Откровения у костра. Эротические истории. Любимый Иркутск

Сергей Ленин

Эта книга о страстной любви, безумной эротике и просто о взаимоотношениях полов – мужчины и женщины. С древности и до настоящих времен эта тема волновала людей. К сакральным тайнам любовных отношений трепетно и деликатно прикоснулся автор повествования. С огромным уважением и почитанием женщины, исследуя философские аспекты притяжения, с юмором, иронией и светлой грустью, но все-таки с позиции мужчины написана эта замечательная книга. Вперёд, в пучину необузданных страстей и жарких эмоций! Книга содержит нецензурную брань.

История Светланы

Постепенно из палатки к бархатному теплу костра выползли из своей берлоги-палатки все остальные добровольные отшельники. Костер, как миниатюрный термоядерный реактор, высвобождал из хвороста тепловую энергию солнца. Она была законсервирована в древесной структуре поленьев. Они когда-то были деревьями и тянулись к свету, согреваясь в лучах нашего светила и впитывая его энергию. А сейчас поленья сами отдавали это тепло людям.

Костер монотонно потрескивал. В наш с Михалычем разговор вклинился Федотыч. Он врач редкой квалификации, что-то вроде психоаналитика и сексопатолога в одном флаконе. Лечит расстройства типа нимфомании и какие-то другие. По-простому, это когда баба хочет всегда и со всеми без разбора. А он нам научно пояснил, что нимфомания — это чрезмерное половое влечение у женщин, вид гиперсексуальности. При этом характерна постоянная сексуальная неудовлетворенность и эротическое фантазирование, непрекращающиеся поиски новых партнеров и, вследствие расторможения сексуального поведения, случайные половые связи.

Он открыл нашему вниманию исповедь своей пациентки Светланы. О том, как мерзкий «джентльмен» Ашот Абрамович направил молоденькую девчушку в сексуальный фарватер путешествия по жизни. А тщедушный ботаник Аркадий Васильевич подхватил этот хрупкий кораблик и сам же разбился о рифы жизненных будней и сексуальных бурь молодой нимфетки.

А волны и стонут, и плачут…

— Мама, а что такое аборт? — спросила третьеклассница Света у своей заботливой и внимательной мамы.

Мама сначала испугалась, потом растерялась. Затем, взяв себя в руки, рассказала дочери в мельчайших подробностях о половых отношениях мужчины и женщины, о нежелательной беременности и ее прерывании. Дочь слушала внимательно. Глаза ее светились детским любопытством.

— Ничего себе, как все сложно-то, мама, — с недоумением воскликнула Света, когда мама закончила свое повествование.

— А где, Светик, ты услышала это слово? — поинтересовалась мама.

— Да мы сегодня на уроке пения разучивали песню «Прощайте, скалистые горы»: А волны и стонут, и плачут, и бьются аборт корабля, растаял в далеком тумане Рыбачий, родимая наша земля», — пропела Света.

Маму покоробило.

— Не аборт, а о борт корабля. Надо правильно петь, Света, — сказала обескураженная мама.

Но дочь уже была вооружена сокровенными знаниями.

Когда в институте к ней клеились пацаны, в ее ушах звучала мелодия вышеназванной песни и дальше простых поцелуев дело не заходило.

Но однажды на третьем курсе на их историческом факультете проводился медицинский осмотр. Света оказалась одной из немногочисленных девственниц на студенческом потоке. Подруги начали ее обидно дразнить. Типа «отстой, сельпо, жизни не видала».

Света решила исправить этот, как ей казалось, недостаток. Не нашлось такого человека, который бы объяснил девчонке природные вековые ценности целомудрия. Мама с прошлого раза на сексуальные темы с дочкой не разговаривала — замкнулась после того конфуза.

И вот избранник Светы, предназначавшийся по ее воле в ремонтники девичьей проблемы, вернее в ее устранители, твердым шагом ведет зеленоглазую брюнетку в съемную квартиру. Ашот Абрамович — настоящий многоопытный сибиряк с примесью множества горячих кровей. Он, как штурман, должен проводить девушку в ее «светлое» будущее. В сумке у него дорогой армянский коньяк и шоколадка.

Светлана, как и все другие девушки, перед встречей с трепетно ожидаемой близостью была переполнена романтическими фантазиями. Она представляла, как ее мужчина будет читать стихи, восхищаться ее красотой. Она начинала ощущать легкие, нежные и волнующие прикосновения. Ей слышался бархатный баритон, с придыханием клянущийся в вечной любви. Ее обволакивали еще неизведанные сладострастные облака любви. Все ее женское естество начинало ликовать в ожидании восторга взрослых отношений. Однако, прелюдия была недолгой. Ашот Абрамович раздел Свету и начал доставать из ширинки свой инструмент. Света с перепугу бросилась в ванную комнату и закрыла за собой дверь на защелку.

— Зачэм позвала? Ты что творишь? — гневно кричал горячий «гинеколог».

Когда дверь отворилась, ремонтник-освободитель нагнул Свету и со всего маха всадил ей кожаный кинжал — свой волшебный инструмент. Промахнулся специалист и попал чуть выше цели туда, где девственной плевы не было предусмотрено природой. От острой проникающей боли Света чуть не потеряла сознание. Затем вдруг ее как бы ударила молния. По телу побежали электрические разряды. Начались легкие судороги. Светка погрузилась в мощный струйный оргазм. Она то улетала в космос, то возвращалась на землю. Сфинктер ее судорожно сжимался и разжимался. Веселый инструмент Ашота Абрамовича как будто бы сжимали и разжимали бегающие пальцы девичьей руки внутри своего тела. Он закричал, как тигр в начале погони за антилопой. Жаркое семя оросило лоно Светланы. Напор добровольца стал ослабевать. Но сжимающие и разжимающие движения внутренних мышц девчонки заставляли его много раз продолжать возвратно-поступательные движения. Потом почти без сознания они лежали в постели.

