Автомобильная фамилия

Сергей Никонович, 2021

В сборник вошли ремейки, продолжения и переосмысления известных историй классиков.

ИЗУМРУД

Зеленоватый туман стелился по брусчатке. В переулках он был слаб — оседал каплями на стенах домов, цеплял столбы и пропитывал дрожащие на ветру листовки.

Но на главной площади смог обретал силу. Наливался, густел так, что казалось, будто статуя Великого Гудвина парит, возвышаясь над зеленоватым облаком.

Никто точно не знал, как выглядит Гудвин — у него было много обличий — но все точно знали, как он появился.

Будущий мессия спустился в огромной корзине под тенью магического воздушного шара. Именно этот момент отлили в бронзе три лучших скульптора города. Гигантский шар высился над башнями ратуши, а под его куполом стояла высокая фигура, укутанная в плащ. Лицо скрывала тень капюшона, лишь два изумруда на месте глаз сверкали в свете газовых фонарей.

Левый горел ярче, подставленный под огонь. Правый — тускло отсвечивал. Труба, направленная к нему, захворала, подавилась чем-то и не могла больше шипеть голубоватым языком пламени.

Протрубил утренний горн.

Изумрудный Город проснулся.

Сначала это можно было и не заметить. Улицы остались пусты. Лишь ночной караул стройным шагом протопал в казарму.

Появились первые прохожие. Женщины спешили на рынок — успеть купить окорок или зелень по выгодной цене к обеду.

Проехала карета в сопровождении двух конных мечников.

Застучали по мостовым мальчишеские сандалии.

— Свежий номер “Изумрудной правды”!

— Чем на самом деле Бастинда занимается с летающими обезьянами?! Читайте!

Утренний туман нехотя исчезал. Растаскивался ботинками, развеивался плащами, таял на восходящем солнце.

Запахло свежим хлебом.

Центральная площадь постепенно оживала, заполнялась зеваками, мелкими торговцами и чистильщиками обуви. Женщины прямо с корзин продавали выпечку. Ушлые мальчишки торговали яблоками — большими и зелеными, как изумруды на башнях дворца.

Серафинит бросил мальчишке пфеннинг. С хрустом надкусил яблоко. Твердое, кислое и почти наверняка украденное из чьего-нибудь сада.

— Свежие новости не нужны? — молодой парень, с жиденьким пушком над верхней губой протянул свернутую вчетверо газету. — Изумрудный город стал еще богаче! Новая партия драгоценных камней прибыла вчера! Они пойдут на украшение городских стен!

Серафинит отмахнулся от парня, как от назойливой мухи.

«Еще богаче!» — подумал он. — «Как же! На стенах может и появятся новые изумруды, но вот в карманах от этого не потяжелеет!»

А набивать кошель монетами, а желудок едой Серафинит умел только одним способом.

Остановившись возле статуи, он в который раз окинул её взглядом.

Огромная.

Говорят Гудвин в два раза выше обычных людей. Но его бронзовая копия увеличивала этот разрыв по крайне мере еще втрое. Вблизи Великий и Ужасный казался гигантом, а воздушный шар закрывал половину неба.

Только здесь фонари горели даже днем. Шар заслонял солнце, а языки пламени помогали всем желающим четче рассмотреть статую.

Один из фонарей не работал. Погас ночью.

Серафинит опустил на брусчатку чемодан с инструментами, шикнул на особо любопытного мальчишку и бормоча что-то под нос, принялся собирать раскладную лестницу.

«Погас видите ли! В Оливковом квартале уже с месяц перебои в освещении!»

Серафинит лично проверил все трубы и соединения фонарей на своей улице. Никаких неполадок или закупоренности. И при этом регулярно гаснут по ночам, словно свечи от дуновения ветра.

«И никому дела нет! Никто не разбирается…» — бормотал Серафинит, приставляя лестницу к столбу. — «А тут в ночь погас и с утра уже вызывают. Ну да! Главная площадь! Как же наш Великий и Ужасный без освещения-то?»

