Где живет ум

Сергей Тюленев, 2004

Бывает, в Африке, на перекрестке дорог, стоит большой кристалл кварца. Путник, в размышлении о выборе пути, останавливается, заглядывает внутрь кристалла и преломленный в природных гранях солнечный луч указывает ему дорогу. Эта книга — продолжение рассказов о жизни Глеба Белова, пятидесятилетнего мужчины, который тоже стоит перед выбором. Блеск алмазов, опасные приключения, молодая женщина, яркий свет событий затмили отраженный в кристалле свет, и он очень долго шел другой дорогой.

Москва

Часть 1

Аэропорт Шереметьево как обычно гудел разноликим народом и очередями, отчетливо напоминая проходную завода советского периода.

Глеб и Алексей медленно продвигались к пограничному окошку, впереди стоящие китайцы что-то оживленно обсуждали между собой, толкая полосатые баулы ногами.

— Вот народ! — Алексей, выспавшись в самолете, горел желанием поболтать. — Все на одно лицо, словно клонированные, и опять свои тряпки в Москву тянут; этим товаром уже забиты все рынки, а они все везут и везут. Интересно, — продолжал охранник, — Манечка моя приедет одна или обоих пацанов возьмет? Я уже так соскучился! Они мне даже снились недавно, ярко так снились, красиво… Ну, а тебя кто встречать будет? Как обычно: отец с матерью или Виктория твоя, свет-солнышко, все-таки появится?

Глеб молчал, он всегда ждал чуда или случая: постоянно на выходе пробегая глазами толпу встречающих, надеялся увидеть жену и поймать взгляд, полный радости от долгожданной встречи. Но сейчас он точно знал, что ее не будет…

— Родители, конечно, — уверенно произнес Глеб. — Кто еще может всю жизнь встречать нас, терпеливо дожидаться звонков, бежать помогать нам по первому зову и ничего не требовать взамен?..

— Да, это точно. — Алексей протянул паспорт в долгожданное окошко пограничного контроля и стал рассматривать симпатичную девушку в звании младшего лейтенанта.

Ее серьезное лицо было очень привлекательно, даже показная деловитость не портила прелестей юного возраста. Быстро пробежав глазами фотографию охранника, она щелкнула штампом в его паспорте и, уже перенося взгляд на Глеба, произнесла:

— Следующий!

Приняв паспорт, она торопливо открыла первую страницу и снова подняла глаза на Глеба.

— Вы сбрили усы? — Не дожидаясь ответа, она стала перелистывать странички паспорта. — А куда, скажите на милость, я должна поставить штамп? Все забито, нет ни одной свободной странички! Вам необходимо как можно быстрее заменить паспорт и, если уж вы решили теперь ходить без усов, то сделайте заодно новую фотографию… И кстати — так вам значительно лучше, — добавила она, ставя печать на еле отыскавшемся пустом пространстве.

— Спасибо за доброе слово! Вы находите, что мне так больше идет? — с интересом разглядывая девушку-пограничника, произнес Глеб.

— Да, следующий! — произнесла девушка, возвращая паспорт.

— А-а, Михалыч, да ты ловелас! — Расплылся в улыбке охранник, едва Глеб подошел к нему. — У, как она на тебя запала! И так сразу! Слушай, симпатичная блондинка, а глаза… глаза какие! Ты видел? И улыбалась тебе так мило… Чего растерялся-то? В таких случаях телефончик просят. Ну, когда еще в следующий раз на тебя, стареющего Конфуция, обратит внимания столь молодая и симпатичная девушка!

— Ой, болтун, спасу нет! — прервал поток советов Глеб. — Вон, вижу, чемоданы наши плывут. Иди лучше тележку подгони, а то глаза он разглядывает… Девушка просто вежливый сотрудник пограничной стражи и все, не более того. — Сделав паузу, он поднял обе руки и аккуратно потрогал место, где еще недавно были усы. — Слушай, — снова обратился к Алексею, — а может, и правда — мне без усов лучше? Тридцать лет носил — не задумывался, а теперь вот как-то непривычно, словно не моя губа, чужая.