Когда силы начали возвращаться, Ашот Абрамович, как настоящий джентльмен, поцеловал Светкину руку, извинился, что с первого раза не все получилось по намеченному плану. Пообещал прийти еще. Забрав недопитый коньяк и, галантно раскланявшись, ушел. Света лежала, чувствуя себя опустошенной и униженной. Размер инструмента освободителя от девственности, к счастью, не был угрожающим. Больших проблем ей не доставил. Горело внизу живота и сзади, ноги не сдвигались. Но Светка вдруг начала ощущать себя счастливой. Она-то теперь покруче всех ее подруг, которые еще недавно насмехались над ней. Они со своими однокурсниками еще ни разу не достигали оргазма. А она…

По окончании института она пойдет работать в архив. А там будет Аркадий Васильевич. Такой долговязый ботаник в очках с толстенными стеклами. Ах, какой у него будет инструмент! Скрипка, нет, нет… виолончель. Музыка любви заполнит сердце девчонки, но все это будет потом.

Мелодия любви

Уже не очень молодой архивист Аркадий Васильевич был всегда ухоженным и опрятным. Он был на хорошем счету. Работу знал досконально. Нареканий от посетителей и клиентов архива не имел. На работу к нему нередко залетали почирикать красивые пташки. Особенно частым гостем была Вика — длинноногая синеглазая блондинка. Она сверлила Аркадия влюбленным взглядом. Иногда они надолго уходили в хранилище документов. Возвращались уставшими и растрепанными. Видимо, все никак не могли найти необходимые материалы.

Однажды Света рылась на самых дальних стеллажах. Стоя на стремянке, она ворошила еще не разобранные подборки старинных газет. Трусики она не надевала принципиально. Хотела привлечь внимание архивиста. Случай подвернулся…

— Аркадий Васильевич, можно вас попросить подержать лестницу, она качается, и я боюсь упасть, — загадочным голосом произнесла Светлана.

Аркадий не спеша подошел к стеллажам. Сначала он издалека любовался открытыми для обзора прелестями Светланы. Потом подошел поближе и взялся за холодный металлический каркас лестницы-стремянки. Зрелище, представшее перед его взором, мало соотносилось с содержанием архива. Представленный на обозрение документ был не стар и даже очень привлекателен. Очки архивиста начали запотевать. Светлана видела растерянность своего начальника и как бы невзначай покручивала своей аппетитной попой, играя мышцами ягодиц. У Аркадия Васильевича поехала крыша. Он говорил что-то, путаясь и заикаясь. Светка щебетала сверху. Они даже забыли про камеры видеонаблюдения, которые недавно были установлены в архиве. Бедные охранники, за что им такое испытание?

Вдоволь насладившись своим превосходством над ботаником, Светлана, взяв с собой какие-то документы, начала спускаться вниз.

— Светлана Ивановна, по-моему, вы забыли взять подшивку за 1897 год, — начал бормотать Аркадий Васильевич.

— Нет, что вы. Вот она со мной, — с предпоследней ступеньки ответила знойная девушка. — Правда, она свежее — с 1989 года.

Светлана распахнула свой халатик, надетый на обнаженное тело. Ботаник обомлел. Ее великолепная грудь оказалась совсем рядом с его носом. Он стал жадно целовать ее сосочки. Лицо его вспотело. Светке и самой стало жарко. Она скинула халат и стала судорожно расстегивать одежду Аркадия Васильевича…

Ах, какой удивительной была его виолончель!.. Она играла то медленно, то ускоряя темп своих божественных мелодий. Звуки взлетали в поднебесье и падали вниз. Потом она, делая паузы, снова излучала потоки музыки. Архивист был в ее жизни третьим сексуальным партнером. Светка имела первый опыт с Ашотом Абрамовичем. Второй опыт сексуального общения состоялся с соседом Петром Клименчуком, но его инструмент был слишком слаб… А тут небесное наслаждение…

По желанию Светланы виолончель превращалась во флейту. Светлана перебирала пальчиками по стволу этой великолепной кожаной дуды. Ее губы и язык бегали по мундштуку, ласкали волшебный инструмент. От этих сказочных манипуляций комнату заполняли мелодичные и чарующие звуки горного ручейка, пробивающегося сквозь валуны камнепада. Под эту сладострастную мелодию ботаник чувственно стонал и всхлипывал. Светлана опять ощутила всю свою власть, теперь уже не только над сознанием, но и над телом своего начальника.

Потом флейта по желанию Светки превращалась в своеобразный ершик трубочиста для дымохода. Аркадий Васильевич им ловко управлялся. Его инструмент виртуозно погружался в лоно девушки и выныривал вновь из пламенного вулкана, который когда-то открыл для нее первый партнер — Ашот Абрамович. От нетрадиционного проникновения Светлана сквозь боль ощущала какое-то загадочно яркое и всепоглощающее чувство восторга.

— Кончай туда, туда, мой милый, там, там… ой, от этого не забеременеешь, — дрожащим голосом шептала Светлана.

Прозвучал последний аккорд, и мелодия прервалась…

А там, в будке охранников, напряжение в электрической сети подскочило выше 220 вольт, мониторы начали моргать, и бедные старички так и не смогли досмотреть этот завораживающий фильм.

Потом шли унылые будни. Календарь переворачивал листы. Аркадий Васильевич перестал кокетничать с Викой. Глаза этой красавицы постепенно из сине-безоблачных становились лилово-грустными. Светка уже начала ощущать свое превосходство и над Викой. Но тяга к познанию нового в ней неугомонно росла, она познавала все новые и новые инструменты утром, в обед и после работы. Ее плотское удовлетворение реализовывалось в любую минуту по ее, Светкиному, желанию. При отсутствии подходящего музыканта с Аркадием Васильевичем она всегда могла по-быстрому замутить на работе.

