Молитвенный круг

Сергей Николаевич Прокопьев, 2020

Сергей Прокопьев – называет себя писателем с коротким дыханием, ему больше по нраву жанр рассказа. Среди героев его многочисленных рассказов воины-афганцы, учителя, художники, врачи, инженеры, станочники, ветераны Великой Отечественной войны, конструкторы, церковные бабушки, священники, монахи. В этом сборнике собраны рассказы о людях, которые на каком-то этапе жизни приходят к пониманию: все мы под Богом ходим, а церковь – наш дом.

Убрус

Миниатюрная миловидная проводница оказалась громкой. Бросив взгляд на мой билет, тут же потеряла к нему интерес, повернула голову в сторону киосков на перроне, зычно крикнула:

— Мне белое мороженое. Типа пломбира! Белое!

— Белое, конечно, лучше красного, — не смог я не подать реплику.

— Завсегда! — с интересом посмотрела на меня проводница и протянула билет. — У вас шестое купе.

Моё эгоистичное желание ехать без попутчиков сбывалось, в купе я оказался в единственном числе. Полистал журнал и задремал под уютное покачивание вагона.

Сквозь сон услышал голоса за окном. Поезд стоял, пронзительный женский крик подгонял кого-то: «Быстрее, что ты телепаешься?» В ответ басисто прозвучало: «Ещё мешок времени — успеем два раза!».

Моя мечта: «Хоть бы никого не подселили», — не осуществилась. Дверь в купе открылась, вошёл священник. Чёрная с проседью аккуратно постриженная борода, скуфейка, подрясник, дорожная сумка, очки в тонкой оправе. Невысокий, энергичный. На вид лет сорок пять.

— Здравствуйте, — пропел баритоном.

Я ответил, и когда он поставил баул, обратился к нему, склонив голову:

— Благословите, батюшка.

— О, брат во Христе, — расплылся иерей в улыбке, — это хорошо. Как звать-величать?

Познакомились. Батюшка представился отцом Михаилом.

Поезд тронулся, поплыли за окном сибирские равнины с рощицами, лугами… На берёзах одинокие жёлтые листочки среди подвижной зелени выглядели предупреждающими знаками: торопитесь радоваться лету, вот-вот истают тёплые денёчки. В синем небе сахарными глыбами стояли облака.

— Давайте будем трапезничать, — предложил батюшка. — Сёстры постарались, сумку до краёв набили. Племянницу замуж выдавал. Возвращаюсь со свадьбы. Ехать всего одну ночь, они на трое суток снарядили едой.

Я полез в свою сумку…

— Ничего не доставайте, — запротестовал батюшка, — вам вдвое дальше ехать, а моё надо всё уничтожить. Хотя бы ополовинить.

Батюшка говорил весело, зычно…

У меня имелась среди снеди бутылка красного крымского вина. На предложение «выпить по маленькой» батюшка засмеялся:

— Наш владыка говорит: «Первый бокал — для здоровья, второй — для веселья, третий — для безумства». Поэтому два можно спокойно употребить.

Мы выпили «для здоровья». Стол был завален закуской. Батюшку на самом деле снабдили более чем основательно: мясо трёх сортов (буженина, курица, ветчина), жареная рыба, помидоры, огурцы свежие и солёные, зелень, селёдка под шубой в пластмассовом контейнере, варёные яйца (как же без них), круглая буханка хлеба…

— Из армии демобилизовался, — сказал батюшка, — водку пил как воду. Месяца два. В июне вернулся и до Успенского поста гулял без продыху. Потом думаю, что я делаю? Это ведь гордыня! Служил во время первой Чеченской в госпитале медбратом. Начал себя отчитывать: подумаешь герой! Другие по-настоящему воевали… Кто-то погиб, кто-то инвалидом остался. А ты-то что за ветеран боевых действий? Ну, раненых обихаживал. Ну, крови насмотрелся. Стыдно перед воевавшими ребятами рубаху на себе рвать — я крутой боец. Ну, побывал пару раз в перестрелках. Ни про какой сан тогда и думать не думал. В Бога верил. Спасибо крёстной. Вовремя провела со мной катехизацию, я сам в пятнадцать лет принял решения креститься. В армию провожая, ленту с девяностым псалмом крёстная дала. Отругал себя пьющего и лет семь вообще не нюхал вино.

