Проект Земной разум

Сергей Салтыков, 2015

Кто и с какой целью дает человеку Разум? Можно ли прожить только Умом? В чем ценность исправленных ошибок и бескорыстной помощи? Есть ли смысл в борьбе со злом? Есть ли пределы разумной жизни? На эти и многие другие вопросы автор не только дает убедительные ответы, но и предлагает читателю сформулировать собственные.

Племянник

Уже третий час я безвыходно сижу в скромном, но уютном номере лондонского отеля и терпеливо жду своего племянника. Он здесь по программе обмена студентов-старшекурсников в одном из университетов совершенствует свои знания по биологии. Каждый раз, приезжая по делам в британскую столицу, я заранее звоню ему, и мы договариваемся о встрече. Обычно мы проводим время в неторопливых беседах за чаем, изредка посещаем концерты классической музыки или выставки современного искусства. Мне нравится общаться с ним. Несмотря на свою молодость, Михаил имеет обширные, системные знания во всех отраслях естественных наук, глубоко и тонко разбирается в психологии и истории, но главным его увлечением, конечно же, является биология. Я давно заметил, что все наши разговоры о животном мире как-то незаметно переходят на человеческое общество, поэтому неоднократно подшучивал над ним, намекая на ошибку в объекте изучения. Смущаясь, племянник очень серьезным тоном объяснял мне, что у познания есть свой порядок и последовательность — без изучения животного мира невозможно понять человека. Последние четыре года, наблюдая его стремительный личностный рост, я искренне радовался его успехам и благодарил судьбу за явную благосклонность к нему. При этом в глубине души постоянно испытывал страх и тревогу, боясь, что эта хрупкая идиллия может разрушиться в любую минуту. Как тогда, 10 лет назад с содроганием и болью вспоминаю эти кошмарные годы. Отец Михаила, мой младший брат Александр, был известным в городе оперативником, грозой бандитов, рэкетиров, наркосбытчиков и прочей швали, отравлявшей нашу жизнь. Он свято верил в возможность справиться с преступностью и отдавал службе всего себя без остатка. И, справедливо говоря, у него это получалось. Для руководства и подчиненных он был непререкаемым авторитетом, а преступники и потерпевшие считали его лучшим из лучших, боялись и уважали одновременно. Сам Александр скромно называл себя человеком на своем месте, службу считал своим гражданским и профессиональным долгом. Без пафоса и иллюзий. Правда, в последнее время все чаще сетовал по поводу несовершенства правоохранительной системы и общества в целом.

Служба естественным образом определяла и взаимоотношения в семье. Все больше и больше сказывались хроническое безденежье и постоянное отсутствие дома. Вечно недовольная жена Галина использовала редкие минуты нахождения брата в кругу семьи уныло-однообразно. Она безжалостно, не обращая внимания на присутствие сына, доставала мужа едкими упреками и издевками. Смысл их сводился к одному — как ей не повезло в жизни с таким тюфяком и болваном. «Все твои начальники и подчиненные делают деньги, живут в шикарных домах, ездят на дорогих машинах. Посмотри на их жен и детей — они ни в чем не знают отказа, живут в свое удовольствие. А ты, дурак, один работаешь за них всех, причем почти задаром. Ты обыкновенный неудачник», — тянула она свою бесконечную волынку, пока муж собирался на работу, а сын — в школу. Я понимал, с каким настроением, почти ежедневно уходил на службу мой брат. В тот злополучный день Миша, как обычно, вернулся из школы в начале второго дня. Обнаружив, что входная дверь не заперта на ключ, обрадовался приезду отца на обед и возможности пообщаться в отсутствие матери. Такое в последние месяцы случалось все реже и реже. Заходя в квартиру, привычно крикнул в сторону кухни: «Па! Это я! Мы уже отучились!» Удивившись тишине и, не обнаружив отца на кухне, племянник вошел в зал. Отец неподвижно сидел на диване, почему-то в верхней одежде, без шапки, опустив голову на грудь. Робкая и неуверенная мысль о том, что отец просто задремал, улетела сразу же, как только он увидел лежащий на полу пистолет. Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, представляя себе, что в эти секунды ощущал 14-летний подросток.

