Мальчик с «Молнии»

Сергей Петров

Недалёкое будущее. Странная череда событий удивительным образом меняет не только жизнь нескольких ребят, но и всей нашей планеты. Что это? Космическое вторжение или последствия старинного эксперимента «Колыбель»? Кто такой Мальчик? Почему Совет Даль-разведки опасается возвращения «Молнии»? Почему Совет Федерации был вынужден ввести на Земле веерную подпрограмму «Сфера»? И смогут ли ребята разгадать, наконец, тайну, которая кроется за всеми этими событиями?

Глава 2

Степку я нашел в мастерской. Он сидел вблизи окна, обложившись со всех сторон блоками дешифраторов, селекторов связи и копался в какой-то схеме. Когда я подошел, он даже не поднял головы.

— Здорово, — сказал я и сел рядом.

— Привет, — буркнул Степка. Недовольно буркнул, словно я ему помешал.

Еще над морем я представил, как Степка отреагирует на Ленкино предательство. Выпятит губу, откинется на, спинку стула и коротко бросит: «Бить!» С минуту мы помолчим, гордые от принятого решения и чувства собственного достоинства, затем тихо спустимся с небес на Землю. С Ленкой мы никогда не дрались. Если не считать первого дня знакомства.

— Был у Ленки.

— Знаю.

— Насчет двух месяцев уже в курсе.

— Трех, — хмуро поправил Степка.

— Ага, — сказал я и тактично промолчал.

У Степки желтые волосы, черные брови и голубые глаза. Это у него с детства такой цветовой фон. Но сегодня он был весь серый.

— Есть информация, — сказал я и включил вентилятор. Для шума.

Вообще-то, вентилятор поначалу был бесшумный, но Ленка как-то попыталась сделать из него вертолет, и теперь он немножко завывал при работе.

— Ну?

— Нас надули.

Степка сразу насторожился. Я включил вентилятор на полную мощность.

— Может не здесь?

— Давай выкладывай.

— Ленка в полете была не одна.

Степка в замешательстве уставился на меня. Вся серость слетела с него мигом, как парашутики с одуванчика. Он открыл рот, собираясь, видимо, что-то сказать, а закрыть забыл. Это у него иногда случается. Редко, правда.

— К ней в больницу приходили два типа, — торопливо пояснил я. — И Ленка призналась им, что брала с собой в полет какого-то мальчишку. Именно он, по ее словам, и виноват в катастрофе.

— Мальчишка? — на лице Стёпки промелькнула сотня эмоций одновременно. — Почему он?

— А потому что он прямо в полете исчез из бота! Ну, был — и пропал. Ленка сдрейфила и в результате бумбарахнулась об полигон.

— Постой, — слегка ошарашено перебил Степка. — Что значит исчез?

Я пожал плечами..

— Не знаю. Исчез и все. Ленка сама так сказала. А потом еще добавила, что он после каких-то слов исчез.

Степка в растерянности поморгал.

— Причем здесь слова? — спросил он.

— Как при чем? — удивился я. — Может, мальчишка не мог без них исчезнуть?

Степка, неожиданно, успокоился.

— Чушь, — сказал он. — Элементарная чушь. Чудовищная.

— Не веришь? — обиделся я. — Спроси сам у нее. С какой стати Ленка будет врать?

— Слушай! — рассердился Степка. — Ты соображаешь, что говоришь? Как можно исчезнуть?! Ну, как?! Он что — из бота выпрыгнул? Или в воздухе растворился? Ленка надула твоих незнакомцев, а ты поверил. Это в сказке можно исчезнуть, а всамоделешне — шиш! Законы бытия не позволяет.

Я вскочил со стула.

— Но она сама говорила!

— Ха!

— Что — ха?!

— О, вселенная! — Степка схватился за голову. — Вразуми несчастного.

Я мгновение смотрел на Степку. Потом решительно сел обратно.

— Между прочим, — сказал я. — Незнакомцы к Ленке на «Капельке» прилетали.

— Ну и что? — не понял Степка.

— На «Капельке», — с нажимом повторил я. — Скоростная, двухместная, десантная.

Степка машинально выключил вентилятор. Тот чихнул, словно у него не сработал выхлоп газа, и резво остановился.

— На «Капельке»?