Едва не соскользнув с лестницы Серафинит ухватился за столб. Вцепился пятерней, сведенной судорогой, за холодный металл. Выгнул спину, переводя дыхание, и с испугом посмотрел в изумрудные глаза статуи. Внутренне укорил себя и извинился перед мудрым правителем.

Чуть погодя снял с пояса масляный светильник, поджёг фитиль.

«И без того день пасмурный, так еще и этот шар воздушный бросает мазутную тень».

Дрожащее пламя светильника устремилось к черной пасти фонаря.

Закопченный метал, запорный кран открыт, горелка чистая. На первый взгляд все было в норме.

Серафинит приблизился вплотную, прислонился глазом, заглядывая в узкий, словно крысиный хвост, желоб для подачи газа. Лязгнула оправа очков. Серафинит чертыхнулся.

Знаменитые очки с зелеными стеклами, которые в соответствии с указом Гудвина обязаны были носить все жители и гости Изумрудного Города, запрещалось снимать даже ночью, так что конструкция специально задумывалась так, чтобы в очках можно было и спать.

Оправа их была не жесткой, эластичной. Похожая на резинку, плотно обхватывающую голову. Вот только резинку, спаянную с металлическими нитями, тонкими, но такими прочными, что разрезать их не удалось бы ни одному ножу.

Замыкалась оправа на металлический замочек на затылке. Ключи от всех очков находились у одного единственного человека — ключника Фараманта. Он был самым знаменитым жителем города, но при этом видели его нечасто. Жил в комнате, построенной прямо в городской стене и мало куда отлучался. В его обязанности входило встречать каждого, пришедшего по дороге из желтого кирпича. Ну, или провожать любого, кто покидал городские ворота. Входящим очки надевались, замки защелкивались под личным присмотром Фараманта. Он же разъяснял, что без зеленых стекол глаза не выдержат великолепия и сияния города, чьи стены и мостовые усеяны изумрудами. У тех же, кто уходил из столицы, Фарамант очки изымал и тщательно рассматривал — нет ли каких повреждений и не пытался ли кто-то вскрыть замок. Покидать город в очках было так же строжайше запрещено, как и находится внутри без них.

Серафинит уже много лет не покидал Изумрудного города. С тех пор, как переехал в столицу, он и мысли не допускал о том, чтобы вновь вернуться в родную деревню — к ненавистным грядкам и брюкве. Нет, жизнь была только в Изумрудном городе. Где еще можно выучиться механиком и работать с газовым оборудованием? Разве что в Фиолетовой стране. Там понимали толк в технике и прогрессе. Но война длилась с ними столько лет, что никто из жителей Изумрудной страны даже и не подумал бы об иммиграции.

Да и странные были эти Мигуны. Вон рассказывают, что у них там бордели с собаками и мужики на мужиках женятся.

«Какую технику «такие» создать-то смогут?»

«С правительницей им конечно не повезло. Ведьма злая, про которую то и дело всплывают мерзейшие подробности. Интересно, что там в новости про обезьян-то? Надо вечером почитать газету будет…»

Отверткой Серафинит открутил вентиль, но полностью вынимать его не стал. Принюхался. Газ не шел. Приставил кусочек бумаги к воздухозаборнику — бумага прилипла. Тяга была.

Убрав засаленную бумажку в карман, Серафинит с удвоенным вниманием всмотрелся в желобок подачи газа. Потрогал его пальцем. Палец вляпался во что-то липкое.

То ли смола, то ли мед. Пахнет горелым. Оплавленным.

«Как оно тут оказалось?»

Серафинит почесал затылок отверткой.

«Неужто кто-то закинул наверх яблоко в карамели? Вряд ли оно с неба свалилось… Если это, конечно, не диверсия летучих обезьян!»

Только представив, что над ночным городом могли безнаказанно носиться крылатые твари, Серафинит поежился.

Словно в ответ на его мысли за спиной раздалось:

— Наше оружие самое лучшее! Новые копья усовершенствованной конструкции могут насадить на себя до двух летучих обезьян за раз!