Когда я добрался на место, в квартире брата невозможно было протолкнуться — съехался весь генералитет, прокуратура, в зале работали судмедэксперты и криминалисты. Все были в каком-то ступоре. Галину и Михаила приводили в чувство врачи «Скорой помощи». Я чуть ли не за грудки хватал знакомых и незнакомых мне начальников, требовал пропустить меня к брату и объяснить, что произошло. Те, кто знал меня, пытались успокоить, растерянно и несвязно отвечали, что разбираются, выводы делать пока рано. По обрывкам указаний прокурора понял, что не исключаются все версии — от самоубийства и несчастного случая до хладнокровного заказного убийства в связи со служебной деятельностью.

Три кошмарных дня до похорон прошли как в тумане. Я разрывался между Галиной, Михаилом и родителями, с одной стороны, друзьями и сослуживцами брата — с другой. Несмотря на небывалый резонанс, конкретной информации по делу не было. Все больше молчали, плакали или ругались, искренне сочувствовали, но по существу дела прояснить ничего не могли. Не потому что не хотели или что-то скрывали. Ситуация оказалась неоднозначной и практически недоказуемой. Если умышленное убийство исключили довольно быстро, то провести объективную грань между самоубийством и несчастным случаем оказалось почти неразрешимой задачей. В качестве мотива, кроме утреннего конфликта с женой, добавился конкретный разговор на повышенных тонах с непосредственным начальником. Этот разговор слышали несколько сотрудников. Все они были на стороне брата и вполне обоснованно допускали, что хамство и грубость ненавистного чинуши и стала той последней каплей, повлекшей такие трагические последствия. Те же, кто близко знал семью брата, его взаимоотношения с женой, считали главной виновницей происшедшего именно ее. Сама Галина упорно молчала, безучастно выслушивала соболезнования и утешения, подолгу плакала.

Мишу отвезли к бабушке, я старался как можно больше находиться рядом с ним, любыми способами отвлекая его от мыслей о происшедшем. Он тоже замкнулся и крайне неохотно и вяло реагировал на окружающих. Из разговоров с матерью я узнал, что он тоже винит в случившемся именно Галину.

Не знаю, чьи доводы оказались решающими. То ли эксперты доказали, что одиночный выстрел с близкого расстояния в сердце и мгновенная смерть брата — все же нелепая, трагическая случайность. То ли высокое начальство, оберегая честь мундира и боясь общественного резонанса, приняло свое волевое решение. То ли коллеги-опера убедили всех, утверждая, что Александр часто оставлял патрон в патроннике пистолета даже вне боевых операций, а для семьи погибшего пенсия по утрате кормильца важнее бравых докладов и чиновничьих амбиций. В итоге официальное заключение по результатам служебной проверки гласило, что Александр погиб при исполнении служебных обязанностей в результате неосторожного обращения с табельным оружием.

Я до сих пор не знаю, кто из нас стал основным потерпевшим в результате этой трагедии. Мать наша умерла вскоре после похорон сына — не выдержало больное сердце. Галина, даже признавая, что руководство УВД, друзья и коллеги мужа, сделав в этой ситуации для семьи все возможное и невозможное, понимала, что именно ее все они считают главной виновницей происшедшего и от этого клейма ей не избавиться до конца своих дней. Не изменил свое мнение и Михаил. Он всегда считал отца сильным и волевым человеком, способным преодолевать любые личные и служебные трудности. Ум подростка не в состоянии был понять, почему человек, успешно справляющийся с десятками сильных мужчин, как подчиненных, так и бандитов, безоговорочно пасовал перед слабой истеричной женщиной — собственной женой и его матерью. Недоумевал, почему отец действительно чувствовал себя виновным перед семьей и терпеливо переносил ее упреки и нападки. Может, он любил отца больше, чем мать, может, сыграли свою роль романтическое восприятие и юношеский максимализм, но в семейных конфликтах он всегда открыто и однозначно поддерживал именно Александра. Он считал, что мать, уступая отцу по всем человеческим качествам, злилась и комплексовала по этому поводу. Ее эгоизм и стремление главенствовать в семье угнетали отца. Он постоянно находился в состоянии нервного перенапряжения и мучительного поиска выхода из усугубляющейся семейной дисгармонии. Пребывая в таком состоянии, он многие действия совершал автоматически, находясь мыслями где-то далеко. Михаил предполагал, что и в момент рокового выстрела он мысленно продолжал неприятный утренний диалог с женой, бессознательно допустив какое-то неосторожное обращение с оружием.