Заглянула громогласная проводница, предложила чай. Мы попросили принести попозже и покрепче. Прогрохотал встречный товарняк. Он летел на запад. Вёз уголь, лес-кругляк…

Я спросил батюшку, давно ли он рукоположен. Отец Михаил заулыбался:

— Вам на самом деле интересно?

Ещё как интересно. Наше поколение в девяностых годах оказалось свидетелем явлений, о которых в восьмидесятых и думать не могли. Среди них страшные — бурный расцвет наркомании, бандитизма и вселяющие надежду возрождение церкви. Один за другим стали восстанавливаться храмы, зазвенел колокольный звон, и возникла проблема — кому служить в новых церквях? Открытием прозы о современной церкви стал для меня Ярослав Шипов. Журнал «Наш современник» напечатал подборку рассказов «Отказываться не вправе» о буднях сельского священника из глубинки. Европейский север, деревни, почти начисто забывшие, что такое храм Божий. Захватывающе интересное чтение. Я-то по наивности считал, тема церкви вещь сугубо серьёзная, в ней нет места улыбке. Оказывается, ничего подобного, можно писать с юмором, иронией, самоиронией. Что подтверждал авторитет автора, рассказы написаны не кем-нибудь, а священником, и не кем-нибудь, а профессиональным писателем. В них была свежесть, достоверность, глубина и высота. Проза писателя и до рукоположения его в сан иерея была крепкой и основательной, однако не более того. Проза священника обрела новое звучание, расширила границы — «яко по высоте небесней от земли».

Писатель Шипов, большой любитель охоты, частенько уезжал от московской суеты куда подальше. Побыть наедине с природой, послушать лесную тишину, подумать о бренности бытия. Однажды в таких скитаниях приглянулся ему глухой район на севере Вологодской области. Было где порыбачить вволю и с ружьишком в своё удовольствие побродить. И прикупил в одной деревеньке избушку. Стал наезжать туда и вдруг в один из своих приездов узнаёт, что односельчане надумали восстанавливать разорённый храм. Писатель подключился к Богоугодному делу, принялся помогать по мере возможности поднимать церковь из руин. Деревенский люд довёл задуманное до победного завершения, после чего возник вопрос: кому окормлять паству нового прихода? Мужики да бабы долго чесать затылки в поисках ответа не стали, указали на Шипова: кому как не тебе. Ехал побродить с ружьишком по лесам, да лугам, а оказался в пастырях.

Недавно рассказали житейскую историю. В конце восьмидесятых годов прошлого века жила-была типичная советская семья: муж, жена, сын. Среднестатистическая по количеству членов и партийной принадлежности. Глава — руководитель отдела на оборонном предприятии и коммунист, сын — студент университета и комсомолец. Нарушала типичность хозяйка — верующая гражданка. Не афишировала отношение к Богу, в церкви вставала подальше от лишних глаз, за колонну. Знакомые похихикивали, глядя на шпионские ухищрения прихожанки: платочек, глубоко надвинутый на глаза, плюс очки с простыми стёклами, украдкой надеваемые в церковном дворе (жаль — с тёмными в церкви стоять нехорошо). Опасалась женщина больше не за своё реноме, боялась навредить карьере мужа. Тот ворчал на жену, однако категорично вопрос «или я, или церковь» не ставил. В тот день уезжал он в командировку, жена, провожая за порог, украдкой перекрестила спину, прошептала: «Спаси, Господи». Муж обернулся: «Что?» — «Иди, иди», — махнула рукой. Вечером муж неожиданно вернулся. В крайне возбуждённом состоянии… Машина, в которой ехал вместе с сослуживцами, попала в жуткую аварию. У одного коллеги перелом обеих ног, у второго — серьёзно повреждён позвоночник, у третьего — тяжёлое сотрясение мозга. Все в больнице. «Один я цел и невредим! — нервно ходил по комнате муж. — Как так получилось?» На что жена простодушно сказала: «Я ведь крестик в твой костюм зашила. Бог и уберёг». Муж махнул на неё рукой: не, плети, что не следует, какой ещё крестик? Жена подпорола бритвочкой лацкан мужниного пиджака, достала маленький, сантиметра в полтора, серебряный крестик. Муж осторожно двумя пальцами взял его, отставил от глаз руку на всю длину (очки разбил при аварии), посмотрел на крестик с разных сторон. «И что эта мелочь может?» — спросил, нисколько не сомневаясь в отрицательном ответе. Однако через четыре года стал священником.

