Грани наших желаний

Сергей Тюленев, 2019

В середине девяностых годов большое количество офицеров спецслужб осталось без работы. В поисках заработка многие из них покидали Родину. Книга рассказывает о жизни и приключениях одного из таких офицеров, Глеба Белова. Намибийская тюрьма и алмазы Африки, рубины и арабские шейхи, афганские принцессы и изумрудные копи Паншера, опасности и испытания, любовь и ложь переплелись в этом романе, делая прямую дорогу к истине невероятно трудной и извилистой.

© Тюленев С.Л., 2019

© ООО «Издательство «Вече», 2019

Самый твёрдый камень — алмаз;

горит голубым пламенем.

Намибия

Глава 1

«Нет, спать нельзя. Засну, а эта свора оборванных голодных негров накинется, и глазом моргнуть не успею. В сон клонит… Хочется, чертовски хочется спать! День был такой длинный и, похоже, самое страшное ещё впереди…» — рассуждал Глеб, лежа на полу в камере Центральной намибийской тюрьмы.

…А утро начиналось так хорошо! Проснулся в отеле «Сафари». Солнце наполняло комнату жарой, птицы за окном оживленно обсуждали свои дела, носившись, словно бумажные самолётики; в ванной комнате шумно плескался Алексей — молодой и сильный телохранитель, которому больше нравилось модное слово «секьюрити».

— Глеб, ты уже проснулся? — ревел тот, заглушая шум воды. — Давай, поднимайся! Я уже пробежался, зарядку сделал, а ты всё валяешься! И вообще, если бы не предстоящая встреча, погнал бы я тебя на пробежку, а то вон, брюхо отрастил… Кунг-фу-мастер фигов, трёх минут боя не выдержишь — задохнёшься!

— Не нуди, — потягиваясь в кровати, парировал Глеб наезд на свою «красивую» фигуру. — А главное, запомни раз и навсегда: бой должен быть коротким. Три минуты — это спорт. В жизни так: сразу не одолел, потом можешь победу и не догнать.

— Это понятно, — улыбнулся Алексей, выходя из ванной комнаты. — Ты этой своей восточной философией любую лень объяснишь. Давай, поднимайся, я есть хочу. Сейчас бы графинчик маракуйи со льдом, бекончик с яйцом, кофеёк с ароматом востока, в ма-аленькой такой чашечке. Отличная всё-таки придумка шведский стол! Подходи сколько хочешь, никто слова лишнего не скажет. Только черненькие из обслуги улыбаются да головками кивают, как китайские болванчики, а я ем и балдею…

«…Правильно, нужно прокрутить в памяти весь день, — продолжал Глеб бороться со сном. — Авось, и ночь быстрее пролетит… А там, глядишь, «посольские» утром подтянутся, вытащат меня из… хм… смешно. Меня, бывшего секретаря райкома партии — из тюрьмы в Африке! Да кому десять лет назад рассказать — не поверили бы! Жил себе, на работу ходил, зарплату получал, а теперь всё вверх дном… Правильно говорят: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Сейчас точно засну! Веки тяжелеют… Надо подняться, встряхнуться. Может, отжаться несколько раз? Ишь как зыркают братья негры своими белками; за каждым движением моим следят. Боятся. Сами, чувствую, боятся».

— Эй, русский! — Глеб обернулся. Прямо напротив него за решёткой стоял охранник в мятой старой форме с перекрещенными шпагами на погонах. — Деньги есть? Могу сбегать за водой и курицей, но десять баксов мне!

…Утром отправляясь на встречу, сразу после веселой перепалки с охранником, Глеб надел любимый колониальный костюм. Аккуратно распределил по карманам и всяким «пистончикам» деньги, документы, телефон и маленький пистолет; особое место в нагрудном кармане заняли иглы дикобраза. Ещё в Танзании его научили пользоваться этим оружием, которое в аэропортах не звенит, но является весомым аргументом в конфликтах, особенно при встречах с промышляющими вечерами на улицах Дар-эс-Салама многочисленными группами попрошаек и воришек.

Выйдя из номера, он улыбнулся милой паре туристов-англичан, спустился на сверкающем зеркалами лифте и пошел к выходу из отеля.

Задержание было очень странным — его даже не обыскивали. Сунули в лицо, как только он вышел на улицу, полицейские корочки, указали на машину и попросили сесть. Сейчас же, в камере, от ареста в памяти сохранились только спутанные мысли о том, что делать, бежать или нападать.

— Ну, так что? — снова обратился охранник.

— Деньги, говоришь… — Глеб вытащил из узкого карманчика стодолларовую купюру. Охранник расплылся в улыбке, обнажив шикарные белые зубы.

— О! — сказал он. — Другой разговор!

Глеб окинул взглядом камеру.

— Себе возьмешь десятку, а на остальные деньги купишь воду в маленьких бутылках, жареных цыплят… И не вздумай финтить, я проверю!

«…Полицейская машина была старым микроавтобусом «Фольскваген…» — после ухода охранника Глеб вернулся к воспоминаниям прошедшего дня.

Его посадили на заднее сидение, кругом были пыль и грязь, из рваной дерматиновой обшивки выглядывал пожелтевший и крошащийся поролон. «Наручники не надели, одежду не досмотрели — опера, называются! Хорошо, что мы перестали учить вас работать. Благодаря вашей тупоголовости появился шанс избавиться от улик», — начал анализировать ситуацию Глеб. В его карманах лежали ключи от «БМВ Х5», паспорта двух граждан Намибии и хитрый пистолетик на две пули, провезённый в багаже в разобранном виде.

Решение пришло сразу. Не суетясь и глядя в упор на сидящих боком полицейских, он начал запихивать в рваные сиденья ключи, паспорта и пистолет.

«Что, взяли, да?! Как бы не так! — стали радостно и хаотично летать мысли в его напряжённом сознании. — Отличная школа была в Советском Союзе, научили выживать. Молодец, какой я молодец! Теперь чист, никаких улик… Всё, да еще и практически на глазах у полицейских, скинул в спинки передних сидений, и теперь вам никогда не догадаться и ничего не найти! Эх, сейчас бы граммов сто водочки для куража и снятия стресса…»

Мысль о стаканчике холодной водки вызвала непроизвольный глотательный рефлекс, воспоминания прервались, вернув Глеба в реальность.

— Да-а… — протяжно и громко произнёс он на русском языке. — Эй, мужики черные, вы понимаете, где — я, а где — водка?

Негры обернулись — впервые с момента заточения он заговорил с ними. Его сильный голос и крупная фигура немного напугали сокамерников, и те, не понимая слов, с лёгким напряжением всматривались в лицо Глеба, пытаясь определить серьёзность его намерений.

— Не понимаете? Вот и я не понимаю, что делаю среди вас, братьев-разбойников… А давайте все вместе сорвёмся в побег? Охранники принесут еду, откроют камеру, а мы их хлоп — и в дамки! — Глеб сопроводил слова размашистым жестом сжатой в кулак руки и тем самым ещё больше напугал отодвигающихся в угол негров.

Заскрипела дверь, и перед решёткой появились двое полицейских с ящиком воды и пакетом ароматно пахнущих кур.

— Эй! — крикнул один из них. — Русский угощает!

Фраза прозвучала, словно выстрел стартового пистолета. Все кинулись на решётку, и только небольшое пространство вокруг Глеба по-прежнему оставалось свободным.

«Смотри-ка, — подумал он, — это уважение. Или страх. Ко мне-то приближаться не стали…»

В следующую секунду полицейский протянул и ему бутылку воды и большой кусок птицы, который смачно оторвал от тушки грязными руками.

Взяв только воду, Глеб, опустившись на корточки, принялся медленно пить, чувствуя, как чистота воды приносит споко йствие.

Теперь можно было внимательно приглядеться к окружающим. Первое, что бросилось в глаза — они все были разных народностей. Так, рядом с ним стоял черный, как уголь, негр. И если бы он задумал ночью играть с вами в прятки, то ему достаточно было бы закрыть глаза и рот, и ни у кого не было бы никаких шансов его найти. Неожиданно в голове Глеба всплыло забавное женское высказывание о крепких мужских попках как о символе сексуальности — у этого экземпляра сзади, похоже, надувные шары в штаны заправили. В углу прижались друг к другу маленькие, как подростки, бушмены. Они считались хорошими охотниками и следопытами. Рядом с ними, уже проглотив еду, толкалась группа молодых парней в рваной одежде; язык, на котором они говорили, был африкаанс, но тараторили они так быстро, что разобрать было практически невозможно.

Теперь, после ночного ужина, соседи перестали вызывать у него чувство опасности. Стресс от ареста сменился наползающим, как лава, желанием спать. «Почему бы и нет, — сказал он сам себе. — Похоже, маневр с едой принес мне хорошие дивиденды». Удобно расположившись на видавшем виды коврике, он мгновенно заснул.

Утром охранник, отчаявшись разбудить Глеба голосом, толкнул его через решётку дубинкой, служившей подспорьем при усмирении разбушевавшихся заключённых. Толкнул несильно и уважительно, но настойчиво.

— Русский, русский! Вставай, пришёл твой посол! Давай, поднимайся!

Глеб мгновенно вскочил и, поняв по выражению лица конвоира, что агрессии против него нет и палкой его просто вежливо будили, направился к открытой двери камеры.

Тюрьма была маленькая. Быстро пройдя коридор до конца, они вошли в помещение, выкрашенное в ядовито-зелёный цвет; посередине стоял стол и два пластиковых стула, распахнутое зарешёченное окно наполняло помещение светом и сладким свежим воздухом.

— Господин Белов, присаживайтесь! Я — консул посольства России в Намибии Юдин Николай Васильевич.

Пока невыразительно, а главное — неаккуратно одетый человек представлялся, в голове у пленника начали выстраиваться фразы, заготовленные специально для разговора с официальным представителем посольства.

— Расскажите мне, Глеб… — консул заглянул в потрепанный блокнотик, — Михайлович: как это вас угораздило попасть в тюрьму? Нам в посольство никаких официальных бумаг из полиции не поступало, и я абсолютно не владею ситуацией.

