К последнему царству

Сергей Юрьевич Катканов, 2022

Возможно ли реставрировать в России монархию? Возможно ли обуздать олигархию и бюрократию? Возможно ли победить коррупцию? Возможно ли очистить церковную иерархию? Он это сделал.

К ПОСЛЕДНЕМУ ЦАРСТВУ

Часть первая. Выборы.

Очередные выборы президента Российской Федерации обещали быть невыносимо скучными. Правитель сошёл наконец с дистанции, но он четко и однозначно, хотя, конечно, косвенно и двусмысленно, назвал своего преемника. Все прекрасно понимали, что Преемник будет поддержан на выборах всей мощью государственной машины, а кому и когда в России удавалось выигрывать гонки, в которых участвует государство?

В качестве кандидатов зарегистрировались лишь несколько холуев Правителя, разумеется, не собиравшиеся побеждать. Ещё кое-как сумел пролезть на выборы представитель либеральной оппозиции, которому суждено было получить стандартные полтора процента, о чём он и сам был прекрасно осведомлен. Был и красный кандидат, но он выглядел совсем уж бледно-розовым, и его кандидатура явно была согласована с Правителем.

Итак, все уже знали, кто будет следующим президентом, и ни кого эта байда под названием «выборы» всерьёз не интересовала, кроме либерал-истеричек и угрюмых «патриотов», а таковых в общей сложности вряд ли набиралось и 3 %. Лишь политтехнологи радостно потирали шаловливые рученки, намереваясь по легкому срубить бабла на выборах, которые невозможно было проиграть, да ещё напрягались чиновники, которым предстояло обеспечить добровольно-принудительную явку.

И вдруг в эти тусклые будни чиновничьей демократии ворвалась… как бы веселая шутка. Ни кому не ведомый кандидат с неопределённой политической физиономией обнародовал программу, которая дышала грубой и беззастенчивой «народностью». Там были такие пункты:

«Сократить чиновничий аппарат минимум на 80 %.

Освободить от уплаты подоходного налога граждан, чья зарплата составляет не более полутора минималок.

Вернуть прежний пенсионный возраст. За бедных заплатят богатые.

Приравнять казнокрадство и взятки к особо тяжким преступлениям. За особо тяжкие преступления вести смертную казнь».

Там была ещё пара пунктов про большие льготы малым предпринимателям и про поддержку Церкви, но обсуждали в основном первые четыре пункта.

Эта программа всех развеселила, но её, казалось, ни кто не принял всерьёз. Политологи презрительно кривились: «Дешевый популизм». Большие люди на всякий случай велели своим шестеркам пробить, кто стоит за этим кандидатом, и убедившись, что за ним не стоит ни кто, успокоились. А маленькие люди попросту не поверили в эти обещания. Каждому не по разу приходилось получать сообщения о том, что он выиграл миллион. Этому не верили, не проверяя. Вот и тут не поверили. Всё это звучало слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Только вот что удивительно: когда дошло до сбора подписей в поддержку этого кандидата, подписи посыпались на него сотнями тысяч вообще без проблем и без видимого напряжения. Похоже, люди решили, что во всяком случае ни чего не теряют, поддерживая возмутителя спокойствия. Меж собой его часто называли «Обещалкиным», на публику демонстрируя многомудрый скепсис, а в глубине души всё же робко надеясь, что будет исполнена хотя бы половина данных обещаний. К тому же, ни кому не хотелось голосовать за очередного вора, а в том, что «все они воры» ни кто не сомневался. Так во мгновение ока «дешевый популист» зарегистрировался кандидатом в президенты.

***

Его звали Александр Иеронович Ставров. Он был полковником спецназа. Вроде бы армейского спецназа, но не ГРУ. По этому поводу он как-то обронил: «Бывает такой спецназ, про который вам лучше вообще не знать, что он бывает». Он сказал это тихо и немного зловеще, этот его тон, столь не свойственный политикам, у всех отбил желание задавать дальнейшие вопросы. Потом он ещё как-то обронил, что офицерскую карьеру выстраивал «под бамбуками». На это все с пониманием закивали, ведь в России вряд ли можно найти человека, не осведомленного о местах произрастания названного растения. И позднее у Ставрова ни когда не спрашивали, где именно он служил и чем по ходу службы занимался. Либералы частенько называли его профессиональным убийцей, на это он ни разу не отреагировал.

А началась история его выдвижения так. Встретились в кафе после долгой разлуки три одноклассника, которые когда-то были друзьями: полковник, психолог и бизнесмен. Эта встреча не имела ни какой цели, они просто болтали обо всем на свете, и как всегда в таких случаях, перешли на политику. Ругали казнокрадов, возмущались тем, как любит власть издеваться над простыми людьми и пришли к выводу, что с такой властью у России нет будущего. Будет только хуже, потому что Правитель был во всяком случае яркой и сильной личностью, а на его место придет такой же любитель гор (от слова «берг» — гора), но личностью он уже не будет.

Наконец психолог с характерной фамилией Мозгов сказал Ставрову:

— Саня, знаешь, какой президент нужен России? Такой, как ты!

— Это так, — скромно ответил Ставров. — Только нет денег на предвыборную кампанию. И ни кто не даст.

— А Бабкин на что? — Мозгов кивнул на бизнесмена.

— Мужики, не надо обольщаться денежным звучанием моей фамилии. Я не так уж богат.

— Сколько можешь дать? — как бы в шутку спросил Мозгов.

— Ну… миллион баксов, от силы полтора. Больше мне не потянуть. А для предвыборной кампании президента это не деньги, — почему-то очень серьёзно сказал Бабкин.

— На первое время хватит, — тем же пародийным тоном заключил Мозгов. — Саня, так ты согласен пойти на выборы президента?

— Согласен. — сказал Ставров, холодно улыбнувшись.

— Полковник, а ты имеешь хотя бы малейшее представление о том, как страной управлять? — спросил Мозгов, кажется, несколько обескураженный тем, что его предложение было воспринято с такой серьёзностью.

— Нет, конечно. Откуда? Но программа у меня есть. Содрогнетесь.

— Надеюсь, в хорошем смысле?

— В охренительном, — отрезал Ставров.

Мозгов, начавший этот разговор, теперь, кажется, не знал, что делать с его неожиданными результатами. Он попытался соскользнуть с темы:

— У нас с Бабкиным фамилии на удивление говорящие, а вот твоя фамилия, Ставров, мне ни о чем не говорит. Что она значит?

— «Ставрос» по-гречески «крест». Я, кстати, награжден георгиевским крестом.

— Ну да, конечно, на наших военных если и есть крест, так разве что наградной. А ты хоть крещеный?

— Крещеный, — спокойно сказал Ставров и достал из-под рубашки нательный крест.

Мозгов молча достал свой нательный крест. Бабкин сделал тоже самое.

— Я очень рад, друзья, — теперь уже вполне серьёзно резюмировал Мозгов.

Ставров встал и сказал с деловой сухостью:

— Ни кто из нас сегодня не готов основательно обсуждать эту тему. Давайте встретимся завтра здесь же в это же время. Кто передумает, может не приходить. Теперь разрешите откланяться.

***

На следующий день пришли все трое. Мозгов, настроенный уже не столь игриво, сразу спросил:

— Саня, ты вчера как будто был готов к моему, сделанному полусерьёзно, предложению, хотя я и сам за минуту до того не знал, что это скажу.

— Игорь, если бы я в любую секунду не был готов к чему угодно, меня убили бы уже раз пять. Разумеется, я и сам думал о том, чтобы стать президентом.

— Разумеется?!

— Ну да. Я знаю, что надо делать.

— Тогда программу набросай.

— Уже.

— Тогда слово за нашим славным Бабкиным. Юра, открой счет, брось туда для начала тысяч сто (Бабкин кивнул). Я подтяну одного человека, он выборами занимается, знает, что там да как. Начинаем сбор подписей, и надо в деталях продумать предвыборную кампанию. Политтехнологи нынче дороги.

— Не будет ни какой кампании, и ни каких технологов тоже не будет.

— То есть?

— Не будет ни каких митингов, ни каких дебатов, ни каких круглых столов. Квадратных тоже не будет. Ни с кем не вступаем ни в какую полемику. Ни каких цветных плакатов с моей рожей. Печатаем листовки с программой, крупно и просто, расклеиваем на улице. Программу даем в основные газеты, в интернете суём куда можем.

— А с электронщиками как?

— Для них я ролик запишу. Просто зачитаю ту самую программу, может быть, немного подробностей добавлю.

— Надо бы ещё сделать о тебе хороший имиджевый очерк.

— Помнишь, у Высоцкого: «За что мне эта злая, нелепая стезя, не то что бы не знаю, рассказывать нельзя».

— Понял. Играем на твоей таинственности. А если в прямой эфир пригласят, вопросы разные задавать начнут?

— Ни каких прямых эфиров.

— Саня, ты программу покажи, — тяжело и напряженно попросил Мозгов. Прочитав программу, он с облегчением выдохнул: — Вот теперь действительно понял. Это будет работать само по себе, безо всякого декора и суесловия. Юра, ты готов в это вложиться? — он протянул программу Бабкину.

Тот прочитал и мрачно отрезал:

— Только в это я и готов вложиться. Даже если мы не победим, люди должны это услышать. И насчет кампании Саня прав. Я знаю, что такое реклама, политика в этом смысле ни чем не отличается от бизнеса. Если ты делаешь то же, что и все, то что принято делать, на тебя ни кто внимания не обращает. Если ты не делаешь того, что от тебя ждут, если выламываешься из общей схемы, ты сразу становишься объектом всеобщего внимания. Конечно, ещё и товар надо иметь хороший. А у Ставрова товар — хорошего качества.

— Моя программа — не товар. Я не торговец, — угрюмо заметил Ставров.