Она еще не понимала тогда, что гиперсексуальность может растаять так же внезапно, как и пришла. А что останется? Останется опустошенность и приобретенные недуги. Хвори души и тела. Выходить замуж за него Аркадий Васильевич Светлану не звал, а ей уже пора. Архивист всей душой полюбил эту неугомонную девушку, он каждый день ждал интимной близости со Светой. Все другие женщины перестали для него существовать. А ее это уже раздражало. Аркадий страдал и мучился, а Светке не было до этого дела. Быстрый перепих, хотя и яркий, на работе уже не приносил ей удовлетворения, сексуальная гиперактивность начала покидать ее мысли и тело.

— Никакой тебе романтики, — заявляла Светлана.

Но по старой привычке иногда припадала к уже знакомому и ставшему родным инструменту. Конечно, ботаник может наизусть проникновенно читать стихи, но нахрен они нужны. От них денег-то не прибавится.

Однажды в архив пришла Вика. Аркадия вызвали в контору к начальству, Светлана одна осталась на хозяйстве. Вика это знала, она специально пришла, чтобы поговорить со Светланой. Вике хотелось, чтобы Светлана отвязалась от ее Аркадия. Но разговор у них не получался. Разными интересами руководствовались девушки. Отказываться от Аркадия Васильевича Светлана не собиралась и порадовать Вику этим не могла. Она также не могла себе представить, что на ее виолончели вдруг будет играть другая музыкантша. Архивист был для нее как бы дежурным сексуальным партнером и начальником на работе одновременно, что было удобно во всех отношениях. Вика же хотела выйти замуж за архивиста, но его голова, даже обе, верхняя и нижняя, были захвачены Светкой. Вика понимала, что это временное явление и оно пройдет. Но ей хотелось, чтобы это случилось быстрее. Годы-то уходят, молодость не вечна.

Бесстрашный ботаник

Похрустывали угасающие огоньки костра. Ночь уже охватила своими леденящими объятиями прибайкальский лес и нашу поляну. Казалось, что обалдевшая тишина жадно вслушивалась в наш разговор и никак не могла понять кипящих страстей и, по существу, горького одиночества героев прозвучавших откровений.

И вот она, тишина, ставит свой диагноз человеческим отношениям — разрушители.

Резким порывом ветра верхние ветки вековых сосен обрывает, закручивает и обрушивает на нашу поляну. Все пространство вокруг нас становится в одно мгновение непроходимым буреломом. «Да, наломали мы дров», — подумал я.

— Одумайтесь, человеки, — кричит ветер.

— Давайте жить дружно, — вспоминаю я незамысловатые, но такие драгоценные слова мультяшного героя кота Леопольда.

А наш художник Леопольд подвел итог разговора.

— Не, делать иллюстрации к этим рассказам я не смогу. Слишком откровенные они для меня.

Ветер прекратился. На небе мерцали звезды. Они как бы подмигивали сидящим у погасшего костра мужикам, зовя их к познанию вселенских тайн. Но загадки Вселенной мало волновали собеседников. Они погрузились в земную грусть. Мужчины пытались осмыслить услышанную информацию. Все долго молчали. Вдруг клубящуюся седыми кружевами дыма тишину разрезал хрипловатый голос Федотыча.

— Хотите, я вам расскажу, чем закончилась история Светланы и Аркадия Васильевича?

Все одобрительно молчали, и доктор начал грустное повествование. Федотыч продолжил свой рассказ.

— Я не хочу ранить ваше благопристойное видение мира и врываться в него со словесной порнографией. Но я расскажу все, как оно было в действительности. Конечно же, со слов моей пациентки Светланы.

Итак, фестивальные приключения когда-то заканчиваются, и наступает развязка. Настигла она и Светлану. Светка банально забеременела. От кого — твердого ответа у нее не было. Поэтому решила Света попытать счастье, прощупать отношение к ее деликатному положению у членов своего музыкального оркестра. А это отношение и у виртуозов, и у начинающих скрипачей было однозначно отрицательным.

В любовной симфонии прозвучал грубый финал. Последняя мужская ария звучала прозаично, все музыканты были солидарны: «Когда ты вступала в половую связь, должна была думать немного головой, а не промежностью, в части предохранения и безопасности. Решай свои проблемы сама. А у нас на подходе много молодых и еще не обученных скрипачек и флейтисток. Так что катись куда подальше».

Другого ответа, в принципе, Светлана и не ожидала. Мужчины отнеслись к ней так же, как к ним относилась ранее она.

Аркадий Васильевич уже давно чувствовал, что его музыкальный инструмент используется в составе ансамбля. Хотя Светлана стремилась, чтобы не уязвлять самолюбие ботаника, скрывать свои похождения. Но обмануть опытного мужчину невозможно. От осознания этого у архивиста частенько начинало болеть сердце. Он начал носить с собой в кармане корвалол.

Услышав от Светланы новость, что тест и последующий визит в женскую консультацию, расположенную на улице Горького, подтвердили факт беременности, Аркадий Васильевич напряженно молчал. Светлана предложила поехать на берег Байкала в Листвянку, чтобы на природе обсудить сложившуюся ситуацию. Аркадий Васильевич не прогнал девчонку, не отвернулся от нее. Более того, он сказал: «Ребенок ни в чем не виноват. Родителей не выбирают. Хорошо бы порешать вопрос о жилье. Куда-то надо принести малыша из роддома. Ко мне в общагу не вариант».

Светкин папа, крутого нрава мужик, может выгнать из дома блудную дочь, нагулявшую «выблядка» (таким термином он называл внебрачных детей).

Вот они уселись в старенький запорожец. Это чудо советского автопрома ботаник купил по дешевке, и с другом Андрюхой он его привел в надлежащий вид. На удивление в нем оказалось достаточно места и вполне комфортно. Это значит, что не надо горбиться и скрючиваться. Ноги удачно расположились в отведенных для них нишах. На выезде из города по Байкальскому тракту сразу начинался красивый хвойный лес. Предстояло проехать 67 километров.

