Младший научный сотрудник-4

Сергей Тамбовский (2024)

Неутомимый младший научный сотрудник продолжает свои похождения в Нижнереченске, Москве и на Тихом океане

Начало октября 82 года, Москва, Кутузовский проспект, дом 26

Нина вышла из нашей Волги на площади Маяковского, как и собиралась. Рядом с гостиницей и одноименным рестораном Пекин и напротив концертного зала имени Петра Ильича Чайковского и Театра сатиры имени Андрея Миронова. Помахала мне рукой и исчезла в лабиринте городских переулков. А мы отправились далее.

— Как здоровье у Леонида Ильича? — зачем-то я поинтересовался у этого товарища.

— Спасибо, неплохо, — хладнокровно ответил он мне, — а ты с какой целью интересуешься?

— Да так, — неопределенно развел я руками, — чисто разговор поддержать.

— Аааа, — промычал он и разговор далее поддерживать не стал.

А мы между делом уже свернули с Садового кольца на Новый Арбат… ой, на Калининский проспект, конечно… и катили по Новоарбатскому мосту к гостинице Украина, одной из семи сталинских высоток. В своей прошлой жизни я тут пару раз останавливался, в жуткие девяностые годы… запомнились только неимоверно высокие потолки, помпезная лепнина на них, бронзовые ручки на дверях и назойливое внимание гражданок с пониженной социальной ответственностью. Приходилось даже гостиничный телефон из розетки выдергивать, чтобы не вздрагивать каждые десять минут от очередного звонка. А мобильников на то время пока не придумали… точнее были они, но весили каждый как кирпич и стоили пару тыщ баксов — поэтому имели их единицы.

Дом Леонида Ильича представлял из себя произведение искусства — спроектирован он был в туманные сороковые архитектором Георгием Вольфензоном. Девятиэтажный суровый сталинский ампир между Кутузовским проспектом и набережной Шевченко сразу притягивал внимание всех проходящих и проезжающих мимо. Здесь, к слову, не только первое лицо государство жило, а и многочисленные вторые, третьи и примкнувшие к нему лица тоже. От товарища Суслова до министра культуры Фурцевой. Юрий Владимирович, кстати, тоже имел здесь жилплощадь, но квартировал в основном в больницах и санаториях. Злые языки говорили, что Юрию Гагарину тоже предлагали квартиру здесь, на пятом этаже в правом крыле, но он отказался. Не хочу, якобы сказал он, жить под постоянным наблюдением. И остался в родной панельной хрущевке в городе Щелково.

Квартира у нашего Ильича, как я уже говорил как-то, располагалась на четвертом этаже центрального корпуса и имела номер 94. На одной площадке с Галиной Леонидовной. А остальные две квартиры, соседствующие с 94-й, были присоединены к ней… нет, двери-то конечно остались, только их изнутри замуровали и войти через них куда-либо было крайне затруднительно. Площадь основная квартира имела 185 квадратов, в одной из примкнувших находился постоянный медицинский пост, а вторая предназначалась для обслуживающего персонала и охраны. Вот к дверям этого жилища меня и доставил этот самый стандартный гражданин неприметной наружности.

По пути естественно меня обшмонали, и даже не один раз, так что в чертоги бога я вступил уже лишенный даже монеток, завалявшихся в одном отдельно взятом кармане. Встретила меня, как я, впрочем, и ожидал, Галина Леонидовна, но не одна, а с удивительно похожей на нее женщиной очень пожилых лет. Супруга вождя, догадался я и вспомнил даже, как ее зовут — Виктория Петровна.

— Можешь не разуваться, — взяла управление процессом в свои руки Галина, — пойдем быстрее, папа тебя хочет видеть.

И обе эти женщины чуть ли не толчками в спину сопроводили меня до одной из комнат этой необъятной квартиры. Которая оказалась спальней, очень даже скромных размеров… в углу возле окна здесь лежал Леонид Ильич в полосатой пижаме и в другом углу сидела медицинская сестра возрастом чуть меньше, чем у Галины.

— Валя, — тут же сказала ей дочь, — выйди на минутку.

Та что-то пискнула в том смысле, что не имеет права по инструкции, на что вождь рыкнул ей, что я сам тебе инструкция — быстро встала и вышла. Она и повиновалась.

— Сейчас охране настучит, — деловито заметила Галина.

— Пусть стучит, работа у нее такая, — философски отвечал Брежнев, — но давайте уже и делом займемся.

Я изобразил на лице крайнюю степень внимания, а Ильич продолжил.

— Приступ у меня сегодня случился, вот что, Петя…

— Давайте поподробнее, Леонид Ильич, — ответил я, — что за приступ, когда начался, что чувствовали?

— Час… нет, уже полтора часа назад, — сказал после непродолжительной паузы он, — сначала шум в голове, потом упал. Очнулся уже на этом диване.

— Что наблюдающий врач сказал?

— Что он может сказать, — усмехнулся Брежнев, — сказал, что ничего страшного, и вколол какую-то гадость в задницу.

— От гадости стало легче? — поинтересовался я.

— Да, полегчало… я слышал, ты Юрию сегодня помог…

Надо ж, как быстро тут слухи распространяются, подумал я, но ответил обтекаемо.

— Было дело… не то чтобы сильно помог, но кое-что сделал.

— Вот сделай то же самое кое-что и для меня, — попросил Брежнев.

— Хорошо, — вздохнул я, — сделаю. Только они (и я ткнул пальцем в Галину и Викторию) пусть выйдут… или по крайней мере отойдут в другой конец комнаты и ни во что не вмешиваются.

— Уже отошли, — сказала Галя, и обе женщины послушно выполнили мои указания.

А я занялся уже освоенным делом…

––

Через полчаса я закончил начатое, вздохнул, вытер пот со лба и попросил кофе.

— А мне закурить дайте, — добавил Ильич, — без сигареты хоть вешайся.

Галина вопросительно посмотрела на меня, а я кивнул головой в ответ — мол, снявши голову, по волосам не плачут, пусть курит.

— Ты вот что, Петя, — сказал, задымив, как паровоз, Брежнев, — ты теперь на особом контроле будешь. В моем подъезде есть свободная квартира, перебирайся туда прямо сейчас. Там вертушка есть, да и ногами охранники быстро дойдут, если понадобится…

— Есть перебираться, — отдал я честь генсеку. — А можно, со мной девушка поселится?

— Подруга? — усмехнулся он.

— Коллега по работе, — ответил я, — ну и подруга тоже. Собираемся узаконить наши отношения в ближайшем будущем.

— Это Нина что ли? — справилась Галина.

— Так точно, Нина Брагина, — ответил я, — 61 года рождения, несудима, беспартийная, живет с отцом в Нижнереченске.

— Разрешаю, — милостиво согласился генсек, — и еще я слышал, ты какую-то игрушку электронную изобрел?

— И это было, — быстро сориентировался я, — в свободное от работы время и за собственные средства изготовил два экземпляра.

— Мне Галя показывала, но я ни черта не понял… но ей понравилось — верно, Галя?

— Да, любопытная штучка, — согласилась она, — надо показать ее Александру Ивановичу.

— Какому Ивановичу? — не понял Брежнев.

— Министру электронной промышленности, — пояснила она, — это по его профилю.

— Ненене, — позволил я себе вмешаться, — если уж и показывать это дело, то в первую очередь в Минвнешторг — у меня есть внутренняя уверенность, что такое могут купить иностранные товарищи.

— Однако, — развеселился Брежнев, — от скромности ты не умрешь. Но ладно, Патоличеву тоже можно. Ну все, граждане, — заявил он наконец во всеуслышание, — мне стало гораздо лучше и надо отдохнуть. А ты, Петя, далеко не уходи…

— Леонид Ильич, — ответил я, — завтра у меня два дела… нет, даже три — троим я обещал повторные сеансы.

— Это кому? — сдвинул брови Ильич. — Что Юрию, это понятно, а остальные двое кто?

— Андрей Миронов и завлаб из клиники на Мичуринском, — ответил я.

— Миронов это ладно, а завлабу что надо?

— У его дочки церебральный паралич…

— Хорошо, осматривай, — нехотя согласился он, — но ты должен быть в пределах досягаемости товарищей из девятки.

— Раз надо, значит буду, — со вздохом сообщил я, — так мы пошли, чтобы не мешать вам, да?

— Идите, — отпустил он всех нас мановением руки, — и позовите медсестру, она уже наверно извелась вся. А насчет квартиры в этом подъезде сегодня решим вопрос…

Хорошо быть на короткой ноге с руководителем большой страны, подумал я, выходя из этой комнаты, все вопросы решаются щелчком пальцев… а Галина последовала за мной и перед тем, как я покинул эту нехорошую квартиру, сказала, что вопрос о моем новом местожительстве решится завтра. А до завтра я свободен, как вольная птица-дятел.

Ну и отлично, отправился на метро в свою родную уже гостиницу. С двумя пересадками. Дама на ресепшн посмотрела на меня странно-изучающим взглядом, но ничего не сказала, а только протянула ключ. А возле двери моего номера меня ждал… ну вы догадались наверно, Семен Наумыч Гинденбург собственной персоной. А рядом с ним и девочка Олечка с ноги на ногу переминалась.