— Понятное дело, — бодро ответил Глеб, удобно располагая руки на столе. — Меня только вчера утром арестовали, у входа в отель, и пока ничего не предъявили. Держат в камере. Может, родное Отечество наедет на этих чертей да спросит, как это так — гражданина России кинули в тюрьму без обвинения и объяснения причин?! А вообще, если честно, очень хочется, чтобы всё это закончилось, — сменив иронию на серьёзный тон, продолжал Глеб. — Прошу вас, разберитесь быстрее, а то заразу какую-нибудь подхвачу — кругом грязь и вонь невыносимая, воды чистой нет… Да вы и сами всё знаете, раз тут живёте и работаете.

— Странно… Ни с того ни с сего белых здесь на улице не хватают, Намибия — одна из самых спокойных стран Африки, да и отношения у нас с правительством хорошие. Может вы, Глеб Михайлович, что-то недоговариваете? — Консул смерил собеседника вопросительным взглядом. — Может, всё-таки есть какая-то история с запашком? Алмазы, скажем, с рук покупали, или в баре подрались? Вспоминайте, мне нужно знать всё.

— Ума не приложу, кому я плохого сделал! Здешний мой бизнес связан с таксидермией, — начал Глеб заготовленный в камере рассказ. — Покупаю охотничьи трофеи, выделываю их в компании «Накара» — это в индустриальной зоне на севере города, — потом вывожу контейнером на Кипр, а уже оттуда реализую клиентам. В основном для интерьеров и в частные коллекции. Если хотите, в моём телефоне все координаты моих партнёров.

— В телефоне? — Консул удивленно поднял глаза. — Разве его не изъяли при аресте?

— Нет. Деньги, телефон, ремень, авторучка, — всё при мне. Задерживали у входа в отель «Сафари», я шёл на встречу с местным жителем. Он предложил на продажу чучело молодой львицы, мне оно сразу понравилось — южно-африканская таксидермия, хорошая работа. В прошлую субботу я гостил в его доме, прекрасно провёл время и, уходя, дал ему тысячу долларов задатка. Тогда же мы договорились, что в воскресенье утром он привезёт её мне в отель. И вот, когда я вышел в назначенный час, меня задержала полиция.

— Всё-таки странно… — направляясь к выходу, произнёс посольский чиновник. — Вы здесь один или у вас есть помощники?

— Есть, — быстро ответил Глеб. — Тоже живёт в отеле «Сафари», сейчас, наверное, ищет меня, с ног сбился. Может, вы его предупредите, чтобы не волновался? Я бы сам позвонил, но у телефона батарея практически разрядилась. Номер триста два. Мы планировали через два дня улетать. Если, конечно, вам нетрудно.

— Хорошо, — произнёс консул. — В смысле, ничего хорошего, конечно. Будем разбираться. — Он убрал блокнот и, даже не сказав «до свидания», на удивление быстро исчез в дверном проёме.

Вернувшись в камеру, Глеб новым взглядом пробежался глазами по соседям. На него смотрели спокойные и где-то даже заискивающие глаза — люди были благодарны за угощение и ждали повторения сюрпризов.

Присев на коврик, он продолжал думать: где он ошибся и как выбираться из этой зловонной клетки? Что вообще ему могут предъявить? Какие возможности есть у посольства? Может, он уже завтра будет свободен?!

Мысли привычно перешли к жене: «…Интересно, что она сейчас делает где-то там, в другой жизни? Сидит, наверное, на кухне, кофе пьёт. Или уже работает… И даже не знает, где я сейчас и что со мной происходит. Может, взять да и позвонить прямо из камеры?» — идея показалась отличной и даже с неким романтическим оттенком. Закрыв глаза, Глеб представил её лицо, потом волнение; она будет рассказывать о детях, внуке и постоянно говорить: мы за тебя так волнуемся, переживаем, ты у нас самый лучший и скоро к нам приедешь!..

Он отвернулся от всех, ушёл в угол камеры и настроился на разговор. Телефон соединился. В трубке раздались гудки.

— Алло?! Алло?!.

— О, Глеб Михайлович собственной персоной! — раздался голос жены. — Ну, что нового? Как у тебя дела? Когда домой? — Она говорила словно сама с собой.

Глеб молчал. Так хорошо было просто слышать голос из другого мира… Промелькнула мысль: «Когда изобретут перемещение по телефону, я обязательно этим воспользуюсь. Нажал кнопочку — и уже дома, на диване, а из кухни доносятся запахи и звуки готовки…»

— Эй, почему молчишь? Ты меня слышишь? Ответь же что-нибудь! — прервала жена его фантазии.

— Слышу, слышу… Тут такое дело, дорогая, — произнес, улыбаясь, Глеб. — Я тут решил для разнообразия переночевать в тюрьме, а то всё отели да отели… Вот, прямо из камеры тебе и звоню. Ночь уже отсидел, завтрак жду. Обещают тёплую мамалыгу и сок.

— Та-ак… — протянула жена. — Добегался! А деньги? Пятьдесят тысяч, с ними что?..

— Деньги, — повторил он за женой, — деньги буду вытаскивать.

— Что? Вытаскивать? Опять вытаскивать! Сколько можно?! Тебе пятьдесят скоро, а всё, как мальчик, по свету скачешь! Я тут работаю, деньги зарабатываю, а ты их неграм раздаёшь?! — Интонация стала железной. — Даже не рассчитывай, помогать я тебе не буду. Понял? Сам залез в эту историю, сам и выбирайся! Всё!

Глеб услышал гудки и переключил замолчавший телефон на вибрацию.

«Волнуется, переживает, — успокаивал он себя. — Сейчас перезвонит или напишет что-нибудь ободряющее».

Но уверенность, что его поддерживают, исчезала с каждой секундой. Промелькнула мысль: «Лучше бы и не звонил совсем».

«А может, она не поняла серьёзности положения? — погрузился Глеб в размышления. — И вообще, странные у нас отношения. Двадцать пять лет вместе, а понимание друг друга так и не пришло. Или, наоборот, уже ушло… Как во всём этом разобраться… Может, она меня не любит? Живёт по привычке, а проблемы только злят; всегда ей чего-то не хватает… Правильно Пушкин в сказке написал про женщин — всё им мало, а мужики у них на поклонах и посылках. Вот только можно так и у разбитого корыта оказаться… С другой стороны, какая женщина будет довольна постоянными опасными командировками мужа? Видимо, моё отсутствие научило её жить самостоятельно. А зарабатываю я сколько? — перешёл на самокритику Глеб. — Вечно не хватает; один кредит закрою — тут же другой открываю. Постоянно тянемся куда-то: одеться хорошо, машины купить… А дача сколько денег высасывает?! Да, точно, всё из-за денег! Помню, кофточку новую купит — глаза горят, восторг, рассказов по телефону на весь вечер! А вот как придет чернее тучи — значит, в магазинах скидки начались, а денег нет. Тут уж всё плохо: и жизнь не удалась, и платят мне мало, и перспективы никакой… Попробуй, спроси у неё в это время о любви, а уж с ласками и вообще не приближайся… Нет, это нормально, — продолжал рассуждать про себя Глеб, — у всех так. Я тоже бываю не сахар — после хорошего вечернего возлияния в спальне перегар — хоть топор вешай! Правильно, что она уходит в другую комнату. Каково это: пьяный храп всю ночь слушать! Утром-то смотреть на себя тошно, а уж ночь провести — сам бы от себя сбежал… О, опять водка вспомнилась. Вернусь домой, меньше буду с друзьями застольничать. Правильно Алексей говорит: живот растёт, задыхаться стал, а ведь пятнадцать лет занимался восточными единоборствами! В Китай на стажировки летал, сил тогда было о-го-го… Допустим, тело стало вялым, — перескочили его мысли на другую тему. — А дух?! Он и сейчас мне помогает. Знания делают человека сильным, а у меня за плечами такие университеты! Сколько дорог пройдено, людей увидено, опыт какой накоплен, наконец. Сейчас соберусь и придумаю что-нибудь позаковыристей… Кстати, что это про меня забыли? Хоть бы на допрос какой вызвали… И «посольский» пропал… Сиди тут, жди. Нет уж, пора действовать!»

Глеб подошёл к решётке, настолько крупной, что сквозь нее можно было просунуть руку или голову.

— Извините! Меня кто-нибудь слышит? Ко мне может кто-нибудь подойти?

Улыбчивый охранник появился мгновенно.

— Что, русский, пить хочешь? Или что другое? Десять долларов — и я всё принесу.

В этот момент опять заскрипела дверь. В коридоре послышались приближающие шаги; секунда — и перед Глебом вырос высокий негр в светлых брюках и красной рубашке с короткими рукавами.

— Мистер Белов, — сказал он дружелюбно, — я — следователь по вашему делу.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошёл обратно, бросив охраннику-снабженцу ещё какую-то фразу на африкаанс.

Через пять минут Глеб сидел в той же комнате, где утром беседовал с посольским чиновником. Только сейчас на столе стояла маленькая бутылка воды, лежали местные сигареты и зажигалка, а у окна, спиной к входу, стоял краснорубашечный негр.

— Итак, сэр, я ваш следователь и хочу рассказать, по каким причинам вы задержаны, — начал он говорить, не оборачиваясь. — Сейчас сюда приедет ваш консул, и мы продолжим, а пока можете попить. Если вы курите, пожалуйста, берите сигареты.

— Извините, — начал Глеб, — может, пока мы ждём, вы хотя бы назовёте причину моего задержания и покажете какие-нибудь документы? Скажем, постановление об аресте или что у вас есть.

— Обязательно покажу и расскажу, — оставаясь в той же позе, произнёс следователь. — Вижу, консул уже идёт к главному входу. Давайте секунду подождём.

Действительно, минуты через три появился «посольский» с портфелем в руках. Он шумно сел, достал листы чистой бумаги и, нацепив на лицо недовольную гримасу, махнул рукой в знак своей готовности слушать.