Светлана сняла свою футболку. Ее обнаженные груди завораживающе подпрыгивали, когда машина вибрировала на неровностях дороги. Затем Светка стянула вниз свои спортивные брюки. Плавок она не носила, и ее женская гордость оказалась на свободе. Откинувшись, насколько могли позволить габариты и механизм кресла, Светка начала мастурбировать.

Ботаник сбросил скорость, он ехал медленно и искоса подглядывал за действиями подруги. Светлана после своего бурного оргазма запустила руку в штаны Аркадия Васильевича и ухватилась за гриф его скрипки. Из восьмушки скрипка быстро выросла до трехчетвертной, потом она стала превращаться в виолончель. Светлана высвободила инструмент из штанов на волю.

Потом стараниями Светланы виолончель превратилась в саксофон, и девушка принялась дудеть самозабвенно и с большим азартом.

Камазы и другие высокие машины, обгоняя запорожец, притормаживали, и в открытые окна из их кабин показывались оттопыренные вверх большие пальцы в знак приветствия архивиста. Голубые глаза ботаника округлились и стали размером как два блюдца. Его толстые очки многократно увеличили этот безумный взор. В наступающих сумерках для встречных машин представлялась ужасная картина. Казалось, что навстречу им летел не запорожец, а два огромных голубых шара. Как будто бы зловещее НЛО с пришельцами медленно скользило, занимая все дорожное полотно. Они были вынуждены принимать вправо и останавливаться на обочине, чтобы пропустить надвигающуюся опасность.

Ночь на берегу Байкала в гостинице «У озера» прошла бурно. Наутро у архивиста созрел план, но о нем он говорить не стал. Он допускал, что ребенок был его. Поэтому для еще не родившегося существа он решил пойти на должностное преступление.

Когда вернулись в Иркутск, то в комнате общежития, которую занимал Аркадий, началась их недолгая семейная жизнь. Ночью Светка обнимала своего мужчину. Она нежно целовала Аркадия.

— Милый, Аркашенька, я так люблю тебя. Мне никто не нужен, только ты, только ты, мой дорогой, — шептала она.

Он единственный не отвернулся от нее, вошел в ее положение. Аркадий действительно вошел и никак не мог остановиться. Кровать предательски скрипела. Комнату заполнили сладострастные звуки и стоны Светланы. Счастливый и утомленный ботаник продолжал и все никак не мог угомониться. Ему хотелось, чтобы это действо не кончалось никогда. Он наполнился восторгом близости, восторгом любви.

А за дверью стояла обескураженная соседка с нижнего этажа. Она долго терпела звуковую атаку, навалившуюся на нее в эту ночь. Стоя у двери, она прислушивалась, старалась уловить мотив этих завываний. Потом, не выдержав, она стала робко стучаться в дверь и приговаривать:

— Девушка, что с вами? Вам плохо? Сейчас я вызову скорую помощь.

Голос ее звучал встревожено, в нем чувствовались забота и сострадание. Интонации его были чистыми и искренними.

Этот голос невольно помешал нашим бойцам сексуального фронта достичь очередного зенита в любовной битве. Они остановили свой межгалактический полет, вернулись на бренную землю и начали прислушиваться к происходящему за дверью. Потом как давай ржать:

— Ой, милая, спасибо. Не надо нам скорой помощи. Нам очень хорошо. Мы сгораем от счастья и любви.

Бедная сердобольная соседка была сконфужена. Она не могла предположить, что акт любви из тихого и скрытного таинства может представлять собой целый спектакль, и это действие может сопровождаться инструментальной музыкой очумевших от экстаза голосов, напоминающих вопли страдания, недуга и восторга одновременно. Ее личный и уже давний опыт интимного общения сводился к скоротечному любовному акту с крепко стиснутыми и сжатыми зубами, чтобы не проронить ни звука. Когда они занимались любовью с бывшим мужем, они не могли позволить себе никаких эмоций. В комнатушке бабушкиного старенького дома вместе с ними жили мама, бабушка, их с мужем маленький сыночек. Их нельзя было беспокоить ночью. Да и само занятие сексом воспринималось тогда как что-то неуместное и даже постыдное. Такие нравы были в те времена. Но народ вместе с ударным трудом за выполнение пятилетних планов родной партии и правительства СССР с неменьшим энтузиазмом занимался любовными утехами. Поэтому и выживали, не уронили уровень народонаселения. Даже тост такой новогодний был, шуточный, конечно: «Чтобы елось и пилось, чтоб хотелось и моглось. Чтобы в нынешнем годе было с кем и было где. И успехов вам в труде».

Если в подавляющем большинстве все люди тихушничали, то тут — сплошное сумасшествие. Казалось, что женский голос за дверями то молил о пощаде у какого-то монстра, то кричал и требовал, чтобы тот не останавливался. Да, голова кругом…

«Какая же я дура, — думала она, — ворвалась со своим стуком в чью-то атмосферу счастья».

Любопытство распирало уже немолодую женщину. Ей хотелось, чтобы дверь открылась, и она бы наяву увидела этот спектакль любви с его актерами. Но стыд поборол ее чувства, и она направилась в свою комнату. И уже не смогла уснуть до самого утра. Ее будоражили воспоминания о прошлой жизни, о ее никчемных любовниках, с которыми она не могла взойти на такую же вершину любви. Да она раньше и не подозревала, что такая вершина может вообще существовать. Думать об этом в водовороте жизни не приходилось. Детей в садик отвести, потом в школу, бегать по магазинам, готовить еду, убирать, стирать, гладить, ходить на работу, вечером — в народную дружину. Откуда возьмутся мысли о сексе и о каких-то его вершинах?!