— Класса «С».

— Настоящей?

Я покрутил у виска пальцем. Степка широко открыл глаза.

— Ой-ля-ля, — тихо сказал он.

— В том-то и дело, — вздохнул я. — Просто так на космоботах не прилетают.

— Выходит, — Степка наклонился ко мне. — Ленка что-то скрывает от нас?

Я насупился. После таких слов у кого хочешь настроение пропадет.

— Не знаю. Они ей приказали молчать.

От неожиданности Стёпка вздрогнул. Точно его ударили. Глаза у него сделались колючими.

— Врешь, да? — с надеждой спросил он.

Я секунду колебался, потом выложил ему все. И про перекрестный допрос, и про явное нежелание незнакомцев отвечать на Ленкин вопрос, и про космобот, и про Десантника. Про свои нехорошие предчувствия я ему тоже рассказал. А под конец намекнул о том, что неплохо было бы слетать к Ленке и все толком разузнать.

Степка долго молчал. Я его, конечно, понимал и не торопил с ответом. У меня самого кошки скреблись на душе.

— Ладно, — наконец, сказал он. — Выходит, мальчишка…

Степка встал.

— Десантник вызовет тебя в семь?

— Да.

— Сейчас три. Что думаешь делать?

— Нужно к Ленке!

— Она скажет, что все это неправда и выставит тебя на улицу!

— Ленка?

— Ленка.

Я немножко подумал и понял, что Ленка на такое способна.

— Она сможет, — вздохнул я.

— Еще как.

— Тогда клятва!

Степка удивленно посмотрел на меня.

— Не хочешь же ты сказать, что потребуешь у нее признания под страхом нашей клятвы?

Я еще подумал. Получалось нехорошо.

— А что делать?

— Действовать!

— Как?.

— Самостоятельно!

Самостоятельность любили все. Это я про нас. В позапрошлом году, например, решив всерьёз проверить свои возможности, мы похитили в ангаре школы четырехместный дельтабот и под покровом ночи потихоньку улетели на нем в устье Амазонки. Конечно, предварительно мы проштудировали всю, имеющуюся в школьном информатории литературу о тамошних местах. Проштудировали основательно и добросовестно. Даже устроили под конец нелегальные экзамены. Учителя, правда, заметили нашу повышенную возбудимость, повышенную бледность и некоторую отрешенность. Но значения этому не придали, свалив всё на недавнюю сенсацию с «Двадцаткой».

«Двадцаткой» коротко именовался «Пегас — 20», вернувшийся месяц назад из экспедиции в созвездие Гончих Псов. Все предыдущие «Пегасы», включительно с первого по девятнадцатый, продолжали бороздить просторы Дальнего Космоса и возвращаться назад не собирались еще, по крайней мере, пять лет. «Двадцатка» вернулась первой. Вернулась в панике, в грохоте загнанных до белой пены «С» — бимолекулярных двигателей, вернулась, чтобы тут же, на второй день, умчаться обратно.

«Двадцатка» нашла Планету. Сначала этому не поверили, но «Пегас» оставил контейнеры, а в них были доказательства. Доказательства пищали, щебетали, рычали, прыгали и вообще вели себя очень доказательно. На Земле в срочном порядке развернулись работы по подготовке Особой Экспедиции.

Что здесь началось в Школе, страшно вспомнить. Во-первых, мальки вдруг с неописуемым восторгом открыли в себе кучу неизвестных способностей. Эти способности, до поры до времени потенциально скрытые в нас, перевернули Школу вверх дном, заполнили близлежащие окрестности совершенно дикими звуками и поставили под сомнение факт нормального состояния нашей психики.

Во-вторых, когда прошел первый восторг, возникла новая неожиданность — совершенно нереальная, абсурдная в своей основе, нелепая до глупости. Все ударились в бега. Причем, ни кто не мог толком объяснить: куда и зачем он бежит, но бежали все, с завидной бесшабашностью и упрямством. От тех бегов у многих сохранилась масса наиприятнейших воспоминаний. Для учителей это были черные дни.