— Мне, — начал следователь, — поручено довести до вашего сведения, господин консул, и проинформировать вас, господин Белов, что вы обвиняетесь по статье «Покушение на убийство и овладение чужой собственностью». По нашим законам такое деяние карается сроком до девяти лет лишения свободы. Дело в отношении вас… — теперь он в упор смотрел на Глеба, — было возбуждено по заявлению гражданина Намибии Мэтью Нгонго. В своём заявлении мистер Мэтью указал, что два дня назад, в субботу, вы незаконно проникли в его дом номер 1041 по улице Ондонгаб, напали на него и двух его гостей, надели на всех пластиковые наручники, заклеили рты и учинили обыск в доме. Вами были похищены гражданские паспорта Мэтью и Джерри, гостя хозяина дома, а также ключи от автомобиля «БМВ Х5». В заявлении также говорится, что вы… — следователь выставил указательный палец в сторону Глеба, — угрожали оружием и нанесли тяжёлые увечья мистеру Мэтью и его девушке, которая в этот момент также находилась в доме.

В комнате воцарилось молчание. Консул, от неожиданности так и не сделав ни одной записи на бумаге, смотрел на Глеба широко раскрытыми глазами; выражение его лица было растерянным и глупым.

— И что теперь? — выдавил из себя консул. — Есть свидетели, доказательства? Вы оставляете его в тюрьме?

— Конечно! Это серьёзное преступление! Свидетелей трое, они же потерпевшие. В мистере Белове они опознали нападавшего, так что сидеть ему придётся долго, — подытожил следователь, поглядывая на российского чиновника с лёгкой улыбкой.

Направляясь к выходу, он обернулся и произнёс, ставя точку:

— Даю вам двадцать минут. Вернувшись, начну процедуру допроса.

Понимая, что пора оправдываться и приобретать союзника, Глеб, театрально покусывая губы и постукивая пальцами по столу, с видом совершенно растерянного человека нчал излагать свою версию.

— Это какая-то ерунда! Послушайте, я действительно в субботу был в гостях у этого Мэтью — это его львицу я хотел купить. Но я ни на кого не нападал, ничего не забирал, и оружия у меня нет! Пусть полиция обыщет мой номер в отеле, уверен, они ничего не найдут. Да и потом, какой Мэтью свидетель! Он лицо заинтересованное, а за деньги наговорит сказок в три короба, лопатой не разгрести… В субботу я с Алексеем, моим охранником, подъехал к дому Мэтью на арендованной машине. Алексей не заходил, ждал меня в машине минут десять, а то и меньше. Разве за это время можно столько совершить?! Вы допросите моего товарища, он всё подтвердит. — Лицо Глеба раскраснелось. Он вошёл в роль человека, пытающегося собраться в трудный момент. — Да, в номере на столе лежит расписка на тысячу долларов от Мэтью, которая тоже подтверждает, что я приходил смотреть охотничий трофей. Неужели вся эта история с покушением на убийство состряпана только для того, чтобы не отдавать мне львицу?!

Консул смотрел на Глеба и все больше терялся. Уже три года он работал в посольстве этой тихой страны. Редкие инциденты возникали в Свакопмунде — городе, расположенном на берегу Атлантического океана, и обычно были связаны с подвигами российских рыбаков в местных барах.

По утрам он приходил в посольство, включал кондиционер, компьютер, откидывался на спинку стула и считал себя занятым на работе. В течение дня он общался с коллегами, оформлял визы студентам, уезжающим учиться в Россию, а вечером тут же, в посольстве, шёл в бассейн и плавал, получая огромное удовольствие от царящей вокруг него атмосферы и собственной значимости.

Сейчас же, глядя на Глеба, он терялся в догадках: всё казалось ему сомнительным. Утром этот русский говорил, что хорошо провёл время в доме у потерпевшего, теперь — что был там несколько минут. А может, он вообще из наших спецслужб, просто об этом не положено знать?.. Мысль о том, что теперь придется ходить в тюрьму, как на работу, раздражала.

— Ладно, — сказал консул, вставая со стула, — мы назначим вам адвоката посольства, я свяжусь с вашим товарищем в отеле. Будем делать всё, чтобы вам помочь.

Профессионально улыбнувшись, консул вышел из комнаты, снова не попрощавшись.

* * *

Алексей не отходил от телефона. Куда, ну куда мог пропасть Михалыч?! Почему он категорически отказался взять его на встречу, что произошло?! Неизвестность терзала телохранителя плохими предчувствиями.

— Так, — рассуждал вслух, расхаживая по номеру, Алексей. — Неужели черти его похитили? Напали и силой увезли? Или как-то обманули, и он сел с ними в машину? Всё сам да сам, босс чертов! Пропал, а тут голову ломай, чего делать… Давай, давай, звони! — Он схватил телефон в руки. — Давайте уже хоть кто-нибудь звоните!

В дверь постучали.

— Что?! — на русском и очень громко выкрикнул Алексей.

Стук в дверь повторился и был более настойчив.

— Да кто там?! — крикнул он ещё громче, вспоминая, что дверь закрыта. Это Глеб научил его и развил умение до автоматизма: заходя в номер, поворачивать внутреннюю задвижку.

Распахнув дверь, Алексей еле устоял против хлынувшего потока людей, бесцеремонно заполняющего всё пространство номера.

На английском Алексей говорил плохо. Впрочем, люди, ворвавшиеся в комнату, тоже не отличались чистотой произношения, однако понять, что перед ним полиция и в номере начинается обыск, оказалось нетрудно.

Пока поднимались матрацы, открывались чемоданы и прощупывалась одежда, Алексей сел на стул у окна и, поглядывая с легкой усмешкой на уже вспотевших полицейских, начал строить логические мостики между происходящим в номере и пропавшим шефом.

«Если полиция в номере, значит, — покусывая ноготь, размышлял Алексей, — что Глеб у них. И главное — он избавился от своих трофеев и пистолета, иначе бы они тут не шустрили. Ищите-ищите! — Настроение у охранника становилось игривым. — Старайтесь! Дырку вам от бублика, а не Шарапова — все у нас продумано и состыковано. Мы тут шкуры покупаем, честные бизнесмены, всё по закону. И что они вообще ищут? Кстати, и ордер на обыск не показали… Жаль, языка не знаю, а то бы я им сейчас выдал!»

Когда полицейские прекратили обыск и начали что-то обсуждать между собой, Алексей поднялся, развёл руки в стороны и громко произнёс:

— Финиш! — И, понимая, что русского языка они не знают, добавил: — Вот уроды! Пошли отсюда к вашей черной бабушке, уносите свои задницы!

Усталые и недовольные, полицейские медленно потянулись к выходу, наступая на разбросанные на полу вещи. Провожая непрошенных и изрядно вспотевших гостей, Алексей вышел в общий коридор. У входа в соседний номер стояли две перепуганные горничные.

— Сюда! — опять на русском воскликнул Алексей. — Номер уберите, чего стоите?! Курицы! Кто вас так нарядил во всё белое? Вы что — невесты?! Тряпки в руки и работать! Ну, что глазками захлопали?! Не понимаете?! И чему вас только в школе учили! Точно, курицы!

Настроение его было весёлым и воинственным. Проходя мимо горничных, он ещё раз, но уже жестами показал, что именно им нужно делать, и отправился в ресторан получить удовольствие от общения с огромным стейком из зебры и бутылочкой красного южноафриканского вина со странным немецким названием «Недебург».

Глава 2

Допрос продолжался уже второй час, следователь был раздражён. Всё происходило как-то неправильно. Этот русский не признавал показаний свидетелей, обыск ничего не дал; его помощник подтвердил, что тот в доме был только пять минут, — это хоть косвенно, но опровергало заявление потерпевшего и рушило всю картину обвинения. Без улик дело рассыпалось. «Что нести прокурору? — думал следователь, глядя через решётку на улицу. — А какой упорный! Ясно же: он там был, и напал, и избил — всё было. Но причина? Зачем вламываться в дом, отбирать документы, ключи от машины, устраивать погром? Ерунда получается; похоже, что оба, и потерпевший и подследственный, рассказывают мне не всё».

— Окей, — прервал свои размышления следователь. — Подписывайте протокол внизу каждой страницы. И еще: говорят, что вы по ночам кормите сокамерников. Это, конечно, неплохо, у нас таких щедрых задержанных ещё не было, но в остальных камерах гудят, все рвутся перевестись в вашу. Поэтому прошу: вы это или сворачивайте или делайте не так масштабно, потише. А то начальство тюрьмы узнает — и не будет у вас денег, а режим содержания изменят на более строгий.

— Господин следователь! — решил воспользоваться лирической паузой в допросе Глеб. — Насколько я понимаю, посольству не удаётся вытащить меня отсюда, и до суда я буду сидеть в камере?

— Да, — оживился следователь, — слишком серьёзная статья. Выпусти вас — сразу покинете страну. Ни для кого не секрет, что наши границы довольно прозрачны, и посольство может помочь вам скрыться — такое частенько бывало.

— Тогда у меня есть личная просьба. — Глеб протянул следователю клочок бумаги. — Вот телефон моего хорошего друга, генерала Нишитымбы. Позвоните ему и расскажите о моём деле всё, что сочтёте нужным.

— Нишитымба? — переспросил следователь. — Вы знакомы?.. Мы говорим о командующем танковыми войсками и близком друге нашего президента?..

Было видно, как спина полицейского выпрямлялась, глаза округлялись, лицо становилось серьёзным и напуганным, пока он произносил эти слова.

Медленно, с огромным удовольствием, словно причмокивая и вытягивая губы, Глеб произнёс:

— Да, о нём разговор. Я бы сделал это сам из камеры по телефону, но у меня очень малый запас батарейки — боюсь, не успею всё объяснить.

— Господин Белов, что же вы раньше не сказали, что лично знаете такого человека?! — затараторил следователь. — Конечно! Вы сейчас идите в камеру, а я с ним созвонюсь и всё расскажу, не волнуйтесь! Можете мне доверять.

Следователь поддержал Глеба за локоть, пока тот вставал со стула и, провожая до камеры своего подследственного, непрестанно улыбался. Каждый жест его говорил о неожиданно возникшем большом уважении и почтении; удивительно, но дверь в камеру ему удалось открыть и закрыть так нежно, что до этого момента скрипучая, словно старая телега, дверь теперь не произвела ни единого звука.

Только вернувшись в камеру, Глеб по-настоящему понял, как устал. Одежда вся пропиталась тюремными запахами, волосы стали сальными и торчали, словно рожки у молодого бычка. Желание почистить зубы и принять душ стало сильнее, чем жажда; ногти предательски набрали грязи, голова гудела словно колокол, затёкшая шея требовала массажа.