— Да, Саня, извини за неточность. Ты предлагаешь не товар, а услугу. А если ты не торговец, тогда не лезь на выборы. Суть демократии в том, что власть продается и покупается.

— А ведь я уничтожу демократию, — мечтательно сказал Ставров.

— Да ты чё? — весело рассмеялся Бабкин. — И что же у нас будет вместо демократии?

— Монархия. Но не сразу. А сразу будет диктатура.

— Ты знаешь, Саня, я, пожалуй, потяну и пару миллионов баксов. Очень уж с тобой интересно.

***

Предвыборная кампания Ставрова чем меньше велась, тем лучшие результаты приносила. Все вокруг только и говорили, что про таинственного полковника, который всех гадов перестреляет или в Сибирь сошлет, а о простых людях позаботится. В СМИ Ставрова ругали люто, один только перечень оскорблений, которые на него обрушились за месяц, составил бы увесистый том. Журналисты возненавидели полковника чистой, бескорыстной ненавистью.

Каждый журналист привык к тому, что во время выборов кандидаты перед ним заискивают. «Нельзя ссориться со СМИ». Но Ставров ни кому не давал интервью, а особо назойливых журналистов очень грубо посылал кого куда. Этого ему простить не могли. К тому же он был солдафон, то есть существо для интеллигенции ненавистное. К тому же он был фашист, что неопровержимо следовало из его программы, а так же из некоторых его высказываний, которые всё же просачивались в СМИ. К тому же он был дурак, который думает, что всё просто, и не понимает, насколько всё сложно. Разумеется, журналисты топтались на нём ежедневно, и по многу, и по-разному. Причем, и государственные, и оппозиционные журналисты делали это с одинаковым комсомольским задором. Ни чего хорошего о нем не говорил ни кто, потому что платить за добрые слова о полковнике было не кому, а бесплатно СМИ давно уже ни кого не хвалят.

Вот так и вышло, что о Ставрове говорили больше, чем обо всех остальных кандидатах вместе взятых. Каждый пункт его короткой программы эксперты обсасывали по несколько раз, объясняя, почему это невозможно. Его презрение к СМИ, то есть, собственно, неуважение к людям, стало уже притчей во языцех. Постепенно его почти перестали называть по фамилии, именуя исключительно «маленьким Сталиным», воодушевленные тем, что ни каких исков о защите чести и достоинства не следовало.

Вот только ни какого компромата на него нарыть так и не смогли. В пресс-службе министерства обороны признали, что Ставров Александр Иеронович действительно является полковником и георгиевским кавалером и проходил службу в подразделениях специального назначения, но не сказали, в каких именно подразделениях. Его сослуживцев отыскать не удалось, он был не женат, ни одного его родственника так же не отыскали. Соседей по подъезду опросили всех до единого, но услышали только: «Вежливый, дружелюбный, редко его видели».

Наконец по телевизору показали мужика в камуфляже, который поведал, что служил вместе со Ставровым и знает его, как прирожденного садиста и убийцу детей. Тут уж ставровские ребята подсуетились и дали в СМИ информацию о том, что мужик в камуфляже вообще ни когда не служил в армии из-за проблем со здоровьем. И хотя иска опять не последовало, больше врать не решались.

Уже в который раз произошла несусветная глупость: СМИ, вознамерившись смешать человека с грязью, вместо этого сделали ему рекламу на миллиард. Им бы замолчать Ставрова «якоже не бывшего», но мало кто себе представляет, как трудно журналисту пройти мимо яркого информационного повода, особенно, если ни чего яркого не происходит. Высокоумные эксперты говорили про Ставрова, что это несерьёзно, тут нечего обсуждать, и вот они уже по сотому кругу обсуждали причины, по которым обсуждать тут нечего. А в интернете начали появляться фан-клубы Ставрова, где пороли всякую дичь, но раскрутку ему делали не слабую.

И вот уже на улице Ставрова подстерегали восторженные барышни с цветами, так что ему пришлось-таки завести охрану, которая деликатно отжимала барышень от босса и собирала букеты с обещанием передать. И вот уже старички на лавочках путем всестороннего обсуждения вопроса пришли к заключению, что стране нужен именно такой президент, как Ставров. И вот уже рейтинг Ставрова превысил рейтинг Преемника.

Люди, знающие, как сконструировано российское политическое пространство, перестали понимать, как власть относится к Ставрову. Вначале было ясно, что сверху смотрят на безвестного полковника, как на чудака-популиста, которому нечего делать у власти, и ни кто его туда не пустит. А потом встал вопрос, какими именно способами его туда не пустят? Не убивать же его в самом деле, когда чижу понятно, что такой приказ мог исходить только с самого верха. А что ещё? Уголовное дело в отношении него возбудить под любым предлогом? Так только популярности ему прибавишь, к тому же Ставров вел себя не как политик и не давал ни малейших поводов к нему прицепиться. И бизнесом ни когда не занимался. И сыновья его не занимались бизнесом, потому что у него не было сыновей. Он не был ни извращенцем, ни бабником. Уж какие у него там были «стройные фигурки цвета шоколада», когда он служил «под бамбуками», ни кто не знал, но в Москве рядом с ним ни кто ни разу не видел ни одной «стройной фигурки». И все прекрасно знали, что он не имеет дворцов и живет в хрущевке, а на время кампании вообще переехал в штаб «на матрас». И не проводит митингов, чтобы можно было прицепиться к режиму их проведения, а к тем митингам, которые проводятся в его поддержку, явно не имеет отношения и ни когда в них не участвует.

Что ещё могла сделать власть со Ставровым? Терпеливо разъяснять, что популизм окажется губителен для страны? Так кто же слушать-то будет? Проводить антиставровские митинги, на которые силой сгонять бюджетников? Эффект будет обратным. Подкупить, предложить ему миллиард, поскольку его популярность стоит уже ни как не меньше? Ходили слухи, что ему предлагали, но он не взял.

Власть заточена на уничтожение политических оппонентов, и если сталкивается с человеком, который совершенно не является политиком, она ни чего не может с ним сделать. Значит, оставалось только одно — договориться со Ставровым. Ходили слухи, что он тайно встречался с доверенным лицом Правителя, и будто бы они обо всем договорились. Сам Ставров ни когда не подтверждал факт этой встречи, но и ни когда его не отрицал. О чем они могли договориться? О личной неприкосновенности десятка персон? Теоретически Ставров мог это обещать. Он мог обещать что-то ещё? А надо ли было власти что-то ещё?

Он, вероятнее всего, встречался с представителями власти, причем не по его, а по их инициативе. Он мог встречаться даже с самим Правителем, он мог показаться последнему интересным и перспективным. Они могли понять друг друга, ведь между ними было кое-что общее. А, может, и не было ни каких встреч, просто Правитель чутко уловил ситуацию, и некоторые ранее принятые решения изменил.

С того момента, когда рейтинг Ставрова превысил рейтинг Преемника, опытные аналитики уловили изменение тотальности предвыборной кампании. Преемника власть как бы уже не особо и поддерживала, хотя полностью в поддержке ему не отказывала. А Ставрова в государственных СМИ перестали оголтело размазывать, перейдя к сдержанной и корректной критике его предложений. Теперь уже ни кто, кроме Ставрова, не сомневался в том, что он станет следующим президентом.

Его собственные сомнения развеялись в тот день, когда Мозгов пришёл в штаб и торжественно поставил на стол бутылку водки.

— Рано праздновать, Игорь, — буркнул Ставров.

— Ты на этикетку глянь, — улыбнулся Мозгов.

Водка носила название «Иероныч». С этикетки на Ставрова смотрел он сам, загадочно и зловеще улыбаясь. Это была не фотография, а рисунок, выполненный в стилистике серебряного века. В правой руке этикеточный Иероныч держал папиросу.

— Мы можем сурово предъявить этим дельцам за то, что выпустили такую водку без согласования с нами, — сказал Мозгов.

— Предъявлять не будем, но передай этим ребятам, что я буду лично следить за качеством продукта. Если однажды качество меня не устроит, они пожалеют о том, что родились в России.

— Ты говоришь уже как правитель…, — меланхолично заметил Мозгов. — А тебя не смущает, что тут получается как бы пропаганда курения?

— Но я ведь действительно курю папиросы. Будем считать, что я не скрываю своих недостатков. Впрочем, можешь предложить этим ребятам внизу на этикетке разместить надпись: «Иероныч в курсе, что курение вредит его здоровью».

— Им понравится, — так же меланхолично улыбнулся Мозгов.

Все поняли, что к Ставрову пришло народное признание.

***

Однажды Ставров возвращался в штаб, и, едва он вылез из своей «Лады», как перед ним неожиданно возник молодой человек, сочувственно у него спросивший:

— Господин полковник, вы очень устали?

— Устал. Но не очень. Что вам угодно?

— Меня зовут Александр Курилов. Я журналист. Хотел бы с вами поговорить.

Ставров внимательно посмотрел на тёзку. Он уже привык видеть на лицах журналистов специфическую смесь из наглости и подобострастия, а этот был не такой. Именно он, а не Ставров, выглядел уставшим, и как будто не заинтересованным в ответе на просьбу. Парню всего лет 30. Лицо умное, а в глазах такая тоска… Впрочем, веселые глаза бывают только у дураков.

— Какое СМИ вы представляете?

— Небольшой интернет-ресурс, название которого вам ни о чем не скажет. Я здесь не по заданию редакции. Самому хочется кое-что понять.

— Пойдем, — Ставров махнул рукой в сторону дверей.

— Я полагал, мы сейчас назначим время интервью.

— Не будем ни чего назначать. Через час всё будет уже кончено. Испугаться не успеешь.

Они зашли в крохотный кабинетик Ставрова, и не успели сесть, как он сказал:

— Включай диктофон. Работаем.

