Лучше, чем Чинаски

Сергей Рафаэлович Аванесян, 2020

Он потерял всё, что было ему дорого, в ту ночь. Единственное, что осталось – это сдержать данное обещание и продолжить жить. Он уезжает из Москвы, где всё напоминает ему о ней, в Прагу, чтобы заглушить боль через бесконечное веселье, вырывая минуты счастья из объятий женщин, алкоголя и сарказма.

Два

— Если бы дети в утробе своих матерей знали, что их жизнь будет состоять из бесконечных счетов, скучных семейных вечеров, ненавистной работы, которая нужна для оплаты этих счетов и уважения гостей тех вечеров, и ничего более, то многие бы решали не рождаться, — я перекрикиваю громкую музыку и голоса в баре. Напротив меня мой лучший друг — Майкл. Кто может быть лучшим другом русского экспанта в Праге? Конечно, американец из Техаса. Между ним и мной всего три общие черты — ненависть к своей работе, любовь к алкоголю и последующие за ней философские беседы.

Если бы мы жили в семидесятые, то мы вполне могли бы стать героями хорошего кино. Но так как в две тысячи десятых алкоголики и распиздяи больше не лирические герои, а хорошее кино никто не снимает, нам суждено остаться никем.

— А почему, ты думаешь, младенцы плачут после рождения? Они понимают, что их наебали, — заключает Майкл.

— Моя мама говорит, что я улыбался, когда родился.

— Значит, ты был долбоебом уже при рождении.

— За это стоит выпить.

Мы чокаемся нашими пивными кружками.

— Извините, — я слышу голос с ирландским акцентом, обращающийся к нам. Что мне очень нравится в этом городе, так это его многонациональность. Я больше чем уверен, что коренные жители ненавидят нас, и их сложно в этом винить.

Я оборачиваюсь и вижу высокого рыжеволосого парня, пьяного вдрызг.

— Да? — Майкл смотрит на него.

— Могу ли я потревожить ваш покой этой замечательной ночью? — еле выговаривает он.

— Ночь действительно замечательная, — соглашаюсь я.

Ирландец шатается в ожидании нашего позволения быть потревоженными.

— Что вас интересует? — спрашивает Майкл, которому ситуация доставляет так же, как мне.

— А вы случаем не немцы?

— Нет, я — американец, а эта пьяная рожа — русский.

— Я благодарю вас, господа, за ваш ответ. Могу ли я набраться наглости и продолжить наш разговор?

— Без сомнения, — Майкл копирует его стиль общения.

— А вы не знаете, есть ли в этом великолепном заведении немец?

— К моему глубочайшему сожалению, я не смогу предоставить исчерпывающий ответ на ваш вопрос. Но позвольте мне тоже задать вопрос вам?

— К вашим услугам.

— А для чего вам немцы?

— Вон те джентльмены и я, — он показывает на группу ирландских парней (человек шесть, все пьяные в хлам), стоящих в стороне и с нетерпением наблюдающих за нашим разговором, — выпили немного и хотели бы начистить жопы немецким свиньям.

О, смена стиля! Интересно.

— А почему немецким? — это единственное, что смущает Майкла во всей логической цепочке действий ирландцев.

— Ну как? — недоумевает ирландец. — Мы же против них воевали.

— И правда. Как американский еврей, я не могу не воспользоваться такой ситуацией. Вы не возражаете, если мы к вам присоединимся на вашем квесте? Я знаю место, где они постоянно зависают, — говорит Майкл. — Устроим им новую Нормандию!

Улыбка еле помещается на лице ирландца.

— Русские не высаживались в Нормандии, — говорю я, допивая свое пиво.

— Ты не с нами? — спрашивает меня Майкл.

— С чего это?

— Ну ты вот сейчас сказал.

— Я просто хотел напомнить тебе, насколько ты невежественен.

— Я — американец, мне можно.

— Ну так что? — ирландец не может устоять на месте от предвкушения предстоящих событий.

— По пиву и в путь? — предлагаю я.

Мы идем к толпе ирландцев. Наш новый друг объясняет своим друзьям план. Нас угощают пивом, и мы отправляемся в путь.

Кстати, я считаю важным упомянуть, что я каких бы то ни было ксенофобских чувств ни к немцам, ни к кому-то еще не испытываю. Просто сегодня суббота.

Я не знаю, откуда Майкл знает это место, но тут действительно полно немцев. Даже флаг немецкий висит над барной стойкой. Мы в явном меньшинстве.

Прямо с порога ирландцы заряжают какую-то песню, слова которой я разобрать не могу из-за нескладности пения и нетрезвости исполнителей. Майкл издает какие-то нечленораздельные звуки, пытаясь попасть в ритм исполнителей.

Реакция немцев такая же, как у меня.

Я смотрю вокруг. Публика явно не из тех, что дерется в барах.

Мой взгляд цепляет длинные черные волосы, белую кожу и нежные черты лица.

Девушка сидит у барной стойки и записывает на телефон балаган, частью которого я являюсь.

Я откалываюсь от группы и подхожу к ней.

— Извините, вы говорите на английском? — я обращаюсь к ней.

— Конечно, — она отводит свой телефон в сторону.

— Тут такое дело… Это группа молодых людей настроена достаточно агрессивно и планирует устроить драку. Я бы посоветовал вам уйти отсюда.

— Как здорово!

— То есть?

— Ну как же? Я никогда не видела драку в баре! А вы разве не часть этой группы?

— Косвенно.

— И какова причина, приведшая к решению применить насилие? Я так понимаю, какие-то персональные мотивы не могут быть применены к сложившейся ситуации, — ее спокойствие и рассудительность заставляют меня сделать два вывода — она умная и трезвая.

