Сто первый мужчина. Роман

Сергей Николаевич Усков

Сумасбродные буржуи города N уважают лишь деньги, жаждут крови и зрелищ. В нечестных владениях устроили подлый передел, где трудящимся уготована нищета. Но в коварном замысле не учтена ЛЮБОВЬ, вошедшая в сердца руководителя и загадочной работницы.Таинственная мистерия высших чувств смоет мусор мыслей и желаний? Бездна куража без тормозов подготовит торжество элегантной мести?.. Это возможно, когда любовь подобна магии. Это необходимо, ведь у несломленной молодой женщины к ним давний счёт.

Глава 1. Бригада

Утренний макияж Лариса завершила на улице. Густые черные волосы стянула на макушке в копну. Провела ладошкой по матовым щекам, стряхивая остатки яркого сна. Бросила короткие взгляды на отдаленные силуэты прохожих, на враз опустевшую улицу. Будничный день с бездной работы вызвал кислую мину на хорошеньком личике.

На подходе к стоматологической клинике — двухэтажному строению, облагороженному сайдингом, сердце встрепенулось, как вольная птица в клетке. Грозной тенью навис противный тип, именуемый начальником. Прошмыгнуть бы ящеркой в помпезную дверь с грозным охранником, юркнуть в уютную каморку, где находится гардеробная уборщиц служебно-бытовых помещений.

Каморка-гардеробная для Ларисы подобна шлюзу в скучный мир смертных, в который она вынуждена войти в униформе уборщицы. Это она-то!.. Судьба испытывает в очередной раз, без передыха бросает хрупкую девушку то в небесные кущи, то на дно. На этот раз испытание сродни заданию отомстить за сломанную жизнь дорогих сердцу людей.

В бригаде уборщиц их трое — и все они начинали работать на экспериментальной фабрике, знаменитой в советское время и разрушенной в жестокие времена перестройки. Бывшая наладчица, секретарь-референт и фрезеровщица теперь со швабрами и ведрами зарабатывают на хлеб насущный. И все они — симпатичные женщины накануне тридцатилетия. Личная жизнь осталась последним их достоянием.

Тридцать лет! Магический рубеж. Уже так много позади. Уже познана и влюбленность, и любовь, и разлука, и материнство. Испита горечь и сладость измен, мимолетных увлечений. И всё — под соусом молодой горячности, свежести и веры в свою исключительность.

Лариса могла предугадать чужую судьбу, но подробности своей не хотела знать. Так гадалка и ведунья, разбирая чужую вневременную жизнь, строго блюдет запрет на разглашение таинственных вех формирования себя из материи, в обозначении которой сбиваются слова. А неверное слово собьёт линию судьбы.

Кажущаяся нелогичность поступков Ларисы взята за правило. Вот сейчас она по каким-то непонятным соображениям опаздывает на работу, потеряв которую, останется без денег. Нищенская доля и голодная смерть реально не грозят: на худой конец, оставались мама, друзья-знакомые. Лариса вообще слыла компанейской девчонкой. Даже суровый охранник в ответ на приветственный взмах руки расплывался в улыбке. Вторым движением Ларисы часто следовал вопросительный жест: свободен ли путь, нет ли в холле завхоза, ее непосредственного начальника? Охранник легким кивком разрешал сомнения девушки.

Сегодня Лариса действительно опаздывала. Обычный приход на 15—20 минут позже положенного сходил с рук, да и выловить ее затруднительно. Но задержись она на подольше, придется пробираться по клинике, как по раскаленным углям. Вот она проскочила охранника, холл, повернула в вестибюль и — ё-моё! — услышала вдогонку хриплый бас именно того, из-за которого шла крадучись.

