Метро 2033: Холодное пламя жизни (сборник)

Сергей Семенов, 2018

«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж – полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду! Какая она, жизнь людей в 2033 году? В разных городах и странах люди ведут непрекращающуюся войну на выживание. Они ищут способ существовать в мире, который взбунтовался против них. Они ищут возможность остаться людьми в суровых страшных условиях, где слова «любовь», «культура», «сочувствие» почти потеряли смысл. Что чувствуют эти люди? Пламя их жизни угасает, становится холодным и блеклым. Все, что им остается – бороться, верить и ждать.

Шимун Врочек

Байки Убера

2032 год. Санкт-Петербург

1. «Комната точного времени»

На заброшенной станции Черная Речка встретились три каравана. Бывает и такое. У каждого каравана своя задача — пройти к одой ему известной и назначенной цели. У каждого свой груз — делиться подробностями караванщики не стали, хотя каждый примерно представлял, что везет другой, куда и кому. Диггеры вообще многое знают.

Караванщики поставили карбидки, стали готовить еду. Совместный ужин перед выходом в питерскую ночь — ледяную радиоактивную ночь, когда каменные львы пристально смотрят на тебя со своих пьедесталов гранитными глазами. Когда чудовища, чувствуя ток крови в твоих жилах, бродят в этой ночи, среди пустых заброшенных зданий, над высохшими каналами, забитыми ржавыми кораблями. Когда великий город в центре мертвой холодной земли ждет, что ты пройдешь по его улицам…

Быть диггером — или сталкером, как говорят на юге Питера, — право дорогое, почетное, не всякому дано. И очень опасное.

Но все это будет потом. А пока диггеры готовили еду, делились продуктами, водой, новостями, болтали и смеялись. Редко такое бывает.

Наташка с отцом, оставив помощника Святослава раскладывать тюки, сказали «День добрый всем» и прошли к огню. Вкусные запахи кулеша нес сырой холодный воздух. Он слегка отогрелся на огнях карбидок, но все равно оставался неприветливым и жестким. От стен заброшенной станции в спину ощутимо тянуло могильным холодом. Наташка поежилась.

Слышался чей-то веселый хрипловатый голос. Высокий лысый диггер с татуировкой на плече — серп и молот в лавровом венке — что-то рассказывал. Его слушали. Болтун прирожденный, решила Наташка. Болтунов она недолюбливала. Рядом с высоким сидел другой — пожилой, с коротким седым ежиком волос. Седой молчал. Высокий говорил.

— Вот часы у тебя есть? — обратился он к диггеру из другой команды.

— А как же! — ответил тот. — Без часов в нашем деле никуда. Самые лучшие!

Наташка разглядела, что это «командирские», армейские часы, выдававшиеся когда-то офицерам. Хорошие, но требуют постоянного подзавода.

— Видишь?

— А как ты узнаешь, какое время выставлять? — с подковыркой спросил высокий диггер.

— Ну как… — неуверенно ответил тот. — По солнцу…

— А ты часто бываешь на солнце? — удивился высокий. Вокруг засмеялись.

Диггеры не рисковали выходить на поверхность днем. Глаза, привычные к темноте, плохо переносили солнечный свет. Так что нужно вылезти вечером, когда стемнеет, а за ночь добраться до места. И все равно, все на поверхности казалось ярким, беспощадным для глаз, — вытравленным светом луны. Особенно трудно диггерам приходилось, когда в Питере наступали знаменитые «белые ночи».

— А что… откуда? — диггер замолчал.

— Ты понимаешь, когда случилась Катастрофа, время исчезло. Кто-то говорит, что так человечество наказал Бог — за то, что мы уничтожили Землю. Я бы даже поверил в это… но я, на свою беду, атеист, — Убер усмехнулся. — В общем, часов не стало. Некоторые сломались, особенно те, что с электроникой, их уничтожил электромагнитный импульс от ядерных взрывов, остальные просто выработали ресурс. Остались только механические — но даже они, если их вовремя не завести, останавливаются. Через несколько лет выжившие обнаружили, что жить без часов совершенно невозможно, потому что временной разнобой не давал привести жизнь в метро в какое-то русло. И тогда кровавый Саддам приказал собрать уцелевшие часы, все возможные, для создания комнаты точного времени. И люди это сделали.

На самом деле, до Катастрофы существовали часы абсолютного времени. В одной шахте, очень-очень глубокой, они, возможно, до сих пор тикают, — высокий покачал головой и усмехнулся. — Только нам добраться до них нет никакой возможности. И на самом деле это не часы, как мы к ним привыкли, — никаких стрелок там нет, там что-то свое. К сожалению, уже не помню. Что-то там с атомами или молекулами… Какие-то измерения.