Охранник, положив чемоданы на тележку, внимательно посмотрел на Глеба:

— Слушай, а что ты их вообще сбрил? Здорово… Две недели с тобой был, а только сейчас заметил, что ты у нас словно юноша! Конечно так-то лучше: и моложе стал, и симпатичней. Интересно, кто это тебя надоумил-то?

— Да вот, есть люди. — Ухмыляясь, Глеб взял тележку и пошел к зеленому коридору выхода из пограничной зоны. — Не то, что ты, невнимательный. Я уже не две недели, а целый месяц, как усы сбрил. Вот только на блондинок и смотришь, глазки им строишь… Босс внешность поменял, а он и не видит! Иди уже — Манечка вон ждет. Сейчас она тебе быстро мозги вправит! — Глеб рассмеялся. — Посмотрим, как ты сейчас, в ее глазки глядя, запоешь! Шагай уже, советчик фигов!

С улыбками на лицах они вкатились с тележками в толпу ожидающих. И, как это было уже много раз, Алексея встречала жена и прыгающие вокруг папы мальчики-подростки, а Глеба — его престарелые родители.

— Привет, сынок! — Отец уверенно подтянул Глеба к себе и, царапая щетиной, крепко поцеловал.

Мама, обхватив своих больших мужчин, стояла, прижавшись к ним, словно боялась что-то пропустить или не услышать. Она так любила встречать сына, испытывать трепетную радость от его возвращения домой, чувствовать облегчение, выбрасывая накопившиеся страхи и опасения за его жизнь и здоровье…

— Ну что ты, мам, уткнулась там внизу?.. Я прилетел, все нормально. — Глеб, взяв двумя ладонями лицо матери, посмотрел ей в глаза. — И что ты меня из Африки как после войны встречаешь? Все хорошо: я вернулся, видишь, живой, здоровый. — Глеб наклонился и поцеловал влажные и счастливые глаза матери.

Он разглядел в толпе встречающих Алексея, окликнул его и, жестом попрощавшись, произнес:

— Пошли уже домой, старички…

Отец взял тележку с чемоданом и направился к выходу из аэровокзала. Мама, подхватив сына под руку и семеня за широко шагающими мужчинами, стала рассказывать, сколько вкусностей она наготовила, как замечательно они сейчас посидят и как много всего им нужно рассказать друг другу…

Дорога из Шереметьево до дома как обычно была ужасной и раздражающей. Автомобильные пробки на кольцевой сменяли друг друга, словно передавали эстафету, но, свернув в сторону области, машина сразу поехала быстрее, и уже скоро им открылся вид на многоэтажки, построенные Академией Наук еще в далекие социалистические годы.

Выйдя из машины они, продолжая обсуждать прошедшие семейные события, вошли в подъезд. Каждый раз, заходя в дом родителей, Глеб испытывал неловкость и чувство вины. Так было и на этот раз. Вид покосившихся и местами сгоревших почтовых ящиков, гнутых и поломанных перил, ядовито-зеленой краски на стенах угнетал его убогостью и безысходностью. Поднимаясь по ступенькам к лифту, нос улавливал смешанные запахи мусоропровода, туалета и хлорки. Казалось, болото бедности затянуло всех обитателей этого дома на самое дно жизни.

Однако когда открывалась входная дверь в квартиру, происходило чудесное превращение, словно в сказке про Буратино: за нарисованным очагом был другой мир. И теперь, едва войдя в прихожую, Глеб сразу оценил красоту накрытого на кухне стола.

В тарелках лежали молоденькие опята с тонко порезанным луком и маленькими факелами гвоздик, селедочка сияла фиолетовым цветом жирных бочков, жареная картошка с салом манила своим ароматом, а струящийся пар, растворяясь в воздухе, усиливал предвкушение начала застолья.