Завхоз — пятидесятипятилетний дядька с внушительным животом, отвисшими щеками багрового оттенка, маленькими заплывшими глазками. Ладони у него белые и маленькие, как и сами ручки, отрафинированные длительным, если не потомственным, бездельем. Так же и в ботинках угадывались ступни ног, удивляющие детской малостью, несоразмерной с куполообразным животом и покатым лысым черепом. Эти ножки, казалось, созданы преодолевать путь из кабинета в автомобиль, из автомобиля — в кресло перед телевизором. Зато голос завхоза гремел и властвовал. Мощный голос мог рвать и метать, пиявкой влезать в душу подчиненного. Пробужденный мозг, выдавал дьявольскую смесь из продвинутого сленга, виртуозной брани, элементов высокой поэтики. Сам завхоз, казалось, ещё больше раздувался и ширился. Всё это — артистичный голос, шрапнель неожиданных слов, поразительная важность — слепилось в искусный инструмент подчинения ошарашенного слушателя.

Лариса, ускоряясь с каждым шагом, наконец добралась до заветной двери гардеробной и просочилась сквозь узкую щель. Басистый голос мчался вслед. Завхоз настежь распахнул дверь и не раздумывая шагнул в раздевалку.

— Ой! — взвизгнули молодые женщины, спрятавшись как могли за дверцы шкафчиков для одежды. — Иван Львович! Почему без стука? Мы переодеваемся.

— Переодеваетесь?! Вы полчаса назад должны были это сделать и уже двадцать минут с ведрами и тряпками заниматься уборкой… Хм-м… Ба! Трусики какие у тебя интересные, Ксюша: цветочки, как на полянке в майские деньки, и цвет какой-то необычный.

— Как вам не стыдно, Иван Львович! — прикрикнула Ксюша, не зная куда деться от наглых глаз. Её шкафчик стоял как раз напротив двери. — Не успели зайти, как разглядели нижнее белье.

— А под трусиками еще интереснее, — сказала Лариса, и вышла, как жаждущая крови черная пантера, как смелый олененок, вставший на защиту сестрёнок.

— У вас женщина есть? — Лариса, сразу переходя в наступление, влепила вопрос: — Может быть, вам гражданин начальник сделать эротический массаж?.. Шваброй по интимному месту! Ха-ха-ха! Можно прямо сейчас. Ну, смелее!

— Чокнутая, — в замешательстве промолвил завхоз, грузное тело двинулось вспять.

— Ага! Хотите выйти? Давайте выйдем, чтобы девушек не смущать. — Лариса с гордо расправленными плечами прошествовала в коридор.

Остановившись у окна, она без тени страха воткнула едкий взгляд в начальника.

— Вы понимаете, что нарушаете трудовой распорядок дня? — спросил завхоз, закипая от злости.

— Слова-то какие: «трудовой распорядок»! Так и слышится: «Шаг влево, шаг вправо — равнозначно побегу. Расстрелять и растоптать на месте». Не понимаю я «трудовой распорядок». Что в восемь часов начну мыть полы, что в девять — они от этого чище не станут.

— У нас не какая-нибудь шарашкина контора, куда приходят когда хочется и работают как хочется. Здесь не позволяется работать спустя рукава и систематически нарушать трудовую дисциплину.

— Оё-ёй! Трудовую дисциплину! Да если бы вы сами не опоздали — меня и не поймали бы.

— Это не твоё дело.

— Понятно. Мы — никто. Нас можно шпынять и гонять. Мы — поломойки, которых не отличишь от тряпки в помойном ведре.

— Не переводите стрелки в другую сторону. Вам делают справедливое замечание. Вижу одних устных замечаний мало. Пишите объяснительную, почему опоздали, а я, скорее всего, напишу докладную. Премию тебе скорректируют. До нуля.

— Хорошо, напишу, — сказала Лариса, сохраняя завидное хладнокровие, и поинтересовалась: — Про ваш комплимент тоже написать?

— Какой еще комплимент?

— Как же! Вы сделали комплимент Ксюше, что у нее красивые трусики! Обязательно отмечу этот интересный факт.