— Три встречи за день это уже не случайность, а суровая закономерность, — сказал я в пространство и добавил, — привет, Оля.

Она кивнула мне через силу, а Наумыч сразу взял быка за рога:

— Поговорим?

— Заходите, конечно, — распахнул я дверь, — только у меня и угостить-то вас нечем.

— Не беда, — бросил Наумыч, переступив порог, — у меня все с собой. Оля, а ты подожди меня в нашем номере.

Оля спорить не стала и испарилась. А с собой у него был коньяк в три звездочки и коробка с тонко порезанной колбасой… мне почему-то сразу вспомнился эпизод из «!7 мгновений», где Штирлиц беседует с генералом в поезде ( — у меня есть коньяк, — у меня тоже есть коньяк, — зато у вас вероятно нет салями, — у меня есть салями, — значит мы с вами кормимся из одной кормушки).

Стул у меня только один был, я его себе забрал, а Наумыча усадил на застеленную кровать. И пододвинул поближе журнальный столик.

— Итак? — вопросительно посмотрел я на бывшего начальника, когда он разлил содержимое бутылки по стаканам.

— Итак, дорогой Петр, — отвечал он, выдув одним махом полстакана, — вопрос у меня очень простой. Ты, как я знаю, теперь в большом фаворе у власть предержащих лиц…

— Ну я бы не стал утверждать, что в большом, — перебил его я, — и у предержащих…

— Не скромничай, — в свою очередь перебил он меня, — про Юрия Владимировича я в курсе. Так вот — в ближайшее время ты круто поднимешься в горку… и не надо спорить, я знаю, что говорю… меня при этом не забудь, лады? Я-то к тебе по-доброму отнесся, когда мы вместе работали.

Я чуть не поперхнулся — в упор мне что-то не вспоминалось его доброе отношение. Но вступать в дебаты не стал, а перешёл к стандартному торгу.

— А что мне за это будет, Семен Наумыч? Дорога с односторонним движением это не совсем то, что меня привлекает в этой жизни.

— У меня много связей, — он налил вторую порцию и опять выцедил ее, не дожидаясь меня, — могу пригодиться.

— Например? — продолжил я пытать его о деталях, — в Минвнешторге есть кто-то знакомый? А в Минэлектронмаше?

Сентябрь 83 года. Эйзенхауэр против Шапошникова

Эта необъятных размеров дура находилась так близко к нам, что можно было прочитать её наименование — «Дуайт Эйзенхауэр» это был. Я непроизвольно вспомнил, что у них там считалось правилом хорошего тона называть корабли такого класса именами бывших президентов — за Эйзенхауэром последуют Кеннеди, Рузвельт, Линкольн и Вашингтон, а там и до Форда с Рейганом недалеко. А у этого вот президента было, если мне не изменяет память, водоизмещение под 100 тысяч тонн, длина в 350 метров, два атомных реактора по 130 тысяч лошадиных сил каждый и 90 самолетов и вертолетов на борту. Истребителей F-14 и штурмовиков А7. Серьезная техника.

Ну а наш большой противолодочный корабль именовался просто и незатейливо — «Маршал Шапошников». И от них обоих, как это было отчетливо видно, только что стартовали по одному вертолетику, которые оба направлялись в нашу сторону.

— Это они сейчас из-за нас конкурировать будут что ли? — недоуменно спросил Василий.

— Сейчас все и увидим, — ответил я.

— Да, а где Ираклий с Сергеем? — опомнился он.

— Сидят под замком на корме, — сказал я, — думаю, что вопрос с ними решится очень скоро.

Обе вертушки тем временем материализовались над нашим многострадальным десантником — штатовский Апач над кормой, а наш Камов (по-моему, 27-й модификации он был) завис прямо над мостиком. Из обоих вылетели веревочные лестницы, и по ним в быстром темпе спустились по нескольку вооруженных товарищей.

— Капитан-лейтенант Гордеев, — представился первый из них, запрыгнувший в нашу ходовую рубку, — Тихоокеанский флот, вторая эскадра. Кто тут старший?

Вася посмотрел зачем-то на меня, а потом выдвинулся на первый план.

— Вроде я, — неуверенно сказал он, — вообще-то Ираклий Сванидзе был за старшего, но сейчас он недоступен, а я его помощник.

— Где этот ваш Сванидзе? — продолжил Гордеев, а его подручные между тем заняли позиции у всех выходов из рубки.

— На корме, — пришел я на помощь Васе, — сидит под замком в техническом помещении, американцы посадили. Долго же вы до нас добирались, — зачем-то добавил я.

— Все разговоры потом, — резко оборвал меня каплей, — сначала дело. Показывай, где там твои американцы.

Я вздохнул, показал рукой примерное направление к Ираклию с Сергеем и сделал попытку двинуться в ту сторону.

— Стоять, — притормозил меня каплей, — первым старшина пойдет, — и он кивнул головой одному из спустившихся с вертушки.

––

Скоро, как говорится, сказка сказывается, да нескоро дело делается. От спустившихся на корму американских вояк на переговоры выдвинулся видимо старший из них, владевший в общих чертах русским языком. Переговаривались прямо на палубе где-то посередине корабля на среднем этаже.

— Мы забираем своих, вы — своих, — на ломаном русском сообщил американец, — на этом расходимся.

— А с этим корытом чего? — мрачно ответил наш каплей.

— Пусть тут остается, нам оно не нужно.

— А наш капитан Ираклий и Сергей? — встрял в диалог помощник Вася.

— Забирайте, нам они не нужны.

— А с корейцем что? — это уже я внес свои пять копеек.

— Кореец с нами пойдет, — твердо пообещал тот.

— А с мертвой командой как быть? — задал я еще один больной вопрос.

— Мы ничего не видели, — уверенно отвечал американец, — вы, наверно, тоже. И вообще правильно было бы затопить это корыто.

— Нам надо связаться с командованием, — вдруг четко и ясно объявил капитан. — Сами мы такой вопрос решить не сможем.

— Связывайтесь, — коротко бросил американец, — встречаемся здесь же через полчаса.

И мы вернулись в наше место дислокации, в ходовую рубку. Капитан тут же поручил своему подчиненному связаться с базой, а меня увел в сторонку и начал форменный допрос.

— Рассказывай все с самого начала, — потребовал он.

Второй раз за последние два часа от меня это требуют, подумал я, а спросил вот что:

— Прямо с самого-самого начала? С рождения что ли?

— Ваньку-то не валяй тут, — строго посмотрел он на меня, — с того момента, как вы на тот остров свалились.

— Если про остров знаете, почему к нам никто не прилетел и не приплыл туда? — задал я логичный вопрос, — кроме этих вот архаровцев.

— Твои вопросы оставим на потом, — отмахнулся он, — а пока на мои отвечай.

— Хорошо, — вздохнул я и вывалил все наши похождения вплоть до посадки на корейский десантник… ну почти все, про утаенное золото и пистолет уж не стал говорить, лишнее это.

— Что за вертушка прилетала к бандитам? — подумав, задал следующий вопрос каплей, — номер, раскраску не запомнил?

— Цвет зеленый, — неуверенно ответил я, — а номер обычный, пятизначный… начинался кажется на 08.

— Что 08, это я и сам знаю, — зло оборвал меня Гордеев, — все МИ-8 так обозначаются, а последние цифры какие?

— Две девятки там были, — еще более неуверенным тоном сказал я, — но на каких местах, не скажу точно… можно других наших товарищей поспрашивать.

— И до других дело дойдет, — ответил он, — а пока с тобой разберемся. Что на корабле случилось?

— Нас сразу загнали в трюм… на носу который, там мы и просидели до утра. Утром начали стучать в переборки, чтобы пожрать чего-нибудь дали, а никто не открывал…

— И? — подтолкнул мои мысли Гордеев.

— И мы нашли один не до конца закрытый люк, выползли на палубу и никого там не обнаружили.

— Дальше давай, — подогнал меня он, — чего из тебя все надо клещами тащить.

— Дальше мы хотели подать сигнал бедствия и даже нашли радиорубку и среди нас даже один радист нашелся, но в момент передачи нарушилось электроснабжение и ничего мы передать не успели.

— Куда команда подевалась? — спросил каплей.

— Так на корме вся лежит, — ответил я, — отравленная похоже…

Он посмотрел на меня таким же злым взглядом, как смотрит собака на кошку.

— Сказки какие-то ты мне рассказываешь тут…

— Спросите у американцев, — предложил я, — если они разрешат, сами все увидите… и почуете — запашок от команды уже начал проявляться. А еще чуть позже к нам свалились с вертолета два этих американца, один из них сказал, что он из ЦРУ.

Про бутылки с шампанским я тоже решил умолчать.

— Ты еще забыл про корейца сказать — я видел одного, целого и здорового, — напомнил он мне.

— Да, забыл, — потер я лоб, — событий уж больно много. Кимом его зовут, короче нашли мы его в трюме, только в не в том отсеке, куда нас засунули, а в соседнем. Он сказал, что его вся команда била и издевалась, а он спрятался от них там. Поэтому уцелел…

— А на самом деле? — строго продолжил допрос Гордеев.

— На самом деле он как-то сразу скорешился с американцами и сначала взял в заложники одну пассажирку, Людой ее зовут, а потом посадил меня, капитана и Сергея под замок. Мое скромное предположение — Ким этот и отравил всю остальную команду.