Соленая капуста с клюквой и морковкой лежала в тарелке полной горкой и вызывала желание попробовать хоть щепоточку, хоть маленькую ложечку только для того, чтобы убедиться: так ли она божественно вкусна, как выглядит.

Холодец в металлическом судочке был уже порезан на квадратики, а через пластиночки белесого жира проглядывали зубчики чеснока.

— Ну, мамуля! — Потирал руки отец, усаживаясь на свое законное место у окна. — Доставай рюмочки, мясо давай, сироп из облепихи — все давай: пировать будем!

— Ты и сам не сиди, — привычно парировала мать. — Водка в морозильнике, хлеба порежь, банку с огурцами открой — не сиди, давай! Ты-то, чай, не гость…

— Вот так, сынок… Вот так она меня всю жизнь пилит, гоняет: то ей сделать, то подать — покоя нет, — по-доброму ворчал отец, открывая трехлитровую банку с огурцами.

Через несколько минут все приготовленное было на столе; холодная водка покрыла инеем стекло рюмок, вилки, наколов закуску, застыли в воздухе в ожидании тоста.

— Сын, — в который раз уже за этот вечер произнес отец это слово, — мы с мамой очень рады, когда ты приезжаешь, когда сидишь за этим столом, когда у тебя все хорошо, поэтому сегодня будем пить только за тебя. Давай, дорогуша! — Отец потянулся и поцеловал Глеба. — За тебя!

Он выпил и хлопнул рюмкой по столу, обозначая ее пустоту.

— Гусар прямо! — сказал Глеб и, следуя примеру отца, так же громко поставил пустую рюмку на стол.

Потом все пошло и покатилось с настроением и желанием общаться, говорить и слушать, выпивать и закусывать.

Глеб рассказывал об Африке, отец — о рыбалке, мать — о постоянно растущих ценах в магазинах, и все это было гармонично и так в удовольствие… Ужин, наполненный теплотой общения, двигался от салатов к горячему, плавно подходя к чаю и своему завершению.

Водка и долгий день принесли усталость, поэтому, когда в коробочке из-под вафельного торта остались только крошки, все, дружно распихав в холодильник остатки ужина, отправились спать.

Он лег тут же, на кухне. Мама разобрала ему диван, постелила пахнущее свежестью белье и, уходя, поставила на стол стакан с водой; она понимала: после водки всегда хочется пить.

Ночь выдалась беспокойная: он просыпался, пил воду, ворочался, снова пытаясь заснуть, прокручивал в голове одни и те же мысли и почему-то потел.

Утром, когда он проснулся, на краю дивана, сложив руки на коленях, сидела мама. Она внимательно и тревожно смотрела на него.

— Что, мам, что-то случилось? — Глеб потянулся и, отведя плечи назад, слегка прогнулся в спине. Тело было словно чужое и странно ныло в позвоночнике и суставах.

— Сыночек, ты спал очень беспокойно, — тихо произнесла мама. — Кричал во сне, стонал даже, и вот смотрю — потный весь… Не заболел ли? — Она придвинулась поближе и опустила ладонь на лоб сына. — Давай, я принесу тебе градусник?

Не дожидаясь ответа она, подхватившись, быстро пошла в комнату. Было слышно, как открывались дверцы шкафов, шуршание выдавало не только поиски градусника, но и заблаговременный подбор лекарств.

— Мам, не надо таблеток… Ты же знаешь: не люблю я эту химию глотать. Давай уж лучше чайку крепкого с облепиховым сиропом пару чашечек, а недомогание — это акклиматизация началась, так всегда бывает. Иди сюда, не копайся там в своих аптечных закромах.

Она вернулась, протянула ему градусник и начала хлопотать над завтраком, но неприятное предчувствие стало заполнять ее мысли, а холодок страха за сына тонкой струйкой побежал по нервам.

Глеб сидел на диване с градусником и прислушивался к себе.