— Почему вы дверь не закрываете на защелку, когда переодеваетесь? — попробовал отмазаться уязвленный завхоз.

— Стучать надо, прежде чем зайти в женскую гардеробную.

— Я буду ходатайствовать за дисциплинарное взыскание с полным лишением премии за квартал! — вскипел завхоз.

— Давайте лишайте. С нашей копеечной зарплаты только премии и срезать, — с презрительной улыбкой ответила гордая девушка.

— Не нравится работа — увольняйся! К нам наняться желающих много.

— А это уже мое дело, сама как-нибудь разберусь: увольняться или дальше работать. — Лариса, давая понять, что завершила разговор, повернулась, как флюгер от порыва ветра. Дверь за ней хлопнула с оглушительным треском.

— Объяснительную! — успел гаркнуть завхоз.

— Да пошел ты, дубина толстомордая, — сказала Лариса, морщась от гадливости. Она редко позволяла оскорбительные словечки. Если уж получалось само собой, то так, чтобы не касались они ушей тех, кому адресованы. Сбиваться на ругань, брань, склоки — не в её правилах.

— Премии лишит… И так жить не на что. Ну, он меня попомнит. Какую бы гадость ему, девчонки, сделать?

Тамара, худосочная, бледная, с едва обозначившимися бедрами и такой же грудью, но с большими карими глазами, брякнула:

— В суд подадим. За домогательство!

— Это ты про что? — спросила Лариса. — Про Ксюшины трусики?

— Нет. Помнишь, как-то он у нас здесь сидел больше часа и спрашивал, допытывался: что такое куникулен… куни захотелось!

В чем-то они похожи Лариса и Тамара. Обе хрупкие и легкие, одного роста, тонкие губы, острые черты лица, быстрые движения, чаще нервные и изломанные. У Тамары чуть больше плавных линий в фигуре, чуть красивее глаза и чуть больше основательного в семейном укладе. У Тамары есть положительный муж, непьющий и негулящий, но с невысокой зарплатой. У Ларисы — нет. Вернее был да сплыл.

Она рано вышла замуж. Будучи на сносях, кое-как пережила беспробудное пьянство муженька, намного её старше. В отместку искала любовь на стороне. Пьяно-похмельный муж валялся на диване в забытье и прострации, она искала любовь. Именно любовь — яркую, острую, раздирающую унылую серость неудачного брака и, как ни странно, примиряющую с опостылевшим мужем. Примиряли и многочисленные находки, оставлявшие чудесные ощущения и воспоминания.

и завет старой цыганки

После пяти лет загулов муж разом бросил пить — закодировался. И вот он, трезвый и положительный, готовит обед и ужин для молодой жены, убирается в квартире, таскает тяжелые сумки из магазина, норовит взять хрупкую девушку на руки, готов на коленях вымаливать прощение. А Ларисе всё это тошно: она сердцем ощущала, что любви нет.

Когда распрекрасный муженек месяцами и годами был дружен с алкоголем, в сердце жила слабая надежда, что когда-нибудь очухается, бросит пить и придет время настоящей любви. За все упущенные годы они наверстают пропущенное в необъятном обожании друг друга. Оказывается — нет. Никакого чувства, возвышающего и окрыляющего, не отмечалось в холодеющем сердце. Спать без любви даже с мужем мерзко. Лариса вернулась к маме и дочке.

Мама взяла на воспитание внучку еще при выписке Ларисы из роддома. Семнадцатилетней новоиспеченной мамаше недосуг было исполнять материнские обязанности. Шалый ветер в её голове да бесполезный взрослый муж, срывающийся в затяжные запои, усугубляли проблему создания крепкой семьи.