Некоторое время племянник искренне пытался сохранить отношения с матерью, насколько возможно, восполнить и заместить в доме погибшего отца. Он окружил убитую горем мать не свойственной своему возрасту заботой и вниманием. Без всяких просьб и указаний занимался уборкой квартиры, ходил в магазин за продуктами, звонил врачам и родственникам, когда ей было особенно плохо. Продолжал посещать школу и старался ничем не огорчать. Это продолжалось недолго. После похорон бабушки, которую он тоже очень любил и уважал, а Галина даже не посчитала нужным провести в последний путь, отношения между ними стали резко ухудшаться. Подростка будто бы подменили. Михаил начал пропускать занятия в школе, возвращаться домой поздно ночью, иногда с запахом спиртного. Властные попытки Галины повлиять на сына привычным способом — запретами, упреками и истеричными мольбами, — естественно, не только не исправили, но и существенно усугубили ситуацию. Он стал вести себя грубо и агрессивно не только с ней, но и со всеми другими родными и близкими. После очередного скандала с матерью Михаил на несколько дней пропадал из дома. Галина днем и ночью буквально обрывала мой телефон. Я бросал все свои дела, часами мотался по городу и его окрестностям в поисках непутевого племяша. Нужно отдать должное друзьям и коллегам брата. Ни разу они не отказали мне в помощи. Я для них буквально стал «штатным» внештатным сотрудником. Ночами напролет мы вместе чистили сначала подвалы и подворотни, где тусовались подростки, потом — притоны и забегаловки, где пропадала молодежь постарше.

Пересажали многих, кого считали источниками дурного влияния на племянника, другим просто по-мужски били морды и доходчиво объясняли неприятные последствия их «дружбы» с сыном авторитетного мента. Сначала это помогало. Хулиганское окружение Михаила воспринимало и использовало его как индульгенцию, защиту и «отмазку» от серьезных криминальных последствий, не скрывало своей заинтересованности в показной дружбе. Потом ситуация изменилась. Михаила несколько раз жестоко избивали, упорно пытаясь привязать к себе соучастием в серьезных, тяжких преступлениях.

Моего авторитета и влияния явно не хватало, чтоб изменить ход событий, а Галина к этому времени уже полностью самоустранилась от попыток уберечь сына от неминуемой беды. Ее слезы и истерики давно сменили тональность, она все меньше переживала за сына и все больше жалела себя. Коллеги брата по общественной ветеранской линии включили ее и Михаила в специальную программу помощи и поддержки семей погибших сотрудников. Регулярно оказывали материальную помощь и поддержку, познакомили с другими вдовами, постоянно приглашали на свои торжества и неслужебные мероприятия. Несколько раз организовывали бесплатный отдых за границей.

Михаилу предлагали пойти по стопам отца. При этом гарантировали реальную помощь при поступлении в профильный вуз и всяческую поддержку в начале служебной карьеры. Но после того как многие вдовы на себе ощутили тяжесть характера Галины, а Михаил начал стремительно катиться в криминальную пропасть, и эти контакты сошли на нет. Галина попросту перестала отвечать на мои звонки, а Михаила дома искать уже было бессмысленно. Образно можно сказать, что и среднюю школу вместо него оканчивали я и друзья отца. Только после длительных и упорных переговоров с чиновниками от образования нам вместо «волчьего билета» выдали нормальный аттестат о среднем образовании.

