Падение короны

Сергей Сергеевич Яковлев, 2023

Насилие – это то, к чему нас принуждает государство. Как мы можем от этого освободится? Как проявляется насилие государства над человеком? Эти вопросы становятся актуальны в недалеком будущем, не потому что они становится еще более остры, а потому что люди все лучше осознают свои права.

Глава 1. Хан

Утро

Барри ходил в школу и ему это нравилось. Но так было далеко не всегда. Ещё во времена его деда — великого Хана Макофера Марзаде, в школе был особый микроклимат. Как только дети вырастали они часто попадали в другую субкультуру, а школьные дни быстро забывались. Так возникал конфликт отцов и детей. А всего лишь надо иметь просто хорошую память. Да, аберрация восприятия часто играла злую шутку — вот ты ребёнок, но тут ты уже не понимаешь в каких условиях растут твои дети.

— Деда, а деда? А что такое “насилие в школе”? — Барри ерзал на стуле, жуя свой утренний бутерброд

— Фу, Барри, ты снова где-то наслушался глупостей? — Кейсси, старшая сестра Барри, не могла удержаться не попрекнуть младшенького.

— Кейсси, а ты послушай, — попросила Келли, мать этих двух шалопаев, — наш дедушка много об этом знает, и был свидетелем тех событий…

— Что проходите психоисторию? — поинтересовался Хан, и не дождавшись ответа, констатировал — да, мы избавились от насилия во всем мире, а не только в школах.

— Он не знает даже, что он в Турции живет, а ты ему про весь мир — опять съязвила Кейсси

— Я знаю, Турция — это наше государство, Европа — вот. И никакая не история. Просто Даник толкнул Матиса и мы на классном часе разбирали основы агрессии. А потом они снова вспомнили про нашего деда…

— Сам ты Европа, Турция — это Турция, вот неуч — Кейсси была старше Барри на пять лет, но всегда хотела показать, что она умнее и знает больше.

— Хорошо, поели? Вам пора в школу — Келли видя, что её отец изменился в лице, постаралась прекратить галдеж своих детей и оставить отца в тишине.

Лектор

События тех далеких дней снова всплыли в памяти Хана. Он был тогда молодым и посетил лекцию Кентури Валиса Брашмана. Он рассказывал о древнем философе Ганди. Тогда они с товарищами ещё не понимали, где же кроется зависимость от государства. Тогда только в далекой Индии произошло освобождение от Короны, и лекторы оттуда посещали многие социалистические страны.

Взгляды лектора в других странах считались экстремистскими. Да, и здесь, в Турции он находился полулегально. Чтобы не дразнить правительство — не было никакой официальной рекламы. Хану просто вручили на улице листовку, и он пришел. Он опоздал и долго не мог понять на кого же обрушивает свой гнев лектор. Он говорил о правительстве, нет даже о всех правительствах всех стран.

— Почему правительство покровительствует одной религии, а про других забывает, а с третьими ведет войну? Почему люди искусства вынуждены покидать страны из-за своих взглядов? — спрашивал лектор, — Ради чего мы ведем войну с теми, с кем мы не согласны? Разве эти люди отбирают у вас воду или еду? Любое, самое лучшие из правительств, которое когда-либо существовало — будет вам говорить, что оно защищает. Защищает государство, своих граждан, национальные интересы. Но оно не говорит, что защищать — это воевать! Но главное от кого нас надо защищать, от таких же людей как мы с вами, но живущих в других странах? Мы уже часто не ведем прямых войн, но нам все равно говорят о опасностях. Все эти опасности — фикция, способ нами управлять — ваш враг ни тот, кто живет рядом, ни тот, кто верит в другого Аллаха, а те, кто манипулирует вами сидя в вашем правительстве, те кого вы выбираете на ваших выборах.

В зале раздался гул негодования, и кто-то из самых активных выкрикнул:

— Скажите учитель, вы предлагаете свергнуть правительство?

— Спокойно, спокойно… Нет, что вы! Наш путь — любовь. Зачем свергать тех, место которых займут другие? Вам кажется, что станет лучше? Но это самообман… За тысячелетия понятие правительств никак не поменялось. Одни просто были более жестокими, и постепенно, под давлением людей, таких же социалистов как мы с вами, они, эти правительства становились чуть менее жестокими. Но их ложь становилась все более изощренной, и они все также манипулируют нашим общественным сознанием. Общественным? Да. Но вам кажется, что только не вами. Но человек как ребенок, если ему с детства говорить, что “мужчины писают только стоя” — он будет верить в это до конца жизни, и считать, что сесть на унитаз это признак слабости.

Негодование в зале стихло, и были слышны лишь хлопки дверей. Люди по одному или небольшими группами покидали зал. Для многих это было неприлично, о таком неприятно было говорить в слух. Но Хан задержался. Это сейчас, когда он рассказывал внуку Барри, он шутил, что вышли все, кто писал стоя. Но тогда ему было не до шуток. Он преодолел брезгливость и поднял руку, чтобы задать вопрос. В зале осталось уже немного людей, в основном женщины и лектор его быстро заметил.

— Да, пожалуйста…

— Я хочу вас спросить. Хорошо, допустим лично вам не нравятся люди в правительстве. Вы говорите, что у вас мирные намерения. Так что же вы будете делать? Как будете бороться с тем, что вас не устраивает?

— Правильный вопрос. Мы последователи Ганди, мы не будем ни с кем бороться. Мы просто не будем сотрудничать с такими правительствами. Вы знаете, в нашей Индии мы уже добились того, что правительство ограничено от решения многих вопросов. И ничего страшного не случилось, небосвод не рухнул, как нас уверяли политики.