Шея и ворот футболки действительно были мокрыми от пота, спина ныла, словно всю ночь работала, ноги, особенно ступни, были отекшие; ему хотелось потянуться и немножко поохать.

— Что за ерунда… — сказал Глеб, наконец протягивая градусник.

— Тридцать восемь и четыре… А может, он врет?

— Ничего не врет… Давай-ка ложись! — И мама принялась бегать по квартире. — Сейчас позвоню отцу, чтобы быстро шел домой — он на работе. А тебе давай вызову врача на дом, пусть послушает, посмотрит, выпишет лекарство, какое нужно… Все, друг дорогой, попался ты мне, теперь лечиться будешь!

К приезду врача температура дошагала до тридцати девяти, вылез глубокий, внутренний кашель, тело гудело и становилось чужим.

Дежурный врач с недовольным лицом осмотрел Глеба и, поставив диагноз — острое респираторное заболевание, сел за стол и начал выписывать лекарства.

— Извините, доктор… — Подошла к нему мама. — Может сразу, не дожидаясь ухудшения, выписать ему антибиотик?

— Да нет, это обычная простуда, — не поднимая глаз от рецепта, произнес доктор. — Температуру собьете — горчичники на грудь и отхаркивающий сироп три раза в день.

Глеб закрыл глаза, слабость проникла в его мышцы и отдавалась ноющей болью. Он чувствовал, что происходит что-то неладное: температура поднималась подозрительно быстро.

Отец сидел тут же на кухне и молча переводил взгляд то на доктора, то на лежащего Глеба, сострадание и сожаление застыли на его лице. Вчера еще было так хорошо: сидели за столом, разговаривали, а сегодня какая-то зараза навалилась на его единственного сына и мучает того изнутри.

После ухода врача мама взялась готовить куриный бульон, отец пошел в аптеку за лекарствами, а Глеб, пытаясь отвлечься от мыслей и болезни, стал переключать каналы маленького кухонного телевизора.

Но уже минут через двадцать глаза устали, потекли слезы и стало понятно: телевизор можно только слушать.

Мама, налив в кружку куриного бульона, снова присела на краешек дивана и стала рассматривать своего сына.

На его загорелом лице в уголках глаз отпечатались белые полоски морщин, седины на висках стало еще больше, руки, такие же большие, как у отца, спокойно лежали на груди, сопящие дыхание говорило ей: мальчик заснул.

Сейчас она вспоминала, как кормила его до двух лет грудью, как собирала в детский сад, надевая чулки на пажиках, а он, вернувшись из группы, однажды принес ей нанизанную на травинку землянику. Маленькому ему очень нравилось собирать грибы. Бегал такой, чуть выше травы, щечки круглые… Найдет гриб — и радости на весь лес! Торопится, спотыкается — скорее его в корзинку положить!.. И глаза счастьем светятся.

Она вздохнула… Сколько прошло времени, событий пронеслось, сейчас он сам дедушка, скоро пятьдесят лет, а что-то в его жизни не так, видно. Что-то не ладится, да разве он расскажет, упрямый такой…

Она снова вздохнула, поднялась и пошла в комнату. Проходя мимо фотографий на стене, задержалась — все самые дорогие люди были тут: муж, сын, внуки, правнук. Она молча, наверное, уже в тысячный раз посмотрела на снимки и, пройдя в комнату, легла отдыхать.

Глеба разбудил яркий свет люстры; рядом с ним стояли двое мужчин в белых халатах, родители сидели на стульях, лица их выглядели напуганными и трагичными.

— Так, мужчина, — сказал врач, — давайте поднимайтесь, я вас послушаю… Значит, вы вчера прилетели из Африки, а сегодня у вас температура тридцать девять и пять, кашель… так-так… — продолжал доктор, приступив к осмотру Глеба. — Ваши родители нас вызвали. Говорят, вы во сне сильно стонали и они не могли вас разбудить. Ну-ка ложитесь, я потрогаю печень… Странно, но все симптомы вируса гриппа. Знаете что, вас нужно отсюда забирать: вы можете заразить родителей. Кроме того, считаю нужным отвезти вас в инфекционную клинику — пусть они по анализам поставят вам точный диагноз. Собирайте его в дорогу. — Повернулся он к притихшим родителям. — С собой белье, средства гигиены, продуктов не нужно.