— Зачем? — приподнял брови каплей.

— Вот насчет этого даже никаких предположений нет, — подумав, отвечал я.

Тут наш увлекательный диалог прервал помощник каплея — коренастый и кривоногий лейтенант.

— Тщ капитан-лейтенант, — начал он, заикаясь, — база дала добро.

— Отлично, — вскочил на ноги, как пружина, Гордеев, — пошли договариваться с американцами… а ты пока здесь подожди, — бросил он на ходу мне.

––

Все, что я помню далее до момента очухивания в военном госпитале, так это только взрыв чудовищной силы, от которого у меня сначала завибрировали барабанные перепонки, а потом меня приподняло и швырнуло что есть силы о переборку корабля…

Квартирный вопрос

Наумыч с большим трудом, но наскреб целых два знакомых в интересующих меня ведомствах… конечно, после обещаний помочь от целого первого лица государства это было скромно, но как говорит одна умная пословица — жалует царь, да не жалует псарь. Так что и псари в таких сложных вопросах не помешают ни разу.

Коньяк мы совместными усилиями допили, колбасу (которая оказалась ни много, ни мало финским сервелатом, который горячие финны поставляли нам в период Олимпиады) доели, Наумыч, покачиваясь, убыл к своей ненаглядной Оленьке, а я лег на койку и призадумался. С одной стороны это конечно неплохо иметь местом жительства такое козырное место, но с другой-то… может и прав был Юрий Алексеевич, что отказался от квартиры там, золотая же клетка будет…

Ничего, короче говоря, я не надумал, а просто взял и заснул. А утром в восемь ноль-ноль был как штык на проходной клиники, а там меня опять попыталась разложить на атомы та самая лаборатория номер 412. Но ничего у них не вышло, меня перехватил давешний Иннокентий Палыч в шапочке и увел в начальственный кабинет.

— Приветствую, — буркнул из-за стола Чазов, — наслышан-наслышан о твоих вчерашних похождениях.

А ничего я ему не стал на это отвечать, потому что прямого вопроса не прозвучало, а на косвенные можно и промолчать. Поэтому он таки перешел к ним, к прямым вопросам.

— Я так понимаю, что твоя программа в моем институте исчерпана, да?

— Похоже на то, — осторожно выразился я.

— И ты сегодня съезжаешь туда? — он закатил глаза к потолку.

— По всей видимости да, — так же осторожно продолжил я.

— Со мной разберешься напоследок? — не менее осторожно выразился он.

— О чем речь, Евгений Иваныч, — быстро ответил я, — обещания надо выполнять. Как самочувствие-то? Со вчерашнего дня не ухудшилось?

Самочувствие у него не только не ухудшилось, но даже где-то и наладилось. Поэтому сеанс своей психо-волновой терапии я провел в самые сжатые сроки, после чего пообещал ему еще одну встречу, но только не завтра уже — созвонимся и определимся по обстоятельствам.

А далее Чазову позвонили, он выслушал все с каменным лицом и объявил, что меня ждет машина возле второго подъезда.

— Сам понимаешь откуда, — добавил он.

Я понимающе кивнул головой и справился, как до него лучше добраться, до этого второго подъезда, а он с готовностью согласился сопроводить меня.

— По дороге обсудим еще кое-что, — добавил он, выходя вместе со мной в коридор.

Кое-что это оказалось еще одной просьбой, на этот раз касающейся его супруги… нет, с этим надо что-то делать, подумал я, но напрямую не отказал — решим, мол, вопрос в рабочем порядке. А второй подъезд оказался черным ходом, где сидел дремлющий вахтер. Вход был закрыт на замок, и вахтер долго искал ключ, чтобы выпустить важных гостей — нашел и выпустил. А я попрощался с Чазовым и укатил на фиолетовой почему-то Волге по направлению к Кутузовскому проспекту через Мосфильмовскую улицу и Бережковскую набережную.

А на месте меня сначала завели в некое подсобное помещение, располагавшееся в полуподвале правого корпуса, где мне быстро оформили пропуск в это элитное здание и выдали два комплекта ключей.

— Петр Петрович, вам выделена квартира номер 87, это второй этаж шестого подъезда, — строго сообщил мне очередной охранник, — необходимо находиться в ней по возможности большую часть суток. Это теперь будет вашей работой.

— А, — начал я, но он меня перебил, — если будете отлучаться, необходимо поставить нас в известность, куда и на сколько отлучаетесь.

— А, — попытался я прояснить еще один вопрос, но снова не успел его задать, охранник опередил, — с вашей подругой вопрос решен, пусть она тоже зайдет сюда, получит пропуск.

— А, — сделал я третий заход, на этот раз успешный, — если возникнет вопрос с транспортом, могу я рассчитывать на вас?

Охранник хитро улыбнулся и ответил:

— Можете, вот вам список телефонов (и он передал мне листочек в половину А4), под номером шесть вызов служебного автотранспорта.

Я углубился в изучение телефонного справочника и все же позволил себе последний вопрос:

— Номер два — это спец распределитель, я верно понимаю?

— Да, — устало ответил охранник, — это он, можно по телефону заказать, можно ногами сходить, это совсем недалеко, в Кутузовском переулке. Оплата по итогам месяца.

Вопросы у меня иссякли, поэтому я просто забрал ключи с пропуском и побрел осматривать новое место жительства. На первом этаже моего подъезда пропуск изучил бдительный вахтер, после чего пропустил меня далее — на лифте я уж не поехал, всего-то второй этаж. А вот и она, 87-я квартира. Дверь не сказать, чтоб уж очень элитная, но и не и простой сосновой доски. Открываем…

Это оказалась двушка, но не простая. Комнат и верно две штуки было, по 15-17 метров каждая, но посередине между ними имела место так называемая гостиная, совмещенная с кухней. В добрый тридцатник по метражу, елки-палки… кухонный гарнитур естественно был на своем месте, из натурального массива, не из дсп сработанный. И холодильник типа ЗИЛ, посмотрим, что там… ну пару дней можно и на этом протянуть…

Прихожая не сказать, чтоб огромная, но и не хрущевские 2,5 метра. Целых два сортира, в один вход из прихожей, во второй, совмещенный с ванной комнатой — из дальней спальни. Сантехника не финская, но вполне достойная… и веселенькая васильковая плитка на стенах не отваливается. Плюс балкон… краска на перилах облупилась и пол весь в выщерблинах, ну да ладно. И еще какая-то темная комнатушка типа кладовки есть… будем считать ее гардеробной. Все окна во двор выходят, да это даже лучше, шума от городской магистрали слышно не будет. Ну чего, жить можно — добрых 60 квадратов тут имеется.

Телефонов здесь целых две штуки имело место, один в гостиной-кухне, аспидно-черный, прямиком из туманных сталинских лет. А второй веселой желтенькой расцветки в одной из спален. Я так понял, что первый это вертушка, он же АТС-1 или 2, и обошел его стороной, набрал номер нининых родственников на обычном. Трубку взяла она сама.

— Привет, дорогуша, — сказал я в трубку, — как ночевалось?

— Спасибо, неплохо, — хладнокровно ответила она, — тебя только не хватало.

— Предлагаю исправить это упущение, — ответил тогда я ей, — мне тут жилплощадь выделили…

— Да ты чё? — изумилась она, — какую и где?

— Двушка в 60 метров. Кутузовский проспект, дом 26. Шестой подъезд, второй этаж. Подъезжай, как сможешь — я вчерне договорился, ты тоже теперь тут числишься.

— Кутузовский, Кутузовский, — пробормотала она, — это где мы позавчера в гостях что ли сидели?

— Ну да, — сказал я, — в том же подъезде, но чуть ниже.

— Уже лечу, — сообщила она мне, — я вся в нетерпении посмотреть, что там тебе выделили.

— Подожди, не так резко, — притормозил я её, — сначала тебя должны оформить и выдать пропуск… давай так — я встречу тебя у метро, вместе проще будет.

— Метро Кутузовская? — перешла на деловые рельсы она.

— Проще наверно от Студенческой добраться — так что выходи там… вперед и направо.

— Договорились, — весело ответила она, — через час примерно.

Ну час — не час, но через полтора Нина таки нарисовалась на выходе из метро «Студенческая». Кто в теме, знает, что это наземная станция и выход из нее только в одну сторону, в район Киевской улицы, с противоположной там сплошная промзона. Почему она Студенческая, вопрос темный и неисследованный — никаких особенных вузов в этой части столицы не отмечено.

— Привет, — чмокнула она меня в щеку, — давно не виделись.

— Ага, — ответил я, протягивая ей букетик хризантем, — целых 12 часов.

— Ну показывай свои хоромы, — взяла она цветочки в одну руку, а второй зацепилась за мою, — очень интересно, что там.

— Пошли, раз интересно, — развернулся я спиной к метро, — только по дороге давай в один магазинчик зайдем.

— Конечно, дорогой, — не стала спорить она, — новоселье полагается отметить, а то жить плохо будет. Что за магазин?

Я достал телефонный шедул, подаренный мне давешним охранником, и прочитал оттуда:

— Магазин номер десять Мосторга… Кутузовский переулок, 17. Это рядом, — я махнул рукой в ту сторону и мы весело зашагали в указанном направлении.

