Гудвин, великий и ужасный

Сергей Саканский, 2008

В этой книге собраны авемедийные произведения исключительно из литературного ряда. Это и история о скромном цирковом служащем Гудвине, который в течение нескольких лет был безраздельным диктатором Изумрудного города, и очередное блестящее расследование Шерлока Холмса, в ходе которого он демонстрирует искусство дедукции своим молодым коллегам, а также встреча через тридцать лет Малыша и Карлсона, значительно потрепанных жизнью, как и сама крыша, где происходит это историческое событие. Все события и персонажи серии вымышлены и любые совпадения с реальностью случайны.

Тайна рыжей цветочницы

Хорошее стекло в трактире епископа на чертовом стуле — двадцать один градус и тринадцать минут северо-северо-восток главный сук седьмая ветвь восточная сторона — стреляй из левого глаза мертвой головы — прямая от дерева через выстрел на пятьдесят футов.

Эдгар По, «Золотой жук»

— Итак, дорогой друг, наступает традиционный момент, характерный для окончания любого моего расследования. Я закуриваю свою любимую вересковую трубку и рассказываю вам все с самого начала. Удобно ли вы устроились, Ватсон? Не замерзли?

— Отнюдь, — сказал доктор Ватсон простуженным голосом. — Я весьма внимательно вас слушаю.

Два старика сидели в креслах у камина, укрытые одинаковыми клетчатыми пледами. Хрипло потрескивали ольховые поленья, тихо пощелкивала трубка Холмса, дождь в качестве аккомпанемента барабанил о стекло.

— Любое преступление, — проговорил Холмс, глубоко затянувшись, — подобно симптому болезни. Анализ симптомов позволяет произвести диагностику в целом, как вам хорошо известно из вашей недолгой врачебной практики. Изучая историю криминалистики, можно сделать вывод, что человеческое общество давно и неизлечимо больно. Прогресс — есть одна из многочисленных иллюзий самообмана. Ведь даже тяжело больной человек может с каждым годом все лучше одеваться, покупать дорогие вещи и так далее. Мне приходилось бывать на раскопках в Малой Азии. Общий вид культурного слоя толщиной в шестьдесят футов производит удручающее впечатление. Культурный слой — это, грубо говоря, огромная мусорная яма времени. На самом ее дне, в троянских отложениях покоятся черепки удивительных расписных сосудов, каждый из которых был настоящим произведением искусства. Наверху же — современные банки и склянки. У этой стены трудно рассуждать о прогрессе человечества. Ничем иным, как постоянным падением, нельзя объяснить и другие хорошо известные вещи, например, извечный конфликт между отцами и детьми. То же касается и моего поприща — криминалистики. Давайте рассмотрим шаг за шагом наше последнее расследование. Помните, как все началось?

— Разумеется, — сказал Ватсон. — Ваши удивительные способности всегда восхищали меня.

— Ах, оставьте свои комплименты! Месяц назад, когда все это началось, я был в таком же тупике, что и Скотланд-Ярд. Девятнадцать убийств на улицах Лондона, совершенных всего за двое суток, причем, средь бела дня! Одним и тем же способом — удар в затылок тупым тяжелым предметом. Никаких признаков ограбления. Никаких следов убийцы. Тут есть над чем поломать голову, извините за грубый каламбур…

Холмс закусил чубук своей трубки, с намерением глубоко затянуться, но трубка погасла. Он взял с мраморного столика коробок спичек, тряхнул им в воздухе и с досадой зашвырнул в камин.

— Миссис Хадсон! — позвал он. — Не будете ли вы столь любезны, чтобы принести мне спички?

— О да! — сказал Ватсон. — Я никогда бы не придумал ничего подобного.

Холмс внимательно посмотрел на него.

— Да уж чего тут думать… Эти семечки не только скворчат в моей любимой вересковой трубке, но и постоянно тушат ее.

Вошла экономка, тряся на серебряном подносике коробок спичек. Холмс сухо поблагодарил ее и легонько шлепнул по заду.

— Ну и шуточки у вас, мистер Холмс! — сказала она, похлопывая подносиком о бедро.

Она прошла в соседнюю комнату и присела на край стула. В крошечной гостиной, характерной для этого небогатого дома на Бейкер-стрит, уютно сидел молодой человек, невысокий и плотный. Он грыз миндальное печенье и пристально смотрел в дверной проем, где был хорошо виден камин и по обеим его сторонам — два старика в креслах.

— Почему мистер Холмс называет вас «миссис Хадсон»? — спросил он.

— Так звали прежнюю экономку, которая умерла несколько лет назад. Он хочет, чтобы все было по-старому, особенно, если курит свою трубку.

— Кое-что странное сразу бросилось мне в глаза, — продолжал Холмс, и голос его был хорошо слышен в гостиной. — Я имею в виду способ убийства, этот удар… Во всех случаях, удар был, во-первых, один, во-вторых, нанесен сзади, в-третьих — что самое непостижимое — удар был настолько чудовищный, что убийцей мог быть только человек огромной физической силы, человек, которых в Лондоне можно по пальцам пересчитать. С этого конца и начал свое расследование инспектор Лестрейд.