Мама со слезами на глазах заметалась по квартире, отец, ощутив приближение какой-то беды, сидел на стуле и от безысходности слегка покачивал головой. Все происходящее пугало: его мальчика сейчас куда-то увезут, и что покажут анализы — неизвестно. Страх за здоровье сына сковал его — неужели опять беда стучится в дом…

— Ну, что ты, отец, — сказал Глеб, прерывая его размышления.

— Не грусти, со мной все будет хорошо. Я чувствую: два три дня — и вернусь. Тогда и договорим, и допьем. Пошли, поможешь мне до машины добраться, а то от температуры голова кружится…

Когда «скорая» отъехала, родители еще долго стояли у подъезда — им не разрешили сопровождать его, объяснив это карантином и неясностью заболевания.

Лежа на носилках, Глеб в окошко видел только ночные фонари; где-то вдалеке мелькали высотные здания. Он любил ночную Москву. Еще студентом гоняя на мотоцикле по вечерним улицам, ему нравилось чувствовать меняющиеся запахи свежего хлеба, вымытого асфальта и фабрики «Красный Октябрь» на набережной Москвы-реки.

Встречаясь с девушками, он обязательно показывал им свои любимые места: Воробьевы горы, подземный дебаркадер Калининского проспекта, куда завозились товары для всех его магазинов, Александровский сад и, конечно же, Лужники с его аллеями и тропинками. «Скорая» незаметно подъехала к какому-то серому зданию и остановилась. Поднимаясь с помощью санитара по ступенькам крыльца, Глеб успел прочитать на табличке, висящей над входными дверями, что-то о вирусологии Азии, Африки, паразитах и прочей, тому подобной ерунде.

Голова его кружилась, ноги еле слушались; было чувство, что сейчас, несмотря на все усилия, он рухнет прямо тут, в приемном отделении. Ему кто-то начал задавать вопросы, но все вокруг стало распадаться и проваливаться. Последнее, что он запомнил — его подхватили чьи-то руки.

…Открыв глаза, Глеб посмотрел в окно: сумерки. Голова не кружилась, видимо, снизилась температура, попа болела от уколов, из вены к капельнице тянулась белая трубочка.

Осматриваясь по сторонам, он заметил на стене черную кнопочку с надписью «вызов». В сознании промелькнула мысль, что пора кому-то задать целую кучу вопросов, и он с усилием несколько раз нажал на этот контактор с внешним миром.

Секунды ожидания тянулись неприятно долго, за дверью ничего не происходило, даже приближающихся шагов не было слышно. Он позвонил еще раз, более настойчиво.

Минут пять, уже теряя терпение, он резвился с кнопкой когда, наконец, услышал цоканье каблучков по керамической плитке. Секунда, другая — и дверь открылась. На пороге палаты стояла красивая, средних лет женщина-врач с добрым, улыбающимся лицом.

— Глеб Михайлович, что случилось? Почему такое нетерпение? — Доктор подошла ближе, подвинула табурет и присела, глаза ее озорно светились. — У меня хорошие новости для вас: мы обследовали кровь — никаких страшных инфекций у вас нет. Это просто непривычный для нашего региона вирус гриппа на фоне сниженного иммунитета. Побудете у нас еще недельку — и домой.

— Что значит еще недельку? — удивленно произнес Глеб. — Вы хотите сказать, что я тут уже неделю нахожусь?!

— Да, вы тут уже шестой день. Сон был необходим как лекарство. Мы вас подкормили витаминами, глюкозой… Словом, сейчас состояние улучшается. Немного беспокоит сердце… Кардиолог говорит, что один из сосудов находится в состоянии стресса, зажат, но чуть позже мы и за него возьмемся.