Долго ли, коротко ли, но нашли мы эту затерянную торговую точку… вывески, естественно, никакой не было, имелась только скромная махонькая табличка, извещавшая, что именно он и есть, десятый мосторговский магазин. И дверь была закрыта, пришлось стучать.

— Странное какое-то место, — поежилась Нина, — это точно твой магазин?

— Точнее не бывает, — уверенно отвечал я, а вслед за этим дверь и открыли.

— Чего надо? — спросила сонная рожа вахтера не очень приветливым тоном.

— Отовариться, вот чего, — примерно в том же ключе ответил ему я и махнул у него перед носом пропуском в дом на Кутузовском.

— Другое дело, — повеселел охранник, распахивая дверь до упора, — заходите.

На двухсотую секцию ГУМа это заведение, конечно, не очень походило, но в принципе все, что было надо советскому человеку, здесь имелось. Продавщица всего одна была в наличии, совсем даже и не заспанная, а напротив веселая и румяная.

— А я про тебя слышала, — сразу же огорошила она меня при входе, — ты Балашов, верно?

— Ну да, — не стал отпираться я, — Балашов моя фамилия.

— И у тебя какие-то необычные способности, — продолжила она, — медицинские.

— Что-то такое есть, — хмуро ответил я и сразу решил расставить точки на ё, — но я сейчас не практикую. Обратитесь в клинику на Мичуринском, если что-то надо…

— Да нет, — так же весело продолжала она, — мне просто интересно… космонавты у нас бывали, знаменитые футболисты тоже, жены больших начальников каждый день, а вот экстрасенса первый раз вижу.

Ничего я на это не стал ей отвечать, а просто попросил показать, что у них тут есть… помните миниатюру Карцева-Ильченко под названием «Склад» ( — это правда, что у вас все есть? — а что вам надо?), так вот это тот самый склад и был. И даже пиво у них имелось восьми сортов, два из которых были чешским и немецким соответственно.

— Что будем брать? — обратился я к подруге, но у Нины, как и у меня, глаза разбежались по сторонам…

Квартирный вопрос-2

— Ну тогда давай командовать буду я, — взял руль в свои руки, — вон то шампанское… да, полусладкое… эту вот бутылку, Мартини что ли?… тоже полусладкое… этот вот сервелат в коробке и сыр, который с зеленью…

— А зачем с зеленью? — толкнула меня в бок Нина, — это ж плесень какая-то.

— Успокойся, родная, — отвечал я ей, — все под контролем. А плесень придает продукту оригинальный и устойчивый вкус. Еще что? Ну ананас пусть будет, он на вес или поштучно отпускается?

Продавщица ухмыльнулась и сказала, что поштучно.

— И пиво уже заодно… и немецкое, как уж оно там называется?… ага, Пилзнер… и чешское, Праздрой — попробуем, что они там в странах народной демократии употребляют.

— Торт ещё хорошо бы, — напомнила Нина.

— Да, и торт, какие у вас есть?

— Мы же рядом с Киевским вокзалом, — напомнила продавщица, — и Киевской улицей, значит все и берут Киевские торты.

— И коньяк еще какой-нибудь, — вспомнил я про себя, — а может и виски есть?

— А куда ж оно денется, — продолжила ухмыляться продавщица, показывая на стеллаж справа от нее, — Джек Дэниелс и Джонни Уокер, с черной этикеткой.

— Уокера давайте, — решился я, — сколько с нас?

— Пятьдесят пять тридцать шесть, — ловко подсчитала она на бабушкиных счетах.

— Ого, — вырвалось у Нины, — половина моей зарплаты.

— Потом заплатите, — тут же успокоила её продавщица, — счет придет прямо к вам в квартиру в конце месяца.

— А у вас и одежда какая-то есть? — справилась Нина между делом.

— А как же, — и продавщица уверенно распахнула дверь в соседнюю комнату, — на любой случай жизни… вплоть до свадьбы.

Нина потупилась и искоса взглянула на меня, а я решил не гнать коней и сказал просто:

— Давай решать проблемы по мере их поступления. Все равно мы сейчас не унесем эту одежду, и так много набрали. На недельке зайдем и тогда уже разрулим и эти вопросы.

И Нина послушно согласилась, продавщица сделала пометку на моем пропуске, и мы весело зашагали по направлению к правительственному зданию. Оформление Нины в качестве постоянного посетителя прошло быстро и безболезненно, охранник даже подмигнул мне за ее спиной — мол, молодец, какую девчонку склеил. И вот мы уже стоим на пороге 87-й квартиры.

— Дааааа, — это все, что только и смогла из себя сразу выдавить Ниночка, а потом собралась и добавила, — богато люди живут. А там чего? — показала она на дверь из второй спальни.

— Кладовка наверно, — пожал я плечами, — она же гардеробная.

— А балкончик-то подкачал, — все же нашла она к чему придраться, — могли бы и покрасить перила. Вон там Москва-река?

— Ага, она самая, — подтвердил я, — за набережной Шевченко.

— Хорошо, что окна во двор, — заметила она и сразу же перешла к насущным вопросам, — сначала ты в ванную или я?

— А давай вместе, — скромно предложил я, — там места много… а шампанское пока в холодильнике охладится.

––

Через час примерно мы уже сидели за столом в необъятной гостиной-кухне и беседовали о житье-бытье.

— Быстро ж ты поднялся, Петя, — сказала она, опрокинул бокал с шампанским, — и высоко… не страшно на такой высоте сидеть?

— Если честно, Ниночка, — тихо отвечал я, — то страшновато… тут ветра сильные дуют, днем жарко, ночью холодно. И падать больно будет, если что… но это, во всяком случае, произойдет не сегодня, так что давай наслаждаться, пока есть чем.

— Хорошее рассуждение, — поддержала она меня, — да, а чего это Наумыч от тебя вчера хотел?

— Все просто, — я разлил виски в рюмки, — хочет, чтоб я не забывал его в случае чего. А он взамен может мне пригодиться, связей типа много у него.

— Послал бы ты его, — посоветовала она, — он ведь и тебя так же кинет, как меня, например. Гнилой человечек.

— Я подумаю, — просто отвечал я, — как виски-то?

— Самогон-самогоном, — весело отвечала она, — но пьется легко.

— Напрасно ты так гонишь на этот продукт, — заметил я, — традициям виски-варения уже не одна сотня лет, в той же Шотландии тысячи таких винокурен, и у каждой свой оригинальный секрет производства. Между прочим, в России тоже раньше делали что-то похожее, но потом перешли строго на водку, которая представляет собой бесцветный водо-спиртовой раствор с характерным вкусом и запахом. И вкус, и запах водке придают сивушные масла… их по идее надо бы удалять, но тогда водка совсем без отличительных признаков останется. Так что немного оставляют. А шотландцы и за ними англичане с американцами пошли по другому пути — спирт у них настаивается в бочках с разными добавками. Технология, как у коньяка почти. И вкус получается самый разный, в отличие от водки.

— А я вот еще слышала такие выражения, как «бленд» и «сингл-молт», — вдруг спросила Нина, — это что такое?

— Тут все просто, бленд это смесь, сингл-молт — односолодовый значит…

— А при чем тут солод?

— Ну виски же из ячменя гонят, а солод это намоченные и пророщенные зерна этого ячменя… так вот — бленды производятся из смесей разных видов и производителей, купаж он еще называется. В основном льют то, что подешевле, ну и вкус с запахом у таких продуктов соответствующий… стандартный-стандартный. А односолодовые производят строго из одного сорта, выгнанного по возможности в одной винокурне. Чем больше выдержка продукта, и чем лучше раскручена эта винокурня, тем дороже конечный результат получается. Есть сорта по пять-десять тысяч долларов за бутылку.

— Ничего себе, — удивилась Нина, — это сколько же в рублях будет?

— По официальному курсу, — быстро провел я подсчет в уме, — 3-6 тысяч рублей. А если реальный курс брать, то умножь это на 4 где-то…

— 20 тысяч? — у Нина глаза на лоб полезли, — я столько за 10 лет не заработаю. А этот вот Уокер, он какой, односолодовый?

— Увы, Ниночка, — ответил я, — это всего лишь бленд, но качественный бленд, стоит довольно высоко в линейке подобных.

— Давай уже и пиво попробуем, — поменяла тему она, — а то чешский Праздрой я только по телевизору видела…

Праздрой оказался довольно качественным пивом, с легкой горчинкой и высокой шапкой пены. Градусов только на мой взгляд в нем маловато оказалось, но Нине понравилось.

— На наше Жигулевское не похоже, — заявила она после дегустации и тут же, впрочем, перепрыгнула на новую тему, — ты вот что, Петя… ты меня не бросай — я тебе всю жизнь верная буду.

— Точно будешь? — подколол ее я.

— Точнее не бывает, — серьезно отвечала она и собралась развить свою мысль, но не успела, затрезвонил телефон, который в спальне стоял, обычный городской.

— Кто это еще? — задался вопросом я, — вроде никому этого номера пока не давал.

А это оказался Андрюша Миронов собственной персоной… на вопрос, откуда у него мой новый номер телефона, он ничего не сказал, а просто напомнил о позавчерашнем обещании.