Лариса устроилась реализатором в один из многочисленных продуктовых ларьков. Худо-бедно стали жить втроем: мама, дочка, внучка-дочка. Но не прошло и пяти лет, как случилась страшная беда, снова перевернувшая её жизнь…

Тамара заворожено постигала перипетии судьбы Ларисы, сама же не могла решиться на разрыв со скучным мужем ради какой-то призрачной любви, каких-то неординарных чувств, ощущений. Иногда призадумывалась: так ли развита ее чувственность, можно ли усилить ощущения? Однако благоразумное чувство медленно укрепляющегося семейного достатка: собственная доля в квартире, подержанная иномарка, верный муж, вкалывающий на двух работах, хорошенькая дочка, — удерживали от шальных поступков.

Третьей в их маленькой бригаде уборщиц была Ксюша. Она лет на чуток постарше напарниц. Два раза побывала замужем, у нее двое детей от разных мужей. И теперь готовилась к вступлению в третий брак.

Со вторым мужем еще не закончился бракоразводный процесс, и пока они жили вместе: Ксюша, двое детей от разных мужей, второй муж — официальный и третий муж — гражданский. Второго мужа искренне презирала, удивлялась, как могла выйти за такого замуж: лентяй, пьяница, тряпка. В комнатушке, которую Ксюша ему отвела на период завершения раздела имущества, он либо спал, либо бездельничал, либо с несказанным блаженством тихо пил-запивался, равнодушно наблюдая, как у бывшей жены развивается новый роман. Новый кавалер любвеобильной Ксюши — разведенный молодой мужчина, поселившись к ним, заполучил сразу два удовольствия: жгучую ненасытную женщину и удобного собутыльника под боком. Разумеется, Ксюша судорожно искала варианты обмена квартиры.

***

— Томка, чайник ставь! Я же торт принесла! Совсем из-за этого толстопуза забыла, — сказала Лариса.

— Опять на завтрак купила торт? — с легкой укоризной полюбопытствовала Ксюша.

— И на завтрак. И на обед. Ха-ха-ха!

— Ты безалаберная. Как можно целый день есть один торт! Я вот суп принесла борщ с галушками.

— Фи! Борщ! Да с утра — не хочу! Не люблю суп.

— В чайнике почти кипяток. Как включу, сразу закипит, — уведомила Тома.

— Замечательно. Схожу покурю.

— Поела бы сначала, — сказала Ксюша.

— Я для аппетита покурю. Потом — кофе и торт, потом снова покурю.

— Ну и ну! У тебя здоровья, видимо, через край, — подивилась Ксюша.

— А то! Ха-ха-ха!

Для завтраков и обедов в гардеробной стоял обшарпанный письменный стол. Официально здесь запрещалось пользоваться нагревательными приборами. Между тем, в часы, отведенные на обед, из гардеробной прорывались дразнящие аппетит запахи разогреваемой пищи. Кроме электроплитки, микроволновки и чайника, случись пожарная инспекция, можно обнаружить и электробигуди, и электрораспрямитель волос, утюг, декоративную лампу, собственноручно кем-то и когда-то сделанную невесть из чего, магнитолу, радиоприемник, ворох зарядных устройств и т.п., и т. д. Ответственным за пожарную безопасность клиники был завхоз.

— Следующий торт куплю с клубникой, — сказала, облизываясь, Лариса. — Или суфле? Нет, сначала с клубникой.

— Ты, Тома, почему не ешь? Попробуй блинчиков. Вчера напекла. Ешь, не стесняйся, — говорила Ксюша худосочной бледной напарнице. — Правда, чуть соды переложила.

— А ты уксус добавляешь? — вдруг живо поинтересовалась Тома.

— Нет. А зачем?

— Я добавляю. Никак не могу понять, почему блины прилипают? Может, и не надо уксус, но меня свекровь этому научила.

— Ты ей уксусу налей! — заметила Лариса. — Разбавленного, естественно, лишь бы язычок прижег. Ха-ха-ха!.. Шутка. Не делай так никогда!