В общем, решили в метро сделать так: собрать часы и установить некий общий стандарт, точку отсчета. Так и пошло. Даже когда после смерти Саддама питерское метро развалилось на враждующие части-государства-станции, часовой стандарт остался общим. Даже веганцы его придерживаются.

Высокий оглядел всех, собравшихся у огня. Теплый запах тушенки и перловки полз по подземелью.

— Скажем, что у нас сегодня? Пятнадцатое октября? Вот и у веганцев тоже — пятнадцатое. А сколько сейчас времени?

Собеседник высокого посмотрел на часы.

— Уу! Почти восемь утра.

— Вот. Смотри. Без пяти восемь. Через десять часов можно выходить — стемнеет. И все это благодаря «Комнате точного времени».

— Да это вранье! Легенда! — возразил кто-то. Наташка не увидела, кто именно.

— Угу, — кивнул высокий диггер.

— Байка! — крикнули из толпы.

— Э, нет, — высокий засмеялся, скаля зубы. — Есть, есть комната точного времени! А еще говорят, если в нее попасть — то исполнится любое твое желание. Потому что в нашем перевернутом мире тот, кто управляет временем, управляет всем.

Диггеры переглянулись.

— Убер, ты сейчас серьезно? — спросил один из них. — Или опять прикалываешься?

— Шучу, конечно, — сказал Убер невозмутимо. — Но, честно говоря, было бы интересно проверить. А тебе нет?

«Я бы хотела, — подумал Наташка. — Я бы очень хотела. Я загадала бы, чтобы мама была жива. И брат тоже».

Она снова вспомнила тот момент, когда узнала о случившемся. Словно что-то сломалось в мире. Треснуло. И теперь этот мир всегда будет для нее сломанным.

Грабители пришли, когда отца не было дома. Двое или трое. Старший брат бросился защищать мать, его убили первым. Наташка в это время была у подружки, помогала с ребенком. Когда вернулась, то увидела людей у входа в палатку. И ботинок брата… И тогда что-то треснуло.

— Кулеш готов, — объявил повар.

Горячую кашу разложили по мискам. Диггеры погрузились в процесс, некоторое время слышался только стук ложек.

Наташка получила свою миску, над горячим кулешом поднимался мясной тушеночный дух. Но она чувствовала такое нервное напряжение, что даже есть толком не могла. Сегодня вечером — ее первая «заброска». Она станет диггером. Наташка представляла, как это будет, как пойдет по поверхности, и не могла проглотить хотя бы ложку.

Отец подбадривал взглядом «ешь, ешь». Наташка знала, что это нужно. Силы на поверхности понадобятся. Но не могла: в животе ныло и ныло, а каша казалась безвкусной.

* * *

К огню подошел еще один диггер. Караванщик — среднего роста, худой, как щепка, в потертом плаще, слегка сутулый — осмотрел сидящих у огня, но садиться не спешил. Его взгляд остановился на высоком и лысом, которого звали Убер.

— Что это трепло здесь делает? — громко, для всех, спросил караванщик. Наташка напряглась. Неужели будет драка?

— И тебе не болеть, Кузьмич, — сказал Убер.

Караванщик с сомнением покачал головой.

— Не бойся, — подбодрил его Убер. — Присаживайся к огоньку. Солдат ребенка не обидит!

— Какой я тебе ребенок? — Кузьмич насупился. Наташке караванщик действительно показался очень старым, может, даже старше ее отца. Лицо в шрамах, суровая складка между бровей, ожог на правой щеке. Седые пряди.

— Ты юн душой, Кузьмич. Все это знают. За этой суровой выщербленной гранитной плитой, что ты называешь своим лицом, таится беспощадная нежность.

— Убер, блин! — диггер сорвался. Шагнул вперед, сжимая кулаки. Глаза сверкали. — Я тебя когда-нибудь прибью!

Убер встал и раскрыл объятия.

— Да-да, это я. Как же я рад тебя видеть, брат Кузьмич! Давай обнимемся, старый толстый жмот!

— Заткните его кто-нибудь, — почти жалобно попросил Кузьмич. Диггеры вокруг хохотали. Наташка наконец сообразила, что это такая полуигра-полуперепалка.

Новоприбывшие достали продукты, поделились с хозяевами, получили в ответ кулеша. Потом стали пить чай и готовиться. Сегодня весь день отсыпаться и отъедаться, а вечером, как стемнеет, выступать.

Высокий Убер быстро покончил со своей порцией и снова начал болтать. Только теперь он завел речь о другом.