Кричал все тот же парень-газетчик.

Серафинит раздраженно обернулся, не замечая, как рукавом задевает отвернутый вентиль. А за собственным криком не услышал, как вентиль со звоном брякается на брусчатку.

— Да пошел ты в жопу со своими копьями! — заорал на газетчика Серафинит. — Отойди подальше! Не мешай работать!

Газетчик обиженно зыркнул глазами, но всё же сделал несколько шагов в сторону от памятника.

Удовлетворенный, Серафинит продолжил ковыряться отверткой в фонаре. Пришлось в прямом смысле слова выскребать смолу. Доставая липкие куски, Серафинит обтирал отвертку о край фонаря. Лязгало так, будто кто-то пытался играть на расстроенной скрипке.

Липкой грязи оказалось не так уж и много. Продув желоб Серафинит уже собрался закрутить вентиль, но обнаружил под рукой пустоту. Похлопав себя по бокам и чуть не свалившись от этого, Серафинит поставил светильник на фонарь. Иногда он по забывчивости клал разные детали и инструменты в карманы и теперь рассчитывал обнаружить вентиль там.

Но увидел его на брусчатке прямо под собой.

Выругавшись, Серафинит зло шлепнул ладонью по фонарю. Масляный светильник качнулся и упал внутрь, со звоном разбиваясь на части. Шар огня пыхнул, лизнул лицо горячей лапой. Отмахнувшись от жара и боли, Серафинит даже не успел испугаться, поняв, что летит вниз на мостовую.

Все произошло в доли секунды. Огненная вспышка, полет и запоздалая боль во всем теле.

Первым желанием было закричать, выплеснуть эту боль грязными словами, проклясть несправедливый мир. Но дыхание замерло. Слова застряли в горле, а Серафинит сам себе напомнил рыбу, выброшенную на берег. Открывал и закрывал рот не в силах издать ни звука.

— О, Гудвин! — вскрикнул кто-то.

— Что произошло?!

Знакомый голос. Торгаш Жадеит. Жадный, как сволочь. Даже плесневелый сыр не выбрасывает, а продает, рассказывая, мол это специальный деликатесный сорт.

— Что же это делается?

Еще один знакомый голос. На этот раз женский. Вроде бы Морганит. Певица из кабака, куда Серафинит позволял себе поход раз в месяц. В музыке он не разбирался, но вот доступность чернобровой кудрявой красавицы всегда манила его, стоило пропустить одну-другую пинту эля.

— Полыхнуло-то как!

— Только отвернулся…

— Это потому что ругался много! Гудвин наказал!

Голос паренька-газетчика.

«Ну, погоди, я вот всыплю тебе».

Серафинит хотел сказать это вслух, но у него получился лишь сдавленный стон.

— Да не Гудвин это!

— Диверсия?! Мигуны?

— Обезьяны?

— Скорее всего!

— Да расступитесь вы-таки!

Серафинит, сведенный судорогой, не мог посмотреть на говорящего, но голос явно принадлежал Гошеиту. Лекарю, лечащему срамные болезни. Его знали все, хотя никому и в голову не пришло бы упоминать это имя в простом разговоре. Пару месяцев назад Серафинит заглядывал в его двухэтажный дом на Садовой, чтобы избавиться от подарка, оставленного Морганит.

Гошеит склонился, заслоняя морщинистым, с обвислыми щеками, лицом, бронзовый воздушный шар.

— Голова кружится? — спросил он, в задумчивости почесывая бороду. — Говорить можешь?

— Писькин доктор, — прошипел сквозь зубы Серафинит.

Боль постепенно отступала. Кряхтя, он попробовал пошевелиться.

Удалось даже привстать.

Не без помощи. Гошеит вместе с каким-то помощником поддерживали отбитую спину. Болел затылок, болела спина, болела задница. Наконец отпустило дыхание. Серафинит воспользовался этим, не скупясь на стоны вперемешку с руганью.

