Призрак Ленни

Сергей Николаевич Тихорадов, 2021

Что делать, если нелюбимая жена сошла с ума и пытается вас убить? Попыталась – и пропала, ищи ее теперь по всему городу. С одной стороны, это печальное событие, а с другой, радостное, потому что – свобода! Долгожданная, выстраданная, выпрошенная у Бога свобода. Можно делать всё, но не получается, потому что все время вмешивается жена, хоть ее уже и нет больше. На самом деле это нестрашная история, написанная для мужчин. Женщинам тоже будет интересно… наверное. Юмор, стёб, блуд, и вроде бы никакой мистики.

Артур

Багиру увезли. Я постоял с протянутой в сторону отъезжавшей «скорой» рукой. Не махалось. Не вышло трогательного прощания, и я почувствовал, что снова проваливаюсь в тупое чувство вины. Сейчас бы его принять да отпустить, как советуют грамотные психологи… да не принималось, и не отпускалось. Тоскливо как-то стало всему мне — и руке, еще протянутой вдаль, и носу, и глазам, потерявшим «скорую» за поворотом.

— Ты из себя плачущую царевну не строй, брат, — посочувствовал полицейский.

Я опустил руку и обернулся. Рядом со мной стоял милиционер. Я так всегда делаю, когда мне кто-то надоедает — разжалую в одночасье. Минуту назад он был полисменом, истинным арийцем — и вот уже обычный советский милиционер. С небольшим, правда, животом, зато с маленькой зарплатой. И совсем не атлет.

— Я же вижу, что тебе неохота с ней кататься, — сказал милиционер, — Вот и сказал, что ты мне нужен. Если честно, мне не о чем тебя спросить. Тут, похоже, или бомжиха, или бабские разборки. Впрочем… это одно и то же. Ходят слухи, что здесь одна бомжиха пошаливает, из зависти. Выцарапывает зенки симпатичным блондинкам по пьяне.

— Багира брюнетка, — сказал я полицейскому, — И она не пьет.

Надо же, как человека бросает. Только что был милиционером — и уже снова полицейский. А Багира не то, чтобы не пьет. Мы с ней познакомились, когда она блевала возле дискотеки. Насчет же брюнетки полная правда. Багира не крашеная, она натуральная. Она вообще очень натуральная, простая, как моя мама.

— Я заметил, что брюнетка, — насмешливо сказал полицейский, — Жалко девку. Симпатичная, не грустная… Обязательно докопаюсь, кто ее так. Она тут наговорила чего-то, но уж очень невразумительно. Так что пока не ясно, кто ее.

— И за что, — добавил я.

— Ха, — сказал полицейский, — Ты, видать, женщин совсем не знаешь, брат. Им все равно за что. За то, что у нее самой не так, вот за что.

Сказать ему, что это одна несвежая дура Багиру за меня уронила? А вдруг я ошибаюсь?

— Можем подкинуть, — сказал полицейский, — Мы в участок, на Южную. Если по пути, то смотри. А, кстати! Поехали-ка с нами, расскажешь что-нибудь. Ты, конечно, как свидетель не покатишь, поздно подошел, но что-то же ты рассказать можешь, верно?

Если бы я не поздно подошел, уж свидетелем не был бы точно. Я бы поучаствовал. Разнимал бы, наверное. Или оттаскивал бы Ленни от молодой и красивой соперницы, как она думала. Если Ленни думала.

А если бы подошел еще раньше, прогулялся бы с Багирой, потрепался о вечном. Интересно, что она делала так рано в парке? Живет она вроде в другом районе, с родителями. Если не переехала. А если переехала, то к кому-то. И что, этот кто-то отправил ее погулять ни свет, ни заря?

— Ты едешь? — спросил меня полицейский.

— Еду, — сказал я.

Мне подумалось, что если поеду, то буду перед Багирой не так виноват за то, что сам не вышел из дома пораньше. Была бы девчонка сейчас целой… или я тоже валялся бы на дорожке с разбитой мордой.

В полицейском микроавтобусе я еще не катался. Он стоял, как танк, большой и солидный. Там внутри наверняка есть маленькая тюрьма, а рядом камбуз. Тюрьма для посетителей, камбуз для полицейских. Правонарушители сидят в тюрьме, наблюдают сквозь окошко, как правообладатели кушают. И так им завидно становится, что они тут же решают больше никогда не безобразничать, раскаиваются, и дают подписку: «Я, нижеподписавшийся, раскаиваюсь в содеянном, и беру на себя обязательство никогда больше не подссыкать городские столбы. Нанесенный ущерб готов возместить в полном размере».

А про размер тебя и не спрашивают. С тебя и так по полной возьмут, не сумлевайся.

Двое других полицейских вовсе не были удивлены тем, что с ними еще человек поедет. Они привыкли подвозить. Тем более, адрес заранее известен, спрашивать не надо. Тоже плюс — рот ведь экономится, когда не раскрывается.