Спустя небольшой промежуток времени совместной жизни с Аркадием у Светланы началась рвота. Интоксикация при беременности — обычное дело. Девушка взяла больничный лист и отлеживалась в комнате Аркадия Васильевича в общаге. Архивист после рабочего дня, придя домой, ухаживал за Светой. Кормил ее из ложечки. Готовил и кашеварил. Но однажды он не пришел ночевать. Светлана запереживала. «Может, Вика его перехватила», — беспокойно думала она.

Но на следующий день пришел Андрюха — друг Аркадия Васильевича. Он притащил полный полиэтиленовый пакет денег — три миллиона рублей.

— Аркадий просил его простить, а на эти деньги велел купить квартиру для Светы и их сына, — сказал парень.

Почему-то он решил, что должен обязательно родиться мальчик.

Суд был скорым. За хищение из государственного архива уникальных исторических реликвий, связанных с наследием Чингисхана, Аркадию Васильевичу дали шесть лет с отбыванием в колонии общего режима. Приходить в суд Светлане он не велел — волноваться беременной женщине нельзя. Светка простояла весь судебный процесс около Октябрьского суда.

И вот Светлана уже в новой квартире, своей квартире, которую ей подарил ценой своей свободы архивист Аркадий Васильевич.

У него тоже новая обстановка — на зоне в Тулунском районе. Это в четырехстах километрах северо-западнее города Иркутска. Светка возила своему узнику передачи. Она понимала, что он был именно ее узник, привязанный к ней всей своей душой. А зона — это только место временного пребывания его тела.

Дома она долго металась, думая о своей дальнейшей судьбе, ночами плакала в подушку. Но в итоге приняла решение и избавилась от своей нежелательной беременности.

Из женской больницы с улицы Горького на своем автомобиле ее увез бывший сосед — Петр Клименчук.

После того как Аркадий Васильевич узнал, что Светлана сделала аборт, он приказал ей больше не приезжать к нему в колонию.

Сексофилософопатолог

Все молчали, никто не мог проронить ни слова. Эти короткие рассказы Фомича, сексопатолога и психоаналитика, обрушили такой тяжелый груз, груз чужих страданий и переживаний, что переварить все это в одночасье было невозможно. Мы переживали за Аркадия. Понимали, что Светлана, сделав аборт, поступила так от безысходности. Хотелось заплакать, но слезы никак не находили свое русло. В горле стоял ком. Нарушил тишину все тот же Федотыч.

— Вот ты, Леопольд, назвал мои, вернее Светкины, рассказы слишком откровенными. Я с уважением отношусь к твоим пуританским чувствам. Но че ты тогда сидел здесь, развесив уши? Режет слух — уйди и не слушай. Вот у меня на даче были соседи — староверы. Мы крепко дружили, была взаимопомощь и поддержка, — продолжал Фомич. — Они открывали для проветривания наши теплицы, поливали. У нас-то, врачей, свободного времени в обрез, на огородной фазенде бывали нечасто. Однажды моя жена Анна Петровна вышла в огород в открытом купальнике. Все, писец — маленькая лисичка, дружба закончилась. Она-то не знала про их веру. А для них это оскорбительное и безнравственное одеяние. Конечно, многое в их вере можно уважать. Много там доброго, светлого и разумного. Так что же я теперь в тулупе должен по своей даче шастать? У них секс не для удовольствия, а только для продления рода. А хочется-то всегда. Вот они, видимо, одетые в телогрейки и совокупляются. Детей полон дом. Куда ты ни прячь сексуальное влечение, оно все равно является основой жизни. Вот художник изображает на картине быстроногую лань. Красотища неимоверная. Задумайтесь, куда она бежит? А бежит она к своему козлу, чтобы исполнить свою природную миссию — дать потомство, продолжить жизнь, — Федотыча понесло.

— Ты так все на трахание перевести можешь, — пытаюсь возразить ему я. — Ведь есть же убежденные девственники среди мужчин и женщин, которые категорически не принимают половую близость. Закатывать глаза и корчиться в оргазмических конвульсиях могут только идиоты — так считают они. Таких людей немало, и они объединяются в сообщества, общественные организации, наконец. А музыканты и композиторы — они всего-то из семи нот рождают такую палитру божественных звуков… А писатели и поэты — они из 33 букв создают волшебные литературные шедевры, от которых может крыша поехать.

— Дурак ты, Алексеич, или прикидываешься, — прерывает меня психоаналитик. — Так вот — существует всего два явления природы, именно явления, которые в народе, может быть не очень поэтично, обозначаются всего двумя терминами, и это с разными вариациями слова х@й и п@зда, — со сверкающим взглядом произносит Фомич. — Они дают продолжение жизни. Их взаимоотношения, которые еще называют любовью, тревожат и волнуют всех. И все семь нот и 33 буквы алфавита воспевают и возносят эти отношения с древних времен! Так было и так будет всегда. Воспеваться будет жизнь и ее продолжение. Извините, что выражаюсь грубовато. Достали вы меня. Противники секса — это в первую очередь сборище неудачников и слабаков. Будучи не в состоянии совершить полноценный половой акт, они пропагандируют фригидность и импотенцию. Козлы законченные. Скажи мне, дорогой друг, кто от таких придурков родится? Кто продолжит их род и их философию? А никто. Значит, это тупиковая ветвь гнилых червяков. Вот ты нарисовал красавицу горную лань, — опять Фомич обратился к Леопольду. — Ну и что, кто на нее будет смотреть в будущем — потомки, не родившиеся от противников секса, идиотов? Как ты себе это видишь? Ты, что при видимых ярко выраженных мужских половых признаках обессилил, вступив в нейрогуморальное половое расстройство, которое обуславливается поражением диэнцефального отдела (субталамический нейрогуморальный центр) или отдельных желез внутренней секреции (гипофиз, гонады, надпочечники и др.), приведших к диффузными нарушениям всех компонентов сексуального поведения?