Спустя пять минут зевакам надоело. Возле Серафинита остался только Гошеит, настойчиво просящий: «Пошевели-таки левой рукой. А теперь правой. А теперь сними ботинок и пошевели пальцами».

— Да что ты о пальцах-то знать можешь? — кричал Серафинит на доктора, но просьбы его исполнял.

Убедившись, что переломов нет, Гошеит долго и внимательно рассматривал белки глаз сквозь двойной слой зеленого стекла и, наконец, кивнув каким-то своим мыслям, с улыбкой сказал:

— Таки жить будешь! Завтра синяки выйдут во всю спину, но ничего серьезного. Считай, легко отделался.

— Легко… Как же… — буркнул Серафинит вместо «спасибо» и кряхтя поднял с брусчатки несчастный газовый вентиль…

***

В тот же вечер Серафинит возвращался из кабака домой в пресквернейшем настроении. И не потому, что Морганит сегодня пела хуже, чем обычно или не посмотрела в его сторону ни разу, окучивая столик каких-то приезжих. И не потому, что синяки налились уже в середине дня, не услышав обещания Гошеита.

А причина, в общем-то, была в том, что с момента падения боль так и не пропала. Она засела в затылке, колола тупой иглой, то притихая, то принимаясь за дело с рвением горняка, наткнувшегося на жилу зеленого мрамора.

Пока шел рабочий день Серафинит занимал себя проверкой и обслуживанием газового оборудования. После — попробовал приглушить боль кружечкой холодного эля. Но старое доброе средство на сей раз не помогло.

В сердцах Серафинит шлепнул себя пятерней по затылку, словно боль была мухой, которую можно пришлепнуть. Что-то тренькнуло, шлепнуло по виску, и очки слетели с носа. Видимо замок каким-то образом повредился при падении утром, и с тех пор колол затылок острым краем. От удара рукой он сломался окончательно и теперь очки валялись где-то на мостовой.

Жмурясь до боли в глазах, чувствуя, как от испуга мгновенно бросило в пот, как крупная капля холодным червяком скатилась по спине, Серафинит медленно опустился на четвереньки. С остервенением он шарил по мостовой, но под руку не попадалось ничего кроме пыли и мелких камешков.

Все еще ожидая, что вот-вот ослепнет, Серафинит решился приоткрыть один глаз. Сквозь частокол ресниц он увидел мостовую. Обычную грязную дорогу, по которой каждый день возвращался домой.

«Видать вечернее солнце не такое яркое, чтобы ослепнуть».

И все же стараясь не поднимать взгляда и не переводить его на стены, усыпанные драгоценными камнями, Серафинит осмелился приоткрыть и второй глаз.

Очки лежали футах в шести.

Все еще на карачках Серафинит проворно подскочил к ним. Замок действительно был расстегнут и погнут. Серафинит повертел в руках хитроумную застежку, размышляя сумеет ли придумать, как смастерить ей какую-то замену. Это было бы лучше, чем идти в Изумрудное министерство и объяснять, что он не сам вскрыл замок из любопытства или из-за взыгравших в нем вандальных начинаний.

А пока нужно было добраться до дома и не попасться на глаза стражникам. Появляться на улице без очков означало приговорить себя к тюрьме.

Непослушными пальцами Серафинит попытался пристроить застежку на затылке, закрепить резинку, завязать её, но тугая оправа вновь щелкнула по виску и очки сорвались во второй раз.

Серафинит взревел от злости. Никто не назвал бы его спокойным человеком, но сейчас к обычному его темпераменту примешивался страх. Серафинит ударил о стену дома. Кулак попал на засевший в стене изумруд и взорвался болью.

Проклиная чертовы камни, летучих обезьян и почему-то волшебницу Стеллу — правительницу болтунов — Серафинит собрался рассказать так неудачно подвернувшемуся изумруду все, что о нем думает, но взглянув на камень, оторопел.

Вместо драгоценного булыжника в неисчислимое количество карат, из стены торчала прозрачная стекляшка. Да еще и с трещинной, оставленной ударом.