Раздался громкий стук в дверь.

— Блин, влипли, девчонки! Опять завхоз. Опять начнет парить: время десятый час, а вы все чаи распиваете! — не на шутку испугалась Ксюша, да и Тома стала еще бледнее.

— Мне плевать. Я объяснительную пишу, — с редким философским спокойствием произнесла Лариса, смакуя при этом кофе.

— Ты же еще и полслова не написала!? Где бумага, ручка? — спросила ошарашенная Ксюша.

— Я должна обдумать, как правильно написать. Орфографию и синтаксис вспомнить. Я ведь кроме эсэмэсок ничего не пишу. Институтов не заканчивала. Я и запятые не знаю где точно ставить. Не посоветоваться ли с адвокатом о содержании объяснительной? Ха-ха!..

— Девчонки, давайте быстренько со стола убираем. Скажем: шьем тряпки для пола.

— Шейте, а я буду кофе допивать!

Ксюша из шкафа вытащила полутораметровой ширину рулон мешковины, бросила на пол, чихая от поднявшейся пыли, быстро отмотала метр-другой. Тома, как механическая кукла, двинулась к двери. Проскрипел засов, и в дверном проёме сверкнула лысая башка.

— Иван, это ты! Напугал нас до смерти, — сказала Ксюша.

— Ванька! Черт лысый, чего стучишься, как завхоз? — подхватила Лариса.

— Девчонки, чайку бы чашечку. Сушняк во рту и муть в голове. Че набросились-то, как бешеные? Закрылись че? — быстрым говором выпалил слесарь-электрик Иван-Ванька, парень среднего роста, широкий в покатых плечах, с крепкими волосатыми руками, украшенных стильной татуировкой. На голове, по моде выбритой, вылезла трехдневная щетина, такая же растительность окантовывала щеки и подбородок.

— Закрылись, потому что переодеваемся. Так велено завхозом! — сказала Лариса и пригласила вдруг опешившего Ваню: — Да ты заходи, переодеться всегда успеем!

— Заходи-заходи! Помнишь ли, что чаю у нас выпил на целую тыщу! Когда в кафешку поведешь? — спросила в шутку Ксюша.

— Да хоть сейчас, только я весь поистратился: купил сноуборд, костюм к нему, ботинки и т. д. На тысячу зеленых потянуло!

— Зачем тебе сноуборд, Ваня? Купил бы санки, да с горы ледяной. Сноуборд! Полгода на него работать.

— Нет! Сноуборд — это кайф, это шик! На целую неделю хватает адреналина!

— Чего-чего?

— Балдёжных ощущений, вот чего!

— Так бы сразу и сказал, — забавлялась Ксюша.

— Хочу горный велосипед на лето купить. Двадцать одна скорость. Три гидравлических амортизатора. Дисковые тормоза.

— Коробка передач автоматическая? — полюбопытствовала Лариса с нарочито серьезным лицом. — Мама, не горюй!

— Не-а! Ручная… Какая еще коробка? Че подкалываешь!? Вот смотри-ка, — Ваня вытащил мобильный телефон последней модели. — Кому что загрузить: музыка, картинки, мультики? Налетай, подешевело!

Лариса с показной ленцой придвинулась к Ване, так что плечи их сомкнулись. Резким движением головы отбросив назад черные волосы, глянула в его сотик, примериваясь, что скачать в свой не менее крутой телефон. У Томы также загорелись глаза. Она придвинулась к Ване с другого бока, слабым движением руки убрав с лица прядь каштановых волос.

— Ксюш, давай и тебе закачаю. Музон есть классный. Как раз для тебя. Трое в лодке, не считая прошлых.

Лариса и Тома разом хохотнули.

— Ты, Ванёк, сам доподкалываешь. Что поделаешь, если мне хронически не везёт с мужиками?! А телефончик у меня простенький, туда и закачивать некуда.

— А че не купишь как у нас?