Может, вам рассказать еще о половых извращениях? Например, апотемнофилия — желание или сексуальное возбуждение от ампутации здоровой части тела (конечностей, пальцев или гениталий) или частичного (полного) разрезания гениталий вдоль. Или гинофагия — сексуальное возбуждение от фантазий, связанных с приготовлением и поеданием женщин. Эпроктофилия — сексуальное возбуждение, вызванное испусканием кишечных газов (пукание). Может, еще про зоофилов и некрофилов вам рассказать? Тогда рассказы Светланы о ее сексуальных играх покажутся вам милой детской шалостью?

— Пошел ты… со своей медицинской терминологией, умник хренов, — обрубил его я. — Каждому свое, кому-то нравится поп, кому-то попадья, кому-то попова дочка.

— Давай не будем больше обсуждать эту тему, — включился в разговор обиженный Леопольд.

— Вот, мужики, не взяли с собой достаточное количество водки, всю за один раз выжрали и чуть с похмелья не передрались, — резюмировал Михалыч. — Так бы давно уже песни пели…

На следующий день мальчишник разъехался по своим родным домам. Леопольд в своей мастерской принялся по полкам раскладывать этюды, которые он сделал на природе.

— Олеся, Олеся! — позвал художник свою жену. — А ты бы смогла голышом на стремянку, и положить мои рисунки на верхнюю полку?

— Леопольд, у тебя что, крышу снесло? — сердито сказала жена.

Потом она поглядела на мужа, на его грустные глаза, погладила кудрявые вихры своего художника и заулыбалась.

— Дурашка ты мой. Я уже совсем не та, какой была двадцать лет назад.

— А я тебя люблю такой, какая ты есть, и всегда любить буду, — задумчиво произнес Леопольд.

Окончание истории Светланы и Аркадия

Шли годы. Мне вспомнился рассказ Фомича об откровениях Светланы. Мы встретились с сексопатологом в плавательном бассейне. Он изрядно полысел, но был по-прежнему подтянут и строен. Занятия спортом были его фишкой. Он нравился женщинам, и они легко вступали с ним в откровенный разговор. Профессия у него такая — быть психоаналитиком и привлекательным чувственным собеседником, умеющим направить мысли пациента в нужное для его собственного здоровья русло.

— Фомич, расскажи, как сложилась судьба Светланы и ее ботаника-архивиста, — поинтересовался я в раздевалке, когда мы собирались уже уходить домой.

Фамилии пациентки я не знал, как и других идентификационных данных. Это врачебная тайна, да и имя девушки в своем рассказе Фомич изменил. Я это твердо знал.

Фомич на минуту задумался, потом неторопливо начал вспоминать детали.

— Алексеич, не беспокойся, у Светланы и Аркадия все нормально.

Светлана рассказывала, что спустя некоторое время, год или два, она получила письмо из колонии. В нем Аркадий Васильевич поведал ей о своей жизни за решеткой.

По прибытии в колонию Аркадия направили работать в библиотеку. Он занимался реставрацией книг, подпиской газет и журналов. Вел просветительскую работу среди зэков. Устраивал литературные вечера. В колонии оказалось много талантов — поэтов, даже самодеятельных композиторов. Вот и появилась его стараниями художественная самодеятельность.

Заведующей библиотекой была дочь Кума или Хозяина (так принято было называть полковника Зубова — начальника исправительного учреждения). Однажды она попросила ботаника подержать лестницу-стремянку. Она от неустойчивости покачивалась, и Ольга, так звали его начальницу, боялась упасть. Надо было на верхних полках стеллажа разобрать подшивки газет. У Аркадия завибрировали ноги. До боли похожая сцена была когда-то прологом мелодии любви с его Светланой, которая осталась в родном Иркутске. Аркадий подошел и взялся за холодные трубчатые основания лестницы. Сознание ботаника было завороженным и затуманенным. Оно как бы одной своей частью унеслось в прошлое, в котором он был счастлив, хотя и сильно страдал от переживаний и ревности. Другая часть его сознания осталась здесь, в библиотеке исправительной колонии.

Ольга полезла вверх. Она была одета в синие джинсы и кофточку-водолазку под горло, плотно закрывающую верхнюю часть ее тела. Вверху, перебирая газеты, она что-то говорила, но Аркадий ее не слышал. От холодного металла стремянки на него полились тепло и боль воспоминаний. Воспоминаний о недавней жизни на свободе, о его Светлане. О его непутевой любви, которая, ярко вспыхнув, довела его до колонии и умерла, оставив его одиноким и несчастным, с разбитым сердцем и перечеркнутой судьбой. Аркадий Васильевич вцепился в эту лестницу изо всех сил. Пальцы сводило от морозного каркаса стремянки. Ее он недавно занес в библиотеку, предварительно очистив от снега.

Сердце узника учащенно забилось, а острая боль недавней утраты ножом полосовала его душу. Яркие картины, вылезая перед ним из прошлого, корежили его сознание, хлеща по лицу своей откровенной обнаженностью и сладостной распущенностью.

Тело Аркадия как бы парализовало. Он не мог даже шелохнуться. Уставившись в одну точку, ботаник смотрел будто бы сквозь стены здания библиотеки, сквозь колючую проволоку, сквозь ограждение колонии. Но не мог увидеть свой далекий Иркутск, свою некогда любимую девушку Светлану. От нервного перенапряжения и бешеной тоски Аркадий горько заплакал, сжимая зубы. Руки его еще крепче сдавливали студеный и равнодушный металл.

Ольга задала Аркадию Васильевичу несколько вопросов и, не услышав ответа, забеспокоилась. Девушка спустилась на предпоследнюю ступеньку и заглянула в глаза плачущему ботанику. Она успела хорошо изучить его голубой лучезарный взгляд, его открытую грустную улыбку. Но таким, как сейчас, она Аркадия еще не видела. Отец говорил ей, что этот парень сидит не за корыстное преступление, что-то там не так. Не мог он украсть для себя, чистой души был этот человек. Кум был опытным психологом, он видел людей насквозь.