— А про Апрашку вы слышали?

— О нет, — сказал Кузьмич. — Только не это!

2. «Демон Апрашки»

— В Апрашке, — сказал Убер, — раньше рынок был — дремучий, дикий. Там каждый двор держали то афганцы, то азеры, то молдаване. В подвалах сидели, добро держали, деньги копили. Когда Катастрофа случилась — ни один человек из Апрашки в метро не побежал. Ни единый. За добро держались. Все там и остались, — Убер вздохнул. — Жуткое место. Там, правда, и подвалы были — так что, может, кто и выжил во время удара. Не знаю.

Но кто выжил — не к добру. Это я вам точно говорю.

Там, говорят, самый страшный — выглядит как ветхий старичок в азиатских одеждах, в потертом восточном халате и в тюбетейке. Но это иллюзия, конечно. Кто встретится с ним взглядом — прости прощай. Диггер Федоров так и пропал. А какой был диггер! Отчаянный, удачливый, щедрый, крутой. Седой, помнишь Федорова?

Седой что-то пробурчал. Потер бугристый неровный затылок ладонью.

— Кузьмич? А ты?

— Да помню, помню, — глухо буркнул Кузьмич.

— В тот раз Федоров выжил, — продолжал Убер. — Всю его команду покрошили тогда демоны Апрашки — опытных диггеров зарезали, как баранов. Рассказывают, кровью пол-улицы было залито. А Федоров отбился. Все патроны расстрелял, нож затупил к чертовой матери, руки разбил в кровь, кусок мяса с икры потерял — но выбрался. Я же говорю, он крутой был мужик.

И только в последний момент, когда он оттуда уходил… Не надо было ему оборачиваться. И встретился он взглядом с главным демоном. Старик-азиат.

— И что?

— А ничего. В том-то и дело. Посмотрел на него «старичок» и ушел. А вернулся Федоров с заброски — подлечился, подкормился, в себя пришел. Да не совсем…

— Как это?

— С виду ничего не изменилось, но стал вдруг он жадным, прямо человек-хомяк, все под себя гребет. Страшно и жалко смотреть. А потом и внешне начал меняться. Был квадратный шкаф — стал худая щепка, в чем душа только держится. Почти ничего не жрет — экономит. Водки не пьет — экономит. Курить и то бросил — экономит. Мне, говорит, по долгам отдавать надо. Кому отдавать, зачем? Какие долги? У него сроду долгов не было.

Федоров молчит, только трясется и глаза блестят хитро и подозрительно, словно я у него украсть что хочу, а он это видит. И главное, знаете, рисовать он начал.

— Рисовать? — Кузьмич.

— Рисовать, да. Еду покупать — денег жаль, украдет лучше, а краски покупал. И малевал целыми днями портреты на стенах метро. Мы сначала ничего понять не могли. Кого он рисует? А потом доперли. Все жуткий старичок у него получался — тот самый демон с Апрашки.

И где Федоров нарисует старичка, туда деньги прут. И добро возами.

В тупичке нарисовал портрет, жители тупичка ругались сначала — а им вдруг патронов и тушняка привалило. Словно весть счастливая. И зажили! Пока через пару дней не померли все, в дыму задохнулись. Пьяный тряпки пожег, а с ними и всех соседей.

И такая череда дурных совпадений пошла — словно круги по воде. Тогда и доперли. Все портреты эти. Демон главный. И тогда мы начали портреты стирать, а Федорова искать.

Нашли — помнишь тот тупичок его? Он там лежит. Скелет, заваленный патронами. Скупой рыцарь апрашкинского ордена. Умер от истощения, когда мог полстанции скупить. Так то.

Теперь, говорят, апрашкинцы уже и до Сенной доходят. Совсем распоясались демоны.

— Нет, робяты, вы как хотите, — подвел итог Убер, — а на Апрашку мне ходу нет. И вам не советую. Кстати, Кузьмич…

Угрюмый диггер повернулся. На правой щеке у него был след ожога.

— Чего тебе

Убер продолжил:

— Кузьмич, а ты случайно не к Марсову полю идешь?

— Мм? Не твое дело, лысый черт.

— Да знаю, что туда. Ты только к турнику там не подходи.

Кузьмич опешил. Вокруг засмеялись.

— Чего?!

3. «Мертвый Скинхед»

— К турнику, говорю, не подходи, — предупредил Убер. — Приплющит так, мало не покажется.

Кузьмич повертел головой. Не то чтобы его тянуло сделать пару подтягиваний в «химзе», противогазе и с огромным баулом за плечами, но… сам факт.

— Ээ… почему? — спросил нехотя.