Были проверены все находящиеся в городе силачи: цирковые борцы, угольщики, метальщики ядер и тому подобное. Констебли задерживали всех прохожих подозрительно крупного телосложения. Однако, эти усилия не дали никаких результатов.

Второй путь — поиск связей между жертвами. Поскольку мотив преступления неясен, можно было подумать, что жертвы либо замешены в какой-то тайной организации, либо явились свидетелями некоего вопиющего криминального события.

Скотланд-Ярд тщательно проследил биографии всех девятнадцати жертв, прямо-таки с их рождения на свет. Среди них был один мелкий банкир, два студента, католический священник, два молодых офицера, четверо слуг, четыре служанки, трое рассыльных, один телеграфист и один портье. Что-то странное сразу бросается в глаза в этом списке, не правда ли, Ватсон?

— О да! — прохрипел доктор. — Удивительно!

— То-то и оно. Правда, вряд ли вы сможете сказать, что именно. То же и наша прославленная полиция. Все эти люди, кроме двоих, не были даже знакомы между собой. Я имею в виду офицеров, которые служили в одном полку и ухаживали за одной и той же дамой. Полиция сразу уцепилась за этот ложный след и ухлопала два дня. А я скажу другое: эти люди и не должны были знать друг друга. Лестрейд просмотрел главное. Большинство жертв из списка были ничем иным, как служащими, именно — курьерами. А курьеры, дорогой друг, часто что-то носят с собой… Миссис Хадсон! Лапушка… Будьте добры, приготовьте мне пожалуйста еще одну трубку. Только прошу вас, пробейте хорошенько, а то спасу нет от этих семечек.

Держась на почтительном расстоянии от старика, экономка приняла из его рук длинную трубку, протянутую мундштуком вперед, и вернулась в гостиную. Она отделила чубук от мундштука, устроила его в специальном зажиме и принялась готовить курительную смесь. Сняв с деревянного крючка крупное сито, бросила в него пучок сухой травы. Словно Гингема в ее юные годы, она принялась растирать траву круговыми пассами. Гость с интересом наблюдал за ее работой.

— Простите, мисс Марпл, — деликатным голосом проговорил он, — разве то, что вы делаете, не противозаконно?

— Почему это вас так интересует, мистер? Вы что — служите в полиции?

— Никоим образом, леди. Но я учусь на юриста. Если бы вы совершили на моих глазах, скажем, убийство, то в каком бы положении оказался я? В положении соучастника. Следовательно, если с помощью наркотиков вы совершаете медленное убийство этого господина, то…

— Допустим, в его положении убийством было бы не давать ему наркотиков. Мистер Холмс употреблял кокаин в течение десяти лет. Ему удалось сойти с этого зелья путем перехода на опиум, с которого, в свою очередь, мистер Холмс слезает с помощью марихуаны.

— А что будет потом?

— Вероятно, виски.

— А дальше?

— Дальше ничего не будет, сэр.

Номер «Таймс», развернутый на столе, стал быстро покрываться слоем зеленого порошка.

— Это марихуана? — спросил гость.

— Нет, лопух.

— Вы хотите сказать, что обманываете своего хозяина, вместо губительного зелья подсовывая ему безобидную траву? О, теперь я начинаю вас понимать!

— Ничего вы не начинаете. Я произнесла не — нет, лопух — с многоточием, а — нет, лопух — с точкой. Слово относилось к вашей персоне. Потому что вы не следите за беседой и задаете глупые вопросы. О, мой шеф любит сложные коктейли! Я добавляю несколько листьев яга, щепотку молотого кофе и немного птичьего гуано с Багамских островов.

— Что ж! Это любопытно… Но ради всего святого, мисс Марпл! Я пришел сюда, чтобы встретиться с величайшим детективом в истории человечества, и что же в итоге? Лично к нему вы меня не допускаете, и все, что я вижу — почти неподвижный старик, который наркотически бредит перед этой еще более неподвижной куклой Ватсоном.

— Должна вам сказать, что вы недалеки от истины, когда употребляете слово кукла, сэр. Мистер Холмс разменял восьмой десяток и давно оставил следственную практику. Он сейчас пишет книги по криминалистике: детективные рассказы, воспоминания… Он сочинил серию рассказов, опубликовав их под нарочито смешным, вымышленным именем. Этот писатель — одна из многочисленных мистификаций мистера Холмса, причем, мистификация двойная: рассказы-то написаны якобы от лица доктора Ватсона… Впрочем, мистер Холмс не пишет, а наговаривает. Вы как раз и присутствуете при таком сеансе звукозаписи.

— Почему же я не вижу фонографа?

— Фонограф спрятан. По замыслу мистера Холмса, даже он сам не должен его видеть. Он хочет забыть о том, что ведется запись. Я ее расшифровываю и даю ему для редактирования. Иногда мистер Холмс думает, что все это пишу я сама.

— И где же спрятан фонограф?

— А вы догадайтесь.