Курилов не растерялся и сразу задал первый вопрос:

— Вашу программу называют популистской…

— Это так и есть. Мои обещания — чистейший популизм. Но есть одна маленькая деталь. Я действительно выполню все свои обещания. Некоторые — сразу. Иные — через год. Не позже, чем через два года, все обещания до единого будут выполнены.

— А деньги где возьмете? В пенсионном фонде просто нет денег на возвращение прежнего пенсионного возраста.

— Начнем с того, что ни какого пенсионного фонда не будет. Это огромная толпа дармоедов, содержание которых стоит немыслимых денег. Разогнав их, мы уже получим некоторые средства. В СССР ни какого пенсионного фонда не было, и ни каких проблем в этой связи не возникало. Возвращаемся к прежней практике. Пенсионные платежи идут в бюджет, а в региональных финансовых управлениях пенсиями занимаются буквально несколько человек. Методику расчета пенсий сделаем простой, как карандаш. У нас там всё пытаются вывести формулу справедливости, и эта формула получается чуть ли не на страницу, не каждый доктор наук разберётся. Но опыт свидетельствует: сложнее — не значит лучше. Попытка всё учесть приводит к тому, что вместо одной устраненной несправедливости возникают десять новых. Мы будем рассчитывать пенсии так, что для этого не только компьютер, калькулятор не потребуется.

Принцип будет такой: человек всю жизнь платит в бюджет налоги, а в старости получает из бюджета пенсию. Где тут место для пенсионного фонда? Между тем, его предводитель получает зарплату равную примерно ста обычным пенсиям. И по всей стране не понятно на какие деньги выстроили огромное количество зданий, в которых размещаются подразделения пенсионного фонда. После чего нам торжественно объявили, что в пенсионном фонде денег нет, придется вам, ребята, подольше поработать.

— А в бюджете откуда возьмутся деньги на выплату пенсий?

— Александр, вы поймите, что денег в стране, как грязи. Их не знают, куда складывать, и складывают, кстати, в США. Патриоты наши посконные. После чего залезают в карман к нищим, нельзя ли там ещё что-нибудь выскрести. Вот проводится в стране реформа, которая ложится бременем на плечи всех без исключения бедняков, а главным бенефициаром этой реформы является сын генерального прокурора. Так у кого денег нет? У прокурорского сынка они есть. Вот он и заплатит.

— Звучит, как демагогия.

— Это не демагогия, а общая декларация. За бедных заплатят богатые. Все, чьё состояние превышает 100 млн. долларов, будут обложены дополнительным социальным налогом. Этих денег хватит и на пенсии, и на освобождение от подоходного малоимущих.

— Просто большевизм какой-то.

— Я отношусь к большевизму крайне отрицательно. Не надо любую заботу о бедняках объявлять большевизмом. Мы не станем национализировать капитал, мы национализируем самих капиталистов. Они останутся богатыми, но их богатство будет служить обществу.

— Второй своей жертвой, после богачей, вы намерены сделать чиновников, на 80%…

— Сначала хотел написать «на 90%», но потом решил проявить осторожность.

— Так ведь всё же встанет, государственную машину застопорит. Чиновники управляют страной, и если их разогнать, начнется анархия.

— Чем-чем управляют чиновники? Страной? Давайте разберемся. СССР закупал хлеб в Канаде, то есть Канада в аграрном отношении страна вполне успешная, а министерство сельского хозяйства там — 8 человек. У нас в аналогичном министерстве сотни, если не тысячи человек. Да ещё бесчисленные департаменты и управления сельского хозяйства по всей стране. У нас сельхозчиновников уже больше, чем трактористов и доярок. И чем же они занимаются? Руководят трактористами и доярками? Нет. Они усложняют и отравляют жизнь людей, которые работают на земле. А если сократить наш минсельхоз до 8 человек, как в Канаде? Что, тракторист не будет знать, как ему землю пахать, доярка перестанет понимать, как ей корову доить? Где, в каком месте застопорит?

— Но ведь есть же у них там и полезные функции, например, обеспечение поставок техники или распределение льготных кредитов…

— Так я же и не собираюсь минсельхоз уничтожать, я его всего лишь сокращу на 80%. Кстати, в этом случае их там останется в разы больше, чем 8 человек. Так что, может быть, «резать» их надо всё же на 90%. И так в любой сфере. Вот был в области полвека назад отдел народного образования. Потом на его месте появилось управление, состоящее из нескольких отделов. А потом на его месте появился департамент, состоящий из нескольких управлений. А, может быть, школ в области прибыло? Нет, даже убыло. Чем же занимается департамент, в котором десяток отделов, если раньше с этой работой справлялся один отдел? Уже ни кто не помнит о том, что образование — это педагог, который учит и воспитывает детей. Педагогами руководит директор школы. Чем руководит управление образования города? По логике — тремя десятками директоров. Им пяти человек на это должно хватить. А в управлении — несколько отделов, в каждом десяток человек. А чем занимается областной департамент? По логике — руководит двумя десятками городских и районных управлений. И на это 5 человек достаточно. А их там сотня минимум.

— Но ведь у них же контрольные функции.

— Правильно. То есть их основная задача — издеваться над педагогами и загружать их бесчисленными отчетами. С контрольными функциями у нас вообще интересно. Зачем существует пожарный надзор? Чтобы издеваться над людьми и собирать взятки. А ведь и без пожарного надзора гореть ни кто не хочет. Если же какой-нибудь дурак по своей безответственности всё же погорит, при этом причинив ущерб другим, он этот ущерб будет отрабатывать до конца дней где-нибудь в районе солнечного Магадана. И его пример подействует на остальных куда лучше, чем издевательский пожарный надзор.

Иногда мне кажется, что чиновники у нас размножаются почкованием. Вот жил-был район, которым управляла районная администрация. И был там райцентр, небольшой городок, которым тоже управляла райадминистрация. Почему-то вдруг решили, что райцентру нужна своя городская администрация. Глазом не моргнули, как там уже работало 60 человек. Или создали в области департамент с неопределенными функциями, которых раньше ни у кого не было — сотня человек. А каким словом называется то, что человек, оформляя в собственность участок земли, целый год таскается по чиновникам? И далее до бесконечности.

Бюрократия — это раковая опухоль на теле страны. Тут таблетками уже не поможешь. Необходима операция. Кстати, уменьшив в 5 раз количество чиновников, мы в 5 раз уменьшим уровень коррупции.

— Вы намерены победить коррупцию?

— Да.

— То есть, вы обещаете сделать то, что ещё ни когда, ни кому и ни где не удавалось сделать?

— Вы поймите, Александр, что ни кто, ни когда и ни где и не пытался бороться с коррупцией. Если у Петра I главный вор страны Алексашка ходил в лучших друзьях, так боролся ли Петр с коррупцией?

— Но сейчас сажают и министров, и губернаторов. Разве это не борьба с коррупцией?

— Нет. Это клановые разборки.

— А как отличить борьбу от разборок?

— Просто. Если бы в современной России кто-то действительно хотел бороться с коррупцией, первым делом ужесточили бы антикоррупционное законодательство, ведь это можно сделать росчерком пера, чего уж проще. Но они не хотят это делать, потому что завтра большинство из них сами могут подпасть под действие ужесточенного законодательства. Какая уж тут борьба.

Мы приравняем казнокрадство и лихоимство к особо тяжким преступлениям, где самым мягким наказанием будет 10 лет. Более распространенным — 20 лет. Достаточно регулярным — расстрел. И ни каких УДО, ни каких амнистий по этим статьям.

— Жестокость — не панацея.

— Разумеется. Такие ухари, как Алексашка, будут воровать и под угрозой расстрела, но много ли в наше время найдется таких ухарей? Мы снизим коррупцию раз в пять, сократив количество чиновников, а жестокостью наказаний снизим ещё раз в пять. То, что останется, уже не будет коррупцией в современном варианте. Но бороться с этим остатком будет труднее всего. Основу дальнейшей борьбы составят особые методы отбора управленческих кадров. Но не только. Я знаю, что надо делать, но больше пока не скажу. Двух лет не пройдет, как это узнают все.

— А как вы относитесь к Правителю?

— Это великий человек. В XXI веке ни где не было такого правителя. Но мы должны двигаться дальше.

— В том же направлении?

— Примерно в том же, но гораздо дальше.

— Значит, вы считаете себя продолжателем его дела?

— В некотором смысле.

Ставров встал, давая понять, что интервью закончено. Курилов уже направился к двери, но в последний момент обернулся и спросил:

— Александр Иеронович, почему сейчас интеллект и талант ни кому не нужны?

— А ты умный и талантливый? — серьёзно спросил Ставров.

— Да, — так же серьёзно ответил Курилов.

— Тогда позвони мне после выборов. Вот визитка.

***

Интервью разом заполонило весь интернет. Его напечатали даже некоторые государственные СМИ. Оппозиционные СМИ ограничились цитированием фрагментов с ёрническими комментариями, но мнение оппозиции уже ни кого не интересовало. Все знали, кто будет следующим президентом России.

Часть вторая. Президент.

После выборов вокруг Ставрова сразу же завертелись кремлевские холуи, но он разом отправил в отставку всю администрацию президента, переговорил с руководителями подразделений и некоторым пообещал, что они останутся. С рядовыми сотрудниками разговаривал Мозгов, процентов 20 из них он рекомендовал шефу взять на работу, хотя без энтузиазма: «За неимением гербовой пишут на простой».

На вопрос о подготовке инаугурации, Ставров сказал, что её не будет, при этом окатил чиновника таким ледяным взглядом, что тот не решился продолжать тему.

А вот банкет по поводу избрания новый президент решил провести. Ещё во время выборов он по одному повыдергивал из разных мест десятка три своих бывших сослуживцев, которым полностью доверял. Они были его службой охраны и сейчас все до единого присутствовали на банкете. Само собой пригласил Мозгова, Бабкина, Курилова, да ещё несколько человек, которые помогли ему во время предвыборной кампании, которой не было, но она всё-таки была.