— Да-да, я помню, Андрей Александрович, — отвечал я, — и все свои долги аккуратно отдаю. Только вот одно небольшое затруднение есть — отлучаться из этой квартиры мне можно только в экстренных случаях. И ненадолго.

— Тогда я могу к вам… к тебе, то есть, приехать, — предложил он, — через час-полтора к примеру.

— Хорошо, — ответил я, — сейчас я решу вопросы с охраной — перезвони через десять… нет, лучше через пятнадцать минут.

— А кто это? — спросила Нина, — Андрей Александрович?

— Да Миронов же, — ответил я, — ты с ним за одним столом недавно сидела.

— И чего ему надо?

— Того же, — вздохнул я, — что и всем остальным — быть богатым и здоровым.

И я начал накручивать черную вертушку с целью провентилировать вопросы безопасности с девяткой…

––

Через час народный артист уже стоял на пороге моей квартиры, переминаясь с ноги на ногу. На этот раз без супруги.

— Заходи, будь как дома, — широко распахнул дверь я и тут же продолжил, — что будешь пить?

— А что есть? — поинтересовался он, поздоровавшись кивком головы с Ниной.

— Шампанское есть, Новый свет, — начал перечислять я, — а еще виски Джонни Уокер, черная этикетка, и пиво… чешское закончилось, остался немецкий Пилзнер.

— Богато живешь, — улыбнулся Андрей, — новоселье что ли отмечаешь?

— Да, угадал, — признался я, — так что налить-то?

— Давай сначала дело сделаем, а потом все остальное, — ответил он, крутя головой по сторонам.

— Возражений нет, — сказал я и припомнил рекламу из 90х годов, — сначала акции, потом чай.

— Какие акции? — не понял Андрей.

— Обыкновенные, — пошевелил я пальцами в воздухе, — но можно и привилегированные, с гарантией получения дивидендов. Не заморачивайся, это у меня само собой вылетело.

Я наказал Ниночке приготовить тот самый чай, пачка со слоном имелась в одном из шкафчиков, а мы с Мироновым прошли в дальнюю спальню, плотно притворив дверь за собой.

––

Через полчаса он уже сидел за нашим столом, явно повеселевший и сменивший окраску лица с бледно-голубой на розовую.

— Это Галина поспособствовала тебе с квартиркой? — поинтересовался он, отхлебывая одновременно из двух стаканов.

— Бери выше, Александрович, — я тоже перешел на его двухстаканную методику, — квартиру мне устроил сам Леонид Ильич.

— Не врешь? — посмотрел он мне в глаза и увидел там бездонную безмятежность, — вижу, что не врешь… высоко же ты залетел, Петя… Петрович.

— Сам знаю, — отвечал я, — даже страшно временами становится. Только давай вот что… давай тему сменим — расскажи лучше что-нибудь про свой театр.

— Про сатиру-то? — зачем-то переспросил он, — а что про нее рассказывать, и так все на поверхности. Плучек руководит, мы выполняем его мудрые указания.

— А мне про Ширвиндта интересно, — осмелилась задать свой наболевший вопрос Нина.

— И что тебе именно про него интересно? — повернулся к ней Андрей.

— Такой отличный артист и почти не снимается в кино — почему это так? — конкретизировала свой интерес Нина.

— Почему не снимается? — возразил Миронов, — а Трое в лодке? А Небесные ласточки? Рязановский «Вокзал для двоих» скоро на экраны выходит, там он тоже есть.

— Ну с тобой-то не сравнить, Александрович, — помог я Нине, — у тебя в год по 3-4 фильма с главными ролями, а у Ширвиндта по одной картине в эпизодах. Главных-то ролей по сути и нет… не считая Троих в лодке.

— Что тут можно ответить, — задумчиво сказал Андрей, протягивая мне опустевший стакан, а когда я обновил его содержимое, продолжил, — профессия актера, к сожалению, напоминает роль женщины во взаимоотношениях с мужчиной. Сидишь и ждешь, пока тебя под венец позовут — инициатива наказуема и там, и тут. Вот не зовут Александра Анатольевича на главные роли и ничего тут поделать нельзя…

— А денег много это кино приносит? — расхрабрилась Нина на такой скользкий вопрос. — По сравнению с театром, например.

— Конечно, — не стал запираться Миронов, — несравнимо больше… мне за Бриллиантовую руку четыре тыщи выплатили. За Соломенную шляпку — все пять. А театр… ну что театр… место постоянной работы — двести рэ плюс премии иногда. Плюс гастроли, там тоже что-то добавляется.

— А возвращаясь к Ширвиндту, — захотел продолжить тему я, — артист от бога же, комедийный талант у него невероятный, да и коммерческая жилка, насколько я знаю, имеется. Почему бы ему самому не замутить что-то такое? Что приносило бы дополнительный доход и способствовало продвижению его личности в массы?

— О чем ты? — не понял Миронов, но ответить я ему не успел — зазвонил черный эбонитовый аппарат, стоящий на краешке кухонного стола.

— Пардон, — извинился я, снимая трубку.

Выслушал, что мне там сказали и извинился ещё раз:

— Срочные дела, коллеги — вынужден вас оставить на некоторое время.

Госпиталь, где-то в Тихом океане

— Mike, he seems to have woken up! (Майк, он кажется очухался) — это было первое, что я услышал, когда пришел в себя на больничной койке.

А приключения-то продолжаются, подумал я, кажется попал я не совсем в нашу советскую больничку, судя по этой фразе — тут Майка какого-то поминают, в наших лечебных заведениях таких не водится. А ко мне тем временем склонился гражданин в белом халате и с совершенно лысой головой.

— Эй, как тебя там! — бесцеремонно потряс он меня за плечо, — как дела?

— Петр я, Питер то есть, — прохрипел я ему в ответ и добавил, — спасибо, пока живой… а где это я?

— Авианосец «Дуайт Эйзенхауэр», военно-полевой госпиталь номер два, а я госпитальный санитар Майкл Джексон, — сообщил он мне.

— Ни хрена себе, — вырвалось у меня, — тот самый Майкл Джексон?

— Не, не тот, — потряс он головой, — просто в Америке очень много Джексонов. Голова не кружится? — продолжил он опрос.

— Немного, — признался я, — а как я сюда попал?

— В результате спасательной операции, — сообщил он, усаживаясь рядом, — когда это ваше корыто взлетело на воздух, мы начали вылавливать из воды, кого смогли. Ты одним из выловленных оказался.

— А второй корабль, — спросил я, — который русский — он чего делал?

— То же самое, — хладнокровно отвечал Майк, — думаю, двух наших ребят они к себе забрали. Ну ничего, скоро поменяемся.

— То есть здесь еще кто-то из русских имеется? — ухватил я эту нить из его рассуждений.

— Конечно, еще четверо, одна из них женщина.

— И где эти четверо?

— Трое в соседнем отсеке, — пояснил этот санитар, — а женщина на корме.

— Понятно, — буркнул я, хотя понятного здесь было очень мало. — Поговорить-то с ними можно?

— Нельзя, — отрезал он, — не сегодня во всяком случае.

Я немного подумал и сформулировал следующий вопрос:

— А какие у меня повреждения?

— Сотрясение мозга и перелом правой руки, — ответил тот, ткнув пальцем в мою руку.

И действительно, только сейчас я заметил, что она в гипсе.

— А когда нас поменяют?

— Сначала с вами побеседует наша служба безопасности, а потом уже определимся и с обменом, — любезно просветил меня Майк. — Ты пока лежи и не дергайся, вредно для здоровья дергаться. А к вечеру тебя посетит офицер безопасности.

— А пожрать мне дадут чего-нибудь? — задал я главный вопрос.

— Это без проблем, — Майк поднялся, заглянул в открытую дверь отсека и сделал какой-то знак невидимому собеседнику.

Через минуту мне привезли на тележке вполне сносный завтрак… или обед… но не ужин — сказано же было, что безопасники вечером придут, значит это не вечер.

— Спасибо, Майк, — довольно искренне поблагодарил его я и добавил еще один моментик, — а газеты тут у вас есть какие-то? Новости почитать чтоб…

— Ты сам подумай, — наставительно ответил он, — какие могут быть газеты посреди Тихого океана… есть местная газетка, освещает деятельность нашего корабля и называется «Эйзенхауэр ньюс» — ее могу принести.

— Ну хотя бы, — поморщился я, — если нетрудно, то принеси — на безрыбье и рак рыба.

На английском эта поговорка звучала так — Better a small fish than an empty dish. А газетенка оказалась весьма любопытной, на аналогичные советские типа «На страже Заполярья» или «Крылья Отчизны» походила очень мало. Первая полоса была посвящена предстоящим учениям под названием «FleetEx’83», в которых должны были принять участие аж три авианосца… ну детали конечно тут не раскрывались, но в общем и целом было понятно, что затея эта очень серьезная, включает маневры вдоль советской экономической зоны и даже условное бомбометание по территории условного противника.

Перелистываем… вторая страница — будни боевой и политической подготовки US Navy. Мутные фотографии бравых вояк на фоне чего-то железного. Проценты выполнения личных планов по подразделениям.