Не доверяя глазам, Серафинит прикоснулся к стеклу. Под пальцами скрипнула мелкая крошка. Такой же подделкой оказался и соседний камень, и следующий и еще…

Все изумруды превратились в обычное стекло. Стекло, стоящее не больше, чем огрызок яблока.

До боли сжав очки в руке и уже не спеша их надевать Серафинит свернул на Салатовую улицу.

Здесь все было так же.

Сотни стекляшек блестели в лучах заходящего солнца.

Столько раз Серафинит думал о том, чтобы выковырять изумруд из стены. И столько раз в нерешительности отгонял эту мысль. Причин было несколько — во-первых Серафинит не знал ни одного человека, который смог бы выкупить у него драгоценный камень, а во-вторых, за кражу городского имущества полагалось наказание.

«И за это отрубают руки? За стекляшки? За осколки бутылок?»

Словно во сне добрел Серафинит до дома. Даже его комнатка на третьем этаже старенького дома без очков казалась темнее и грязнее. Бросались в глаза все трещины и наспех замазанные швы. Давил кривой потолок. Казалось, сейчас он не выдержит и рассыплется, упадет прямо на голову.

Сердце стучало где-то в районе горла.

Серафинит уже не мог отличить злость от страха, а ненависть от отчаяния.

Надо было что-то делать. Серафинит не мог просто лечь спать и притвориться, будто ничего не случилось.

Дрожащими руками он сорвал с кровати мятую простыню.

***

Утро вновь выдалось туманным.

Башмаки гулко стучали по брусчатке, растаскивая жидкую грязь. Прошедший ночью дождь превратил пыль в мутные разводы, мгновенно прилипающие к обуви.

Какой-то бедолага наспех переклеивал вымокшие за ночь листовки.

«Гудвин любит тебя!»

«Великий и Ужасный смотрит за тобой!»

Люди спешили по делам. Лавочники в лавки, женщины на рынок. Такая холодная погода приходила нечасто. Пришлось доставать из закромов и сундуков плащи и кутаться. Даже чистильщики обуви, для которых, казалось бы, выдался “денежный” день были не такими бойкими, то и дело грелись горячим чаем.

— Свежий номер! Изумрудная правда! Предотвращена очередная диверсия Мигунов! — даже продавец газет казался тише.

Серафинит шел сквозь редкую толпу не замечая холода.

Белый плащ, наброшенный на плечи, волочился по земле и казалось, будто это какой-то вычурный модельер так и задумал грязно-коричневый подбой снизу. Под мышкой Серафинит держал стремянку, а в руке чемодан с инструментами. Пара человек узнала его. Кто-то лениво начал пересказывать вчерашний случай.

Под взглядами уныло косившихся стражников Серафинит поставил стремянку рядом со скульптурой.

Никому до него не было дела, пока Серафинит не сорвал с плеч плащ и не натянул его меж двух фонарей. Плащ оказался простыней и стоило ей развернуться, как прохожие, до того не замечавшие ничего дальше собственного носа, ахнули.

На застиранной ткани чернели неровные печатные буквы.

ГУДВИН ВРЕТ!

— Это возмутительно!

— Он засланный?

— Диверсия?

— Провокатор?

— Эй, сколько тебе фиолетовые заплатили?

В несколько мгновений у подножия стремянки собралась небольшая толпа. Многие возмущенно роптали, другие молчали. Но и те и другие с интересом ждали, что будет дальше.

Краем глаза Серафинит рассмотрел, как двое городских стражников сорвались с места, на бегу хватаясь за рукояти мечей, но вдруг замерли, словно попав под замораживающее заклятье.

Решив, что у него не так много времени и даром тратить его не стоит Серафинит громко, как мог, выпалил:

— Послушайте, люди! Гудвин лжет!

Голос дрожал. Серафинит впервые говорил что-то на глазах такого количества людей. И хотя вечером в кабаке посетителей и то собиралось больше, чем здесь, для него это было непривычно.