Стол накрыли без наворотов и деликатесов, просто что бы нормальным мужикам можно было нормально поесть. Водку выставили само собой «Иероныч», её качество Ставров одобрил, и на банкете, к слову сказать, присутствовал автор идеи этой водки, он же — автор этикетки.

Едва успели выпить по рюмке за нового президента России и немного закусить, как Ставров сказал:

— Друзья, простите, что обманул вас, это на самом деле не банкет, а производственное совещание, так что сразу хорошо поешьте, накатим ещё по одной и поговорим о делах.

Все заулыбались и занялись едой, потом выпили по второй под шутку, что на совещании тосты не положены, и Ставров сразу стал сосредоточенным.

— Мы первым делом должны пенсионную реформу провести. Сроку месяц, тянуть нельзя. Надо всё очень быстро и грамотно посчитать. Сколько людей оставим на этой теме? На какие деньги мы налетели, благодаря моей щедрости. Работы тут очень много, одна только ликвидация пенсионного фонда чего стоит. Человек нужен неутомимый, квалифицированный и кристально честный.

— Командир, — сказал один из спецназовцев, — а я знаю одного такого. Занудный, правда, так все финики занудные. Но дело своё знает лучше всех, и в работе — зверь.

— И не брал?

— Вы что? Он скорее позволил бы себя расстрелять. У него были крупные неприятности с начальством из-за того, что ни какие схемы не хотел проворачивать.

— Найти мне его завтра же, чтобы не позднее, чем послезавтра он был у меня. Надо будет — самолёт пошлем.

— Сделаю, командир.

— Всем господам офицерам предлагаю продолжить службу под моим началом. Я просил вас помочь мне во время предвыборной кампании, эту просьбу вы уже выполнили. Теперь прошу: останьтесь со мной, ребята. Гарантирую вам хлеб, воду, бедную одежду и множество страданий. Пока прошу только личной преданности и абсолютного доверия. Потом попрошу больше. У кого другие планы на жизнь, подойдите ко мне в течение часа.

— Сначала напоил, потом вербовать начал. Грамотно, — проворчал один из офицеров.

Все взорвались дружным смехом, Ставров смеялся вместе со всеми, еле выдавив из себя:

— Вас напоишь, как же… Вам же цистерну надо, — он быстро вернулся к делу: — Подтянется ещё человек 20 наших, кого раньше не мог выдернуть со службы. Но для верховного главнокомандующего это не будет проблемой. Повспоминайте тех, с кем я не знаком, но с кем служили вы. Предлагайте скупо и осторожно. Только лучших из лучших. Сформируем офицерскую роту. Подполковник Боровский, завтра ко мне в 6 часов.

— Есть, господин полковник.

Ставров подумал о том, что ни один из парней ни разу не назвал его президентом, обращаясь к нему только, как к командиру, и это ему понравилось. Особые люди. Элита элит. Настоящая армейская аристократия. Каждый из них стоит взвода. С ротой таких парней можно перевернуть Россию. Но в современном мире всех проблем с помощью спецназа не решить. Ставров встал из-за стола и подозвал к себе Курилова.

— Ты готов возглавить пресс-службу президента?

— Это чиновничья должность. А я не чиновник.

— Знаешь, Александр, ты не похож на журналиста. Чем и снискал мою милостивую благосклонность. Кто же ты?

— Человек, который пишет.

— Понял. А зачем тебе было нужно то интервью? Ведь там невозможно было блеснуть интеллектом и талантом.

— Искал человека.

— Нашёл?

— Смею надеяться.

— Ты поддерживаешь те идеи, которые я тогда изложил?

— Целиком и полностью.

— Так вот, твоя задача будет в том, чтобы их популяризировать. Может быть, тебе и не надо возглавлять пресс-службу, но ты ведь знаешь, как она должна работать, какие задачи и как именно выполнять, какие люди там нужны. Давай я тебя поставлю на три месяца исполнять обязанности начальника пресс-службы. Сделай, чтобы она работала, как надо, потом, может быть, её возглавишь, а, может быть, мы для тебя другой статус подберем. Хочешь писать — пиши.

— Согласен.

— Трудно всё-таки разговаривать с вашим братом.

— У меня нет брата, господин президент.

Ставров усмехнулся и, помимо его воли, это получилось немного зловеще.

— Не хочешь выглядеть похожим на человека, который выиграл в лотерею?

Курилов вдруг виновато улыбнулся и сказал:

— Примерно так.

***

Утром Ставров разговаривал с Боровским.

— Георгий, твоя задача создать Белую Гвардию. Пока — дивизию из трех полков. Потом развернем полки в дивизии и создадим первый гвардейский корпус. То, что это должны быть хорошие бойцы, и говорить не стану. Но обязательное требование — все должны быть православными.

— Срок?

— Год.

— Нереально.

— Если бы это сказал кто-нибудь другой, я бы и внимания не обратил, но если уж ты говоришь, что нереально…

— Господин полковник, я могу создать за год не только дивизию, но и корпус, вот только качество вас не порадует. Я примерно понимаю, о чем речь, и сразу хочу сказать: ни в коем случае нельзя допустить дискредитацию идеи.

— Что реально?

— За год… максимум — полтора…лучше всё-таки — полтора, мы можем создать полк. Марковский полк.

— Почему именно Марковский?

— Мой предок был офицером Марковского полка. Я хорошо знаю историю и традиции марковцев.

— Вот как? Не знал. Но на ловца и зверь бежит.

— Только где же я так быстро найду православных солдат и офицеров на целый полк?

— Сегодня же разошлем приказ во все дивизии ВДВ и бригады спецназа ГРУ. Уже завтра они проведут анкетирование среди личного состава на предмет отношения к религии. Послезавтра личные дела православных лягут тебе на стол. На батальон их, надеюсь, наберётся. Потом их быстро перебросят в Подмосковье, а ты тем временем найдешь в Сибири какой-нибудь заброшенный военный городок и тут же начнешь приводить его в порядок. Впрочем, с этим и местные справятся. Ты тем временем успеешь переговорить с личным составом, кто не подойдет — отправишь обратно в части, остальных — в самолёт и к месту постоянной дислокации.

— Вряд ли когда-нибудь отставной подполковник ворочал такими делами, — улыбнулся Боровский.

— Во-первых, ты уже полковник, так что шей себе парадную марковскую форму с полковничьими погонами. Это, кстати, важно, форма должна во всех деталях соответствовать настоящей марковской. А, во-вторых, я дам тебе такие полномочия, что при твоём появлении министр обороны будет вскакивать, как юный лейтенант. То есть, как поручик. Погоны и звания сразу вводите у себя царские.

— Как я объясню людям, где им предстоит служить?

— Сразу скажи, что в суперэлитном подразделении нового образца. Они же про Белую Гвардию ни хрена не знают. Натаскивать на белый патриотизм ты их будешь уже на месте.

— Наплачемся мы с этими постсоветскими кадрами. Ты представляешь, что за православных мне подсунут? Если среди них наберется процентов 10 нормальных церковных людей, я уже буду рад. Остальные будут такие: «В Бога я вроде верю, а поскольку я русский, значит я православный». «В церковь ходить не считаю нужным, у меня Бог в душе». Будут и такие: «Я православный и коммунист, поскольку это одно и то же». А найдутся и такие: «Я верю и в Христа, и в Будду, и в Кришну, потому что все религии учат одному и тому же».

— Ты думаешь, я всего этого не понимаю? Но человек, сказавший, что он — православный, как минимум не имеет аллергии на православие. Ты сразу со всеми подпишешь контракт на полтора года. За это время ни один из ваших не должен покидать территорию части, даже если про него очень быстро станет ясно, что марковцем он ни когда не станет. Территорию огородите большую, чтобы там и стрельбище, и маршброски, и погулять. Ни интернета, ни телефонов у вас не должно быть. Секретность соблюдайте строжайшую. Место лучше выбрать такое, чтобы километров на пятьсот вокруг ни какого жилья. У тебя там точно будут побеги, так чтобы бежать было некуда. Жалование всем положи двойное за причиненные неудобства. По поводу «как бы православных». Либо за полтора года они станут нормальными церковными людьми, либо им это время придется пострадать, а там секретность снимем и пусть валят, куда захотят. Буддийско-коммунистическо-беспоповское «православие» давить у себя коваными сапогами.

— Значит, нужны очень хорошие священники.

— Да. На каждую роту нужен священник. Все священники должны быть монархистами.

— И православными.

— Да уж, — хохотнул Ставров, — Смотри, чтобы были с одной стороны без фанатизма, а с другой стороны без экуменизма. Ты не первый год в Церкви, объяснять не надо. И чтобы была у батюшек педагогическая жилка, ведь мальчишек всему с азов учить придётся, им в школе Закон Божий не преподавали.

— И на каждую роту — храм?

— Обязательно. Богослужениями их сильно не истязайте, но посещение воскресной литургии обязательно для всех.

— Литургию не посещают, в ней участвуют.

— Посещать литургию мы прикажем, а вот участвовать в ней приказать невозможно.

— А ведь их придется обучать не только основам Православия. История России с монархическим уклоном, монархическая теория, история Белой Гвардии, история красного террора. Это как минимум. Где я преподавателей найду?

— Постарайся найти священников, которые всё это могут преподавать. Посмотри в университете, может быть, найдешь несколько человек, ярких и правильных. Книг с собой побольше наберите, в интернете наскачивайте. Там у вас интернета не будет, секретность должна быть жесточайшей. Ни кто до времени не должен узнать, что у нас появилась собственная боевая сила.

— А мне-то можно будет покидать территорию части?

— Только тебе и твоему заместителю. Дадим вам вертолёт, — оборудуем в ближайшем населенном пункте центр связи.