— Слушайте, доктор, а почему ко мне такое внимание? Отдельная палата… И вообще: где я нахожусь?

— Ну, кто распорядился провести вам полное обследование я, конечно, не знаю… Думаю, у вас есть высокопоставленные друзья. А находитесь вы в военном госпитале Министерства обороны.

— Боже, загадок становиться все больше и больше… — Глеб приподнялся на локте и, став немного ближе к врачу, произнес: — А скажите, доктор, могу ли я принять где-нибудь душ, почистить зубы, словом, привести себя в порядок?

— Туалет у вас в палате, вот за этой дверью. — Доктор указала рукой на левую дверь. — Правая дверь — это зал. Там есть телевизор, книги, телефон… Если у вас больше нет вопросов, то я пойду?

— Да-да, пожалуйста. Если что, я уже знаю, на какую кнопочку нажимать.

Как только дверь за улыбчивой докторшей закрылась, Глеб поднялся и, прямо вместе со стойкой капельницы пошел в зал. Обнаружив телефон, набрал номер родителей.

— Алло! — Трубку подняла мама. — Глебушка, ну, слава Богу, хоть голос твой услышать! Нас к тебе не пускают и передачи не берут, словно тюрьма какая!

— Да, мам, тут такие порядки… Но вы не волнуйтесь, теперь я буду звонить каждый день. Мне и правда — уже намного лучше. Врачи говорят: обычный грипп. А дней через пять так вообще — обещают и домой отпустить. У вас-то как? Никого не зацепило? Отец как себя чувствует?

— Все хорошо! — Мамин голос звучал бодро и искренне. — Мы сами даже не чихнули. К нам, правда, приезжали и брали кровь на анализ. К Алексею твоему тоже ездили, кровь проверяли, — он нам звонил. У него тоже все нормально, не волнуйся. Сынок, знаешь, отец звонил на Кипр твоей Виктории, просил приехать, поухаживать за тобой в больнице, но она отказалась. Говорит, не может клиентов своих оставить. Я подумала, лучше я тебе расскажу, а то отец на нее уж больно злой, ругается…

В телефоне воцарилось молчание, Глеб понимал — это вызов, жена показывала свой характер и отношение к нему в связи с потерей денег в Африке.

— Да ладно, мам, что мы, сами не справимся? — В голосе зазвучали интонации досады и сожаления. — Действительно, как ей оставить своих теток, у нее в салоне запись на месяц вперед. Да и не так уж я и плох, а пока она долетит, так вообще выздоровею. Отцу привет передавай, скажи, пусть не сердится на Викторию. Целую, пока.

Глеб с трубкой в руках откинулся в кресле и закрыл глаза — слабость и недомогание еще держали его тело; в комнате тикали часы, за окном стало совсем темно.

— Может, позвонить ей?.. — заговорил он сам с собой. — И что я ей скажу? Прописные истины?.. Нет, прилечу на Кипр, тогда и поговорим, а сейчас только нервы мотать. И все, хватит о ней думать, пустое это…

Неожиданно телефон в руках зазвонил, Глеб даже несильно вздрогнул. Открыв глаза, поднес трубку к уху.

— Да, вас слушают.

— Глеб Михайлович. — Этот голос он узнал сразу. — Я надеюсь, вам уже лучше, а то вы нас напугали — сознание стали терять. Слава Богу, ваши родители подсказали нам, куда вас повезла «скорая помощь». Видите, мы друзей в беде не бросаем, а когда снимут карантин, я пришлю за вами свою машину и сможем спокойно обо всем поговорить. Всего вам хорошего, выздоравливайте… — В трубке послышались гудки.