Третья страница — новости остального мира… так, маленькая заметочка про корейский боинг… прочитал три раза и ничего не понял. Информация была предельно размыта и разбавлена дежурными выпадами по отношению к ужасной советской военной машине. А вот то, что товарищ Рейган по этому поводу сказал, было в двух последних абзацах… радует хотя бы то, что выражение «империя зла» никак не прозвучало.

И последняя страничка… письма родственников, объявления по купле-продаже, погода на неделю… про корейский десантник и про нас четверых конкретно ни звука. Доел пищу (круто сваренное яйцо, манная каша и стакан кофе с молоком), отложил газетку в сторону и стал смотреть в иллюминатор за неимением других объектов, привлекающих внимание…

Безопасник явился в шесть вечера местного времени, судя по хронометру, висевшему на стенке. Он вежливо поздоровался, представился уоррент-офицером Питером Вачовски (поляк что ли), открыл блокнот на чистой странице и начал:

— Имя, год и место рождения, национальность, образование, место работы?

— Петр Балашов, — начал отвечать я.

— Тоже Питер? — слегка изумился он, — бывает и такое. Но ты продолжай, я записываю.

— 23 года, русский, родился в Нижнереченске, закончил политехнический институт по специальности «радиотехника», там же и работаю — в Институте прикладных проблем.

— Что делал на Камчатке? — задал Питер следующий вопрос.

— Участвовал в экспедиции нашего института, — ответил я и, не дожидаясь уточнений, сам рассказал чего мы там исследовали, — внутренние океанические волны были целью наших экспериментов.

— Знаем мы ваши волны, — ухмыльнулся он, — радар вы налаживали в Березовой бухте. Но ладно, об этом не будем. Ты откуда английский так хорошо знаешь? — перепрыгнул он вдруг.

— Затрудняюсь с ответом, — пожал плечами я, — наверно лингвистические способности хорошие — вот и выучил.

— ОК, — задумался на секунду этот Вачовски, — как ты попал на корейский десантник?

Третий раз об этом спрашивают за последние дни, подумал я и со вздохом начал отвечать:

— Наш самолет маршрута Ключи-Магадан потерпел аварию возле одного из островов Курильской гряды…

— Какого именно острова? — перебил он меня.

— На нем написано не было, — огрызнулся я, — но примерно мы его определили, как Симушир. Все пассажиры и экипаж остались живы при этом… и два дня мы провели на острове, спасать нас так никто и не прилетел…

— Ты продолжай, — подогнал мои мысли Питер, — я внимательно слушаю.

— И вот на вторую ночь на этом острове, когда мы у костра грелись, — историю с бандитским вертолетом я и тут решил опустить, лишнее это, — нас нашел этот самый десантник… он прямо на пляж причалил, и корейские ребята забрали нас с собой. Ночь мы в трюме провели.

— Так, — почесал он в затылке, — а откуда корейский военный корабль взялся возле Курильского острова?

— Понятия не имею, — честно признался я, — сам задавался этим вопросом, но ни одного ответа на него не придумал. Просто взялся и все тут…

— И что случилось утром? — перевернул он страницу блокнота.

— Ни одного человека из команды корабля мы утром не обнаружили, — сказал я, — пусто было во всех помещениях, которые мы обследовали. Ну то есть потом-то мы нашли, куда они делись, но это уже через сутки.

— И куда они все делись?

— На корму, в помещение какое-то большое — там они и лежали все вповалку без признаков жизни, — честно рассказал я.

— Вам это привидеться не могло? — задал он вдруг такой странный вопрос, — ну что они там лежали.

И я понял его намек на лету.

— Вполне могло, мистер Вачовски, — не моргнув глазом ответил я, — во всяком случае под присягой я этот факт утверждать не возьмусь.

— Ок, — еще раз сказал дознаватель, — в общих чертах мне все ясно. Ты будешь находиться в этом госпитале еще день-два, а затем… затем по обстоятельствам — либо передадим тебя советским властям… — и он замолчал.

— А второй вариант какой? — вежливо поинтересовался я.

— Потом узнаешь, — отрезал он, — а сейчас вот что, Питер Балашов — ты вставать уже можешь?

— Не пробовал, — ответил я и сделал попытку подняться — как ни странно, но она прошла довольно гладко, слегка пошатывало меня, но не сильно — Получается, что могу.

— Тогда вот что, у нас на корабле никто толком русского языка не знает, так что предлагаю тебе поработать переводчиком у остальных ваших ребят, которых мы в море подобрали. Я сейчас их опрашивать буду.

— А что мне за это будет? — на автомате вырвалось у меня.

— А что тебе надо? — ответил он вопросом на вопрос.

Я задумался на секунду, а потом выдал:

— Посмотреть новости по телевизору. У вас ведь тут наверняка ловятся какие-то каналы…

— Договорились, — улыбнулся он, — только сначала перевод, а потом новости.

И он поддержал меня за локоть, и мы так вдвоем вышли в длиннейший коридор, теряющийся вдали как справа, так и слева.

— Нам сюда, — показал направление он, и мы переместились вправо примерно на пятьдесят метров и на два десятка дверей.

Навстречу нам попалась странная пара, одетая в военную форму, мужчина в годах и девушка-блондинка. И я с ужасом опознал в мужчине Наумыча, а в девушке Оленьку… при этом Наумыч еще и подмигнул мне. Закрыл глаза, потряс головой, снова открыл… фу, показалось — ничего общего, кроме бороды у мужика и цвета волос у девушки они не имели.

— Ты чего, голова кружится? — поинтересовался Вачовскм.

— Да, было немного, — не стал отпираться я, — но уже прошло. Можно двигаться дальше.

И мы зашли в еще одно помещение с табличкой «Military field hospital №3». А внутри там стояли уже не две койки, как у меня, а целых четыре штуки. И на них лежали и сидели наш капитан… ну бывший, конечно, капитан… Ираклий, мой дружбан Серега и Виталик-радист с золотого прииска. Четвертая койка была свободной.

Срочные дела на Кутузовском

Как вы наверно и сами все догадались, звонила Галина Брежнева и предложила она немедленно подняться сами понимаете к кому на четвертый этаж. Поднялся, причем немедленно… подвергся небольшому обыску на входе и был допущен в сияющие чертоги града на холме.

— Папа хочет с тобой поговорить, — заявила мне с порога Галя, — так что иди давай и говори… только поаккуратнее там, — зачем-то добавила она в конце.

— Значит, это со здоровьем не связано? — уточнил я.

— Нет, не связано, — подтвердила она, — иди уже, а то он ждать не любит.

И я зашёл все в ту же маленькую спальню в самом конце его необъятной квартиры — Ильич лежал там на диване в полосатой фланелевой пижаме в очках и читал газету. Известия, как я разглядел, а не Правду почему-то.

— Аааа, — сказал он, скосив взгляд на меня, — пришел… ну садись, побеседуем.

Я послушался и сел на стул рядом с диваном по стойке смирно, только что под козырек не сделал.

— Добрый вечер, Леонид Ильич, как здоровье? — спросил я, чтобы не молчать.

— Налаживается, — буркнул он, — твоими молитвами в том числе. Я вот что хотел сказать… — и он взял тяжелую мхатовскую паузу, вот честное слово не меньше полминуты.

— Вот ты, как лицо незаинтересованное и далекое от наших кремлевских интриг, скажи — что там в глубинке про нас думают? Про руководство страны и про меня лично?

— Хм… — чуть не подавился я, не ожидал такого вопросика на засыпку, — разное думают, Леонид Ильич…

— Можешь звать меня дядя Лёня, — милостиво разрешил он.

Вот же племянничек отыскался, подумал я, но решил не скрывать фактов:

— Страна у нас большая, проблем и нерешенных вопросов хоть отбавляй, так что иногда поругивают, если честно… анекдоты опять же рассказывают…

— Знаю я про эти анекдоты, — поморщился он, — некоторые совсем похабные.

— Есть и такие, — ответил я, — но если смотреть вглубь, то ведь про непопулярных личностей и персонажей анекдотов не слагают. А про Василия Ивановича, Штирлица, чукчей и про вас слагают, причем сотнями.

— В хорошую компанию я попал, — усмехнулся Брежнев, — Штирлиц, чукчи и я. Ну ладно, хватит про анекдоты — расскажи лучше про себя, давно я не беседовал с людьми из народа.

— Это пожалуйста, — не стал упираться я, — мне 22 года, только что закончил политехнический институт, работаю а Институте прикладных проблем в Нижнереченске…

— Аааа, это куда мы этого неуемного академика сослали, — припомнил он, — вместе с его стервозной бабой.

— Точно, где-то у нас они оба живут, — подтвердил я и продолжил о себе, — так вот, семья у меня неполная, отец умер, когда мне 3 года было…

— От чего? — поинтересовался Ильич.

— Говорили, что простудился на учениях, он у меня военным был, да так и не вылечился… — кратенько высказался я, — так что живу с матерью, она учительница. Вкратце вроде все… как говорят в армии — «доклад закончил».

— Сколько ты там получаешь в этом своем институте? — задал такой неожиданный вопрос Брежнев.

— Ставка 130 рублей, плюс разные надбавки плюс вредность 15% — итого на руки около двухсот выходит. Жить можно.

— А с квартирным вопросом у тебя все хорошо? — продолжил он бомбить меня бытовухой.