Краем глаза я вижу, как ирландцы и Майкл шастают по бару, ища достойных оппонентов.

— Ну как вам сказать, алкоголь и старые обиды.

— Обиды?

— Ну, Вторая мировая, — я перевожу взгляд на немецкий флаг.

Она следует за моим взглядом.

— То есть бытовая ксенофобия?

— Я все-таки настаиваю на том, чтоб вы покинули этот бар от греха подальше.

Появляется охрана бара.

— Вы очень заботливы, — она улыбается мне.

— Что происходит? — к нам подходит какой-то напыщенный урод и кладет руку на плечо девушки по-хозяйски, помечая территорию.

— Ирландцы ищут повода подраться с немцами, — она отвечает ему.

— Я имел в виду, что происходит здесь, — он смотрит на меня.

— Этот молодой человек любезно посоветовал нам покинуть бар, пока не завязалась драка.

— Пошел отсюда со своей любезностью! — обращается он ко мне.

Я не могу удержаться и расплываюсь в улыбке.

— Я, честно признаться, никак не могу понять, почему такая милая девушка, как вы, уделяете свое внимание этому пещерному человеку. Единственное, что приходит мне на ум, — это то, что ваше доброе сердце не может не проявить акт гуманизма, — обращаюсь я к ней, игнорируя ее спутника.

Мне в лицо летит кулак. Я слишком пьян, чтоб увернуться. Но моя интоксикация помогает мне не быть «ушатанным», как говорили у меня на районе.

Я наношу ответный удар. Майкл и ирландцы, почувствовав кровь, налетают тоже, втягивая в драку случайных людей и охранников, которые, в принципе, тоже не прочь выпустить немного адреналина.

Я пытаюсь найти взглядом девушку. Она стоит в стороне и снимает на телефон происходящее вокруг нее с огромной улыбкой на лице.

Я расплываюсь в улыбке тоже, что не позволяет заметить мне кулак Майкла, который в пылу драки, отправляет меня в нокаут. Я слышу сирены.

Мы с Майклом сидим в полицейском участке в обезьяннике вместе с ирландцами.

Лед возле моего уха позволяет сбить боль.

— Брат, прости! Я честно не видел, что это был ты. Ты никогда не улыбаешься.

— Да забей ты! Подумаешь!

— Вы, парни, — молодцы. Хорошо деретесь, — один из ирландцев обращается к нам, выдавливая слова между своих распухших губ.

Я показываю ему большой палец.

Полицейский подходит и отпирает дверь:

— На выход.

Мы дружно и молчаливо выходим из камеры.

Уже рассвет. На улице свежо и прохладно.

Я вижу ту самую девушку, сидящую на скамейке и курящую сигарету. Она видит меня и машет мне рукой.

— Я что-то пропустил? — Майкл тычет мне в спину.

— Иди проспись, — я отшиваю его.

— У тебя презервативы есть?

— Иди, говорю.

Он хлопает меня по плечу и машет девушке.

— Будь осторожна, он — русский.

Она смеется.

— Пошел вон!

Он уходит.

— Какая неожиданная встреча, — я подхожу к ней. — Можно я присяду рядом с тобой?

— Да.

Я подхожу к кустам за скамейкой и осматриваю их.

— Что ты делаешь?

— Проверяю, прячется ли твой парень там. А то мало ли, он ждет, чтоб напасть на меня.

— Не волнуйся, он давно спит уже.

— А ты что тут делаешь? Неужели меня ждешь? Добро побеждает!

Она смеется и достает пачку сигарет и предлагает мне.

— Спасибо, я не курю.

— ЗОЖ?

— Да. У меня очень строгая диета: виски на завтрак, виски на обед, виски на ужин.

— С такой диетой курение не сильно тебе навредит.

— Мне уже надежды нет. Но после моей смерти все, кроме моей печени (и теперь еще уха), может пойти на донорские органы.

— Какой ты заботливый.

— Да я прямо душка.

— Карла.

— Дима.

— Я, собственно, зачем сюда пришла… Я запечатлела момент, когда тебя отправили в нокаут, и думала, ты захочешь копию. Кстати, если я не ошибаюсь, это был тот парень, что покинул полицейский участок с тобой.

— Да. Вот такие у меня друзья.

— Тебе нужно менять друзей.

— Я принимаю заявки. Можешь записаться.

Она смеется.

— Ты не подумай, я смеюсь не потому, что твои шутки смешные, а потому, что они такие же глупые, как выражение твоего лица, когда ты пропустил удар.

— Покажи!

Она включает видео. И действительно, я улыбаюсь, как последний идиот, смотря на Карлу.

— Какой у тебя номер телефона? Я пошлю тебе ссылку, когда загружу видео.

Я даю ей свой номер телефона.

— Ну все, я пошла.

— Куда? Зачем?

— К себе. Надо разбудить Маркуса. У нас самолет через четыре часа.

— Маркус — это…

— Да.

— А самолет куда?

— Во Франкфурт.

— А у тебя место в багаже есть? Возьми меня с собой.

— Я надеюсь, твоя работа не связана с тем, чтоб быть смешным.

— К моему сожалению и радости окружающих, нет.

Она встает и обнимает меня.

— Было приятно с тобой познакомиться.

— Мне тоже. Если будешь в Праге, пиши!

— Хорошо.

Я внаглую целую ее в губы. Она меня не отталкивает.

— Говоришь, у тебя еще четыре часа до вылета есть?

— Хорошая попытка!

Она подмигивает мне и уходит.

Я заказываю «Убер» и еду домой в свою просторную, но пустынную квартиру.