— Вот это да-а… — протяжно и многозначительно произнес Глеб. — Так они наверняка думают, я им камень привез… Вот, значит, кому я таким сервисом обязан, вот кто обо мне заботу проявляет. И что же мне теперь делать?.. Ладно, на раздумье и выработку версии у меня есть пять дней… Если, конечно, кого-то может устроить версия потери денег и камня одновременно. Эх, невеселая история вырисовывается, м-да…

Глеб поднялся с кресла и так же тяжело добрался до кровати. Наступающий вечер и вколотые ранее лекарства клонили в сон, капельница была еще наполовину полна.

«Ничего, сами ночью придут — или отключат или заменят», — пробежала последняя мысль в засыпающем сознании Глеба.

Часть 2

Алексей бодро шагал по улице, настроение его было отличным: только что ему сообщили результаты анализов крови — он здоров и, соответственно, не мог заразить свою семью.

Торопясь домой с желанием скорее сообщить жене хорошую новость он, словно барьерист перепрыгивая через несколько ступеней сразу, взлетел на четвертый этаж и мигом оказался у своей квартиры.

Открыв дверь ключом, зашел в кухню. За столом чаевничали две самые дорогие ему женщины. Жена, которую он нежно называл Манечкой еще с момента их знакомства, и его младшая и любимая сестра Настя.

— Все, девочки, у меня все отлично! Кровь замечательная, проблем со здоровьем нет никаких. Налейте-ка и мне чайку, и поесть чего-нибудь набросайте, — выговорил он, усаживаясь за стол. — Слушай, Настя, — обратился он к сестре, — ты помнишь Глеба-то моего? Так он сейчас в больницу загремел, такую крутую! Я с его родителями хотел навестить друга — так не пустили; кругом охрана, заборы с колючей проволокой. Одно плохо, худо ему: пять дней в реанимации без сознания лежит — вирус какой-то африканский подхватил. Старики мучаются, кругами ходят, а Виктория его с Кипра так и не прилетела… Вот! — Оглянулся он на жену. — Люби вас, содержи, а потом плохо будет, так вы и бросите!

— Ой, вот этого не надо!.. Вот это хватит песен, как говорят у них в Одессе. Небось, подружку себе какую молодую завел, — накрывая на стол, иронично произнесла жена Алексея. — Правда, Настя? Знаем мы вас, мужиков. Вы в любом возрасте глазками по коленям да вырезам шарите, и босс твой — не исключение. Вот я в аэропорту видела его, он уже без усов был; выглядит так хорошо, похудел… И скажите мне, что это не женщина сделала!

— Настя, ты чего сидишь, словно потерянная? Расстроилась из-за чего или что?

Алексей после слов жены посмотрел на сестру — та действительно сидела бледная и напуганная.

— Настена… — Слегка приобняв за плечи сестру, Алексей заглянул ей в глаза. — Что тебя так напрягло?

— Нет-нет, ничего, — пробормотала та пересохшими губами. — У меня просто сегодня первый день, вот неожиданно низ живота и прихватило. Вы не волнуйтесь, я пойду в ванну, лицо холодной водой ополосну.

Зайдя в туалет и закрыв дверь на щеколду, она включила воду и посмотрела в зеркало. Слезы текли из ее глаз, она зажмурила глаза и сжала кулаки — хотелось рыдать в голос, но нужно было держаться. Несколько раз глубоко вздохнув, как учил ее Глеб, она стала умываться холодной водой и шептать себе под нос:

— Он живой, живой… Умирал — а я ничего не знала, ничего… Господи, помоги ему, прошу! Люблю я его, очень люблю, дорог он мне, единственный мой… Помоги ему!

Когда Настя вышла из туалета, Алексей уже поел и, обнявшись с женой, сидел на диване в большой комнате.

— Настюха, иди сюда, — позвал он ее в зал. — Ну, что ты, все нормально? Как, скажи, там мой племянник поживает, двойки тебе уже приносит? Кстати, что не хвастаешься? Говорят, тебе муж новую машину купил? Иди, садись к нам. — Постучал Алексей по дивану, приглашая сестру присесть рядом.