— Командир, ты где на всё это денег возьмешь?

— Не думайте о деньгах. Делайте дело, а деньги — моя печаль. У нас будут миллиарды. Долларов. Кстати, стрелковое оружие закупите самое лучшее, но только отечественное. Иностранное местами лучше нашего, но к нему не стоит привыкать. И патронов на стрельбах не жалейте.

Что ещё забыли? Отправь туда первую партию ребят, которых сразу отберешь, дай Бог, чтобы их на батальон набралось. Начинай обучение и продолжай поиск кандидатов в гвардию, в том числе и священников, и преподавателей. Закрывай приём за полгода до выпуска. Через полтора года марковцы будут нужны мне в Москве. А в Сибири сохраним учебный центр гвардии, и уже безо всякой секретности. Что-то ещё точно забыли. Начинай работать, не теряй ни одного часа. Через три дня встречаемся, проговорим детали.

***

— Юра, ты сколько потратил на выборы? — спросил Ставров у Бабкина.

— Без малого два миллиона зеленью.

— Дам тебе жирный госзаказ, с первых же доходов возьмешь себе два миллиона.

— Как будто это главное.

— Это тоже главное. Ставров всегда платит долги.

— А что за заказ?

— Ты ведь книги любишь, историей увлекаешься. Не хочешь заняться издательским бизнесом?

— Хочу, — грустно улыбнулся Бабкин. — Я ведь себя ни когда ресторатором не видел, да так уж вышло. Книгоиздателем быть куда интереснее.

— Как дело организовать, я тебе рассказывать не стану, скажу, что ты должен издавать в первую очередь. Главное — монархическая литература. Тихомиров, Ильин, современные авторы.

— Среди современных много неумных. Впрочем, среди прежних тоже.

— Значит, разбираешься. Вот и выбирай, что издавать. Создай издательский совет, подтяни ярких публицистов, писателей, историков. Вместе думайте, что издавать.

— Некоторых книг нет.

— Так вы и должны их издать.

— Они не написаны.

— Так вы и должны их написать. Только писать надо быстро, у нас каждый день на счету. Следующая большая тема — история красного террора. Тут есть, что переиздать.

— Надо ещё в спецхране посмотреть подшивки газеты «Красный террор».

— Вот! Наиболее яркие публикации из этой газеты надо издать отдельной книгой. С комментариями, предисловием и послесловием. Особое внимание уделите дедушке Ленину, в первую очередь его несказанной доброте. Кажется, Резун сказал: «Дайте в моё распоряжение все СМИ страны, и я вам сделаю из плюгавого карлика, помешанного на убийстве детей, доброго дедушку Ленина». А в вашем распоряжении все СМИ и издательства, так совершите обратную метафору.

— Совершим. Апулей будет нервно курить в сторонке.

— Люблю начитанных людей. Дальше. История Белой Гвардии. Все воспоминания белогвардейцев, все серьёзные исторические работы и толковая публицистика, все хорошие художественные вещи на эту тему должны быть изданы и переизданы.

— Все не надо. Зачем переиздавать депрессивный «Дневник белогвардейца» старого брюзги Будберга или Романа Гуля, который совершил Ледовый поход на телеге с раненой ногой, а потом вообще смылся из армии.

— Дело говоришь. Вещи должны быть духоподъемные.

— Так всё более или менее издано.

— Наша задача — массовые тиражи. От 100 тыс. экземпляров. Эти книги должны быть в каждом книжном магазине, в каждой библиотеке, в первую очередь — в школьных.

— Саша, ты думаешь, люди сейчас часто покупают книги?

— Сразу создайте сайт, где выставляйте всё, что издано, для бесплатного скачивания. И в магазинах книги должны стоить раза в три ниже рыночной цены. Это не бизнеспроект, деньги найдем.

— Но сейчас вообще читают мало.

— Для тех, кто не читает, будет другой проект. Вспомни, что говорил плюгавый карлик про важнейшее из искусств, — Ставров немного помолчал и неожиданно резко продолжил: — Юра, а ты что такой вялый? И не ты один. Во время выборов вы все горели, а теперь как-то попритихли.

— Саша, люди не знают, как теперь с тобой разговаривать.

— А что тут непонятного? Разговаривать со мной надо, как с тираном и деспотом. Рекомендую смотреть на меня, как на реинкарнацию Ивана Грозного, и тогда вы очень быстро поймете, что я самый добрый и ласковый тиран на свете.

— Очень тонкая рекомендация, — Бабкин рассмеялся, что с ним случалось не часто, — Я намерен ей последовать.

***

Кинематографист Никитин явно не испытывал проблем с выбором интонации для разговора с президентом. Ему было не привыкать. Он напоминал ручного кота, который очень хорошо знает, когда ему гулять самому по себе, а когда мурлыкать и тереться о ногу хозяина. Ставров знал, что ручных котов не бывает, так что перед ним либо не кот, либо он не ручной. Но сейчас это не имело значения, он не сомневался в успехе разговора, который лишь обещал быть чуть более сложным.

— Давайте снимем хороший сериал про Белую Гвардию. Не надо пока экранизировать всю историю движения, возьмем для начала только армию Корнилова-Деникина-Врангеля. В первую очередь — цветные полки, в основном — марковский.

— Заманчиво, — с легкой грустью сказал Никитин. — Но будут большие проблемы со сценарием. Когда снимали фильм о Псковской миссии, не могли найти сценариста, который сделал бы оригинальный сценарий, так что сначала заказали роман, а потом уже из романа делали сценарий.

— Так пойдите по этому пути.

— Это потребует больше времени. А ведь вам надо быстро?

— Даю год.

— Нереально.

— Господин Никитин, слово «нереально» я слышал в последнее время ровно столько раз, сколько раз начинал серьёзный разговор. У вас нет желания прервать эту печальную традицию?

— Господин президент, если вы спросите меня, можно ли из одной овечьей шкуры сшить семь шапок, я вам отвечу, что можно, только шапки будут очень маленькие. Так же и сериал можно снять за год, но удручающе упадет качество. А ведь мы не можем этого допустить?

— Не можем. Но мы можем год не спать вообще, а потом год отсыпаться?

— Интересное предложение…

— В этом случае сколько потребуется времени?

— Полтора года минимум.

— Максимум. И ни на один день больше. Вы опытный человек, господин Никитин, и вы прекрасно понимаете, что я стал президентом не для того, чтобы заниматься проблемами кинематографа. Вы ведь знаете, что является ставкой в этой игре.

— Судьба страны, — прошептал Никитин.

— С вами приятно иметь дело. Тогда вам и объяснять не надо, что главная задача сериала — вышибить слезу, создать образы таких героев, перед которыми захочется встать на колени.

— Надеюсь вас не разочаровать. Мы сделаем то, что надо и точно в срок. Слово дворянина.

— Вы — руководитель проекта. Нанимайте режиссеров, сценаристов, романистов, артистов, операторов и тех людей, названия которым я не знаю. Не экономьте на массовке, на костюмах, на декорациях.

— Господин президент, у вас есть представление о том, какая это сумма?

— Меня вообше не волнует, какая это сумма, и вас это тоже не должно волновать.

— С вами приятно иметь дело, господин президент.

— Но это не всё. За эти полтора года вы снимите ещё один сериал. О преодолении смуты. Начните где-нибудь с тушинского вора и закончите собором 1613 года. Собору уделите особое внимание.

— Это будет проще. На «Борисе Годунове» руку набили.

— Замечательно. Качество «Бориса Годунова» меня вполне устраивает.

— Можно сделать лучше.

— Ветер в парус. Главная мысль в том, что без царя очень плохо, а когда царь, наконец, появляется — это всеобщее ликование.

— Господин президент, я только с виду похож на полного идиота, а на самом деле я довольно неглупый человек.

— Вот и славно. Это только первый этап. Потом снимем отдельный сериал про поход дроздовцев. Потом — про армии Колчака, Юденича, Миллера. Можно отдельно про Врангеля снять. Про Кутепова. Исход, Галлиполи, эмиграция. Тема не копана. Потом снимем сериал про царствование Алексея Михайловича. Там такие персонажи колоритные: Ордин-Нащёкин, Ртищев. Это же восторг и упоение. Потом большой сериал про Александра Невского.

— Суворов, Кутузов, Ушаков.

— Верно. Если всё нормально пойдет, вы до конца жизни будете обеспечены очень интересной работой.

— Да я в общем и сейчас не бедствую. На кусок хлеба кое-как хватает. И заняться есть чем. Но мне действительно интересно то, что вы предлагаете. Я с вами, господин президент. Но невозможно разговаривать с людьми, пока нет твердой уверенности в финансировании.

— Завтра вам позвонит человек, который предложит деньги.

***

— Господин Берг, вы знакомы с Никитиным?

— Лично не знаком, но фильмы его очень люблю.

— А вы хотели бы с ним подружиться?

— Заманчиво, — иронично заметил Берг.

— Я так считаю: настоящая большая дружба начинается с участия в больших совместных проектах.

— Почему бы и нет? Но во сколько мне это обойдется?

— Я пытался посчитать, но нолей так много, что я в них запутался. Но вот что характерно: когда я пытался посчитать стоимость ваших активов, то сбился гораздо раньше. Я и не подозревал, что нолей бывает так много. Но что там все эти ноли. Ведь нет на свете ни чего дороже настоящей мужской дружбы.

— Можете не продолжать. Я понял.

— Никитин ждёт вашего звонка.

***

— Мозгов, как думаешь, в чьих руках сейчас находиться судьба России?

— Я знаю.

— Не знаешь. В твоих.

— Именно это я и знал.

— А сможешь?

— Всё не просто. Но выполнимо. Тебе нужны чиновники, которые не будут воровать. Я их найду.

— А они вообще-то хоть существуют?

— Конечно. Их, разумеется, не большинство. Но они есть.