Мисс Марпл собрала набитую трубку и, удалившись в кабинет, вручила ее Холмсу, который до сих пор пребывал в задумчивости, может быть, даже спал, но, закурив, сразу же и заговорил:

— Итак, Ватсон, два дня — суббота и воскресенье. В понедельник все стихло. У полиции создалось впечатление, что убийца затаился, поскольку улицы стали усиленно охраняться. Но не прошло и недели, как все повторилось. Снова два дня — суббота и воскресенье. На сей раз — двадцать четыре трупа! И теперь полиция, похоже, напала на след. Сличая показания людей, оказавшихся поблизости, Лестрейд заметил, что в целых трех случаях упоминается одна и та же особа, а именно: девушка цветочница, которую свидетели видели неподалеку от мест преступлений. Знаете, такие юные соблазнительные девушки на грузовых велосипедах, с огромной корзиной цветов?

— О да! — воскликнул Ватсон. — Это просто нечто эксклюзивное.

— Эксклюзивное? Что-то не припомню подобного слова. Впрочем, не важно… Девушку нашли, задержали и подвергли допросу. Было ясно, что она каким-то образом связана с преступлениями. Кстати, она работала именно по субботам и воскресеньям, когда цветы пользуются особым спросом… Сама она, тщедушное слабое создание, разумеется, не способна нанести удар такой чудовищной силы. Может быть, некто сильный и ловкий ходит по Лондону, засунув руки в карманы, а девушка просто возит орудие убийства, пряча его среди цветов? Пусть так, но каков мотив? Ведь новые жертвы также не были ограблены, и по-прежнему на мостовой не осталось никаких следов, кроме отпечатков шин велосипеда. Во всяком случае, девушку отпустили за недостатком улик. Версия маньяка отпадает: у маньяка не может быть сообщника. Разве реальна такая девушка-цветочница, вполне вменяемая, которая возит по городу оружие маньяка? Не правда ли, доктор?

— О да! — воскликнул Ватсон. — Это просто нечто эксклюзивное.

— Что вы сказали? — нахмурился Холмс.

— О да! — повторил доктор. — Это просто нечто эксклюзивное.

— Мисс Марпл! — крикнул Холмс в дверной проем. — Вернее, как вас там? Миссис Хадсон! Что случилось с нашим дорогим другом Ватсоном? Кажется, его необходимо срочно прооперировать.

Экономка взяла со стола большой разделочный нож, назначение которого до сих пор было не ясно гостю, и подошла к Ватсону. Вставив нож в грудь доктора, она поддела в нем какой-то орган, и в Ватсоне открылась крышка. Мисс Марпл склонилась над овальным отверстием и что-то покрутила внутри.

Доктор Ватсон поднял и отпустил обе руки и скрипучим голосом проговорил:

— Потрясающе! Умопомрачительная логика.

— Теперь вы все знаете, — сказала экономка, вернувшись в гостиную. — Доктор Ватсон, действительно — всего лишь механическая кукла. Трудно представить, что оба собутыльника могли дожить до столь преклонных лет.

— Но зачем?

— Вы не догадываетесь? Мистеру Холмсу необходим образ слушателя. Он так привык к этому завершающему этапу своего расследования, что первое время после смерти Ватсона у него вообще ничего не получалось. Вот и возникла идея сделать примитивного робота.

— Робота? Я не понимаю этого слова.

— Это слово придумал сам мистер Холмс. Оно обозначает… Ну, именно то, что вы видите. Мы заказали его у мадам Тиссэ. Внутренности исполнила фирма Эдисон и Ко. Все это стоило 650 фунтов. Нехитрый механизм подымает и опускает руки. Внутри находятся два фонографа, пишущий и воспроизводящий. Только и всего.

— Но каким образом? Почему Ватсон вставляет реплики вовремя?

— О, пустяки… Как вы хорошо знаете, в английском языке вопросительная интонация сопровождается повышением голоса… Впрочем, нет, вы не хорошо об этом знаете, судя по вашему акценту.

— Все в порядке, мадемуазель. Я уже понял. При повышении голоса мембрана колеблется с большей амплитудой. Длинное плечо рычага отклоняется, замыкает контакт, и…

— Кстати, ваш акцент… Вы явно с континента, но я бы не сказала, что вы француз.

— Я бельгиец, мэм. Изучаю право в Оксфорде. Хочу стать адвокатом. Но теперь… Я имею в виду сегодняшний вечер. У меня возникают сомнения по поводу моей будущей специальности.

— Вот как?

— Я бы хотел стать частным детективом, как мосье Холмс. В принципе, это весьма просто: достаточно лишь найти себе внимательного слушателя.

— Что ж, когда мистер Холмс… Вы сами понимаете… Когда-нибудь я смогу продать вам куклу доктора Ватсона, а цена вам известна…

— Прошу прощения, мисс Марпл, но ведь сам Холмс тоже знает, что перед ним кукла! Так как же он…

— Это сложный вопрос. С одной стороны, он же и наговорил на фонограф ее реплики, принимал участие в ее создании, с другой, когда он впадает в наркотический транс… Как вы думаете? Отдает ли он себе отчет в чем бы то ни было вообще?

Конец ознакомительного фрагмента.