Затем, когда и этот порыв угас, наступило время кристаллизации сознания. В том смысле, что все одумались и на законных правах продолжили учебу. Правда, младшекурсники отныне являли собой боевые отряды передовой информации. Словно приведения, они возникали по ночам в спальнях и тоненькими голосами сообщали нам Большие Новости. Это бал их хлеб, их игра, их жизнь. Старшекурсники отрешенно бродили по школе с вздернутыми носами и ждали ответа из комиссий по Набору первопереселенцев. Наши же продолжали тайком строить подавляющие своей нереальностью планы.

А мы переживали тяжелейшие дни депрессии.

Что на Планету нам не попасть в ближайшие лет десять — это было ясно, это был факт, и вообще, это была аксиома на уровне комбинации из трех пальцев. Депрессия грозила перерасти в меланхолию, и здесь Ленка нашла выход.

— Летим на Амазонку, — сказала она однажды. — По меньшей мере, там не хуже, чем на Планете.

Это был эффектный выход.

Амазонка. Кто не грезил ей в детстве? Перуанские Анды, в которых брала начало самая полноводная река в мире. Волнушке крики в ночном лесу, шорохи, схватки экзотических зверей на тропических полянах, укусы комаров, змей, мух «Це-це». Крокодилы! Пираньи! И индейские пироги. О-о, пределом всех мечтаний, конечно, был воинствующий крик вышедшего на тропу войны индейца племени «Черноногих». Или «Команчей». На худой конец можно и ««Шошонов», но принципиальной разницы не было. Был бы индеец, а там… У-и-ш-ш! Ш-ш-у! Бах! Трах! С-с-с-с-с-с-свист с-с-стрелы!

Улетели мы тайком, под покровом ночи. Улетели, чтобы на собственном опыте опровергнуть все сведения об экзотике тропических джунглей.

История окончилась печально. Нас засекли на восьмые сутки со спутников ВСМП и в принудительном порядке вернули в школу. К этому времени Ленка подхватила жестокую лихорадку, Степка бредил в малярийном тумане, а я свалился с воспалением легких.

Еще месяца два после этого нас донимали расспросами. Но мы лишь хмуро отмалчивались. А по ночам вскрикивали и метались по кровати.

Да, печальная была концовка у нашей истории. Одно утешение — легенды. Я бы никогда не подумал, что столько можно насочинять про трех, человек.

А на «Двадцатке» штурманом был Ленкин отец. Вот так.

— Кстати, — вспомнил я. — Завтра эти двое обещали рассказать Ленке историю какой-то «Молнии». Ты, случайно…

Я, вдруг, замолчал.

«Молния». Корабль-разведчик. Предназначен для работы в свободных секторах Дальнего Космоса. Экипаж: два человека. Крейсерская скорость: в разведке — треть световой, в прыжке — семь астрономических единиц. Имеет вооружение. Основная цель: свободный поиск. Впервые стартовал с базы Ганимеда в 26 году. Последний корабль этой серии был выведен на орбиту Юпитера в 51 году.

Я смотрел на Степку, Степка смотрел на меня, и мы оба проморгали тот момент, когда рядом возник Кузнечик.

— Ветров, — звонким голосом сказал он. — Тебя вызывает директор.

Степка выскочил из-за стола, схватил Кузнечика за плечи и выставил его из мастерской.

— Скажи — сейчас придет, — Степка захлопнул дверь. Потом прислонился к ней спиной и нервно закусил губы.

— Эх! — я хлопнул себя по лбу, — Не мог раньше вспомнить!

— Главное, опередить их, — вдруг сказал Степка.

— Кого? — испугался я.

— Этих двух…

В кабинете директора было шумно. Сан Саныч с трудом отбивался от насевших на него со всех сторон практикантов. Практиканты толкались, громко спорили, размахивали руками и вообще вели себя нескромно. При моем появлении они оживились еще больше.

— Видите? Какой же это индивидуум? Обычный учащийся!

— Но позвольте…

— У них у всех занижена мобильность! Вы совсем упустили из системы воспитания высшие этапы психотренировки!

— Но позвольте!

— Следует все уроки превратить в ролевые игры. У них же отличная трансформация! А моторика?! Необходимо добиваться мгновенной усвояемости материала на уровне сенсорного восприятия…

Незнакомца я заметил не сразу. Он сидел на диване, устало откинувшись на мягкую спинку и, казалось, дремал. Рядом с ним, на полу, стоял чемодан. Огромный такой, с костяной ручкой и магнитными замками. На замках поблескивали две золотистые буквы — «К» и «Д».