— Сейчас мы с мамой живем в однушке… сталинка, потолки высокие, кухня огромная. Пока хватает, но когда женюсь, наверно надо будет что-то предпринимать…

— А откуда у тебя эти способности взялись? — перешел он к более предметным вещам.

— А вам разве не рассказывали? — удивился я, — ну тогда могу ввести в курс дела — у нас в институте есть такой стенд под условным названием «Крот»…

— Крот? — удивился Брежнев, — это который под землей норы роет?

— Да, он самый… почему его так назвали, не знаю, возможно потому что тоже под землей, метров на десять ниже уровня улицы.

— Продолжай, — подогнал он меня.

— Так вот — я был одним из участников экспериментальной программы по этой теме. И вот в один прекрасный день, когда сидел и паял какой-то модуль, что-то на этом «Кроте» пошло не так… сигнализация завыла, лампочки замигали. Нас всех заперли в своих лабораториях и выпустили только через час-полтора. А на следующий день я и обнаружил у себя необычные возможности…

— И как ты это обнаружил?

— Монеты стали к рукам прилипать. А потом мать вылечил, как меня заверил хирург из 40-й больницы.

— От чего ты ее вылечил?

— От онкологии, Леонид… то есть дядя Леня, от нее, родимой. А потом пошло-поехало…

— Интересная история, — задумался Ильич, — а не боишься, что эти способности как пришли к тебе, так и обратно утекут?

— Боюсь, дядя Леня, — честно признался я, — но если смотреть на вещи шире, то ничего ведь страшного со мной не случится, верно? Вернусь в свой родной ИППАН и буду паять модули для научных исследований.

— Ты вот что… — перешел он в сидячее положение, — пока у тебя эти способности на месте, давай-ка полечи меня от чего-нибудь.

И тут мне в голову пришла неожиданная мысль.

— А давайте я вам речь поправлю, Леонид… то есть дядя Леня — вы же государственный человек, речи произносите каждую неделю, совсем же не дело так невнятно бормотать при этом…

— Это застарелая болячка, — признался он, — ну если сможешь, то займись, я не против…

Я с трудом, но припомнил основные версии, почему Ильич так сильно шепелявил и путался в словах. Их, кажется, штук пять было. Главная — это хреновые протезы, которые мало того, что мешали языку, так еще и постоянно норовили слететь. Инсульт, как причину этого затруднения, категорически опроверг тот же Чазов — не было у Брежнева никаких инсультов, один только инфаркт еще в 50-х годах. Далее по убыванию шло ранение в челюсть во времена Малой Земли (очень маловероятная причина), воспаление слизистой из-за чрезмерного курения, излишнее потребление седативных средств и пародонтоз, который генсек так и не удосужился вылечить за все время своего генсекства. Ну что же, сказал я сам себе, назвался груздем — не говори допустим. Для начала диагноз поставим…

— Повернитесь боком, пожалуйста, — попросил я его.

— Так? — он сделал пол-оборота к окну.

— Нормально, — ответил я, — не шевелитесь примерно с полминуты.

Через положенные полминуты я разрешил ему сесть прямо и начал допрос:

— Так когда, говорите, это затруднение возникло?

— Ты знаешь, — задумался он, — лет 10 назад наверно… при Никите у меня все хорошо с речью было и потом на 23 и 24 съездах я доклады спокойно делал… значит после 71-го года.

— Тогда мы так и запишем, — задумался я, — а зубные протезы вам когда поставили?

— Не помню точно… — даже немного растерялся Брежнев, — самые первые еще в 60-х… а самые последние года три назад.

— Я краем уха слышал, что для исправления этого дела даже привлекали Давиташвили, — всплыл такой факт у меня в мозгу.

— Это Джуну что ли? Да, приходила она пару раз, но никаких улучшений после этого не последовало.

— Ладно, — вздохнул я, — попытка, как говорил Лаврентий Палыч, это еще не пытка — попытаюсь сделать что-нибудь чуть лучше Джуны. Ложитесь на спину, дядя Лёня…

Тут в дверь заглянула встревоженная Галина, но Ильич только махнул ей рукой — скройся, мол, тут все идет по плану. Она и исчезла опять. А я сел на стул и снова пораскинул мозгами… а, была — не была, пойдем для начала по пути наименьшего сопротивления, бритву Оккама у нас пока никто не отменял.

––

Через десять минут я закончил процедуру, сказал Ильичу, чтоб расслабился, но сигарету по его просьбе не дал.

— Отвыкайте, дядя Леня, — строго ответил я ему, — вредная это привычка… и глупая. Леденец не пробовали сосать? Вроде помогает в таких случаях…

Тут я заверил, что повторю процедуру завтра или послезавтра, а он ответил, что завтра переезжает на ближнюю дачу в Заречье… ну как-нибудь договоримся, добавил Ильич. Тут уже твердой походкой вошла Галина вместе с дежурной медсестрой, она и заявила, что папе надо отдохнуть. Я намек понял и откланялся.

— Подожди, — нагнала меня Галя в прихожей, — вот тебе подарочек от меня лично.

И сунула мне в руки картонный прямоугольник, на котором синим цветом было крупно написано «Секция №200».

— Знаешь, что это? — спросила она.

— Слышал, — буркнул я, — в ГУМе на первом этаже, если не ошибаюсь.

— Не ошибаешься, — ухмыльнулась она, — пропуск на двух человек, но одноразовый.

— Там ведь надо бы финансы приличные иметь, чтобы впустую заход не получился, — сказал я.

— Не беда, — махнула рукой она, — я позвоню — все покупки на мое имя запишут, а ты отдашь потом, когда раскрутишься.

На этом я окончательно покинул владения генсека и спустился на свой второй этаж.

— А Андрюша уже ушел, — сообщила мне с порога Ниночка, — дела у него, сказал, срочные. Оставил вот подарочек.

И она протянула мне два синеньких билета, я посмотрел на них, подумал, что сегодня какой-то подарочный день, и задал сразу три вопроса:

— В сатиру? На сегодня? Что там дают?

— «Фигаро» дают, — радостно ответила она сразу на все вопросы разом, — третий ряд в центре, места королевские.

— У нас еще есть… — я посмотрел на часы, — еще полтора часа до начала. Предлагаю прогуляться по вечерней Москве.

— Я-то не против, — скромно опустила глаза Нина, — а вот твои новые работодатели против не будут?

— Все свои служебные функции я на сегодня выполнил, так что с этой стороны претензии вряд ли возникнут, — сообщил ей я.

И мы в очень быстром темпе собрались для вечерней прогулки по вечерней столице.

––

Лишние билетики в театр начали спрашивать еще на эскалаторе станции «Маяковская» — популярный театр, популярные актеры, знаковая постановка, так что все объяснимо. А на ступеньках перед входом стояла и гудела приличных размеров толпа. Раздеваться не пришлось, потому что день был теплый и мы оба без верхней одежды прибыли. Так что проследовали сразу в зрительный зал.

— Никогда в этом театре не была, — призналась Нина.

— Можно подумать, что в других театрах ты завсегдатай, — ухмыльнулся я.

— А ты не подкалывай, — ткнула она меня локтем в бок, — театрал нашелся. В Советской Армии один спектакль смотрела, «Горе от ума» — что съел?

— Извини, не подумавши ляпнул, — честно признался я и начал вспоминать, где же я побывал в своем предыдущем пришествии в этот мир.

Оказалось, что много где, даже на Таганке, но уже без Высоцкого, конечно. «Вишневый сад» там давали в авангардной интерпретации — садовник был здоровым, лысым и в кожаной куртке. И он периодически выходил на сцену и молотил руками по жестяным декорациям, получался такой гром… символизирующий наступление новых времен очевидно. И еще в Современнике смотрел Пигмалиона, там Гафт в роли профессора Хиггинса обучал приличным манерам Лизу Дуллитл в лице Яковлевой-интердевочки. А в Ленкоме видел современное прочтение Островского в пьесе «Мудрец»… на сцену там живой автомобиль выезжал.

Мои воспоминания прервала Нина:

— Смотри, Ширвиндт — как живой!

Ширвиндт и все-все-все

— Почему «как»? — спросил я её, а на сцене тем временем зазвучала музыка Моцарта из одноименной оперы..

— Потому что, — отмахнулась она, — настоящий граф Альмавива, пробу некуда ставить.

— А ты знаешь, — склонился я к её уху, — что сначала графа играл Гафт?

— Не, — ответила она, — не знаю — наверно тоже неплохо было. А почему больше не играет?

— У него с режиссером что-то там произошло неприятное, вот он и ушел в другой театр. Но Ширвиндт его достойно заместил.

— А вот и Андрюша, — прокомментировала она появление графского слуги, — а почему он Фигаро, что это значит?

— По-моему, — начал вспоминать я, — это имя придумал сам Бомарше, когда писал первоисточник. Там какие-то аналогии со словом «пикаро» вроде просматриваются, «пикаро» по-испански это плут, мошенник, хитрец. Во Франции, кстати, есть ежедневная газета «Фигаро», довольно популярная, типа нашей «Комсомольской правды».

— Ясно, — некоторое время мы вникали в действо на сцене, а потом Нина бросила такую ремарку, — а вот подруга Фигаро немного старовата для него… да и для графа тоже — что-то не верится в такую пламенную страсть у них обоих.