Продолжая изучать себя, Глеб остановил взгляд на животике: борьбу за его уменьшение он вел давно и безуспешно. Неожиданно ему вспомнился рассказ русского генерала времён гражданской войны, который в своих мемуарах писал, что именно плохое питание и тяжёлые условия содержания в плену у красных избавили его от лишнего веса и улучшили общее самочувствие.

«Сама по себе идея неплохая… — начал поглаживать животик Глеб. Впрочем, перспектива сидеть в тюрьме, чтобы избавиться от лишнего веса, абсолютно его не прельщала. — Интересно, а женщины, которые способны на любые подвиги во имя сохранения фигуры, согласились бы посидеть для этого в камере? Нет, лучше с животом на свободе, чем стройным в тюрьме!..» — Глеб улыбнулся и, сложив руки на животе, закрыл глаза.

Его разбудил шум, крики и хлопанье дверей. Охранник-снабженец подбежал к решётке и, прокричав: «Русский, русский!» — опять скрылся в коридоре.

Глеб приподнялся: ему стало интересно, что именно вызвало такой переполох и беготню в коридоре, и почему охранник обратился именно к нему.

Взявшись за стальные прутья, он попробовал просунуть лицо в квадрат решётки, но в процессе этих экзерсисов чья-то рука вдруг ловко схватила его за нос.

— А-а-а, второй раз попался! Один раз — полиции, другой — мне, — отпуская нос, произнёс Нишитымба, выныривая из-за угла.

Генерал стоял в тренировочном костюме, коленки на штанах висели, пятна на олимпийке говорили о пристрастии к жирной пище и использовании спортивной одежды не по назначению. Четверо головорезов, расположившись вокруг генерала, всем своим видом показывали рвение в охране важного лица; короткие рукава рубашек открывали внушительного размера бицепсы, черная форма и автоматы делали эту четверку окончательно устрашающей. Лица охранников были суровы и неподвижны, словно изваяния демонов войны.

— Михалыч, — перешёл Нишитымба на хороший русский язык, — ты в Намибии и, вижу, в хорошей компании! — Он окинул весёлым взглядом всех находящихся в камере. — Это что, новое увлечение или упражнение по формированию духа? Нет-нет, сейчас угадаю: ты наконец-то решил выучить африкаанс, а учителя живут в этом симпатичном доме! — Смеясь над собственными остротами, генерал прошёл внутрь камеры.

Демонстративно потянув воздух ноздрями и состроив гримасу, Нишитымба зажал двумя пальцами нос и, придав своему голосу французское произношение, продолжил иронично игривую форму общения.

— И запах от тебя идёт просто волшебный! Может, посодействуешь, поможешь приобрести парфюм, которым ты пользуешься? Наверное, покупаешь его в Дубае… Говорят, там большой выбор, в следующий раз захвати и для меня пару флакончиков.

Глеб обнял этого улыбчивого кругленького человека и ощутил, как теплое расслабляющее чувство спасения растекается по телу предательски сентиментальными нотками. Он почувствовал: сейчас происходят события, которые сделают его сильным и значимым, позволят красиво и уверенно рассказывать об этом приключении и несмотря на возраст он, оставаясь по сути мальчишкой, уже представлял лица жены и детей, полные восторга и уважения к его тюремным подвигам.

— Ишь, медведь какой… Отпусти, — произнёс Нишитымба, немного отстранившись от Глеба, — задавишь ведь… Вижу, ты ещё больше стал с последней нашей встречи: щёки, подбородок, живот — не солдатскую жизнь ведёшь, эх, не солдатскую.

Глеб только собрался произнести несколько слов приветствия и благодарности, как генерал продолжил:

— Давай отсюда убираться, пока эти ошалевшие полицейские не начали звонить своим начальникам. Я написал им расписку и забираю тебя под свою личную ответственность. Запомни, с этого момента ты мой пленник и должен слушаться моих указаний. Поэтому ноги в руки и бегом отсюда на выход, бегом!

Они шли по коридорам и двери перед ними открывались, как по команде; стоящие вдоль стен полицейские старались не смотреть им в глаза, никто ничего не спрашивал и не говорил — такое рабское подчинение власти придавало уверенности.

Выйдя на свободу, Глеб остановился. Воздух был волшебный: легкий и нежный. Хотелось дышать и наслаждаться. По улице ходили люди, ездили автомобили, где-то играла музыка, солнце отражалось на листьях пальм. Город жил своей обычной жизнью.

— Правильно, что тебя посадили. Жаль, ненадолго, — выговаривал ворчливым тоном генерал. — Хоть жизнь ценить начнёшь, думать лучше будешь, а глядишь, и с автоматом по Африке перестанешь, как мальчишка, бегать… Вон, виски уже седые! Запрыгивай в машину и поехали, жена стол накрыла. Водки нет, но твой любимый односолодовый зелёный «Гленфидик» с оленем налью.

Глеб сел в машину; он помнил, что Нишитымба относился к особенной категории людей, живущих эмоциями правды, и ему придётся сейчас рассказать многое: ложь генерал чувствовал нутром — это разрушило бы доверие. Но за правду, за друга он готов был отдать не только последнее, но даже и то, чем не владел.

Нишитымба заговорил первый:

— Я вижу, Михалыч, как тебе досталось… Знаю, что спасаю твою задницу и что ты мне очень благодарен, поэтому давай без сантиментов и хвалебных слов — весь этот фейерверк моей власти завтра прижмут наши алмазные чиновники, более искушённые и опытные в дворцовых играх.

Глеб молчал: ему хотелось плакать, как пятилетнему мальчику, у которого отобрали красную пожарную машину; ему стало жалко себя, до сжатых кулаков обидно за допущенные ошибки и просчеты. Всё шло кувырком: разговор с женой, потерянные деньги… Перспективы дальнейшей работы со значимым московским лицом, доверявшим ему, тоже таяло. Но больше всего угнетала ошибка, которую он, продумывая, казалось бы, каждый шаг, все-таки совершил.

Напряжённо думая каждый о своём они в окружении машин сопровождения подъехали к дому генерала.

Освежающий душ, чистая одежда, привезённая охраной из отеля, вкусный ужин, а главное, частые тосты за любовь и здоровье привели Глеба в состояния нереальности, поэтому тост, посвящённый дождям в Африке, окончательно убедил всех — Михалычу пора отдыхать.

Поблагодарив жену генерала за вкусную еду, а самого Нишитымбу за отличную компанию, он отправился спать.

Глеб лежал в отведённой для него комнате; сознание ещё присутствовало, но кроме мыслей ничего не могло двигаться в его уставшем теле. Голова кружилась, казалось, что даже слова были пьяны настолько, что путались и спотыкались.

«Я — молодец! Нишитымба заступился за меня, потому что мы, русские, живём сердцем… Правда, я всем своим друзьям открываю душу, и пусть даже плохие люди этим пользуются… но хорошие мне обязательно помогут в трудный час!..» — алкоголь сделал его мысли примитивными.

Глаза то открывались, то закрывались, отказываясь сосредоточиться на потолке и стенах и, как отражение его состояния, не позволяли удерживать линию рассуждения. Закрывшись в очередной раз, они наконец-то успокоились в навалившемся сне.

Утро началось с глубокого выдоха перегаром и дикой жажды.

Не открывая глаз, Глеб потёр лоб, стараясь собрать вчерашние мысли. Просыпаться не хотелось: мягкая кровать и сладость глубокого сна ещё держали сознание в состоянии, похожем на подрагивающий пудинг.

За окном пели птицы, лаяли собаки, шумели люди, в доме происходили какие-то движения. Было очевидно: день начался, и хочешь не хочешь, а нужно опускать ноги на пол.

Дверь в спальню отворилась без стука, и на пороге появилось ещё пьяное лицо генерала; мешковатое тело двигалось несимметрично и мучительно неловко…

— Михалыч, ну, ты как, живой? Лично я… — Генерал скривился. — Всю ночь умирал… Ты, зараза такая, всё мне наливал! Тосты говорил красивые — сравнил меня с собой, кабан здоровый!.. Напомнить, сколько раз ты выпил за семью и любовь?! Что это тебя вчера понесло сентиментальничать? А потом наша засуха стала волновать… Словом, не остановить тебя было, я даже закусывать не успевал — и вот результат: до сих пор пьян… Тебе везёт, что моя жена тебя любит, не то убила бы: полночи не спала, всё тазик мне подвигала и ругала за неумение пить!..

Глеб улыбался, его голова тоже немного болела, но самочувствие было отличное, можно даже сказать, бодрое.

Хлопнув в ладоши и показательно, с удовольствием потерев ими, Глеб произнёс:

— Подъем, мой дженераль! Кофе, виски, потанцуем?!..

Не дожидаясь ответа, он откинул простыни и резко встал на ноги, демонстрируя силу утреннего духа.

— М-м, да ты ещё ничего, — промычал генерал, бросив взгляд в известное место. — Мужик хоть куда: утреннюю эрекцию имеешь, словно мальчик! И как это тебе удаётся? А врачи говорят, стрессы убивают потенцию… Врут, как обычно! Посмотрите только: только из тюрьмы, алкоголем до бровей накачался, а вон, огурец какой проглядывает!..

— Да ладно тебе, какая эрекция?! Кому она нужна, — скромно сгладил комплимент Глеб. — От меня всегда денег хотят, а не потенции, поэтому я тут, а не в московском солярии — это первое. Второе: поверь, женщины больше говорят о любви и сексе, а на самом деле они удовольствие получают не от общения с нами, а от похода по магазинам или от положительных результатов в борьбе с морщинами. Думаешь, они нуждаются в наших комплиментах? Нет, самой большой наградой для них будет похвала от подруги, которая заметила, как улучшилась её кожа после какого-нибудь ботокса, лифтинга или массажа с ультрамодными масками…

— Злой ты какой-то с утра, — просипел генерал. — Вчера бисером сыпал, о жене да о жене, а сегодня все плохие стали! Ещё скажи, что у тебя любовницы нет.

— Представь себе, есть, но про любовь всё равно ничего не знаю. Раньше знал, а теперь потерялся… Давай-ка лучше обсудим мои шансы на побег. А если серьёзно, могу ли я смыться из страны и что тебе за это будет? — придавая своему голосу игривость, продолжал Глеб.