— На такой телефон мне два месяца работать. У меня дети, их кормить, обувать, одевать надо.

— В кредит возьми, можно и на два года оформить.

— Я уже плачу целых два кредита: холодильник двухкамерный и мебель брала. Да и для чего мне телефон по цене хорошего телевизора, звонить он лучше не станет.

— Ну как знаешь… Тома, смотри мультяшка какая есть.

— У меня чего-то телефон глючит. Не пойму ничего, — сказала Тома, захлопав глазами, как законченная тупица на вступительном экзамене.

— Ты не так делаешь! — Лариса в очередной раз объясняла, как правильно раскрывать папки и файлы, растолковала приемы навигации.

Тома слушала, затаив дыхания. Тем временем Ваня опустошил чашку, размером с пивную кружку, толстые пальцы заскребли затылок.

— Чё-то засиделся я у вас, — сказал гость. — Мне главврач сказал установить дожиматель на дверь в коридоре, доводчик двери то есть. Я — к завхозу за дожимателем, а он мне говорит: нет у меня его, есть резина, возьми да вырежи полосу и прибей на дверь. Я — че? Ну, так и сделал. А главврач разнес меня в пух! Про какую-то эстетику баял. Дескать, красивая импортная дверь, а на ней резина с рваными краями. Я — че? Что дали, то и прибил. Наверно, он сейчас завхоза и в глаз, и в бровь тянет. Что у нас, как в плохом колхозе — пофигизм сплошной. Одному лень подобрать что нужно, другой — не задумываясь, прибивает что ни попади. Скажут — и резинку от трусов прибьет. Интересно, о чем завхоз думает?

Лариса растолковала:

— В том-то и дело, что ни о чем. Или о том, чтобы ему не мешали спать в кабинете. В понедельник от него перегаром разит за версту. Во вторник — чем-то вроде корвалола-валерьянки. К четвергу, вроде как, приходит в себя. Шастать начинает по этажам, по туалетам. Проверяет качество уборки. В пятницу веселый ходит, зараза, а после обеда уже норовит домой удрать. Я его повадки изучила.

— Девочки, давайте выходим работать. Время десятый час. До обеда опять не успеем кабинеты помыть, — Ксюша спохватилась.

— Пойдемте, — сказала Лариса, — Ванька, уматывай за новой цивильной резинкой для двери под названием «дожиматель», доводчик-наводчик, от своих трусов резинки не дадим. Ха-ха! Переодеться, Ванюша, надо.

— Чё, пойду прибью рядом и доводчик! — Ваня мигом исчез из гардеробной.

Тома открыла шкаф, где хранились моющие средства. Полуобернувшись, спросила:

— Девочки, а порошок стиральный кончился, что ли? Ведь на прошлой неделе получали.

— Я домой взяла половину, а может, и больше, — призналась Ксюша без тени смущения.

— Как же теперь мыть?! Завхоз всегда заглядывает в ведро, когда проходит мимо, кладу ли я порошок.

— Не везёт тебе, Тома. У меня он на трусики заглядывается! У тебя пялится в ведро.

Девчонки прыснули со смеху. Насмеявшись, Ксюша сказала:

— Я подозреваю, что половину нашего порошка, мыла, туалетной бумаги забирает завхоз. У него семья больше, чем у меня, и друзей, говорит, не меряно. У кого бы узнать, сколько вообще нам положено? Может быть, у главврача поинтересоваться? А вообще, давайте ему нажалуемся на завхоза. Порошком нас не обеспечивает, тряпки гнилые. Мы их шьем, шьем. А он говорит, чаи распиваем, лодыря гоняем.

— Точно! Я напишу в объяснительной: опоздала, потому что зашла купить стирального порошка, которым не обеспечивает нас завхоз. А без порошка качественно и производительно сделать уборку затруднительно. Такую объяснительную намалюю, что завхозу придётся объясняться!