— Ну что тут поделаешь, — вздохнул я, — нет в Сатире молодых актрис достойного уровня, вот и взяли Корниенко.

Тут на нас зашикали сразу справа и сзади — мол, не мешайте наслаждаться высоким искусством, мы и замолчали благоразумно до самого антракта. А в антракте я повел Ниночку в буфет — надо ж всю культурную программу целиком выполнить. Отстояли небольшую очередь, сели за столик с двумя бокалами шампанского и какими-то пирожными.

— Мне нравится, — сообщила Нина, отхватив здоровенный кусок эклера, — а Андрюша вообще звезда. Ширвиндт ему совсем немного уступает… странно только, что Державина они не задействовали.

— У него, — ответил я, — насколько я знаю, были некоторые разногласия с главрежем по поводу «Кабачка 13 стульев». Плучек считал, что это пошлая и бездарная передача, даже просил министерство культуры прикрыть ее. Ну а Державин был как бы олицетворением этой пошлости и бездарности.

— Но сейчас-то его прикрыли, — растерянно ответила Нина, — года два уже нет никаких 13 стульев…

— Ну да, — согласился я, — в связи с польскими событиями закрыли. Но тут как в известном анекдоте — ложечки нашлись, а осадочек остался. Вот и не дают сильных ролей Михаилу Михайловичу… зато уж в дуэте с Ширвиндтом он отрывается по полной программе.

А тут и звоночек об окончании антракта прозвучал, и мы вернулись на свои места в третьем ряду. По дороге в партер ко мне неожиданно обратился один товарищ с повадками начинающей богемы:

— Петр Петрович? — спросил он меня.

— Точно, — ответил я, не узнавая спрашивающего. — Чем обязан?

— Андрей Александрович просил вам передать записку, — и он вложил мне в руку свернутый листочек из школьной тетрадки.

— И чего там написано? — заинтересованно спросила меня Нина, когда мы уселись на свои места.

— Сейчас узнаем, — и я развернул листочек и прочитал написанное кривыми каракулями, — нас приглашают после спектакля за кулисы. Поговорить.

— Отлично, — обрадовалась Нина, — всю жизнь мечтала посмотреть, как оно там устроено, закулисье.

— На самом-то деле, — сообщил я ей, — ничего особенно интересного там нет — суета, беготня, пыль на декорациях и еще это… суровая грызня за место под солнцем. Как у пауков в банке, короче говоря, там все устроено.

— Ну так есть же за что бороться, — мудро рассудила Нина, — победитель получает все… и славу, и деньги, и место под этим самым солнцем… и даже право первой ночи, как граф Альмавива.

— Наверно ты кругом права, — вздохнул я, — первая ночь идет в комплекте со всем остальным. Скоро узнаем обо всем этом из первых уст…

––

Спектакль оказался неожиданно длинным, добрых три часа шел, не считая антракта, так что поклоны и вручение цветочков закончилось уже далеко за десять вечера. Все дружно пошли в фойе, а мы немного подождали и отправились искать вход в закулисье театра сатиры. Интуиция привела меня к служебному входу, который был где-то недалеко от буфета. Там сидела суровая вахтерша.

— Вам чего, молодые люди? — сурово смерила она взглядом нас обоих.

— Ничего особенного, — отвечал я, — пригласили вот поговорить, — и я протянул ей листочек с каракулями.

Он надела очки, вчиталась, шевеля губами, а потом сказала:

— Направо и после второго поворота третья дверь.

— Ну вот, — заметил я Нине, — тебе и закулисье — наслаждайся.

— Тут одни двери и даже никто не бегает и не интригует, как ты обещал, — капризно надула она губы.

— Не так быстро, — охладил ее пыл я, — будет тебе и дудочка, будет и свисток. Со временем. О, это кажется то, что нам надо, — продолжил я, уткнувшись в табличку с надписью «А.А.Миронов, А.А.Ширвиндт», — стучим?

И я вежливо стукнул в эту дверь три раза.

Изнутри тут же раздалось зычное «Заходи, не бойся!», и я робко потянул дверь на себя — на нас пахнуло смесью неожиданных запахов, от табака до одеколона, возле огромных зеркал справа сидели двое немолодых и усталых мужчин.

— О, Петя и Нина, — сказал повернувшийся к нам Миронов, — как вам спектакль?

— Волшебно, — взял я на себя управление беседой, — редко, когда встретишь такое точное попадание в тему.

— Ты бы хоть познакомил нас, — подал голос Ширвиндт, — а то неудобно.

— Александр Анатольевич, — сказал Андрей, — он же граф Альмавива. А это Петя и Нина, Петя у нас восходящая звезда нетрадиционной медицины.

— Как Джуна что ли? — уточнил тот.

— Ну почти, — согласился Миронов, — с некоторыми отклонениями. Кстати вас надо бы с ней познакомить, с Джуной.

— Не откажусь, — сразу согласился я, — но говорят, что она тяжеловата в общении…

— Врут, — веско заметил со своего кресла Ширвиндт, — с кем захочет, она общается вполне нормально. И кого же ты уже успел вылечить, Петя? — проявил он некоторый интерес к моей персоне.

Я было открыл рот отвечать, но Андрей опередил меня.

— Меня, например. А еще Чазова и Леонида Ильича.

— Иди ты, — усмехнулся Ширвиндт и обратился уже непосредственно ко мне, — что — правда генерального секретаря исцелил?

— Не то, чтобы совсем уж, — замялся я, — но начал этот процесс, да.

— Это дело требуется отметить, — вконец развеселился Анатольевич, вслед за чем из шкафчика под зеркалом появилась бутылка армянского коньяка, а из ниши слева был выдвинут низенький столик на колесиках. После тоста Андрея «будем» Ширвинд продолжил свою тему.

— От чего ты его лечил, я уж не буду спрашивать…

— А я бы и не сказал, — смело перебил я его, — врачебная тайна, то-сё…

— Спрошу другое, — внимательно посмотрел на меня он, — какой он вблизи, Леонид Ильич наш? А то мы видим его только издали — на трибуне мавзолея да на съездах.

— Это пожалуйста, — ответил я, — вблизи это старый и уставший человек, который давно хочет на пенсию, а его не пускают.

— Я бы отпустил, — сказал Миронов, — надо иногда свежую кровь в руководящие кадры добавлять.

— Я бы тоже, — согласился я, — но там могут случиться разные недокументированные особенности, о которых мы не знаем… вполне может и так быть, что свежую кровь пустят не только в руководстве, а и вся страна этой кровью умоется.

— Что-то ты очень пессимистичен для своего юного возраста, — еще более внимательным взглядом осмотрел меня Ширвиндт. — Да, а что это твоя красивая подруга все молчит и молчит, — неожиданно обратился он к Нине.

А она тут же и высказала все, что накопилось.

— Я вас внимательно слушаю, — сказала она, скромно потупив взгляд в пол, — а так-то я считаю, что женщина должна подавать голос в исключительных случаях.

— Ну вот считай, что такой случай настал, — усмехнулся Миронов.

— Хорошо, — приняла она более свободную позу и выдала, — мне почему-то кажется, что Сюзанну могла бы сыграть немного более молодая актриса.

— О как, — озадачился Ширвиндт, — Корниенко для тебя, выходит, устарела.

— Да, именно так, — подтвердила Нина. — Не очень верится в пламенную страсть двух таких шикарных мужчин к ней.

— Понятно… — побарабанил пальцами по столу Миронов, — но мы тут ничего поделать не сможем — во-первых, это решение режиссера, а во-вторых, у нас просто нет молодых актрис, которые справятся с этой ролью.

— Однако, — вспомнил он вдруг после второй выпитой рюмки, — у Пети были какие-то идеи относительно тебя, мой дорогой коллега, — и он выразительно посмотрел на Анатольевича.

— Да ну, — деланно изумился тот, — ну давай, Петя, жги — с большим интересом ознакомлюсь с твоими идеями.

Я невооруженным глазом видел, что Ширвиндт тупо издевается и надо мной, и над моими виртуальными идеями, но решил не обращать на это внимания… пусть его, а я таки выскажу, что хотел, пусть съест, если сможет.

— Мы с Ниночкой недавно беседовали относительно вашей кинокарьеры, Александр Анатольевич, — так начал я.

— Да ты что? — еще более язвительно ответил он, — и что там с моей кинокарьерой?

— Хреновая она, Анатольич, — перешел я на более приземленный язык, — скрипит, как несмазанная телега на разбитой дороге в Нечерноземье где-нибудь.

Ширвиндт сглотнул слюну, но сказать ничего не решился, поэтому я продолжил.

— Главных ролей раз-два и обчелся, да и на неглавные зовут довольно редко — правильно? По глазам вижу, что правильно. А это значит что?

— Что? — одновременно как спросили оба эти артиста.

— Надо брать руль управления в свои руки, вот что, и ковать свое счастье самостоятельно, — ответил им обоим я.

— Может, ты меня на главную роль куда-то позовешь? — съехидничал Ширвиндт.

— Может, и позову, но это не в ближайшем будущем, — серьезно отвечал ему я, — стратегически, так сказать. А тактически лично я бы, если б вдруг у меня аналогичная ситуация возникла, поступил так… но сначала маленькое отступление, если позволите…

Конец ознакомительного фрагмента.