Распахнули они перед мной дверь — заходи, добрый человек, прокатимся. Я и зашел.

Никакой тюрьмы внутри не было, и камбуза, сиречь — кухни, тоже. Но я не разочаровался, потому что кресла из дерматина лучше, чем нары. Да и запахи кухонные мне не нравятся, если это не мои запахи, не с моей кухни. Запахов здесь тоже не было, словно все бомжи Сиреченска неожиданно записались в чистюли, как Тихон с вокзала. Тот, конечно, крендель еще тот. Тот еще тот, короче. Крендель Тихон, приятель мой. О Господи, выворот мозга…

Внутренности полицейской машины были заточены под умеренно-комфортное пребывание работников самой полиции, и под относительно-ужасное для посетителей. Это было видно по решетке, призванной отделять власть от народа. Народ грузился в свое, народное, отделение через задние двери, а власть имела возможность изучать поведение погруженных через широкие клетки решетки из сварного металла. Я подумал, что в Питере, культурной столице, подобные решетки наверняка кованные, как ограда Летнего сада. А у нас, в провинции, увы, ширпотреб — сварка.

— Что, хочешь туда? — рассмеялся мой новый товарищ, красивый полисмен, — Смотрю, ты так на решетку уставился. Это не для тебя.

Ну вот, а я только раззадорился почувствовать себя, например, диссидентом. У нас на рынке набор продается: фонарный столб, наручники и маленькая решетка. Можно у себя в квартире разыграть непослушание: привинтить к паркету столб, а ля фонарный, полазить по нему, покричать. Только надо заранее договориться с женой, чтобы вовремя стащила со столба, надела наручники — они бутафорские, пластиковые, на случай, если ключик потеряешь — и на балкон, за решетку. Соседи видят, что ты на балконе, значит, по столбу лазил, тренировался ругать депутатов.

— Не хочу, — признался я в нелюбви к несвободе, — Просто решетка понравилась… как элемент дизайна.

Полицейский скорчил понимающую рожу. Я тоже такую могу. Мне он даже еще симпатичнее от этого стал, как личность.

— Да, она у нас тюнинговая, у нас вообще все тюнинговое. Залазь. Тебе не туда, тебе сюда. Если хочешь, можешь решетку потрогать, приобщиться, так сказать, к дизайну не только глазами.

Я залез внутрь машины, из вежливости тронул пальцем решетку, приобщаясь к дизайну. Дизайн был с утра холоден, неуютен, и я порадовался, что имею возможность грузиться в эту машину именно через полицейскую дверь.

Полицейские, которые двое попроще, уселись впереди, предоставив нам, арийцам, широкий ряд кресел сзади. Мой провожатый затворил дверь и аккуратно приземлился, оставив между нами пустое кресло. Это было вежливо, я мысленно его поблагодарил. В таком месте каждый маленький элемент свободы ощущается как особый подарок.

— Трогай, Витя, — сказал мой друг, и обратился ко мне, — Он тоже Витя. А я Артур.

И протянул ко мне руку для пожатия. Я подал. Рука его была больше моей, крепкая, но не как у дураков. Военные, полицейские, пожарные, и прочий брутальный пипл, очень любят сжать твою руку, бравируя мышечной массой, чтобы косточки хрустнули. При этом они смотрят тебе в глаза, наслаждаясь моментом боли. А в глазах бегущая строка: «Вот я-то мужик, а ты кто?»

— Спасибо, Артур, — сказал я, — А я Виктор, ты уже знаешь.

— Знаю, — сказал Артур, — А за что спасибо?

— За то, что руку не сломал, — сказал я.

Милиционеры впереди заржали. Не сомневаюсь, они прислушивались к нашей интеллектуальной болтовне, чтобы скрасить, так сказать, суровые будни нелегкой своей службы.

— Молодец! — громко сказал водитель, — Артур, твоя компашка, да?

— Ты у него спроси, Артур, он может тоже на рояле играет, — посоветовал другой, обернувшись.

Глаза у него были веселые, и я понял, что шутка моя удалась. Она была, так сказать, в русле их профессионального понимания. Это было хорошее начало, и я порадовался за себя. Теперь, если окажется, что это я виноват в том, что Ленни спихнула с трассы Багиру, мне дадут меньше срок, и в камере не обидят.

Артур махнул на него рукой — сгинь. Тот отвернулся, продолжая смеяться. Это было красиво — вроде и сгинул, но достоинство сохранил. Ах, какие замечательные люди, ну надо же! Теперь понятно, почему диссидентки так любят кидать в ОМОН мелкие камешки и босоножки. Им просто хочется стать поближе к лучшей части нашей полиции. Ненадолго, на пару ночей в каталажке.