Ольга потянулась к Аркадию. Ее нереализованное чувство молодой девушки к мужчине переполняло сознание. Отец безумно любил свою единственную дочь и не отпускал ее ни на шаг от себя. Она так и моталась с ним от назначения к назначению по разным захолустным местам необъятных просторов Сибири.

— Что с вами, Аркадий Васильевич, дорогой мой? — шептала Ольга, неумело целуя своего подчиненного. — Хороший мой, чем я могу помочь тебе? — она не заметила, как перешла на «ты». — Я уже давно чувствую, что полюбила тебя. Я боялась своего чувства, гнала его от себя.

Глаза Ольги наполнились слезами.

Аркадий обнял свою спасительницу, он что-то шептал и тоже целовал Ольгу.

— Как мне тяжело, как я устал от неволи и одиночества, — слезы еще сильней бежали из его глаз.

— Ты не одинок, мой милый, теперь я всегда буду рядом с тобой в радости и горе…

Они долго стояли, обнявшись, и плакали. Плакали не стесняясь друг друга. Ольга — от нежных чувств и сострадания к этому практически беззащитному мужчине. Аркадий — от нахлынувших на него смешанных чувств. С одной стороны, ему было жаль самого себя. С другой стороны, эта нежная девушка смогла согреть его обожженную огнем страсти и обмороженную предательством израненную душу. Она, как солнышко, нежданно-негаданно вдруг засияла перед ним и уже навсегда вошла в его жизнь. На зоне, оказывается, тоже можно обрести счастье, даже если ты совсем потерял в него веру. Потом Кум оформил досрочное освобождение своего зятя по «половинке». Ольга была без ума от счастья, она встретила своего любимого, самого дорогого и единственного. Пусть он долговяз и физически слаб, но она сможет защитить его, своего ботаника, от любых невзгод.

Светлана тоже устроила свою жизнь, она встретила парня Евгения. Хоть и не было у них большой любви и страсти, но держались они друг друга. Время уходило, вот и надо было создавать семью. Может быть, такие союзы крепче тех, которые возникали в пылу страсти, да потом перегорали.

Сына своего Светлана назвала в честь отца — Иваном. Зеленоглазый мальчишка стал светофорчиком, который зажег для Светланы зеленый свет к счастью, материнскому счастью. Муж часто уезжал на вахты, работал на севере нефтяником. Светка все свое свободное время посвящала сыночку. Она души не чаяла в своем Иванушке.

— Мама, мамочка, я не хочу спать. На улице лето и солнышко еще долго не будет ложиться спать, — голос Иванушки звучал звонко, как колокольчик.

— Неужели ты не можешь понять такие простые вещи? — смеялся сыночек. — Люди должны вставать и ложиться спать вместе с солнышком.

Он своими маленькими ручонками обнимал маму за шею и прижимался к ее груди. Ни один мужчина не мог доставить ей столько счастья, Светлана вся сияла. «Какой же умный у меня сын. Какой он ласковый и нежный», — думала она.

— А вот и нет. Я могу возразить тебе, мой любимый мальчик, — начала ласково говорить сыну Светлана. — Когда солнышко будет спать, зазвенит будильник. Мы с тобой проснемся и поедем в аэропорт. Наш папа в четыре часа утра прилетает из длительной командировки, дома его не было почти полгода. Он не хотел, чтобы я тебя, сыночек, беспокоила и брала с собой в аэропорт. Он очень сильно любит тебя. А мы порадуем папочку и вместе с тобой будем его встречать. Ты у нас сильный, сильнее солнышка. Ты можешь встать, когда это необходимо, а солнышко нет.

— Ура! Ура! Ура! — Иван радостно кричал и скакал на пружинящем матрасе родительской кровати.

Светлана молча, с огромной любовью смотрела на своего сына, из глаз ее текли слезы, слезы радости и умиления.

— Мама, почему ты плачешь?

— От радости, сынок, я так долго тебя ждала, теперь ты у меня есть, — и Светлана крепко обняла своего самого главного маленького мужчину. В ответ он сильно прижался к своей самой любимой женщине — к маме. От материнского тепла Ивана быстро разморило, и он погрузился в сладкий детский сон.

Фомич продолжил свой рассказ.

— Говорила Светлана, что еще ждет дочку, но это я уже плохо помню. В моих пациентах она уже давно не числится. Мне радостно, что мои усилия врача дали результат. Жизнь у девчонки наладилась, — дружелюбно звучал голос моего приятеля Фомича.

Я молчал, на мои глаза невольно навернулись слезы. Светлая грусть заполнила мое сознание. Растроганный, я молча сел в машину и поехал к себе домой.

Голубоглазая блондинка

Иркутская осень. Порывы ветра ударялись о стены моего деревянного дома, который расположен на улице Коммунистической, почти в центре нашего областного города. Их воздушные потоки начинали плясать вокруг понурого клена. Его ветки в ответ дребезжали и вибрировали, как струны контрабаса под опытными руками музыканта. Извлекаемые волшебным образом из ствола дерева низкочастотные звуки придавали округе тревожность и безысходность в ожидании тепла.

Все, что еще недавно цвело и зеленело, должно умереть или уснуть на долгие зимние дни, недели и месяцы. Дряхлая старуха зима своими костлявыми руками будто бы набрасывала паутину на еще живые существа и озябшие растения. Обрекала их уйти в небытие с этого света, еще недавно сверкавшего переливами радуги, пением птичьих голосов и звоном, казалось бы, неиссякаемой жизненной энергии. Природа пыталась бороться, цепляясь за уходящее лето. Но ветер срывал и уносил вдаль остатки пожелтевших листьев. Он не оставлял надежды на скорое возвращение знойных солнечных дней. Времена года меняются, как это было всегда. Растительность начинала погружаться в зимнюю спячку. Угрюмые черные тучи нависали над городом. Они изредка выбрасывали вниз леденящие потоки дождя, готовясь обрушить всю массу своих холодных запасов влаги. А промозглые северные ветры стремительно налетали на тяжелые, пузатые облака, чтобы превратить содержащуюся в них воду в хрустальные пластинки снежинок, чтобы забросить этот белый хоровод на деревья, дома, улицы и площади старого города, который знаком с этими природными явлениями вот уже более 350 лет.