— А вот объясни мне, что твоя психология об этом глаголет: почему одни воруют, а другие — честные?

— Не стал бы вообще употреблять слово «честные». Это не термин. В наше время честным считают хозяина строительной фирмы, который ворует 10-15 % средств, выделенных на строительство, и не больше. Это такой честный вор. Честность — понятие условное и относительное. А нас интересуют люди, имеющие неэкономические мотивации деятельности.

— Что это за мотивации?

— Представь себе Курчатова, который мастрычит бомбу, или Королева, который делает ракету, или Кошкина, который возится со своим Т-34. А если бы им сказали: не делай бомбу, не делай ракету, не делай танк, и вот тебе за это куча денег. Только ни чего не делай. Живи в своё удовольствие. Кто из них согласился бы?

— Ни один.

— Да. Их деятельность имела неэкономические мотивации. У каждого было «дело всей моей жизни». И сделать это дело было для них гораздо важнее, чем разбогатеть.

— Значит, чем талантливее человек, тем вероятнее, что он не будет воровать?

— Да, но не гарантия. Иной талантливый человек не успокоится, пока не конвертирует свой талант в состояние, пока про него не скажут: «Он стоит сто миллионов». Такой человек и сам не способен поверить в свой талант, пока не станет богатым. Талант — штука эфемерная, а вот сто миллионов — это очень конкретно.

— В том обществе, которое измеряет ценность человека размером его состояния.

— Совершенно верно. Всё зависит от общественной атмосферы. Её создание — штука чрезвычайно кропотливая, но если мы хотим добиться долгосрочного результата, заниматься надо именно этим. Ты вот собираешься воров расстреливать. Это правильно, конечно, но это первоочередные пожарные меры, на одном страхе далеко не уедешь. Большевики это прекрасно понимали. Для Курчатова, Королева и Кошкина звезда героя значила примерно то же, что для Гейтса и Джобса их миллиарды. В одной системе координат звание героя приподнимает человека над миллионами соотечественников, а в другой системе координат ту же функцию выполняет огромное состояние. Но и для тех, и для других важно чувствовать себя особенными людьми, именно ради этого чувства и те, и другие рвут жилы, хотя одни вроде бы аскеты, а другие — стяжатели. Для человека невыносима мысль, что он ни кто и ни что, что он лишь безликая частица биомассы, что он лишь навоз, на котором другие будут выращивать для себя овощи.

— Большинству людей решительно наплевать на всё такое.

— Верно. Но мы сейчас говорим не про большинство людей, а про элиты. Что сейчас дает чиновнику принадлежность к элите? Возможность воровать. Даже подъём по лестнице чинов важен не сам по себе, а как возможность увеличить статусную ренту. Иначе чиновник не будет чувствовать себя элитой.

— Не трудно понять, почему так вышло. Людям не предложили ни чего, кроме перспективы обогащения, нет ни какой возвышенной идеи, которой можно было бы служить, и, служа ей, добиться самореализации. В итоге незаурядным людям остается тупо зарабатывать деньги. Но как включить в элитах неэкономические мотивации?

— А как это сделал Наполеон? После нашествия французов москвичи вспоминали, что грабили в основном немцы из наполеоновской армии, французы почти не грабили, гвардия не грабила вообще. У немцев была психология наемников, у них не было других причин для участия в этом походе, кроме возможности грабежа. У французов была психология людей, принадлежавших к великой нации, большинство из них считало грабеж ниже своего достоинства. А у гвардии была психология сверхэлиты. Гвардейцы чувствовали себя сверхчеловеками, людьми, которые неизмеримо возвышаются над общей массой, и которым не могут быть свойственны низменные пороки обычных людей. Гвардеец чувствовал, что он уже возвышен надо всеми принадлежностью к сверхчеловеческой корпорации, деньги ни чего бы к этому не прибавили, а участие в грабежах означало бы, что он обычный человек, не настоящий гвардеец. Почему под Ватерлоо гвардия отказалась сдаваться и предпочла смерть? Да потому что, если бы они сдались, то оказалось бы, что они обычные солдаты, что принадлежность к гвардии ни чего не значит. И умереть показалось легче, чем утратить ощущение принадлежности к суперэлите.

— Но ведь это строится на тщеславии?

— А ты хочешь сделать бюрократию обществом святых? Править можно, лишь опираясь на понимание человеческой природы, иначе ты будешь править, опираясь на иллюзии, а это чревато. Престарелый Суворов с сокрушением писал своей дочери, что всю жизнь пробегал за славой. То есть тщеславие было его главным побудительным мотивом. А ведь это был православный человек. Но это был человек, а не ангел. Отучи сначала чиновников воровать, а там продолжим наше общее движение к святости.

— Да, ты прав. К тому же есть разница между тщеславием и честолюбием. Почему раньше командир полка, растратив полковую кассу, пускал себе пулю в висок? Утратив честь, он уже не мог жить.

— Заметь, кстати, что полковник стрелялся не тогда, когда растратил казенные деньги, а тогда, когда это становилось известно, а пока за руку не схватили, ни что не мешало ему жить без чести. То есть речь о том же самом: человек, утратив право принадлежать к почетной корпорации, не мог без этого жить. Сама по себе честь — вещь эфирная. Тебе потребуется немало трудов для того только, чтобы выразить, что это такое. Все определения недостаточны. Рыцарскую, дворянскую честь в наше время легко перепутать с бухгалтерской честностью, а это далеко не одно и тоже. Честь — это не о мировоззрении, это о мироощущении. Честью дышат. Представления о чести невозможно получить, если нет живых носителей этих представлений. У Наполеона они были, ему служили представители древних аристократических родов, и то маршалы из трактирщиков не многое у них переняли. У них слово «честь» с языка не сходило, но они так и не получили об этом понятии надлежащего представления. А у тебя аристократов нет. У тебя только шитая золотом постсоветская быдлятина, по сравнению с которой даже наполеоновские сыновья трактирщиков выглядят настоящими дворянами.

— Я найду настоящих дворян, настоящих аристократов.

— Ищи, конечно. Должен искать. Но на многое не надейся. Эпоха сильно изменилась. Ты вот честного бухгалтера нашел, и это уже хороший результат, а найти человека с живым представлениями о чести…

— Игорь, я планировал короткий деловой разговор, а мы в чем утонули?

— Мы утонули в глубине вопроса, и до дна всё ещё далеко. Саня, я не сомневаюсь, что у тебя ещё до избрания были ответы на все вопросы, и это правильные ответы, но поверхностные. Всё сложнее. Ты разделишь бюрократию на пять, ты будешь расстреливать казнокрадов, и безусловно продвинешься в решении проблемы. Но это ещё не само решение. Ты будешь искать честных бухгалтеров, ты будешь искать старых аристократов и создавать новых. И опять продвинешься. Но и это не решение. А решение в том, чтобы создать новую общественную атмосферу. Надо сделать так, чтобы твои новые управленцы смотрели на мир другими глазами, по-другому воспринимали реальность.

— На это уйдёт несколько десятков лет.

— Именно поэтому начинать надо уже сейчас. Первое — широчайшая пропаганда ограниченного потребления. Сейчас людей массированно ориентируют на расширенное потребление, поэтому у них создается ощущение, что они нищие, что им ни на что не хватает средств. И чиновник приходит на должность с тем же ощущением, он тут же начинает решать главную проблему современности в личных масшабах — увеличивает собственные возможности материального потребления, проще говоря — ворует. И обыватели ненавидят за это чиновников не потому что ненавидят воровство, а потому что завидуют. И обыватель, и чиновник хотят одного и того же — побольше материальных благ. Такова сейчас общественная атмосфера. В таких условиях ни когда не перестанут воровать. Потому что воровать логично, а быть честным — не логично.

— Воровать не перестанут ни когда, наша задача лишь в том, чтобы казнокрад стал исключением, а не правилом.

— Всё правильно. А как это сделать, если сегодня все считают казнокрада успешным человеком? Надо внушить людям, что успешный человек выглядит иначе. Хочешь возвыситься над толпой? Стань лордом. А лорд это не тот, кто обжирается деликатесами, а тот, кто ест на завтрак овсянку, которая доступна любому бедняку. Надо не просто заложить в сознание людей новые мысли, надо предложить им чувствовать по-другому. Они должны воспринимать казнокрада не просто как преступника, как человека, который нарушил правила, а как грязного извращенца, как мерзкое и низменное существо, которое недостойно именоваться человеком.

— Всех и дел — создать нового человека. Игорь, я постоянно чувствую себя революционером, решившимся сломать весь устоявшийся порядок. Но так далеко даже я не был намерен заходить.

— Тогда и начинать не хрен. Саня, если ты хочешь пропалывать сорняки, попросту обрывая листья и не трогая корни, значит, ты всего лишь собираешься пустить пыль в глаза себе и окружающим.

— Я не забуду про корни, но для начала листья бы оборвать. Сейчас меня интересует то, что надо сделать завтра.

— Надо использовать лидеров общественного мнения.

— Эстрадных звезд? Футболистов? Телеведущих?

— Ну, во-первых, и эти группы не полностью состоят из человеческих отбросов, а, во-вторых, мы создадим свою «фабрику звезд». Мы сделаем «звезд» из капитана дальнего плавания, из летчика-аса, из молодого ученого и так далее. Они своим личным примером создадут моду на ограниченное потребление. Да, кроме того, у нас и президент — один из лидеров общественного мнения, во всяком случае — пока. Надо постоянно подчеркивать, что президент живет не богаче, чем можно позволить себе на среднюю заплату по стране. Твой пример надо подкрепить для начала несколькими примерами министров и губернаторов, которые живут скромно и презирают роскошь.

— Игорь, найди мне этих министров и губернаторов.