— Предатель! — крикнул кто-то из толпы.

Серафинит молча поднес руки к голове и расстегнул наспех подогнанный ночью замок.

Толпа снова ахнула, на этот раз почти синхронно.

— Смотрите! Я снял очки и не ослеп! — победоносно вскричал Серафинит.

Стражники опять бросились в его сторону и снова застыли. На сей раз Серафинит успел увидеть причину. Другой стражник — очевидно рангом повыше — в полном комплекте доспехов жестом приказал остановиться. Как бы невзначай он достал гребень и начал расчесывать густую длинную бороду, не спуская глаз с Серафинита.

Толпа безмолвствовала.

Серафинит внутренне ликовал.

Его услышали. Они поняли. Даже стражники!

— И че? — внезапно донеслось из толпы.

— Как… — Серафинит задохнулся от возмущения. — Я… я… снял очки… Никто не ослепнет от изумрудов! Нам просто врут! Большинство камней на стенах — подделки! Мы не самый богатый город, не самая богатая страна! Никакого редчайшего зеленого мрамора не существует — он просто белый! Как везде! Все это кажется драгоценностями только в очках и нам запрещают их снимать! Нам врут, говоря, что мы ослепнем!

— Может-таки правильно говорят? — растерянно спросил Гошеит.

— Но я-то не ослеп! — раздраженно возразил Серафинит.

— Зато с ума сошел, — уверенно заключила Морганит.

— Ага! Может под «ослепнуть» Великий Гудвин подразумевал умом тронуться! — поддержал её мальчишка-газетчик.

— Молчи, придурок! — заорал Серафинит.

— Да кого мы слушаем?! — возмутился Жадеит. — Он на прошлой неделе у меня в магазине съел кусок вкуснейшего сыра, а платить отказался!

— Да потому что сыр твой плесневый! — Серафинит взмахнул кулаком так, что чуть не грохнулся со стремянки.

— Вечно ты ворчишь! — продолжила Морганит.

— Вечно ему что-то не нравится…

— У него и друзей-то, наверное, нет!

— Да это-то тут причем?! — взорвался Серафинит, да так громко, что все притихли. — Идем, вы сами сможете убедиться! Мы пойдем в Изумрудное министерство, потребуем ключи! Нас больше, чем стражи! Вы откроете замки и сами все увидите!

Толпа переминалась с ноги на ногу, перешептывалась, жужжала, напоминая пчелиный рой.

— Не нравится Изумрудная страна — вали к фиолетовым! — крикнул, наконец, кто-то.

— А слышали? Бастинда-то это самое… Любит сразу с пятью обезьянами…

— Да вы что…

— Нет! Постойте! Послушайте! — Серафинит замахал руками, привлекая внимание, но толпа уже расходилась. — Стой, Морганит!

— Я с предателями не разговариваю, — бросила певица.

— Жадеит, иди сюда. Я заплачу за сыр.

— Мне от провокаторов денег не надо, — торговец, задрав нос, медленно удалялся.

Спустя пять минут у статуи Гудвина остался лишь Серафинит.

Никто не смотрел в его сторону, не обращал внимания. Прохожие обходили стороной, старались не встречаться взглядом с городским сумасшедшим.

Серафинит осел, опершись на стремянку. Рука, по-прежнему сжимающая очки, обессилено повисла плетью.

Вычесывающий бороду офицер ухмыльнулся.

“Я не первый…” — мысль пришла неожиданно, точно нож под ребра.

Стража знает, что делать. Если бы они вмешались у всех на глазах, то дали бы понять, что воспринимают его жалкую простыню, как угрозу.

А так — тихо уведут очередного возмутителя спокойствия. Потом в газете кто-то напишет, что очередной сумасшедший допился до горячки, и о Серафините забудут.

А он меж тем будет искать изумруды в какой-нибудь шахте.

— Пройдемте, гражданин, — услышал Серафинит за спиной.

Рука стражника в латной перчатке крепко ухватилась за локоть.

2017 г.