— Какой еще побег?! — напряжённо произнёс генерал. — Лучше подумай, что будешь сегодня говорить на очной ставке… Ты хоть понимаешь, куда влез? Мои люди пробили Мэтью, он мафиозный валет, алмазный продавец, и полиция это знает. За ним стоят люди, которые хотят убрать тебя. Сегодня. Прикормив полицейских чинов, они выдавливают тебя из Намибии.

— Это понятно. — Глеб начал делать гимнастику. — Мэтью, эта сука, промокашка, кинул меня! Понимаешь, кинул на пятнадцатикаратный алмаз серо-голубого цвета — подменил в посылке из Анголы. Я предупреждал: никакой химии — прибью, и всё равно кинул… Эх, пожалел я его в субботу, нужно было покалечить заразу! Плакал, пощады просил, а на следующий день полиции сдал… Не понимаю — такой трус, а заяву накатал…

— Так, всё, Глеб, не надо, — каждое слово давалось генералу с трудом, — не хочу ничего слышать! Твои дела, — алмазы-фигазы, — сам и рули; я тебя вытащу, но ты должен быстро покинуть страну.

— Хорошо, пусть твои люди отвезут меня завтра в аэропорт, потом я вернусь и закончу с Мэтью! — Глеб с настроением перешёл к комплексу «семизвёздный богомол» китайской гимнастики ба-гуа цюань сюэ.

— Слушай, ты! Китайский монах с русскими погонами! Какие разборки с Мэтью?! Завтра свалишь окончательно, если после допроса мне удастся тебя снова забрать! И забудь на время сюда дорогу: тебе любой нищий на улице перо воткнёт, а я не помогу… Понимаешь?

— Завтра, — выдохнул Глеб в ритме комплекса упражнений. — Не волнуйся, чтобы всё улеглось — улечу, но пройдёт время, — месяца три, пять, — вернусь и верну своё!

— Ну, ты упёртый! — Генерал нервничал. — Мэтью — это мафия; отбей ему голову — ещё таких десять появится, сколько тебе певторять!..

— Мне нужно вернуть деньги, — твёрдо произнёс Глеб. — Я не выполнил заказ. Вернуться в Москву без алмаза и денег, значит потерять работу, да ещё и влезть в долги. Тогда всему конец, меня даже на Кипре мандарины собирать не возьмут!

Нишитымба смотрел, как этот высокий и сильный человек, надувая щеки, выписывает руками круги в воздухе и не понимал, зачем тот рискует жизнью в его стране и что это за работа такая у взрослого, опытного человека, связанная с опасностью и проблемами.

В его голове не укладывалось: почему этот когда-то большой в России начальник сейчас промышляет рискованным бизнесом в Африке, какая нужда заставляет так далеко уезжать от дома в поисках заработка.

Закончив гимнастику, приняв душ и мило пообщавшись за завтраком с генеральской семьёй, Глеб в сопровождении двух штатских с отличной военной выправкой, выехал в тюрьму для утреннего допроса.

Зелёная комната в этот раз выглядела лучше: то ли больше солнца проникало внутрь, то ли осторожное лицо следователя с пугливыми глазами было уже знакомо. А может уверенность, проснувшаяся утром в Глебе, придала ему столь желанные в первые дни ареста собранность и взвешенность.

— Сэр, — обратился к нему следователь, — мне поручено сообщить вам следующее: следствие считает возможным, учитывая уже имеющиеся материалы дела, до суда не содержать вас под стражей. Более того, следствие не будет препятствовать вам покинуть страну. Если, конечно, у вас есть такое желание. Мы проинформируем консула Российского посольства о дате заседания суда по вашему делу.

Напоминаю: неявка будет расценена как признание вины. Если вас всё устраивает и нет вопросов, в канцелярии на выходе вы должны будете подписать бумаги, содержание которых я вам только что разъяснил.

— Ну вот, — деланно расстроился Глеб, — только собрался повоевать с вами, поспорить… Но я рад, что инцидент исчерпан и у сторон нет вопросов.

Пожелав и далее приятно проводить время в этом чудном заведении, Глеб, шагая в сторону канцелярии, наконец-то понял, что именно смущало его в одежде следователя — черный цвет его кожи и красная рубашка ассоциировались с традиционно похоронными цветами красных гробов и черных ленточек. Улыбка скользнула по лицу Глеба. Он снова был собран, рассудителен и доволен собой.

Глава 3

Алексей стоял у главного входа в тюрьму уже двадцать минут. Утром уму позвонили из посольства и сообщили радостную новость: Глеба выпускают. После звонка он носился по номеру, постоянно что-то забывая; уходя и возвращаясь, заглядывал в зеркало, плевал через плечо и ругал свою дырявую голову за бесконечную беготню. Гордость за шефа переполняла его: выкрутиться из такого положения казалось невозможным.

Да, он рассказывал ему о намибийском генерале, но представить, что этот танкист вступится за Глеба, а главное, так быстро всё решит, не мог.

— Вот чему надо поучиться у Михалыча, — рассуждал вслух Алексей, — умению заводить друзей, поддерживать с ними отношения, выпивать, когда нужно, пусть даже и во вред здоровью… Зато какие это открывает двери и как легко приводит к настоящим товарищеским отношениям. Как он всегда говорит? «Отдать — не значит потерять, любить — не значит проиграть…» И что-то ещё… Ерунда, конечно, но результат-то налицо — со всей этой философией и лирикой он на свободе!

И словно по команде сверху или указке провидения, на слове «свобода» в дверях тюрьмы появился Глеб.

Он шел медленно, покачивая плечами и ставя ноги так, будто вместо ботинок у него были одеты ласты. Такая вывернутость стопы всегда отличала его походку. В юности одноклассники принимали её за копирование шпаны, потом многие относили это к показной самоуверенности. Впоследствии годы службы на Крайнем Севере, когда нужно было, шагая по тундре, прыгать с кочки на кочку, только добавили шагу расхлябанности.

— Шеф, — выходя из машины навстречу Глебу, подчёркнуто уважительно произнёс Алексей, — карета подана, чего изволите?.. Может, отправимся по случаю освобождения в «Джой» и проглотим парочку стейков с кровью из спрингбока? И ещё мне там нравится нога страуса с квашеной капустой: ешь, а жир по пальцам течёт, ты их облизываешь, облизываешь… А какое там пиво, холодное-прехолодное!..

— Ха-ха-ха, — рассмеялся Глеб. — Ты в своём репертуаре: опять голодный и опять мясо. Нет, друг мой, мне сегодня невыносимо хочется устриц, хочется ударить роскошью блюд по тюремному меню, шаркнуть по душе звоном бокалов, и главное — побыстрее забыть всё это к чёртовой матери!.. — добавив ещё несколько популярных выражений, Глеб сел в машину и, не дожидаясь просьбы телохранителя, повел рассказ о тяжёлых мучениях, выпавших на его долю за «долгие» часы заключения.

Рассказывать он умел. Наверное, потому, что много знал и много повидал, летая по миру, но главным была его любовь к самому процессу рассказа, к желанию держать слушателей в напряжении, вызывать удивление на лицах, давать людям то, чего у них никогда не будет — ощущения причастности к описываемым событиям.

Вот и сейчас, наблюдая открытый рот и горящие глаза Алексея, Глеб уверенно вел его по полю своей истории.

В ресторане, когда ему приходилось останавливаться, чтобы полить устрицу лимоном и насладиться красотой блюда, увлечённый рассказом Алексей периодически нетерпеливо ронял:

— А дальше?

И словно не замечая нетерпения слушателя, Глеб, из уважения к моменту поглощения устрицы, делал паузу удовольствия и блаженства, набираясь новых воспоминаний и красок для продолжения повествования.

Когда ужин подходил к концу, и уже было разлито содержимое последней бутылки, Глеб поднял бокал, сделал паузу, похожую на размышление о забытых подробностях его истории, и тем же ровным, спокойным голосом произнёс:

— Завтра мы улетаем, как и планировали раньше. Рано утром ты поедешь в магазин на лётном поле, где стоят частные самолёты, купишь там за наличные ракетницу и два патрона к ней — уж очень мне хочется перед отъездом сжечь автомобиль Мэтью.

— Что?!. — растерянно произнёс Алексей; расслабленный вином и веселым тоном рассказа, он не верил своим ушам. — Ракетницу?!

— И канистру бензина, — продолжил Глеб, не обращая внимания на растерянность телохранителя. — Всё оставишь в машине, а сам на такси поедешь в аэропорт, пройдешь контроль и будешь ждать меня в зоне вылета.

— Михалыч, да ты с ума сошёл! Тебя только выпустили, а ты снова на него напасть хочешь?! — сбивчиво затараторил Алексей. — Подумают же только на тебя! Машина — это улика, и тебе уже будет не отвертеться.

— А ты что предлагаешь?! Уехать вот так, с побитым лицом?! Эти черти будут думать, что им всё можно. Русских прижали! Нет, друг мой, я так не могу. Пока ответку не передам, не усну! Даже не уговаривай: битым не уеду… — вставая из-за стола, Глеб случайно потянул за собой скатерть. Пустые бокалы качнулись и один из них, падая, звонко разбился о тарелку.

— Вот видишь, — показал Глеб на осколки, — посуда бьётся к счастью. Хороший знак. Поехали в номер, нужно собрать чемоданы и выспаться. Завтра тоже долгий день, мне потребуется свежая голова и удача.

Дорога до отеля заняла несколько минут; дружно взявшись за сборы личных вещей, они уже через полчаса, выключая свет и поудобней устраиваясь в кроватях, погружались каждый в свои мысли и тревоги.

…Яркое солнце проникло в сознание Глеба, едва стоило приоткрыть глаза. Комната была наполнена светом; старомодный графин, поймав солнечный луч, отбрасывал на потолок яркие живые блики.

Прищуривая по очереди глаза, Глеб начал развлекаться с перемещающимися на противоположной стене солнечными зайчиками. Затем, практически полностью прикрыв веки, через щелочки увидел, как круглые точечки хаотически двигаются в маленькой полоске света, словно живые клетки под микроскопом.