— Да понял я уже давно, что ты именно за этим меня и позвал. Тебе нужно для начала хотя бы человек сто, способных работать с полной самоотдачей без экономической мотивации. Людей, которых даже мысль не посетит о казнокрадстве и лихоимстве. Найду я тебе таких людей. Достаточно провести довольно несложный психологический тест, чтобы точно установить, будет человек хапать или не будет.

— По всем губернаторам и их замам это уже установлено. В региональных отделениях Конторы на каждого есть папка. Я уже запросил информацию.

— Сильно на конторских не полагайся. У них там на местах свои завязки и развязки, свои причины одного представить ангелом, а другого демоном, хотя и то, и другое может быть неправдой.

— Игорь, это уже не вопрос психологии, так что не учи дедушку кашлять. Разумеется, конторская информация заслуживает лишь ограниченного доверия, но при осторожном обращении она может очень помочь сориентироваться в кадровой ситуации на местах. Это сэкономит тебе время, а действовать надо быстро. За сколько управишься?

— Год.

— Год?! Мозгов, ты что, с ума сошёл? Откуда у нас год?

— Как ты думаешь, прилетев в регион, за сколько времени можно найти того единственного человека, который нам нужен? Если повезет — неделя, а может и месяц потребоваться. А сколько у нас регионов, ты помнишь?

— Надо что-то придумать… У тебя есть друзья психологи, которым ты полностью доверяешь?

— Так чтобы полностью — два человека.

— Ты понимаешь, что речь идет не только об уровне квалификации и о хорошем понимании задачи, но и о том, чтобы, оказавшись в регионе, они сами не взяли на лапу? А давать будут, и по многу.

— Все гарантии — у Бога. Но если я, как психолог, хоть немного разбираюсь в людях, так, надо полагать, что в своих коллегах я тоже разбираюсь.

— Создавайте три бригады, привлекайте помощников, анализируйте конторскую информацию, вылетайте в регионы… Игорь, ты понимаешь, что пока мы не найдем кандидатов в губернаторы «без экономических мотиваций», про административную реформу и говорить не стоит? Тебе, конечно, известно, какая это хрупкая вещь — народное доверие. Сегодня есть, а завтра нет. Надо успеть как можно больше, пока оно есть. И тогда нам дадут новый кредит доверия. Я не могу, оказавшись в кресле президента, выглядеть пустозвоном, который пообещал и не делает. И объяснялки объяснять я тоже не могу. Ни кому нет дела до сложности проблемы. Я тут перед тобой выдержал несколько сражений за сроки, а тебе я даже срок устанавливать не стану. Следующий разговор через месяц. Всё.

***

Военные называют финансистов «финиками», а этот человек был военным финансистом и фамилию носил Фиников. Разумеется, над этим каламбуром сослуживцы смеялись ещё с тех пор, как он был лейтенантом, а ему под всеобщий смех удалось дослужиться до подполковника. Дело было не только в фамилии, Фиников был словно специально создан на потеху кадровым военным. Маленький, плешивый, сутулый, с колючим подозрительным взглядом, он не вызывал симпатию. В армии его не любили. Уважали за профессионализм и честность, но не любили.

А вот Ставров полюбил Финикова сразу. Наверное, потому что Иероныч ни когда не был строевым офицером. А ещё потому, что сейчас он был готов бегать, подобно Диогену, по улице с фонарем и кричать: «Ищу человека». Для особых дел ему нужны были особые люди, а Фиников был человеком в высшей степени особым.

Жил Фиников один в какой-то каморке, чем питался неизвестно, ни кто ни когда не видел, чтобы он ел, от забот об одежде его спасала военная форма, которую он совершенно не умел носить, она сидела на нём, как седло на корове. Но, даже выйдя в отставку, он продолжал ходить в форме без погон, кажется, другой одежды у него не было вообще. Думать, что такой человек может украсть хоть копейку, было бы просто наивно.

Когда Ставров поставил перед Финиковым задачу освободить малоимущих от подоходного налога, посчитать убытки, потом посчитать размер социального налога на богатых, потом вернуть прежний пенсионный возраст и опять посчитать убытки, потом создать маленькие пенсионные отделы в региональных финуправлениях и заняться ликвидацией пенсионного фонда, а потом создать формулу исчисления пенсий, которую сможет применить самый безграмотный человек, глаза Финикова загорелись лютым пламенем.

Он не вылезал из-за компьютера, казалось, вообще перестал спать и есть, постоянно требовал дополнительную информацию у помощников, которые валились с ног, хотя все они вместе взятые делали не больше, чем он один. Всё было посчитано за неделю с учетом бесчисленного множества тонкостей и нюансов. Потом Фиников приступил к ликвидации пенсионного фонда, и тогда стало ясно, что означала лютость пламени в его глазах. Пенсфонд исчез, яко дым. Время от времени он забегал к Ставрову подписать тексты указов, потом зашёл спокойным, несуетливым шагом и отчеканил:

— Работа выполнена.

— За сроки хвалю. А поздравлю тогда, когда станет понятно, как это работает. Как думаешь, богачи на дыбы не встанут?

— Они, конечно, крякнут, но в масштабах их состояний речь идёт не о столь уж значительных суммах. Возмущаться не посмеют, потому что в этом случае против них будет вся страна. В богачах начало копиться напряжение, но до взрыва далеко. Взорвутся они обязательно, но позже, над этим нам ещё предстоит поработать.

Ставров искренне рассмеялся, он понял, что пред ним будущий министр финансов. Фиников даже не улыбнулся.

— Ну так продолжим. Впрочем, на сей раз плутократию трогать не придется. Надо разогнать ещё одну толпу тунеянцев — фонд обязательного медицинского страхования. Раньше было просто: больницы и поликлиники содержали на казенный счет. Сейчас изыскали возможность содержать ещё и фонд ОМС, который к здравоохранению не имеет ни какого отношения. Зачем он нужен?

— Хотите вернуть бесплатную медицину?

— Не совсем. Идея такая. Сейчас за каждого работника работодатель ежемесячно платит определенную сумму на медицину. Иной человек по 10 лет в поликлинике не бывает, а потом ему требуется платная операция и оказывается, что денег у него нет, хотя за годы на его лечение затрачены большие деньги. А иной из поликлиники не вылезает, просто потому что любит лечиться и не любит работать, предпочитая уходить на больничный по поводу и без повода. Вот на таких, да ещё на чиновных тунеядцев и тратятся деньги тех, за чьё лечение платят, но они им не пользуются. А почему бы те деньги, которые платит работодатель, не отдавать самому человеку? Их можно перечислять ему на специальную медицинскую карточку, с которой можно будет расходовать средства только на медицину. Пришёл к врачу, с тебя списали некоторую сумму за визит, за процедуры. И если человек 10 лет не пользовался медициной, у него на карточке накопится приличная сумма, на которую можно и платную операцию сделать, и дорогие лекарства купить. С этой карточки можно будет и в аптеке отовариваться. Деньги, которые идут на медицину, перестанут исчезать в бездонной прорве. Заодно исчезнет разница между платной и страховой, то есть по сути бесплатной, медициной. С этой карточкой будут принимать всюду. Вся медицина станет и платной и бесплатной одновременно. Платной, потому что, как и сейчас, платить будет работодатель. Бесплатной, потому что пациент платить не будет. Ну а кому денег с карточки не хватает, пусть доплачивает свои. Как идея?

— Сам принцип рабочий, это не только можно, но и нужно сделать. Но там вылезет столько деталей…

— Если мне ещё и детали себе представить, голова лопнет.

— Конечно. Это моя работа. Разрешите приступить?

— Давай. Но медицинское обслуживание в переходный период не должно прерываться ни на один день.

— Само собой. Ещё вопрос: от реализации имущества пенсионного фонда поступили немалые средства. Я создал специальный счет, куда их перечислили. Что делать с этими деньгами?

— Оставь себе на заплаты. Если в переходный период будут возникать прорехи с финансированием чего-нибудь, временно закрывай их деньгами с этого счета. Номер счета сбрось мне. Тебе туда в ближайшее время будут весьма приличные суммы поступать. Кстати, о заплатах. Я к тебе приставлю денщика, он будет решать твои личные бытовые вопросы. И к портному тебя сводит, приоденешься. Не спорь. Так надо.

***

Паша Горский устроил свою жизнь так хорошо, что до сих пор был в восторге от самого себя. Он руководил дорожным строительством не в последнем регионе России, добился, что бы на ремонт дорог в регион выделили очень большие деньги и украл эти деньги почти целиком, да так, что ни кто и не заметил. Во всяком случае, в течение недели ни кто ни чего заметить не смог, а этого времени хватило Паше на то, чтобы исчезнуть с радаров, вновь появившись уже в ином качестве на берегу теплого моря в собственной беломраморной вилле. Эти деньги были не первыми, которые Паша украл, так что виллу он построил заблаговременно. И вот теперь он являлся респектабельным западным бизнесменом, обладателем огромного состояния, сумма которого примерно равнялась стоимости всех дорог не последнего региона. Пришлось, конечно, отстегнуть кому надо за то, чтобы про него больше не вспоминали по месту прежней регистрации, но эти суммы не были для него принципиальными.

Впереди у него была изумительно прекрасная жизнь, о которой он всегда мечтал. «Прощай, немытая Россия», здравствуй, лазурь и мрамор, и общество респектабельных джентльменов, и красотки в бикини. Весело насвистывая фривольную песенку, он возвращался к себе на виллу после удачных деловых переговоров.

Но, едва вступив за забор, Паша почувствовал: что-то не так. Было как-то пусто. Конечно, он приучил охрану и прислугу не мозолить ему глаза, и если сейчас в его поле зрения не было ни одного человека, так в этом не было ничего удивительного. Но он ощутил пустоту не на визуальном, а на энергетическом уровне. Не увидев ни чего подозрительного, он уже твердо знал: на вилле опасно. И в тот момент, когда он уже решил бежать, в его затылок уперлось что-то твердое, подозрительно напоминающее ствол пистолета, и он услышал спокойный металлический голос: «Проходите в дом, Павел Иванович».