— Лешик, я домой поеду… Что-то нехорошо мне, болит все, потом приеду. Обязательно поболтаем… А дома все нормально, приветы от вас передам.

Выйдя на улицу, Настя немного постояла, словно хотела еще успокоиться, и потом медленно пошла к припаркованной недалеко от подъезда машине. Свой автомобиль она увидела сразу. Белая «Ауди ТТ» блестела хромом и новизной.

Достав ключи с массивным брелоком, она почувствовала, ощутила всеми своими женскими фибрами и антеннами души, как сейчас кто-то рассматривает и оценивает ее.

Мужчины или женщины — Насте было не принципиально, определяющим был сам факт: они смотрели на нее, они провожали ее взглядами, и в этот момент она пополняла энергию своей красоты и значимости. Конечно, ее ужасно раздражали назойливые мужики, гоняющие за ней по улицам Москвы с посвистыванием на светофорах или демонстрирующие глупые жесты руками, но она с удовольствием отмечала, как солидные, симпатичные мужчины с интересом разглядывают ее и машину.

Вот и сейчас, сев в автомобиль, она легким поворотом головы оглядела всю улицу и сразу заметила завоеванные ею трофеи: на углу дома двое молодых людей смотрели на нее с нескрываемым любопытством и в окне второго этажа соседнего дома тоже кто-то подавал ей знаки.

Настя, словно ничего не замечая, повернула солнцезащитный козырек на себя и посмотрела в зеркало. Покопавшись в сумочке, она достала помаду с блестками и, приступив к восстановлению макияжа, снова взглядом пробежала по своим зрителям — все стояли на своих местах.

Убрав помаду, девушка завела двигатель, изящно, прямыми пальчиками пощелкала кнопочками СД-проигрывателя и, найдя нужную мелодию, чуть добавила громкости динамикам.

Снова посмотрев по сторонам, но сейчас уже для определения направления движения, Настя, взявшись двумя руками за руль, немного поерзала попкой по кожаному сидению в поисках дополнительного комфорта для тела, передвинула рычаг автомата в положение «Д» и нажала на газ.

Полный привод и мощный двигатель вполне отвечали ее озорному настроению и она, вначале плавно объезжая припаркованные во дворе автомобили, вдруг резко вырвалась на простор дороги.

Маленький эпизод кокетства добавил ей игривости и девушка, решив для себя, что обязательно напишет Глебу сообщение чуть позже, повела автомобиль в свой любимый бутик.

Ей всегда нравилось ездить по дорогим магазинам, но этот был для нее особенным. Тут ей нравилось все: отношение к ней со стороны хозяйки магазина и продавцов, большой выбор и часто меняющиеся коллекции известных кутюрье, бокал шампанского в примерочной и возможность отложить понравившуюся вещь на неделю.

Так было и на этот раз. Девушки-продавцы мило улыбались, она мерила юбки, брюки, но особенно ей понравился сарафан с яркими большими цветами на светлом фоне.

Она смотрела на себя в зеркало и любовалась — сарафан подчеркивал ее фигуру: узкую талию, плоский живот и отсутствие дурацких бочков, с которыми она боролась посредством диет и занятий в спортивном зале. Подойдя вплотную к зеркалу, Настя стала рассматривать свое лицо: зеленые глаза, усиленные цветом линз, казалось, светились изнутри, маленькие морщинки еще не упали на гладкую и загорелую кожу, легкая улыбка открывала ровные и белоснежные зубы.

Привычным движением заправив волосы за ухо, она крутнулась на месте и, не обращая внимания на восторги и комплементы бегающей вокруг нее хозяйки бутика, пошла к стенду с бижутерией — подбирать крупные зеленые бусы.

В эти минуты Настя была полностью счастлива: мысленно она уже решила для себя, что сарафан забирает. Пусть даже не сейчас, а может через неделю, но он будет принадлежать ей.

Конец ознакомительного фрагмента.