Нужно было подниматься; волнения за предстоящие события тоже проснулись и принялись изнутри подталкивать Глеба — они сидели где-то в голове и сверлили сознание тревогой и легким страхом. Какой-то голос передавал по нервам одно и то же: «А может, не надо?.. Может, не надо?.. Не делай зла, не обижай людей!.. Ты же добрый, зачем воевать?! Всё можно решить по-хорошему… Ну, а если не получается, прости их всех. Прости им их зло, и станет тебе легко и хорошо».

Но тревожный голос был таким тихим и слабым, что Глеб первым же решительным «все, встаю!» загнал эти ощущения в глубины сознания, вскочил и начал одеваться. Кровать Алексея была заправлена, чемоданов у дверей не было — всё указывало на то, что намеченный план запущен в исполнение, а значит, столкновение неминуемо, и нужно настраиваться на победу.

Глеб посмотрел на часы — можно не торопиться. В ванной комнате, он, методично водя щёткой по зубам, принялся, словно архитектор, выстраивать последовательность своих действий в общей схеме намеченной акции.

…Сейчас он позавтракает, рассчитается на ресепшене за номер. Выйдет на улицу, найдёт арендованную машину (она должна стоять на гостевой парковке), откроет багажник, проверит наличие ракетницы и канистры, закрепит их, чтобы не болтались на поворотах и при ускорениях. Сядет в машину, проверит паспорт, деньги, посидит перед дорогой, подумает о чём-то лёгком и весёлом и не спеша поедет к дому Мэтью.

Сначала он проедет мимо его дома, чтобы убедиться, что «Х5» на месте, потом, заехав за угол соседнего здания, поставит машину по ходу отступления и не станет выключать двигатель.

Потом, все так же сидя в машине, будет ждать и точно рассчитает время атаки на автомобиль, дорогу в аэропорт, прохождение регистрации и вылет. В назначенное время, не привлекая внимания проезжающих, подойдёт к джипу, спокойно выльет на капот и вентиляционные щели бензин и сразу, не оглядываясь, пойдёт обратно.

Пройдя пятнадцать-двадцать метров, развернётся, достанет ракетницу, вставит патрон и выстрелит под автомобиль; увидев огонь, побежит к своему автомобилю, сядет и, не превышая скоростного режима и не нарушая правил, доедет до аэропорта.

— По-моему, неплохо, — похвалил сам себя Глеб, разглядывая в зеркале свои начищенные белые зубы. — Неплохо блестят, нужно и в следующий раз купить такую же зубную пасту.

Теперь каждая секунда была подчинена намеченным действиям. Глеб не спеша оделся, вышел из номера, позавтракал блинчиками с клубничным джемом, расплатился за отель и пошёл искать машину.

Алексей оказался на высоте: всё подготовил как нужно, и даже закрепил канистру с бензином в багажнике и аккуратно завернул в тряпку ракетницу и патроны.

Глеб сел в машину. Огромные деревья на площади перед отелем ему всегда нравились. И сейчас, проходя мимо, он снова услышал, как нежно шуршит листва; большие вьющиеся стручки, похожие на огромную фасоль, раскачиваясь, пугали мелких птиц.

Всё было как обычно, только напряжение и неприятный холодок появились внутри, так тянет не хочет отпускать зубная боль.

План работал идеально: «БМВ» стояла у входа в дом Мэтью, прохожих — вероятных свидетелей — не было совсем. Глеб дважды обошел дом — его опытный глаз не заметил никаких отклонений.

Припарковавшись за углом соседнего строения, он стал ждать, не отрывая взгляда от наручных часов; секундная стрелка швейцарского хронометра «Тиссо» плыла круг за кругом, приближаясь к времени «Ч».

Глеб на минуту закрыл глаза; теперь нужно отбросить всю неуверенность, страхи и сомнения: задача поставлена — нужно выполнять.

Он несколько раз глубоко вздохнул и резко выдохнул, словно выбросил из себя лишнее; сердце стучало чуть быстрее обычного.

— Пора. К черту всех! — громко скомандовал себе Глеб.

Выйдя из машины, он открыл крышку багажника, достал канистру, ракетницу, два патрона разместил в карманах своего удобного костюма и, развернувшись, быстро прошагал пространство до угла строения, закрывающего его от дома Мэтью.

Остановившись на пару секунд, он прислонился спиной к стене и сделал глубокий вдох. Чуть-чуть быстрее застучало сердце — нервы напряжением потянули на себя адреналин. Сколько раз, оказываясь в подобных ситуациях, он ловил себя на мысли, что самым трудным во всех единоборствах является укрощение собственного страха.

«Ничего! Несколько дыхательных упражнений, пока буду идти до машины, меня успокоят», — рассуждал он, уже, было, поворачивая за угол.

— Ё-ё-ё… — всё, что успел произнести Глеб, волчком возвращаясь на прежнее место.

Реакция никогда ещё не подводила его, вот и сейчас скорее инстинкт, нежели команда сознания откинул его назад.

Увиденное в его планы не укладывалось. У дома Мэтью стояли уже две машины: «БМВ» и новенький белый «мерседес».

Медленно выглянув из-за угла, Глеб сразу узнал облокотившихся на свои автомобили Мэтью и его подружку. Спокойный тон и весёлое выражение лиц говорили о возможной продолжительной беседе.

— Жалко впустую уезжать! Ой, как жалко-то! — шептал он себе под нос, поглядывая на весело беседующую парочку. — Ну, давай, провидение, подключайся! Теперь как ты там наверху крутанёшь, так и будет! Только прошу, поторопись: время тает; дай мне возможность поквитаться за мои промахи! Пожалуйста, дерни их ниточки в правильную сторону! Сделай так, чтобы они ушли в дом, две машины будут для меня подарком небес и знаком твоей благосклонности.

Прислонившись к стене, он ждал. Людей на улице не было, редкие машины быстро проезжали, не обращая на него никакого внимания, однако время неумолимо толкало его к самолёту.

— Ладно, — сказал себе, словно команду отдал. — Повезло вам, черти — нужно лететь… В следующий раз поговорим. Эх, ушла удача. Невезуха какая-то постоянная!

И вот, когда Глеб уже начал отход, впрочем, ещё держа взглядом всю картинку происходящего, Мэтью выпрямился, открыл дверь и с показным достоинством опустился на сиденье; его девушка, подойдя к крыльцу дома, вяло махнула рукой и скрылась за дверью.

— Ну вот, — приободрился Глеб. — Другое дело! Всё-таки меня наверху услышали… Отлично!

Машина Мэтью, развернувшись, быстро отъезжала от дома и вскоре скрылась за поворотом.

— Ай, молодец какой! «Мерседес» подружке купил! — шептал себе под нос Глеб, настраиваясь на атаку. — Наверное, дорого заплатил: белый такой! Подружка тебе потом спасибо скажет, и ты разговорчивее будешь! Ну ладно — вперёд!

Быстро подойдя к машине, Глеб открутил крышку канистры и, оглянувшись по сторонам, мигом вылил бензин на капот «Мерседеса». Спокойно положив пустую канистру под переднее колесо, развернулся — улица по-прежнему была пуста. Теперь в его голове был только отсчёт шагов; он двигался, практически не дыша, руки нащупали в кармане ракетницу и крепко сжали патроны.

–…Пятнадцать. Стоп! — Пульс, ускорившись, громко застучал где-то в горле, отчётливо бухало сердце, руки, вставляя патрон, немного задрожали, глаза, не увидев свидетелей, дали голове команду «можно!»

Развернувшись, он выстрелил. Мощный световой шар, виляя и описав сложную траекторию зигзага, пролетел в пяти сантиметрах от лобового стекла и, умчавшись метров на пятьдесят, заметался, рассыпая по дороге мелкие искры.

— Вот собака, промах! — просипел Глеб. — Спокойно, ошибаться больше нельзя.

Выбросив горячую гильзу, Глеб вставил новый патрон и медленно поднял руки, нацеливая ракетницу на пространство под автомобилем. Он понимал: выстрел уже подтолкнул людей к окнам, ещё секунда — и из дома Мэтью может появиться его подружка, но это был последний патрон. И сейчас он должен попасть…

Палец уже начал преодолевать тугое сопротивление курка, дыхание стало ровным, он прищурился — мушка ракетницы легла ровно под «мерседес».

Неожиданно, словно ночью включили яркую лампу, его глаза поймали лёгкое, еле уловимое движение в заднем окне автомобиля. Не опуская ракетницы, Глеб увидел две розовые ладошки, которые, словно маленькие присоски, приклеились к стеклу, а потом появилась и кудрявая головка с удивлёнными и заспанными глазками-пуговками.

Глеб вдохнул воздух полной грудью, все стало как в замедленной съемке. Решение пришло само. Он едва успел вскинуть руку с ракетницей вверх, как та выстрелила. Развернувшись и уже слыша звуки открывающихся дверей, Глеб в два счета преодолел расстояние до автомобиля, ворвался внутрь и, выжав акселератор до упора, рванул с места.

— Господи, что это было? Кто мне объяснит, что произошло?! — выговаривал Глеб, периодически поглядывая в зеркало заднего вида. — Ребёнок! Ну, дура! Оставила спать малыша в машине, а сама ушла в дом… Это же надо быть такой тупой?! Мать, называется. И я хорош, даже внутрь не заглянул. Как зомби: отшагал туда-обратно и давай палить… Но какая рука отвела меня и не дала попасть при первом выстреле?.. Да, верёвочки наверху точно кто-то дёргает! Ой, как дёргает… Вот тебе и попросил провидение вмешаться, получил, что называется, поддержку свыше. Господи, спаси и сохрани! — закончил он трижды и перекрестился.

Все чувства внутри Глеба забурлили и вступили в противоречие. Он не знал, злиться ему на себя, на подружку Мэтью за её беспечность, или даже на третью силу — всё в голове путалось, не желая оставаться на своих местах. Но глубоко в сознании уже зарождалась уверенность: кто-то не дал ему сегодня совершить чудовищный поступок, смертный грех. Слабые ростки веры в Бога, которые он улавливал и берёг, шептали ему обязательно сходить в церковь и помолиться в тишине ангелу-хранителю, который прикрыл его сегодня своим крылом.

Дорога в аэропорт была пуста, и понемногу Глеб успокаивался. К нему вновь пришла уверенность и ощущение приобретённой удачи, некое тепло даже коснулось его души и растеклось по сознанию.

Подъезжая к главному входу в аэропорт, он, на всякий случай, пробежал глазами по припаркованным автомобилям — полиции не было.