Иисус Христос, проповедуя в Иудее и Галилее, призвал в апостолы рыбаков Петра и Андрея, Иоанна и Иакова, мытаря Матфея, врача Луку… В девяностые годы прошлого века Он, пока создавались и открывались новые семинарии, призывал к апостольской службе инженеров, учёных, военных, бизнесменов и даже партийных работников… Вот ещё пример из жизни. Владыка при реставрации кафедрального собора приметил каменщика (благочестивый украинец, из верующей семьи, исповедуется, причащается) и рукоположил. Начал новоиспечённый (правильнее — новорукоположенный) батюшка строить свой храм: и в брёвнах (точнее — в кирпиче), и в рёбрах — приход создавать. Белый священник не монах, не молитвой единой живёт — семья на плечах. Купил домик неказистый, на казистый средств не хватило. Жилая площадь ну очень скромных квадратных метров, надо расширять. А кому? Батюшка за каменщика в церкви от зари до зари трудится. Тогда матушка взяла в руки мастерок и принялась с помощью сына-подростка домашние стены класть. Батюшка поздно вечером вернётся со своего объекта и ну разбирать кладку, что матушка за день наваяла: переделывай, дорогая моя, не Пизанскую башню строишь, нам уникальная кривизна ни к чему, в Книгу рекордов Гиннесса записываться не будем. Так и возвели каждый свои стены. Батюшка — церковные, матушка — домашние.

Вопрос отца Михаила «Вам на самом деле интересно?» был излишним. Мне, любопытному, была более чем интересна история рукоположения отца Михаила.

— Владыка Вениамин приехал в наш городок на престольный праздник, — начал рассказ батюшка, — мне только-только тридцать шесть исполнилось. Постоянно помогал батюшке Ефрему в алтаре, на клиросе. Подхожу к владыке на благословение, он вдруг спрашивает: «Ты долго в миру ходить будешь?» Меня жаром обдало, заикаться начал: да я что, да я как, да я не знаю… Потом вырвалось: «Как благословите». Он: «Смирение — это хорошо. Надо тебе в духовное училище». К батюшке Ефрему повернул голову: «Привози осенью».

Домой прихожу, голова кругом, что делать? Жена умница: «Раз владыка сказал, надо слушаться…» Сказать-то он сказал, пускай не семеро у нас по лавкам, да тоже не вдвоём за обеденным столом. Младшему сыну — годик, старшему — четырнадцать, дочери — двенадцать. На жизнь мелким бизнесом зарабатываем — магазинчик у нас. «Попробую без тебя, — говорит супруга, — что раньше времени умирать, владыка он дальше нас видит». В сентябре поехали с отцом Ефремом в духовное училище. Батюшка ректору нахваливает: «Готовый священник, службу знает, голос отличный. Мой первый помощник. И любое дело в руках горит».

Начал учиться. Домой наездами, жена одна бьётся-колотится. Магазинчик через дорогу от дома, жена с утра за прилавок встаёт, малыш с бабушкой, тёщей моей дорогой. Если надо за товаром ехать — тёща в магазин идёт торговлю вести, нянькой остаётся наша дочь, а жена на такси по оптовикам. В свободное от учёбы время сын помогал в магазине. Вся семья на жизнь зарабатывает, папа учится. И это сыграло свою роль, и Иоанн Златоуст с Иоанном Кронштадтским. Почитал их труды о священстве… В Евангелии от Матфея написано: «Священники — соль земли». Думаю, ну я-то какая «соль»? Какой из меня окаянного пастырь? Как могу окормлять и оберегать свою паству, если сам неразумен. Возложу на себя бремена непосильные, сам не спасусь и других введу в грех. Батюшка Ефрем до духовного училища институт окончил, в техникуме десять лет преподавал, а я со второго курса политехнического ушёл в армию. Больше никаких образований.