Я вышел из машины. Боковым зрением ощутил чей-то пронзительный взгляд. Это взор как будто бы из другого мира, холодного и голодного, где не хватает радости и ласки. Где нет тепла и заботы, где страх и боль — обычные и обыденные явления.

Я присмотрелся. На тротуаре сидела кошка.

Видно, что она от природы имела чисто белый окрас. Но сейчас он выглядит сероватым. Она изрядно запачкалась, бегая по подворотням в поисках пропитания. А какие у нее глаза! Это два голубых небесных светильника, два драгоценных сапфира, по чьей-то воле оказавшиеся выброшенными на улицу.

Я направился к моей незнакомке.

«Что это за человек? — подумала кошка. — Что ожидать от него? Может, он сейчас пнет меня ногой, как это уже было не раз? Как страшно. Он такой большой. И куртка у него кожаная. Ой, а ботинки с такой рифленой подошвой. Наверное, надо спасаться бегством», — подумала голубоглазая блондинка.

Вот она уже приготовилась к спасительному прыжку в сторону кустов. Но лютый голод ее остановил. Так хотелось кушать. Сил уже почти не оставалось, и кошка, наверное, решила: «Будь что будет. Если суждено умереть, пусть я умру сейчас, не дожидаясь холодов и снежных сугробов».

— Кис-кис-кис, — зазвучал спокойный, с нотками сострадания, голос, и в нем улавливались ласковые оттенки.

Блондинка замерла на мгновение. Она не могла убежать. Она находилась в плену этого голоса. Она с надеждой стала ожидать развития событий. «Неужели еще есть добрые и отзывчивые люди», — думала продрогшая кошка.

— Ах ты, красавица, замерзла, на холодном асфальте не очень-то уютно. Какая ты худая, и бока у тебя ввалились, — говорил обладатель зловещей кожаной куртки и доброго голоса.

— Да, тебе бы мои заботы и переживания, — как бы произнесла кошка. — Я ничего не ела несколько дней. Попались тут две обессилившие мышки, но они были отравлены. Люди их не любят, вот и набросали в своих жилищах ядовитую приманку. Возвратившись по подземным коридорам, которые еще их далекие предки прорыли для сообщения улицы с домами, мышки натолкнулись на приманку. Неопытные, они не знали, что подобное пиршество халявным кормом опасно для жизни. Человек коварен и опасен. Он сам выбирает, с кем ему жить, а от кого можно избавиться, убить, как этих мышей, или выбросить на улицу, как эту кошку. Я не стала есть этих мышей. Я знаю, что это смертельно опасно, — как бы говорила мне моя собеседница.

— Посиди здесь, я принесу тебе покушать, — как можно ласковее произнес я.

Голубоглазая блондинка запрыгнула на завалинку. В ее огромных грустных глазах пробежали солнечные искорки. В этой сумрачной окружающей среде при мерзкой пасмурной погоде они были всплесками космической энергии надежды и ожидания добра.

Я вошел в дом и направился к мискам для животных.

У нас жили две породистые собаки и две уличные кошки.

Одну кошку подобрала Оля — моя дочь, а вторую притащил Леша — мой внук. Животные были окружены вниманием и заботой. Наверное, для них была устроена райская жизнь. В мисках лежали кусочки мяса и гарнир из гречневой крупы и еще какие-то лакомства, приобретенные в специальном магазине. По всей вероятности, они лежали давненько. Наверное, с самого утра после перекуса наши шерстяные человечки про них забыли. Кушанье начинало немного подсыхать. Я собрал все в одну тарелку и вынес на улицу. Даже не дал себя поцеловать ожидавшим ласки нашим пуделихам: серебристой Стеше и блондинке Соне.

Голубоглазая незнакомка ждала меня на прежнем месте. Она сразу почувствовала запах съедобного продукта. Хвост трубой, и мягкой походкой она подошла ко мне. Глаза смотрели заинтересовано. Но она не спешила. Инстинкт самосохранения заставлял ее находиться в настороженном состоянии. Потом послышалось мяуканье: «Ну, давай, ставь скорее еду, я не могу больше ждать. Так вкусно пахнет. Сколько различных вкусовых оттенков излучает эта тарелка. Неужели это все мне?»

— Кушай, красавица, это тебе, конечно, тебе. Рядом нет никого из возможных конкурентов. Ты можешь не торопиться. Кушай, красавица, — тихо говорил я.

Глаза у блондинки засветились, она принялась уплетать вкусности. Она то торопилась, то чуть приостанавливалась, тщательно пережевывая кусочки пищи. Поднимала свой взгляд на меня. В нем читалась благодарность мне — вновь приобретенному другу. Когда пиршество закончилось, я взял голубоглазую блондинку на руки.

— Если хочешь, переходи ко мне жить, — предложил я уже ставшей мне подругой блондинке.

В ответ она громко замурлыкала. Стала прищуривать глаза. «Настоящая кокетливая женщина, — подумал я. — Как же интересно, женская мягкость и какой-то непостижимый женский дух присущ всему женскому».

Блондинка пригрелась и начала засыпать на моих руках. Мне надо идти. Я опустил кошку обратно на завалинку. И вновь предложил идти за собой. Она внимательно выслушала, потом мяукнула. Видно, поблагодарила и попрощалась. Затем спрыгнула на асфальт и пошла, покачивая бедрами, к себе. Наверное, у нее был свой дом, пусть с не очень заботливыми хозяевами, но это был ее родной дом. Она, как и те женщины, которые были верны своему дому, не променяла своих хозяев на сытую жизнь.

А может быть, я был не очень настойчив, не знаю.