— Аномальная зона, — туманно пояснил скинхед. — Про Мертвого Скинхеда слышал?

— Про кого? Что ты мелешь?!

— Скинхед Виталик. Мертвый. Ходит с ножом в сердце, вот отсюда торчит рукоять, — Убер показал. — Какой-то дешевый кухонный нож… Виталик всегда появляется с белой болонкой — грязной, мертвой, на поводке. Он ее волочит за собой и иногда кличет: «ко мне, ко мне, хищная тварь».

Увидев живого человека, Виталик подбегает и выбрасывает руку с криком «Зиг Хайль».

Если ты молчишь, Виталик бегает вокруг тебя со зверским лицом, кричит что-то и норовит пнуть под зад. Но это, в общем, неопасно, только сильно раздражает. Побегает, побегает — и убежит куда-нибудь. Смотришь, он уже пропал, только след в пыли от мертвой болонки, которую волоком тащили… И все, прощай Виталик.

Если же на «Зиг Хайль» ты ответил тем же, то — ты пропал. Виталик берет тебя «покачаться на турнике». И все, можешь читать отходную, поганый нацист.

Кузьмич опешил.

— Почему сразу нацист-то? — обиделся он.

— А кто еще на «зигу» автоматически ответит «зигой»? — резонно заметил Убер.

— Ээ… хмм. Верно.

— В общем, зиганешь разок — и все. Кранты. Будешь висеть на турнике, пока не сдохнешь… Мы пару раз находили высохшие трупы на турниках. Умерли, а за перекладину продолжали держаться. Настоящие арийцы, ага!

— Тьфу на тебя, — сказал Кузьмич в сердцах. Отвернулся от скинхеда и начал есть.

4. «Неразменный патрон»

После завтрака отец повел ее знакомиться с диггерами. Многих он знал, многие знали его. Убер оказался командиром «красных скинов» и старым знакомым отца.

— Это кто? — спросил Убер, глядя на Наташку. Голубые глаза его улыбались. — Что за пацан?

— Сам ты пацан, — огрызнулась девочка. Ей самой не нравилась короткая стрижка, но что поделаешь. Скинхед засмеялся, поднял ладони.

— Ну-ну, не обижайся. Ты все равно красотка.

— Наталья. Дочь моя, — представил отец. — Единственная. Вот, смену себе готовлю. Сегодня первая «заброска». Обучу ее, потом дело передам свое. Караваны водить будет.

— А жена твоя где, Игорь? А сын?

Отец молчал. Убер понял и кивнул.

— Прости, брат. Светлая память.

— Да, — сказал отец. — Да.

Наташка увидела, как плечи его едва заметно дрогнули. После смерти мамы и брата отец стал тревожным. Что-то в нем изменилось. А раньше он был безоглядно смелый и даже наглый — вот как этот Убер.

— Ух! — скинхед помедлил. — Так ты не пацан, а пацанка? Уважаю. Не забудьте отлить на «герму». На удачу.

— Это уж как положено, — сказал отец. Скинхед улыбнулся.

— Слушай, друг Наташка, — сказал он. — А ты слышала историю про неразменный патрон?

— Убер! Ты чего там опять сочиняешь? — отец забеспокоился. «Тревожный», опять подумала Наташка и устыдилась. — Ей отдыхать надо, а не байки твои слушать.

— Я хочу послушать, — сказала Наташка твердо. — Это ведь выдумка?

— Истинная правда, — поклялся Убер. — Все мои истории — истинная правда. Так хотите послушать? Садитесь и слушайте. Итак, неразменный патрон…

Наташка с отцом сели. От разогретых карбидных ламп шло приятное тепло. Скинхед устроился поудобнее и заговорил:

— Это такой патрон «пятерка». Калибра 5.45 для калаша. Гильза зеленоватая, словно окислилась давным-давно. На пуле небольшая царапинка и остатки зеленой краски — словно трассирующий. В общем, если вам такой попадется — осторожней.

Неразменный патрон потому и называется неразменным, что — зарядишь его, выстрелишь, а через некоторое время он у тебя снова окажется в кармане.

— Ну, так отлично же! — сказал отец. — Я бы хотел…

— Вы не поняли, — сказал Убер. — Расплатиться им нельзя. То есть, можно — но один раз. Больше он к тебе не вернется. А вот если выстрелить — во врага, то он снова тут как тут… То есть, если убил кого-то… или тяжело ранил.

— Идеально для убийцы, — раздался голос. «Опять этот Кузьмич», — подумала Наташка. Вот ему неймется.