Оставив ключи в замке зажигания, вышел из машины — всё вокруг было спокойно, обыденно. Продолжая оглядываться, он быстро прошёл регистрацию и вошёл в зону беспошлинной торговли, где уже целый час болтался Алексей.

— Михалыч, ититская ты сила! Наконец-то! Я из-за тебя поседею даже в интимных местах! — идя навстречу Глебу и вытянув обе руки вперёд для рукопожатия, иронично произнес охранник. — Раз ты тут и за тобой никто не гонится, ответь — всё сложилось, как планировали?! Понимаю, подробности потом, в самолёте… Просто скажи — «Да»? А то сгораю от любопытства.

Улыбаясь напору и живому участию, Глеб таинственно кивнул. Потом, оглядевшись по сторонам и придав игривое выражение лицу, оттопырил большой палец на правой руке в символическом жесте: «Супер!»

— Отлично! — продолжал сиять Алексей. — Да я ничего другого и не ожидал. Горит, небось, вовсю сейчас… Хотя, нет. Наверное, уже сгорело. Жаль, нельзя увидеть лица Мэтью, вот он теперь напуган, да?

— Тихо, тихо… — Глеб легко постучал ладонью по плечу охранника. — Ты чего расшумелся-то? Мало ли кто нас может услышать и понять. В самолёте радоваться будем, а сейчас пойдем, погуляем по дьюти-фри.

Купив в сувенирном магазине вытянутые фигурки масаев и расписные страусиные яйца, они прямо по лётному полю пошли к небольшому самолёту, стоящему в двадцати метрах от здания вокзала. Старый негр в замызганном и мятом комбинезоне с трудом толкал трап, маленькие колёсики которого, вращаясь, устало скрипели.

Люди столпились в ожидании трапа. Кто-то курил, кто-то говорил по телефону. Глеб разглядывал окрестности аэропорта.

Он улетал из Намибии уже в двадцать четвёртый раз, всё было ему тут знакомо: запах, горы вокруг аэропорта, кустарник в саванне, но именно сейчас он покидал эти места с вдруг появившимся ощущением расставания, какой-то утраты и даже лёгкого сожаления.

Он любил эту страну за её необычные природные сочетания, климат и сохранившиеся не без помощи проживающих тут немцев порядок и чистоту. В памяти всплыли гонки на мотоциклах по пустыне Намиб, посещение сафари в Омаруру и Окапуке, кормление гепардов и бегство от носорогов, прекрасные стейки из антилоп в остром соусе, рыбалка на Атлантике и игры морских котиков на берегу океана.

Все его лучшие африканские впечатления были связаны с этой страной; четыре года назад, зная, что тут спокойно и безопасно, он прилетал сюда отдыхать с женой. Взяв напрокат автомобиль с водителем, они две недели катались по дорогам Намибии, жили в хороших отелях, устраивали романтические ужины в частных парках под звуки ночной жизни саванны. Он вспомнил, как светились счастьем её глаза, и как она была благодарна ему за красиво проведённый отпуск.

Воспоминания стали выдавливать из Глеба силу и загонять его настроение во внутренний конфликт чувств и эмоций. Он видел, как пассажиры потянулись по трапу в салон самолёта. Глеб шёл последним, медленно, словно цепляясь за призрачную возможность ещё раз ощутить в себе Намибию.

Пройдя в салон, они с Алексеем расположились в узких креслах, пристегнули ремни и стали наблюдать, как улыбчивая стюардесса в шарфике британской авиакомпании изящно демонстрирует, где и как нужно покидать самолёт в экстренных случаях.

Двери закрылись, самолёт вырулил на взлётную полосу, затаился, словно перед прыжком и, взревев, стремительно пошёл вперёд, набирая скорость, унося их в другую жизнь и к новым событиям.

Глеб закрыл глаза. Настроение, которое наполнило его воспоминаниями на взлётном поле, все ещё владело им.

«Почему так бывает? — спрашивал он сам себя. — Вроде вспоминается хорошее, а состояние какое-то плаксивое. Нет никого рядом, нет… Наверное, старею. Очень хочется быть с кем-то сентиментальным и слабым, чтобы казаться сильным и уверенным… Вот что сегодня произошло? Наверное, это знак! Попади я первым выстрелом в машину — сгорел бы ребёнок, а я этого даже не узнал бы. А сколько такого было в моей жизни!.. Ночная перестрелка в Луанде, когда поливал из израильского автомата в темноту свинцом по преследующему меня джипу, пока ствол не перегрелся… Хорошо, ушел от погони, а кому от меня тогда досталось — кто знает?!.. А в Свакопмунде с немцами как обошёлся? — Глеб невольно хмыкнул. — Конечно, это совсем другой случай, безобидный. Подумаешь, подрались немного, напомнили немцам про Сталинград…» — он снова улыбнулся: воспоминания о том инциденте всегда веселили его. Хотя со стороны, наверное, это выглядело ужасно…

…Они были тогда вместе с Алексеем. Зашли в ресторан на берегу океана, стилизованно отделанный под старую баржу, попить вина и съесть лобстеров, которые в это время сами выбрасывались на берег и стоили всего ничего — десять долларов за пару. Озадачив своё сознание шестью бутылками вина и накидав две тарелки выпотрошенных панцирей, они начали демонстрировать друг другу разные возможности выпивания: с локтей, с колен и поднимать фужеры зубами без помощи рук.

В самый разгар веселья, после восьмой бутылки, в ресторан шумно ввалилась, что-то оживлённо обсуждая, компания немцев. Они сдвинули столы и сели напротив гуляющих друзей.

Глеб помнил, как он сам предложил Алексею пересесть на веранду подальше от этой компании, объясняя это тем, что не любит немецкую речь: в памяти сидели рассказы о голодном детстве отца, фильмы про войну и погибшие ещё в сорок первом оба деда.

Однако перемещение не помогло; настроение стало пропадать, веселье сменили играющие на тяжелеющем лице желваки и он, прихватив стул, неожиданно пошёл в атаку на немецкие ряды.

Утром, когда Глеб проснулся, Алексей рассказал ему, как он с криками «Я вам второй Сталинград покажу!» разогнал всю компанию. А те, кто убегал от него и прятался в машинах, в конце концов получили помятые крылья и капоты.

«Да-а, — мысленно протянул Глеб, словно подытоживая свои воспоминания, — что со мной происходит? Что творю? Жизнями людей по своему усмотрению распоряжаюсь. Глупо всё это, жестоко… Наверное, зло во мне поселилось, спасать меня нужно от себя самого. А с памятью что творится? Ничего не помню, когда выпью, вообще ничего… Словно слушаю рассказ про другого человека. Бедные немцы, и что я тогда на них взъелся… Всё, всё… Пусть в сотый раз говорю себе, но нужно начать жить по-другому. Конкретно по-другому нужно жить! Совсем пить перестать я не могу, но контролировать дозу должно получиться — это ж не трудно… Телом своим заняться, живот хотя бы уменьшить, в личной жизни тоже навести порядок…» — на этой фразе размышления Глеба затормозились. Он уже давно понимал, что отношения с женой и есть самая главная проблема, а всё остальное — только следствие. И можно поменять всё, но как вернуть желание жить вместе?!

Ещё пять лет назад, когда он, вернувшись из Намибии, открыл входную дверь своего дома и увидел пустые шкафы, валяющиеся вешалки и катающийся от ветра большой пыльный шарик — еще тогда, сидя на разобранной кровати, он впервые ощутил пустоту и собственную ненужность.

Его оставили, не называя причин, не устраивая скандалов. Просто вычеркнули из списка в телефонной книге.

Потом он бегал за ней, упрашивал вернуться, дарил подарки, просил одуматься, не разрушать семью… Через месяц она сжалилась и так же молча внесла свои чемоданы в дом. Но, добившись своего, Глеб впервые ощутил: жена его не любит, не принимает таким, какой есть, не прощает ошибок, а главное — живёт только для себя. Наверное, именно в тот период, — сейчас он не мог точно вспомнить, — и начались те сложные пьянки, заканчивающиеся его полной невменяемостью и потерей памяти.

Продолжая жить вместе с женой, он больше не видел в её глазах того света, который когда-то не давал ему покоя; всё чаще возникали размолвки; молчание и обиды стали нормой. Пустота, поселившаяся в сердце, начала стирать даже незыблемый ранее принцип верности. Нет, он не бросился в загулы, в поиски женщин, не стал провожать взглядами короткие юбки и глубокие декольте. Нет, он просто разрешил себе быть свободным, и обязанности мужа ушли на задний план… Сейчас, сидя в самолёте и анализируя свои отношения с женой, он ощущал всю глупость и нелепость поступков, совершённых им в последние годы; рваный бег отношений измотал их чувства и стёр из памяти счастливые эпизоды прошлого.

Не открывая глаз, Глеб двумя зевками восстановил давление в ушах и слегка повернулся набок, всем своим видом показывая Алексею, что спит. Ему необходимо было переключиться, перестать бесполезно ковырять прошлое и подумать о том, что говорить в Москве. Вспомнить все ходы, ошибки, а главное, найти объяснение своему провалу. И начался новый виток воспоминаний…

…Это случилось два месяца назад. Друзья привели его к известному нефтяному олигарху, у которого возникла красивая идея подарить своей девушке голубой бриллиант. Помощники, обзвонив алмазные биржи и уточнив цену на подобный камень, предложили боссу экономичный, абсолютно русский вариант: найти авантюриста, который сможет поехать в Африку, купить алмаз, огранить его и доставить в Москву. А так как за Глеба ручались и вид его вызывал доверие, ему и были переданы наличные и инструкции для выполнения заказа.

Вылетев в Анголу, а именно там он рассчитывал найти редкий камень, Глеб целый месяц мотался по жутким провинциям, спал в дешёвых отелях, мастерил каждую ночь марлевый полог, защищаясь от малярийных комаров, ел невкусную пересоленную рыбу и искал, упорно искал алмаз…

В начале пятой недели поисков ему всё-таки улыбнулась удача: в Лубанго какой-то богатый перекупщик, менявший в своё время на алмазы продовольствие для унитовских солдат, в полуразвалившемся доме, охраняемом странными подростками в вязаных шапочках и с автоматами, показал «его» Глебу. Он и сейчас помнил то состояние трепета и поклонения природе, разглядывая в лупу алмаз: внутренний мир того был словно рисунок пальца — единственный и неповторимый.