Ситуацию спасла армия. Может, племянник к этому времени увяз в криминале намного глубже, чем я предполагал, и реально опасался ареста. Может, еще кто-то кроме меня повлиял на него и он критично оценил свою жизнь. Может, просто от безысходности решил сыграть с ней в русскую рулетку. Не знаю. Но он неожиданно легко не только согласился пойти служить в армию с первым же призывом сверстников, но и очень настойчиво просил помочь направить его в зону боевых действий на Кавказе. Я отговаривать не стал, понимая, что это его последний шанс стать нормальным мужчиной. Потом я стал получать от Михаила письма и однажды явно почувствовал, что с ним произошла разительная перемена. Мне показалось, что за несколько месяцев он повзрослел на много лет. Не только в своих суждениях наверстал «бесцельно прожитые годы», но и понял или пережил что-то такое, что коренным образом перевернуло его внутренний мир и предопределило жизнь на долгие годы вперед.

После увольнения в запас, имея за плечами необходимый боевой и жизненный опыт, а в теле — несколько так и не удаленных после множества ранений осколков, Михаил, несмотря на наши советы, наотрез отказался продолжить службу в армии или правоохранительной системе. Свои многочисленные боевые награды как-то стеснительно оставил на хранение мне. Даже в самые подходящие минуты наших откровенных бесед, даже находясь в состоянии серьезного подпития, он ни разу не поддался на уговоры и не рассказал мне о конкретных подробностях своей боевой службы, о геройских подвигах, за которые получил столько орденов и медалей. А на мой вопрос, убивал ли он людей, он посмотрел на меня таким тяжелым и одновременно умоляющим взглядом, что я пообещал ему и себе больше никогда не спрашивать об этом. У матери за три дня нахождения в родном городе он пробыл всего два часа. О чем говорили, ни он, ни она никогда не вспоминали. Когда я поинтересовался, общается ли он со своими бывшими друзьями, он грустно ответил, что большинству его настоящих друзей не посчастливилось вернуться из тех мест, где был он. Потом сообщил, что уезжает в Питер учиться в университете. К моему глубокому удивлению, Михаил выбрал биологию.

Сегодня в разговоре по телефону он сообщил мне, что после занятий идет на какую-то эксклюзивную лекцию по технологиям будущего, поэтому приедет ко мне ближе к вечеру, чуть позже, чем планировали ранее. При этом посетовал, что, получая от руководителя курса именной пригласительный билет, поинтересовался, можно ли взять с собой на эту лекцию товарища (имея в виду меня). Ответ его не только озадачил, но и явно расстроил, о чем он сообщил мне извиняющимся голосом. Михаилу категорично заявили, что слушателей приглашают индивидуально, никого приводить с собой не разрешается и вообще из всего курса просили прислать одного его.

Оговоренное нами время давно прошло, а племянника все не было. Мало того, его телефон постоянно находился вне зоны доступа. После очередной неудачной попытки, зная обязательность Михаила, я начал беспокоиться и подумывать о целесообразности поездки в университет для его поиска. Как только я собрался вызвать такси, дверь в номер шумно и без стука распахнулась, и я увидел на пороге племянника.

Одного взгляда на его лицо оказалось достаточно, чтоб понять, что мои переживания не были беспочвенными, и с ним случилось что-то ужасное. Округлившимися глазами глядя на меня в упор, он явно продолжал видеть что-то другое, только что пережитое. Дрожащей рукой протягивая мне свой новый смартфон, он вместо приветствия повторял одну и ту же фразу: «Так не бывает!!!»

Только несколько минут спустя после того, как я почти силой усадил его в кресло и заставил выпить бокал крепкого вина (водки в номере, к сожалению, не оказалось), он начал приходить в себя. Я с нетерпением ждал рассказа, но вместо этого племянник жестом указал мне на свой смартфон и попросил включить воспроизведение последней видеозаписи. У меня промелькнула мысль, что Михаил стал случайным свидетелем какого-нибудь уличного происшествия или заснял какой-то редкий и необычный природный феномен, НЛО в конце концов. Я сел за рабочий стол, заваленный разбросанными страницами моего доклада на завтрашней конференции, и включил аппарат на воспроизведение видеозаписи.