— Да нет. Понимаете, дело должно быть — правое. Иначе он перейдет к другому. И возможно, попадет в тебя, — Убер помолчал. — В общем, сложное дело, эти волшебные предметы. Столько условностей, блин.

— Убер! Ты опять заливаешь? — спросил Кузьмич.

Скинхед развел руками.

— Я рассказал, вы услышали. А верить мне или нет — это уже ваше дело.

5. «Кровавый винзавод»

Смена караула. Диггеры снова бросили жребий, кто идет часовым, охранять лагерь. Выпало Святославу, помощнику отца.

Наташка решилась и подошла к Уберу.

Скинхед поднял голову. Наташка удивилась, до чего он длинный, — вот так, когда лежит на земле, вытянувшись. Огромный просто.

— А! Чего тебе? — спросил Убер. Он широко зевнул.

— Меня зовут Наташа, — зачем-то сказала она. «Дура, дура».

— Я знаю, — мягко сказал Убер. Улыбнулся ей. — Привет, Наташа.

— А это правда…

— Что именно?

— Вот эти все истории, что ты рассказывал… Это правда?

Убер поднялся на ноги, посмотрел на нее сверху вниз. Улыбнулся.

— Седой говорит, что так все и было, — сказала Наташка. Немного приврала, но суть ответа была именно такой: Убер никогда не врет.

— Седой говорит? Знаешь, что я тебе скажу, дорогая моя Наталья Игоревна?

— Что?

— Никогда не верь скинхедам.

— А тебе?

Наташка думала, что сейчас Убер скажет «а мне можно», но он снова усмехнулся.

— А мне — тем более.

Наташка повернулась, немного обиженная, и вдруг оступилась. Она начала падать — «дура, дура», но тут ее подхватили. Она даже испугаться не успела.

Убер поставил ее на ноги. Наташка поразилась скорости его движений. Кажется, он только что был в паре метров, а тут уже ловит ее в падении.

— Цела? — сказал скинхед. — Все, иди. Спать пора.

* * *

Она ворочалась, ворочалась, но так и не смогла уснуть. Стоило прикрыть глаза, как она видела чудовищ, что окружают ее на поверхности. Некоторые были до неба, а другие маленькие, смешные и жуткие. Наташка открыла глаза, села.

Она сунула руку в карман куртки. Что-то холодное, металлическое было там. Она сжала пальцы и…

Наверное, она изменилась в лице. Отец подступил к ней, наклонился.

— Дочка, что? Что, дочка? — в его голосе звучала тревога.

Вместо ответа она вытянула руку из кармана. На ладони лежал патрон — 5.45. Зеленоватая гильза. Знакомая свежая царапина на пуле. Неразменный патрон. Отец вдруг изменился в лице, заморгал.

— Вот так да, — сказал отец. Выпрямился. — Откуда это у тебя?

— Не знаю, — сказала Наташка честно.

— Нашла?

Наташка покачала головой. Нет.

— Спрячь, — велел отец. — И никому не показывай. Или… — он помедлил. — Или выкинь.

Наташка помедлила. Посмотрела на патрон. Неужели он действительно волшебный?

Она размахнулась, чтобы швырнуть патрон в глубину тоннеля, в темноту… Помедлила и опустила руку. Положила патрон в карман.

Может, он действительно волшебный?

Она помедлила, повернулась и пошла обратно к огню. Часовой, молодой диггер, смотрел ей вслед.

* * *

После сна — обед. Убер опять оседлал любимого конька.

— Ладно, хотите еще одну историю — напоследок? Вот уж точно истинная правда. Это не со мной произошло, если что. Мне один друг рассказал, но верить ему можно. Про Кровавый Винзавод все слышали?

— Убер, ты достал, — сказал Кузьмич. — Мы и так идем наверх, что тебе неймется-то? А?! Дай спокойно поесть!

— А я хочу послушать, — сказала Наташка. Все обернулись, до того странно прозвучал этот высокий срывающийся голос на фоне грубых мужских.

— Вот! — обрадовался Убер. — Слово женщины — закон в мужском обществе. Слушайте. Это сказка, рассказанная холодной и одинокой ночью в октябре, — начал Убер.

— Ты же говорил, правда?! — возмутился Кузьмич. — А почему тогда сказка…

— Слушай, не мешай рассказывать, зануда! Каждая история требует своей формы. Это сказка, рассказанная холодной и одинокой ночью…

— Один мой друг, назовем его, скажем, Костя. Костя был старым опытным диггером, провел не один караван, это точно. Много караванов. И вот однажды дали ему задание… Один метрошный богатей захотел выпить старого вина — по-настоящему старого. Вроде все просто, сейчас любое вино может считаться старым, но… Если вы не знали — отличие хорошего вина от плохого: хорошее за двадцать лет станет еще лучше, а плохое превратится в уксус. Богатей пообещал огромные деньги за одну-единственную бутылку.