Сан Саныч повернулся ко мне.

— Ветров? Проходи.

Практиканты пошли в новую атаку.

— Уважаемый Александр Александрович! Ну, как Вы не поймете…

Я сделал шаг и здесь понял, что незнакомец следит за мной. Внимательно, из-под полуприкрытых век. Следующий шаг я сделал, скорее, по инерции. Еще никогда за мной не следили. По-настоящему.

Ленка, конечно, сразу же полезла бы на рожон. У нее скверный характер. «Вся в отца», — вздыхает директор. И не поймешь — хвалит он ее или, наоборот, ругает. Ленкин отец был давним другом Сан Саныча. Поговаривают, что они вместе кончали Высшую Школу Космопилотов. Но потом с Сан Санычем случилось несчастье (в Хьюз штате — базовом полигоне испытателей, при установке ферм «Роп» — носителя, с последнего сорвался макет пульсатора и взрывом Сан Саныча контузило) и с тех пор врачи запретили ему полеты. Даже на ботах.

Едва незнакомец почувствовал мою настороженность, как сразу же расслабился, улыбнулся и поманил меня пальцем. Хорошая у него была улыбка.

— Здрасьте, — нерешительно сказал я.

— Здравствуй, — незнакомец кивком указал на диван. — Садись.

Я осторожно сел на самый краешек.

— Ты к директору?

— Вызывали, — неопределенно сказал я.

— Я, вот, тоже. Никак не могу дождаться, когда он освободиться.

Практиканты продолжали обстреливать Сан Саныча заумными фразами. Я хмуро покосился на них. Их бы на его место, сразу бы взвыли…

— Мальчишки, — незнакомец точно угадал мои мысли. — А посади любого в кресло мэтра — через неделю сбежит. Педагогика, брат, при всём моем уважении к ней, кроме обширных познаний в области теории требует дважды практики и трижды опыта.

Я поднял на незнакомца удивленный взгляд.

— Не веришь? — спросил он.

Когда меня спрашивают вот так в лоб, я всегда стараюсь выдержать паузу, прежде чем ответить. Некоторые наивно полагают, что своим вопросом сильно озадачили меня и дальнейшую беседу начинают вести с ноткой превосходств. Степка ненавидит меня в такие минуты. «Своим поведением ты провоцируешь хороших людей на нехорошие поступки!» — кипятится он. «Они такие же хорошие после этого, — тоже кипячусь я. — Как вы с Ленкой на дистанции!» Обычно, это успокаивает Степку. Иногда убивает. Смотря, какое у него настроение. Зато на следующих гонках Степка соревновался по правилам и не пытался таранить Ленкин бот. Чем несказанно удивлял ее и невероятно разочаровывал болельщиков.

Незнакомец молчал и ждал ответа. Лишь в глазах у него мелькали веселые искорки. Я неопределенно пожал плечами.

— Нет, почему же…

— А зря, — вдруг, сказал незнакомец. — Кроме практики и опыта еще нужна любовь. Без нее эта наука превратиться в обыкновенное нравоучение. Прежде всего — любовь. К работе, к школе, к таким вот как ты. А потом уже теория.

Незнакомец довольно закинул ногу на ногу.

— А ты говоришь «конечно».

Видимо, он решил, что сразил меня. Это со многими бывает.

Я вздохнул, и с сожалением посмотрел на незнакомца.

— Во-первых, на одной любви далеко не уедешь. Вы забыли еще про терпение. А без терпения вся эта наука превратиться в никому не нужную потасовку. К тому же мои слова относятся не к педагогике, а к мэтру, который через неделю сбежит.

Я закинул ногу на ногу.

— А вы говорите «любовь».

Незнакомец открыл рот. Я впервые видел, чтобы взрослый человек от моих слов впадал в такой сильнейший шок. Наверное, он никогда не бывал в школьных учебных заведениях.

Потом он очнулся, удивленно осмотрел меня с ног до головы и, вдруг, расхохотался. Громко так, на весь кабинет. Мне даже неудобно за него стало. За незнакомца, естественно.

Практиканты замолчали и озадаченно уставились на нас. Все разом.