Иоанн Златоуст в шести словах о священстве говорил, что личные подвиги пастыря: пост, бдение, чтение, тайный плач — хорошо, но мало. Главное — бодрствовать над стадом, не отпускать овец гулять далеко, замечать приближающегося волка, и рук ни на кого не возлагать поспешно. Кого я могу от волков сберегать, наставлять на путь, когда сам нуждаюсь в духовном руководителе. Смалодушничал и сбежал из духовного училища, как последний двоечник. Вернулся домой побитой собакой. В церковь глаз не кажу. Жена ходит на службы, я — ни-ни… Больше месяца просидел в затворе, потом подъезжаю к заправке, а там машина отца Ефрема, и он выходит из павильона — не сбежишь. Ни одним словом о моём малодушии не обмолвился. Пожурил, что на службах не бываю. У меня от сердца отлегло, начал в церковь ходить, причащаться, в алтаре помогать. Жизнь пошла своим чередом. Вдруг в Великий пост батюшка говорит: «Был у владыки, требует тебя привезти». Я успокоился: владыка на меня нерадивого рукой махнул…

Мы не торопились с отцом Михаилом выпить «для веселья». Куда спешить, дорога длинная, рассказывал батюшка увлечённо, слушать одно удовольствие. Но ум наш, известно дело, непоседлив, любит витать, по всей земле бегать… Вспомнился мне профессор из США Лори Манчестер, с которой познакомила меня тема «русские китайцы». Однажды открыл для себя сообщество омичей, часть жизни которых прошла в Харбине (они ставят ударение на последнем слоге), станциях и городках Китайской восточной железной дороги, а так же в дивном уголке Маньчжурии — Трёхречье. Лишь в пятидесятые годы прошлого века приехали они из Китая в Советский Союз. Интересны соотечественники были тем, что жили в экзотической стране, а воспитывались по канонам дореволюционной России, несли в себе русскость, которая была утрачена в самой России под воздействием коммунистической идеологии. Общение с этими людьми вдохновило на работу, я написал семь или восемь повестей и рассказов о «русских китайцах». Лори Манчестер (правильнее называть её, православную, Ларисой) изучала русскую эмиграцию, её китайскую составляющую. С этой целью приехала в Омск, кроме этого собирала материалы в Москве, Челябинске, Хабаровске — центрах реэмиграции наших соотечественников из Китая. Манчестер притяжение к России почувствовала по прочтении ещё в подростковом возрасте романов Достоевского. Начала изучать русский язык, в конце восьмидесятых впервые приехала в Советский Союз, потом ещё несколько раз посещала постсоветскую Россию. В Москве приняла крещение. Недавно по электронной почте сообщила о крещении восьмилетней дочери, причём, та сама попросила об этом. «Теперь у нас половина семьи православные… — писала Лариса, — а вторая — муж и сын — нет».

Лариса приехала в Омск для встречи с «харбинцами». Тогда мы и познакомились. Часа два беседовали за чашкой чая в кафе при гостинице. Лариса с первых минут покорила простотой в общении, обаянием, говорила по-русски с акцентом, с неправильностями, но свободно. С первых минут возникло ощущение, мы знаем друг друга тысячу лет. Лариса рассказывала о встречах с омскими «харбинцами», кого-то из них хорошо знал, кто-то стал прообразом того или иного моего героя. Слушал Ларису, а за душу брала обида: почему эту драматичную, трагичную тему русской эмиграции дотошно изучает не историк-соотечественник, а иностранец, ему передают «русские китайцы» личные архивы, письма, фотографии, мемуарные записи.

Я подарил Ларисе несколько своих книг, она мне — иконку Пресвятой Богородицы Курская коренная «Знамение», маслице от лампады у раки с мощами святого Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, а также пообещала прислать книгу «Поповичи в миру», когда та выйдет в русском переводе. До исследования темы русской эмиграции Лариса несколько лет посвятила изучению такого российского феномена как поповичи.

Мы более-менее знаем о дворянстве, купечестве, мещанстве, крестьянстве, однако имелось ещё одно сословие в царской России — духовенство, соизмеримое по численности с дворянством. Это был свой мир в Российской империи, замкнутый, даже кастовый, духовно более здоровый, чем дворянство. Сословие в первую очередь пополняло ряды священнослужителей, однако кто-то шёл в мир, поповичи становились учёными, писателями, художниками, композиторами, инженерами, преподавателями, предпринимателями, ну и революционерами, как же без этого у широкого по натуре русского человека. Тот же Чернышевский из поповичей.

Конец ознакомительного фрагмента.