И решил Костя рискнуть. Отправиться в то место, где действительно можно выбрать вино. Винзавод…

— Винзавод? Так он же далеко от города? — сказал Кузьмич. — Какой дурак туда попрется?

— Вот ты торопыга, Кузьмич. Безумству храбрых, и так далее… Не хочешь — не слушай, а врать не мешай. Отправился Костя на тот Винзавод. Взял с собой еще одного диггера в напарники, старого и проверенного.

Долго ли, коротко ли. Шел он, шел, стер железные башмаки… три раза! И добрался Костя с напарником до этого Винзавода. Знаете, такое огромное красное кирпичное здание. Его, наверное, еще при царях построили. Лет двести-триста назад, если не пятьсот.

Шли диггеры по ночам, днем отсыпались. И дошли до этого красного Винзавода.

А там под этим зданием — огромный подвал для хранения вина. Спустился Костя с напарником вниз. А там темнота, огромные стеллажи и — со всех сторон ряды бутылок. Представьте, все эти долгие годы после Катастрофы они хранились в идеальной температуре. Это не просто хранилище, это специальный подвал, температура круглый год одна и та же, влажность, то се. Идеальное место для вина. Вот идет Костя, а за ним напарник.

И вот они идут по коридору между этих стеллажей, бутылок. И потом вдруг замечают, что… то ли звук, то ли шевеление в темноте… И стало им не по себе. А Костя — он ведь старый диггер, многое повидал. У него чутье. И начало ему вдруг казаться, что бутылки эти на него внимательно смотрят. И впереди — словно красноватый свет. И чем дальше — и фонарь уже не нужен, потому что свет все сильнее и ярче. Со всех сторон. А бутылки смотрят и смотрят на Костю.

И нет бы ему повернуть, но куда там… Гордость профессиональная заела. Такой путь проделать — и отступить в самом финале?! Еще чего! Самое дорогое вино — оно же в дальнем конце погреба всегда хранится.

И Костя дошел. Оглядывается — а все бутылки вокруг испускают красноватый свет. Такой зловещий и тревожный. И там в конце деревянный стеллаж с бутылками.

Самое ценное вино.

Костя взял одну, посмотрел на этикетку. Там вино — тысяча восемьсот пятидесятого что ли года. То есть, этой бутылке — почти двести лет!

И все бы хорошо, но вдруг — в бутылке что-то шевельнулось. Костя едва бутылку не выронил. Он стер пыль с бутылки, поднял фонарь и видит — внутри словно что-то есть.

— Костян! — окликнул его напарник. Посветил фонарем на стеллаж. И увидели диггеры, когда луч фонаря прошел сквозь стекло бутылок, что в каждой… в каждой!.. бутылке что-то есть. Темное, прилипшее изнутри к стеклу. И что-то вроде щупалец мелких.

И вдруг они все начали шевелиться, в каждой бутылке.

Напарник крикнул — отходим, Костян!

Костя не удержал бутылку. Она выскользнула из рук — и разбилась. В темной луже он вдруг увидел, что лежит — что-то вроде черного осьминога… или там кальмара… Только глаз у него — почти как у человека. И все они из бутылок смотрели на диггеров, пока они шли. И это существо вдруг дернуло щупальцами. Костя отскочил.

Костя наставил автомат, крикнул напарнику, что надо уходить.

А бутылки вокруг трясутся, словно от землетрясения. Красноватый свет дрожит и дергается.

Кальмар из лужицы вдруг зашевелился, подтянул под себя щупальца — и прыгнул на напарника Кости.

Тот как заорет — нечеловечески. Костя бросился на помощь, начал отрывать, стрелять. Пуля снесла мелкое чудовище — и разбила еще несколько бутылок. Оттуда тоже полезли еще мелкие чудовища. И прыгнули на напарника — он ближе был. Он упал. И все, не поднялся.

Хорошо, что Костя не стал стрелять очередями, — а то выбрались бы десятки и сотни этих чудовищ. То есть, в каждой бутылке в этом подвале были заключены твари. Может, и до Питера бы добрались… кто знает.

Костя пытался спасти напарника… бесполезно, того сожрали. Одна из тварей разорвала противогаз на Косте и ухватилась за его длинные волосы.

Костя развернулся, выдрался с мясом и побежал. Бесславно вернулся домой.

— То есть, заказ он не выполнил? — спросил Кузьмич.