Взяв листочек бумаги, он нарисовал для себя схему расположения еле заметных пике и маленьких воздушных пузырьков в верхней части кристалла. Тут же рядом он, как разметчик, схематично определил, как его лучше разрезать, чтобы убрать включения и сохранить для огранки массу кристалла.

«Если, — рассуждал Глеб, — кристалл не лопнет при распилке, не поменяет свой изумительный фантазийный цвет при огранке и на выходе составит более четырёх карат — это будет фурор, победа!»

Он планировал привезти кристалл в Бейрут, где уже много лет спокойно, без всяких пошлин и проблем гранил алмазы в частной компании одного старого араба.

Потом с этим произведением природы и человеческого искусства он должен был выехать в Антверпен, где в геммологической лаборатории при алмазной бирже бриллианту придавалась легальность и в сертификате точно прописывался его волшебный цвет.

Сладкий вкус этого бриллианта зависел от двух букв «КФ» — коэффициента, умножающего цену в разы. Глебу мечталось о серовато-голубом цвете и коэффициенте 3.85.

Эти воспоминания даже сейчас рождали в глубинах сознания приятный шёпот денег и радость от выпавшего случая. План был отработан годами труда, личных контактов и выглядел убедительно и надёжно.

Разговаривая с продавцом алмаза о возможности покупки этого камня, он узнал, что продаётся целый лот, собранный из нескольких камней. Разглядывая в лупу остальные алмазы этого лота, Глеб сразу пришёл к заключению, что они являлись довесками к этому единственному и уникальному камню. Тратить деньги на покупку всего лота было с финансовой точки зрения неперспективно, и, вспоминая это, он понимал, что именно тот шаг и был его главной ошибкой.

Почему он вбил тогда в голову, что нужно найти партнёров на участие в покупке лота? Решил сэкономить? Побольше заработать? А подумать забыл — схватился за первую мысль и давай её раскручивать…

Зачем-то полетел в Намибию и в поисках денег он, обходя известных ему алмазных теневиков, дошёл до Мэтью.

Этого хлыщеватого, вечно понтующегося негра он знал давно: несколько раз они пересекались по бизнесу, однажды Глеб даже покупал у него небольшие алмазы для своих ливанских друзей.

Мэтью согласился быстро, сразу же после разговора набрал номер продавца и стал обсуждать условия обмена товара на деньги.

Если бы Глеб сейчас, сидя в самолёте, начал загибать пальцы своих ошибок, то вспоминая следующий эпизод, ему пришлось бы прижать второй.

Он дал Мэтью координаты ангольского продавца и предоставил им возможность поговорить между собой, отдав инициативу в сделке в сомнительные руки. Дальше — хуже: лес ошибок становился гуще и темнее. Алмаз стоял у него перед глазами, и казалось, был так близок, что сам шел в руки. Видимо, поэтому следующий необдуманный шаг смело претендовал на загибание остальных трёх пальцев.

Лететь в Анголу вместе с Мэтью Глеб не мог: его виза была погашена предыдущей поездкой. И он, грозно погрозив пальчиком на случай фокусов с деньгами и красочно расписав Мэтью, в какой канаве его голова будет досматривать жизнь, отдал ему пять пачек новых хрустящих стодолларовых банкнот и отправился в отель дожидаться встречи с алмазом.

«Да, вот это была беспечность! — пролетела в памяти фраза о бриллиантовом тумане Кисы Воробьянинова. — Кто в этот момент лишил меня ума, почему я решил, что меня кто-то боится? Гордыня заела! Точно надо в церковь идти и просить Господа вложить в мою пустую голову хоть немного сознания и рассудительности. Главное, хорошо же помню: даже мыслей не было, что меня может кинуть этот чёрный прохиндей! — злился сам на себя Глеб. — По ресторанам ходил, вино попивал, идиот! Нужно было хотя бы Алексея поставить за домом проследить, перемещения подсмотреть… Не дал Бог ума, одними пороками наградил, это точно!»

Когда раздался звонок, Глеб не поехал, нет — он просто «полетел» к дому Мэтью, где, взяв лупу, приготовился снова посмотреть на своего красавца. Ему бы заметить большое количество друзей, праздно шатающихся по дому, ему бы увидеть легкий испуг на лице его «бизнес-партнёра» — но нет, внутри него всё горело и трепетало! Пошёл загибаться палец на второй руке…

Приняв алмаз из рук Мэтью, Глеб похолодел: лупа была не нужна, беглого взгляда было достаточно — камень не тот. По виду очень похож, но гладкие грани и отсутствие бороздок сразу смутили.

Зажав алмаз в кулаке, он стал прислушиваться к его температуре. Камень нагревался… Сомнений не оставалось — подделка.

Мэтью нервничал: по лицу Глеба он сразу догадался, что подмену раскрыли и, дав условленный заранее сигнал, подтянул присутствующих поближе к себе.

Потом последовали события, вспоминая которые, один зажатый ранее палец можно было бы разогнуть. Поднявшись со стула, Глеб протянул правую руку для рукопожатия, а левой, опуская подделку в нагрудный карман, нащупал иглу дикобраза. Сжав ладонь Мэтью в приветствии, он, потянув того на себя и развернув, прижал негра к себе спиной. Обхватив шею противника левой рукой, Глеб дозировано, но весьма болезненно воткнул иглу в гортань алмазного шутника.

Даже сейчас он видел их напуганные лица. Весь вид говорил, что опыта конфликтов у них еще не было. Словно выполняя команду «замри!», они не шевелились и лишь молча наблюдали, как Глеб пятится к выходу, удерживая свой боевой трофей. У двери он шепнул Мэтью на ухо, что у того есть три дня, чтобы вернуть деньги, что шутить с русскими нельзя, и поспешно выбежал на улицу.

Совсем уходить, однако, не стал: жизнь научила его не терять контроль над ситуацией и, найдя укромное место метрах в семидесяти от дома, Глеб стал наблюдать.

Как он и предположил, толпа друзей Мэтью, выбежав наружу и оглядевшись по сторонам, бросилась по автомобилям и куда-то укатила.

Он стоял и чего-то ждал… Может, приедет полиция, может, вернутся друзья, а может, из дома выйдет и сам Мэтью. Идея снова проникнуть в дом и поискать алмаз уже плотно сидела в голове. Ему нужен был шанс.

Человеку часто что-то даётся свыше — нужно только увидеть это и наклониться, чтобы взять. В его случае и наклоняться не пришлось — нужно было просто выйти из укрытия и спокойно, не пугая девушку, которая подъехала к дому Мэтью на «БМВ Х5», идти по улице, словно праздный прохожий.

Он видел, как та не спеша вышла из машины, закрыла её, оглянулась, — видимо, чтобы ещё раз полюбоваться автомобилем, скользнула безразличным взглядом по приближающемуся Глебу и, поднявшись на крыльцо, нажала на звонок. Он прибавил шагу; девушка стояла к нему спиной, дверь не открывалась замечательно долго.

Женщины, девушки всегда оставляли в его работе осадок сожаления и даже извинения за временные неудобства, которые испытывали, попадаясь на его пути. Всегда помня это, он, поднявшись на крыльцо, посмотрел ей в глаза и, приложив указательный палец к губам, вежливо попросил не шуметь.

Замок начал вращаться, поддаваясь чьим-то неумелым рукам. Глеб приготовился и в момент появления маленькой щелки нанёс удар ногой в дверь, вкладывая в него все свои сто десять килограммов.

Уже на волне удара он втянул девушку внутрь дома, закрыл дверь и, наклонившись над сбитым с ног одним из дружков Мэтью, стал всматриваться в гримасы и хаотичные движения тела на полу. Он даже заволновался немного, не зашиб ли парня. Всё обошлось: звёздочки в его глазах, видимо, стали проходить, во взгляде начало проступать понимание.

Потом они, как два кролика перед удавом, сами протянули руки для пластиковых наручников и, пока Глеб надевал их, третий кролик, Мэтью, услышал шум в прихожей и словно корабль в гавань, сам приплыл в его руки.

Разместив троицу поудобнее в просторном холле, где очень красиво дополняло интерьер то самое пресловутое чучело львицы, Глеб попросил их больше не шуметь и не шалить, предварительно вырвав телефонный провод и отобрав мобильные телефоны.

Убедившись в серьёзности положения, напуганная повторным вторжением троица безмолвно сидела на диване; на лицах читались растерянность и покорность.

Поиски кристалла или денег ничего не давали, и это все сильнее злило Глеба. Несколько раз он возвращался к Мэтью, задавая один и тот же вопрос, но каждый раз делая тому больно, выдавливал из негра только слёзы и сопли. Глядя на трусливое, искажённое страхом лицо воришки, Глеб начинал сомневаться и задумался: может, действительно, камень подменил ангольский продавец?

Возвращаясь к поискам, он терял и терпение, и время. Внутри зарождалось чувство опасности — надо было уходить. Взяв в сумочке девушки ключи и документы на джип, их с Мэтью паспорта, он снова, уже направляясь к выходу, взглянул на львицу — работа была безукоризненна. Вернувшись, Глеб нашел в столе ручку с бумагой и заставил Мэтью написать расписку на приобретение у того чучела.

Уходя, он срезал с пленников наручники и на прощанье, взяв Мэтью за ухо, ровным голосом сказал, чтобы тот на следующий день привёз в отель львицу и деньги, смутно понимая, что камень ему больше не светит…

Самолёт летел ровно и спокойно. Глеб продолжал мучиться одним-единственным вопросом: как он мог так недооценить Мэтью и исключить возможность обращения в полицию? Почему поверил, что напугал его настолько, что тот, находясь в своей стране, откажется от борьбы?

Это стало ещё одним уроком психологии и жизни. А результат урока удручает: он летит в Москву без чужих денег и обещанного алмаза.

Открыв глаза, Глеб оглянулся на охранника: тот спал в позе уставшего человека — чуть запрокинув голову назад и слегка приоткрыв рот. Вызвав стюардессу, Глеб заказал себе коньяка и, перекатывая жидкость во рту, начал обдумывать свое положение в Москве.