Сан Саныч сразу распрямился как-то, протиснулся вперед и извиняющимся голосом сказал:

— Приходите завтра. Очень рад был познакомиться. К сожалению, сегодня я занят.

Практиканты смущенно переглянулись и тихо вышли из кабинета. В дверях они еще раз посмотрели на нас. Точнее, на меня одного. Дико так посмотрели.

— Ветров, как всегда, в ударе? — Сан Саныч подошел к нам.

Незнакомец вытер слезы.

— Ну, не ожидал. Они у тебя все здесь такие? — он кивнул в мою сторону.

— Да как тебе сказать, — директор с задумчивостью смотрел на мои крест-накрест ноги.

Я вспыхнул и сел «по-человечески».

— Большей частью, конечно, нормальные. Это худший вариант.

Я смущенно засопел.

— Но с ними еще полбеды, а вот с практикантами…

— Что-нибудь случилось?

— Очередная катастрофа. Оказывается, что моя методика воспитания давно устарела и нужно в срочном порядке перекраивать всю школьную программу. Ты к нам надолго?

Незнакомец усмехнулся.

— Ну, если ты позволишь…

— Ах, да, — Сан Саныч с силой потер лоб. — Ты же по делу… Жаль, жаль. Давненько мы не собирались просто так.

— Да уж. Лет, эдак, пять.

— Как там Толя?

Незнакомец встал.

— Анатолий, как всегда, работает за всех. Дай что-нибудь выпить.

— На столе сок.

Директор повернулся ко мне. Я вскочил с дивана.

— Вот, — директор печально поджал губы. — Посмотри на себя.

Я поморгал.

— В следующий раз ты, конечно, заявишься с перебинтованной головой. Семенов отстранен от полетов. Панина лежит в больнице, все теперь ждут, что выкинет Ветров Александр. Кстати, как чувствует себя Панина?

— Лучше…

— Это хорошо. Но, друг мой, как ты мог улететь в самый разгар занятий? Какой пример ты показываешь младшекурсникам?

— Я выучил уроки.

— Все? — не поверил Сан Саныч.

Я обиделся.

— Проверьте.

Незнакомец поперхнулся, вдруг, соком и закашлялся.

— Черти… Анатолию расскажу… Макаренко…

Директор обернулся.

— Сергеич! Не лезь не в свое дело!

— Да, — незнакомец поставил стакан на стол. — Ты бы познакомил меня с человеком Ветровым Александром. А то получается — я его знаю, а он меня нет.

Директор с недоверием посмотрел на него. Потом с еще большим недоверием на меня.

— Ты не знаешь этого человека? — спросил он.

Я покраснел. Незнакомца я не знал. Правда, я не понял, почему я его должен был знать.

— Бакунина Станислава Сергеевича? — переспросил Сан Саныч

Я тихо ойкнул…

Ух, как я мчался по коридору! От меня шарахались как от гоночного бота.

Сам Бакунин разговаривал со мной! Конечно, мне было капельку стыдно. Не узнать легендарного Разведчика. Стыд и срам. Позор! Скажи кому — заживо засмеют. Но кто виноват, если настоящий Бакунин совсем не похож на Бакунина, который на фото-блоках?

— Ветров! — меня догнал запыхавшийся Кузнечик.

Я резко остановился. Кузнечик по инерции пронесся мимо, но тут же круто повернул обратно.

— Степка велел передать, чтобы ты срочно летел в Главный Информаторий, а то он за последствия не ручается, а Мальчика нет, потому что это гипноз, а Степка улетел на боте, а ему нельзя. Вот.

Бамц! Я глупо уставился на Кузнечика.

— Гипноз?

— Ага, — Кузнечик с готовностью кивнул.

Потом обернулся.

По коридору быстро шагали двое незнакомцев. Один был маленький, полный, с квадратиком лейкопластыря на лбу. Второй хмуро переставлял свои длинные ноги и бережно поддерживал левую руку.

Оба торопливо поворачивали в сторону кабинета Сан Саныча. Нас они не замечали.

— Здравствуйте! — крикнул им вдогонку Кузнечик. Длинный на ходу обернулся.

— Здравствуйте, — он слегка наклонил голову.

Я вздрогнул.

У незнакомца был голос Юзефа.