«Скорая» выезжала из парка направо, а мы махнули налево. Мы ведь не жертвы, мы наоборот, сами кого хошь. Сделав нам ручкой, красавцы городские дубы остались за оградой, мы же покатили в сторону моста. Отделение на Южной я знал, как ни странно. Не потому, что были причины, а просто память хорошая. У меня много чего в голове исключительно из-за качественной, подходящей по размеру, памяти. Она у меня не выпячивается, не торчит из ушей, но карту местности хранит, как медяшки в кубышке. Так что, я мог не отвлекаться на вид из окна, уделив внимание сидящему возле меня человеку. Что-то мне подсказывало, что неспроста он возник в моей жизни, да еще и в такой переломный момент. Перелом — не всегда плохо, не так ли? Это не я пытался ткнуть ножиком в нелюбимую суженую, не я двинул в затылок бывшую подружку, и не я буду тем человеком, что станет препятствовать следствию. Надо же поймать… Ленни, наверное.

Жалко Багиру.

— Хорошая девчонка, — сказал Артур.

— Хорошая, — согласился я, — Ты что, мысли читаешь?

— Редко, — признался Артур, — Просто понятно, о чем все сейчас думают.

— Я о завтраке думаю, — признался полицейский, сидевший на месте штурмана.

Артур, оказавшийся к нему вполоборота, хмыкнул.

— Кто бы сомневался, — сказал Артур, и повернулся ко мне, — Это у него защитная реакция на происходящее.

— Понимаю, — сказал я, — Стресс заедает.

— Ага! — обрадовался штурман, — Заедаю! Именно! Так что, Артур, с тебя гамбургер!

Что у них за игра такая, по которой Артур должен гамбургер, узнать мне не удалось. Артур отмахнулся от претензий, запросто их проигнорировав. Это вообще было не совсем уместно, думать о жратве, когда мы, сидящие сзади, благородно печалились о бедной Багире. А я, вдобавок, печалился еще и о своей черствости, и о дуре Ленни. Ведь это не совсем невероятно, что Ленни стукнула Багиру. Она может. После того, как меня едва не того, она всё может.

Она вообще дура. Я ей, кстати, на это давно намекал. Да и она мне давала не раз понять, что это из-за меня солнце вечером заходит, лишь мне не светить. Помню, однажды…

— Давно с ней знаком? — профессионально вмешался в мои размышления Артур, и я вспомнил, что он, все-таки, на работе. Пришлось отвечать.

— Год… нет, два, — сказал я, и добавил, чтоб не спрашивал, — Были какое-то время вместе. Потом разбежались.

— Не жалеешь? — спросил Артур.

Это был слишком прямой вопрос для столь шапочного, пардон — фуражечного, знакомства. Это как залезть в мои чувства с ногами… да не «как», а точно с ногами. Я замешкался, и Артур, экая же тонкая душевная организация у наших ментов, сдал назад.

— Извини, — сказал он, — Георгиевич говорит, все хорошо будет. Там не слишком серьезно, но неприятно. Слушай, чего я вокруг да около… Ты мне сразу скажи, что там могло быть? Уж очень нам всем охота прихлопнуть ту сущность, что девчонку толкнула.

Сказал, и смотрит на меня, будто проверяет: я правильный ответ знаю, а вот ты не соврешь ли?

— Сразу и не скажу, — вырулил я, — На первый взгляд, Багиру вообще не за что трогать…

А на второй? Второй взгляд — это не взгляд, это уже домыслы, основанные на личном отношении к произошедшему. А оно у меня предвзятое, плюс фантазии насчет Ленни.

— Кстати, а почему «Багира»? Потому-что темненькая? — спросил Артур, — Как ты думаешь, надо ее семье сейчас сообщить, или пусть сама их наберет из больницы?

Я понял, это у него манера такая: задать сразу несколько вопросов, и наблюдать, как выкручиваешься. С какого начинаешь, какой пропускаешь. Эх, менты, менты… Не можете вы просто.

Очевидно, мне полагалось проявить инициативу, и самому «сообщить». Это у Артура было на лбу написано.

Когда живешь на вулкане, с сумасшедшей дурой, то чтение по лбу является необходимым для выживания навыком. Столь же полезным является умение не слышать вопрос. Я включил навыки, и откатился на три вопроса назад.

— Не знаю, что там могло быть, — сказал я, выбрасывая из жизни полторы минуты, — Врагов у нее быть не должно, разве что по мужской линии. Я имею в виду… подожди, запутался.

Я и впрямь запутался. Сижу, распутываю. Артур ждет терпеливо, как их учат в институте внутренних дел. Не потерпишь — не посадишь.

Наконец, он не выдержал.

— Не хитри, запутаешься вконец, — сказал Артур, — Я же понимаю, у тебя там интерес остался. Если есть что сказать — говори. Поможешь следствию, выполнишь свой гражданский. Мне к ней все равно сегодня ехать, как оклемается.

— Я тоже поеду, — выпалил я, сам удивляясь такой инициативности.