вырубил бы я его, а это мне надо? Пусть живёт, убогий…