— Да нет, история хорошо заканчивается. По пути обратно встретился Косте маленький магазинчик. А там вино. Бывает же совпадение. Костя опасался его брать, его аж трясло, но оказалось, вино не очень старое и ничего там в бутылке нет, кроме вина.

Вернулся Костя и принес бутылку нанимателю. Получил деньги — не те, на что рассчитывал, но нормальные. И стал жить дальше.

Но с тех пор Костя завязал. Перестал на поверхность ходить. Диггер, что хотя бы раз испугался, больше не будет диггером.

Если раз испугался — нужно вернуться обратно и перебить страх.

— И что, он вернулся туда?

— А вы знаете, вернулся. То есть, вон он год не ходил, два не ходил. А на третий — собрался и пошел. В одиночку. Пришел и сжег этот завод к чертовой матери. Загнал в него цистерну загустевшего бензина. Рвануло так, что из Питера было видно.

Костя вернулся обратно в метро. Только, говорят, обгорел сильно и поседел весь. До этого у него была длинная грива волос, а с тех пор он стригся очень коротко. Чтобы не повторилось. Волосы ведь свои фиг оборвешь, если надо.

В общем, конец истории.

— Вот до чего гордость доводит, — сказал кто-то из диггеров.

— Скорее жадность.

— Глупость, — сказал Кузьмич жестко. — Глупость и гордыня.

Наташка подумала, что он категоричный дурак, а диггер Костя — тоже дурак, но какой-то… романтичный, что ли.

* * *

Она пошла обратно, привалилась к теплой спине отца. Надо было поспать хоть немного перед «заброской». Она долго лежала, пока не начала задремывать…

Проснулась словно от удара. Патрон, который она, сама того не зная, сжимала в кармане, врезался в ладонь до боли. Наташка с трудом разжала пальцы.

Паника. Внизу живота все сжалось от тревоги. Наташка подняла голову, огляделась. Глаза со сна плохо фокусировались — тусклый свет карбидки плыл и изгибался, словно живой.

Наташка увидела, что в проеме тоннеля стоит человек. Сердце стукнулось, в горле пересохло. Она заставила себя отвести взгляд, медленно лечь на пол. Сердце колотилось, как бешеное. Что делать?! Перед ней, метрах в полутора, загораживая ее от взгляда человека в тоннеле, лежал Седой.

— Седой, — едва слышно, одними губами, позвала Наташка. Неужели он не услышит? А если громче, человек в тоннеле поймет, что его обнаружили, и начнет стрелять.

— Седой.

Седой открыл глаза и посмотрел на Наташку. Железные нервы, коротко позавидовала девочка. Глазами показала — опасность вон там, за тобой.

Седой прикрыл глаза «понял», локтем толкнул Убера. Скинхед дернулся, проснулся.

— Что? — недовольно заворочался.

— Там, — сказал Седой негромко.

Убер замер. В следующее мгновение он оказался на ногах, вскинул дробовик. Рядом тут же оказался седой скинхед, навел автомат.

— Тревога! — крикнул Седой громко. — В ружье!

Никогда еще Наташка не видела, как диггеры реагируют на угрозу, а тут увидела. Мгновение ока — и спящие, казалось, глубоким сном люди, помятые, расслабленные, пожилые, молодые, всякие, вдруг превратились в бойцов. Лагерь ощетинился оружием.

Отец тоже вскочил и начал целиться из старого «калаша». Наташка поднялась на ноги. Несколько долгих мгновений длилось ожидание. А потом из тоннеля ударила очередь. Наташка увидела вспышки, грохот ударил по ушам, словно молотком по железному листу…

Наташку толкнули в плечо, сбили с ног. Она покатилась по платформе.

Ударила очередь. Рядом с ее лицом пули выбивали куски из бетона. Взвизг. Искры.

В следующий момент ее сбили с ног и прикрыли телом. Тяжесть придавила ее к земле.

— Лежи, дурочка, — зло прошипел кто-то. Кузьмич, узнала Наташка. Теперь диггер не казался таким старым, наоборот, его лицо выглядело совсем мальчишеским. Она с силой его оттолкнула.

Кузьмич перекатился в сторону и протянул ей пистолет.

— Умеешь?

— Да.

Она кивнула. Поняла, что он уже не смотрит. Кузьмич встал на колено, прижал автомат к плечу и стрелял коротко, по два-три выстрела. Она встала рядом с ним — подняла пистолет и прицелилась. Отщелкнула предохранитель. Тоннель. Вспышка. Силуэт. Туда! Наташка удивилась мимолетно своему спокойствию, выдохнула и плавно выжала спусковой крючок.