Вы знаете, если в семье говорят, что убивать — это зло. То очевидно же, что просто необходимо вместе с этим, объяснять детям, что армия — это зло. Все армии создаются для убийств. И находится в их рядах должно быть позорно. Вам скажут, что они защищают. Но если в армиях агрессора не будет солдат — то, кто же нападет?

Что же было дальше? Хан многое не помнил, его мысли путались, но откуда-то из тумана в памяти возникали образы белых стен с неоновой рекламной подсветкой.

Его интерес к психоистории, которая применяла математические методы для исследования происходящих в обществе процессов, привел его в кабинет психиатра. Доктор окинул его взглядом, указал на кресло и дал небольшую листовку с заголовком «Математика войны».

— Прочитайте, пока ожидаете своей очереди.

Глава 2. Математика войны

Власть господина над рабом противоестественна; лишь по закону один раб, другой свободный, по природе же никакого различия нет. Поэтому и власть господина над рабом, как основанная на насилии, несправедлива.

Аристотель, Политика, ок. 340 г. до н.э.

В современном мире может показаться, что рабство это что-то далекое, и его нет. Или же, он нем рассуждали как о чем-то естественном и норме лишь древнего мира. Задолго до возникновения религий это понятие шло рука об руку с человеком, как и войны сопровождающие его историю. Некоторые могут даже провозгласить максиму вида «войны, насилие и рабство — это и есть история человечества». В некотором утрированном виде это будет истиной. Но свидетельства Аристотеля показывают, что вместе с этим, люди, говоря об этом, понимали, что в этом есть что-то противоестественное и несправедливое по природе своей.

Если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы.

Аристотель, Политика, ок. 340 г. до н.э.

Мы видим и понимание момента для окончания рабства как в возможности автоматизации работы, и то почему рабство в современном мире перестало быть столь необходимым, что становится допустимым не оправдывать его морально.

Раб по природе тот, кто причастен к рассудку в такой мере, что способен понимать его приказания, но сам рассудком не обладает.

… но рабом можно быть и по закону, когда захваченное на войне называют собственностью. Было бы ужасно, если обладающий большей физической силой человек только потому, что он способен к насилию смотрел бы на захваченного как на раба, подвластного ему.

полезно рабу и господину дружеское отношение, а у кого это не так, и отношения основываются на законе и насилии, происходит обратное.

Аристотель, Политика, ок. 340 г. до н.э.

Полезно понять, что и 3000 лет назад у людей существовало четкое понимание о недопустимости насилия. Но между философским взглядом и реальной жизнью (политикой) все это время существовал огромный разрыв, который лишь в умах мудрецов через споры о природе насилия и его проявлениях в виде войн и рабства, стремится уменьшиться. Но если ум мудреца это инстинктивно понимает, то математика войны заключается в том, чтобы создать такую точную науку, которая поможет распространить это знание на всех людей.

Ясно и то, что профессий как таковых в то время не было, и рабство было единственным способом заставить другого что-то сделать. Аристотель приводит пример, что некто в Сиракузах за плату обучал людей рабству, понимая под этим как правильно выполнять домашнею работу или кулинарное искусство, подчеркивая, что это науки рабские. Таким образом, мы четко видим в свидетельствах из прошлого, что если природа рабства была сродни нашему восприятию, то отношение людей к различным работам воспринималось совсем по-другому. И нас от людей времен Аристотеля отличают годы торжества науки в сторону автоматизации работ и связанное с этим дифференциацию людей по профессиям.

Поэтому те, кто хочет понять науки не рабские (то, что сейчас мы назвали бы прикладными), а собственно политику или философию, им полезно понимать, что рабство было всегда и у всех народов. Разница лишь в том, что полезно посмотреть на тот промежуток истории рода человеческого, когда рабство стало пропадать совершенно в разное время в разных странах и то, какое неравенство между ними это вызвало. Именно это является той движущей силой, которая позволяет понять математику войн. Тогда у государственного мужа, обладающего властью над людьми свободными, будет возможность понять и отделить риторику от сути происходящего в обществе. Для этого у нас есть уникальная возможность погрузиться в сны правителей.

Но прежде заметим еще одно обстоятельство. Искусство наживать состояние, как называли экономику во времена Аристотеля, как стремление государственных мужей вещь абсолютно утопическая и может существовать лишь в идеальных условиях. Существует риторика, которая называет утопией то, что якобы не достижимо в реальном мире, а значит для политика вредно опираться на утопические заявления. Но к чему же еще, если не к идеалу достижимому лишь в утопии стремится политику и вести за собой других свободных людей?

Политика просто сводилась бы к экономике в утопически идеальном мире, если бы не два обстоятельства — открытия в науках и математике войн. Именно поэтому, правая капиталистическая идеология с её апофеозом при анархно-капитализме, она же либертарианство, отрицающие вмешательство государственных мужей в управление обществом невозможно, пока существует неравенство, вызванное историей войн человечества. В то же время, левая социалистическая идеология с её апофеозом при анархо-социализме, единственно указывает куда вести свободных людей при состоянии человечества не в идеальном утопическом мире, а мире, где неравенство людей в разных странах достигло современных масштабов.

Но все это станет понятно если прожить сны правителей и не ранее того. Ведь человеческий мозг такой инструмент, который работает столь различно, что удивляешься как одни и те же слова воспринимаются говорящим и слушающим столь по-разному. И есть лишь один способ избежать ложной интерпретации слов — это прожить и ощутить ту же жизнь. И лишь немногим мудрецам под силу представить себя на месте собеседника, и то лишь когда будут понятны те априорные положения, которые одному кажутся самом собой разумеющимся, то для другого это будет открытием. Но для обучения политиков математике войны у нас есть совершенно уникальный аппарат с погружением в виртуальную реальность, добро пожаловать во сны правителей.

Конец ознакомительного фрагмента.