* * *

Бой занял несколько минут от силы. Бандиты потеряли четырех человек и бежали — поняли, что нарвались не на тех. Видимо, они рассчитывали застать диггеров спящими. Знали, что они перед «заброской» всегда почти сутки отсыпаются. Легкая добыча.

— Кто это был? — спросил Убер. В ходе схватки диггеры не понесли потерь, только рыжего слегка ранило осколками бетона. Его перевязали наскоро, он ходил с черной лентой через лицо, как пират.

— Банда Волка. Их почерк.

— Часовой? Кто на часах остался?! — возмутился диггер с повязкой. — Раззява!!

— Убит. Горло перерезали, — коротко сказал Седой, появляясь из темноты. — Кажется, это ваш, — обратился он к отцу Наташки.

— Ах ты, черт.

Отец вздрогнул. Наташка прошла за ним в тоннель. Лучи фонарей прыгали по стенам. С перерезанным горлом лежал Святослав — помощник отца, недалекий угрюмый парень. На лице его было удивление. Его очередь была стоять часовым — и его очередь была принять смерть.

Единственная жертва бандитов. Святослав был лентяй и дурак, но почему-то от этого было еще больнее. Даже лентяи и дураки лучше живые, чем мертвые. Зачем ему только понадобилось так глупо умирать?

Наташка повернулась и пошла обратно, к свету.

* * *

Скинхед лежал, как он любил, вытянувшись во весь рост и закинув сильные руки за голову. Он был привычно обнажен по пояс, на плече темнела татуировка. Глаза закрыты, но Наташка сразу поняла, что Убер не спит. Притворяется и при этом знает, что она рядом.

— Убер, — позвала Наташка. — А Кузьмич очень старый?

— Этому твоему крутому старому Кузьмичу — лет восемнадцать, — сказал Убер, не открывая глаз. — И это в лучшем случае.

— Как?!

— Время такое, — сказал Убер. Он лежал с закрытыми глазами и говорил. — Дети взрослеют рано. Вот тебе сколько? Тринадцать?.. Ты чего хотела-то?

— Убер, — сказала Наташка. — Я хотела сказать…

— Ну что?

— Я думаю, все твои истории — правда. Честное слово!

— Да? — Убер, кажется, удивился. — А почему ты так думаешь? Честно говоря, даже я в этом не уверен.

Наташка помедлила и решилась. Достала руку из кармана. Металл приятно холодил пальцы.

— Смотри, что у меня есть.

Скинхед открыл глаза и некоторое время разглядывал то, что лежало на ее ладони.

— Патрон, — сказал Убер с непонятной интонацией. Поднял голову. — Неужели тот самый?

— Тот самый.

Убер даже потрогал его пальцем. Хмыкнул, лег обратно, закинул руки за голову. Закрыл глаза. Наташка растерянно заморгала. И это все?!

— Убер… — позвала она. — Он и правда волшебный?

— Девочка, этот патрон я сам тебе в карман положил.

— Что?! Как?

Она вспомнила, как Убер помог ей подняться в тот раз. Получается, именно тогда он проделал свой фокус.

— Зачем?!

— Иногда чудо нуждается в проводнике, — ответил он туманно. — Понимаешь? Когда-то древние люди придумали истории, чтобы передавать друг другу знание, как убить бизона… Но иногда нужно рассказывать истории не только о том, как лучше охотиться на бизона. А о том, какой красивый этот бизон. Или какой опасный. Или о том, что бизон думает. Или о том, что охотник думает о бизоне. Не все истории практичны. Возможно, самые лучшие истории как раз о том, что не имеет практического смысла. О волшебстве и храбрости. О справедливости.

— Что? — Наташка поняла, что окончательно запуталась в словах Убера. Но ведь этот патрон действительно спас им всем жизнь? Или нет?

— Не все мои истории правда, — сказал скинхед. — Так понятнее?

— Нет?

— Не все. Но некоторые — даже больше, чем правда, — Убер открыл один глаз и подмигнул ей. Наташка не выдержала и прыснула.

— А теперь иди отдыхай, — сказал скинхед. — Скоро выдвигаемся — и вы, и мы. Кстати, знаешь, как зовут твоего Кузьмича? Константин Кузьмичев. Костя. Мы с ребятами посовещались и решили, что он пойдет с вами — в этот раз, вместо вашего Святослава. Твой отец согласен.

— Костя? — она вдруг поняла и открыла рот. Так вот откуда ожог на лице! И седина… и шрамы…

— Да, — сказал Убер. — Чудо делают люди. И справедливость несут люди. А патрон… это всего лишь патрон. Но офигенная история, верно?

— Да, — сказала Наташка. — Да.