Все крупные воры по-своему талантливы. У каждого из них есть какие-нибудь особые способности. Заурядный человек ни когда не сможет прикарманить целое состояние и раствориться в воздухе. Таланты у воров бывают разные, но почти все они обладают общим качеством — предельной адекватностью. Вор чувствует ситуацию, он воспринимает её ровно такой, какова она на самом деле, и ни когда не станет спорить с реальностью. Поэтому Паша, не делая лишних телодвижений и не издавая ненужных звуков, безропотно прошёл в дом.

А там его уже ждали два развалившихся в креслах суровых мужчины. Едва на них взглянув, Паша всё понял. Он знал эту породу людей, хотя и сталкивался с ними не часто — не его круг общения. А люди это были очень умные, максимально прагматичные и предельно жестокие. С этого момента он ставил перед собой только одну задачу: любой ценой остаться в живых.

— Присаживайтесь, Павел Иванович, — с холодной вежливостью сказал один из гостей.

Паша сел и, стараясь унять дрожь в коленях, всеми силами пытался изобразить спокойствие.

— Я, очевидно, должен спросить, кто вы такие, и что вам нужно?

— Вы, конечно, можете об этом спросить, но ведь вы и так уже всё поняли, так что нам вряд ли стоит тратить время на исполнение формальностей. Перейдем к делу. Мы предлагаем следующее. Вариант первый: вы добровольно перечисляете все свои наличные средства на указанный счет. Нам нужна с вас вот такая сумма (Он набрал на смартфоне число и показал Паше). Вариант второй: вы отказываетесь выполнить нашу просьбу, говорите, что у вас столько нет или что-нибудь в этом роде. Тогда мы колем вам сыворотку правды, и вы выполняете нашу просьбу под действием препарата. Этот вариант может иметь для вас некоторые издержки. Сыворотка действует очень индивидуально, небольшой передоз, и человек может стать овощем. А мы не будем стараться слишком точно рассчитывать дозу. Лучше сразу вколем побольше, чтобы гарантировать результат, а ваша дальнейшая судьба нас совершенно не интересует.

— Неужели, вы думаете, я не подстраховался на случай такого развития ситуации?

— Уверен, что подстраховались. Не хочу даже гадать, как именно. При желании, вы сможете обмануть таких простодушных людей, как мы. Но тогда третий вариант: мы вас убъем. Не сегодня, так через три дня, во всяком случае в течение недели я вам гарантирую результат. От этого исхода вас не защитит даже танковая дивизия, потому что в этих вопросах мы уже не настолько простодушны. Если же мы пойдем по первому варианту, то этот дом и ещё некоторые объекты недвижимости останутся за вами. Сколько вам нужно времени для того, чтобы принять решение?

— Я его уже принял. Первый вариант.

***

Таких экспроприаций было довольно много, на счёт Финикова валились миллиарды. Не всё и не всегда проходило гладко, у некоторых представителей воровского зарубежья случались инфаркты, некоторые впадали в неадекват, но каждый раз всё проходило настолько чисто, что у правительств тех стран, где это происходило, ни разу не возникало повода для формальных претензий. Ещё вчера ворьё криво ухмылялось: «Не докажешь, начальник». А сегодня уже они не могли ни чего доказать. Их «сделали» куда чище, чем в своё время они «сделали» страну.

Одним из первых мероприятий Ставров ввел запрет на вывоз капитала. Стало бесполезно объяснять, что деньги, вывозимые из страны, «нажиты непосильным трудом». Их вывоз сам по себе стал преступлением, причём особо тяжким, а за особо тяжкие теперь карали вплоть до расстрела. Несколько человек, не уловивших изменения реальности, расстреляли.

Потом российским бизнесменам предложили закрыть счета в иностранных банках и перевести деньги в свою страну. О том, что происходит на лазурных морях, деловые круги знали очень хорошо, и характер происходящего ни у кого не вызывал сомнений, так что большинство бизнесменов вернули деньги в Россию. Берг, например, проделал это с такой скоростью, как будто всегда только об этом и мечтал. Иные пытались эмигрировать, но в отношении некоторых из них возбудили уголовные дела, у других возникли личные обстоятельства, препятствующие выезду, так что выехать ни кто не смог. Легко выпускали только тех, у кого капиталы были в России, так что Берг мог нежить своё тело на пляжах теплых морей сколько угодно.

Нашлись и такие, которые встали в позу. Шулерович, например, наотрез отказался возвращать капиталы в Россию, публично заявив, что не собирается подчиняться полицейскому произволу, попирающему все мыслимые нормы права. Его примеру последовали ещё несколько миллиардеров. После этого… ни чего не произошло. Ни каких репрессий в отношении миллиардеров-бунтарей не последовало. Шулерович ходил гоголем. Теперь они с Бергом, раскланиваясь, оба презрительно усмехались. Шулерович считал Берга дураком, который перебздел, когда ни какой реальной опасности не было. Берг считал Шулеровича дураком, который принял отсрочку исполнения приговора за помилование.

Ставров объявил амнистию всем воровавшим до того, как было принято новое антикоррупционное законодательство. Понятно, что нельзя было ставить к стенке казнокрада, который крал, когда эта статья не была расстрельной. Но Ставров обещал их и по прежним законам не судить, поставив лишь одно условие: они должны написать явку с повинной и отдать в казну всё наворованное. Эта инициатива президента почти не имела успеха, лишь несколько чудаков-чиновников сознались, что вот эти свои дома они построили на откаты, и отдают дома государству, а сами переехали в квартиры, которые у них, конечно, тоже были. Остальные не дрогнули, считая, что, воруя, они действовали по правилам, а потому ни чего не отдадут.

Ставров отнесся к этому спокойно, но сказал, что на деятельное раскаяние ворьё имеет ещё год, после чего будет судимо уже по расстрельному законодательству. Если стоимость дома, в котором живёт генерал, составляет размер его жалования за сто лет беспорочной службы, то генерала поставят к стенке. И ни какие ссылки на богатых сыновей, подаривших папам-генералам дворцы, не помогут. Просто у органов появится повод очень серьёзно заинтересоваться бизнесом не в меру успешных генеральских сынков. Генералы подумали: «Не посмеет». У них были основания так думать, ведь армия была у них в руках.

***

Сделав всё, что можно было сделать сразу и, дав все задания, исполнение которых требовало времени, Ставров исчез на три дня. Даже его ближайшие соратники не знали, куда он провалился. А он приступил, наконец, к исполнению той задачи, которую считал делом своей жизни. Этой задачей была реставрация монархии в России.

В теории тут всё было просто. Он проведет необходимую информационную подготовку. В её результатах у него не было сомнений, он знал людей. Интеллектуалы до тонкостей разберутся в том, что такое монархия, а простые люди на эмоциональном уровне вдруг захотят царя, просто потому, что им предложат образы прекрасных царей. Ставров, как святитель Никита, собирался отправиться в Святой Град на чёрте. Информационное общество — дьявольское изобретение, призванное обеспечить тотальный контроль над сознанием людей, не так уж сложно использовать для того, чтобы оно послужило благим целям. Сейчас легко создать в сознании людей какую угодно картину реальности, и монархия, которая ещё вчера казалась всем замшелой архаикой, вдруг покажется русским людям самым желанным вариантом реальности, да таким близким, что только руку протяни.

Мозгов, который вполне поддерживал реставрацию монархии, был всё же настроен скептически: «Для того, что бы в России вновь появился царь, нужен куда более высокий уровень религиозности общества, а ведь не заставишь верить в Бога». Ставров и сам вполне понимал, что религия — не политика. Если сумму политических представлений можно сформировать в сознании людей при помощи массированной пропаганды, то веру в Бога пропаганда ни кому не подарит. Он, однако, исходил из того, что религиозный потенциал русского народа ещё отнюдь не реализован. В России до сих пор полно людей, потенциально верующих, но в силу недоразумения считающих себя атеистами.

Есть люди, которые будут верить в Бога при любых условиях, даже в ГУЛАГе. Есть люди, которые ни при каких условиях не будут верить в Бога, даже в монастыре. Но основная масса людей не относится ни к первым, ни ко вторым. Они будут верить или не верить в зависимости от условий. Вот Ставров и собирался создать благоприятные условия для веры в Бога, не сомневаясь, что средняя религиозность общества тут же подскочит раза в два и уверенно перевалит за 50 процентов.

Иной интеллигент до сих пор уверен в том, что религия противоречит науке. Но это недоразумение, которое базируется на ошмётках коммунистической пропаганды. У нас и до сих пор атеисты объединяются в общества «людей с научным мировоззрением», хотя любой православный с чистой совестью мог бы вступить в такое общество. Докторам наук трудно отказать в том, что они имеют научное мировоззрение, а среди них полно православных. Такие вещи надо постоянно, терпеливо и детально объяснять каждому школьнику, при этом ни кого не загоняя палкой в церковь, но количество людей, которые пойдут в церковь добровольно, всё же увеличится.

Есть люди, которые как бы не верят в Бога, не по причине умственных заморочек, а по причинам фактически эмоциональным. Слишком ещё сильны в общественном сознании лживые образы «верующих», созданные коммунистической пропагандой: жалкая старушка и больной на всю голову мужичёк. Но когда люди увидят белогвардейцев с суровыми лицами, которые молятся, как дышат, образ верующего в общественном сознании сильно изменится. Мальчишкам захочется в церковь, потому что это круто.

Да много ещё чего. Сейчас на телевидении создали резервацию для православных — специальный канал. А, может быть, такой канал и вовсе не нужен? Много ли смысла зазывать а храм елейными, умильными голосочками? Всё телевидение должно быть наполнено воздухом православия, невидимым, но очевидным. Тут как бы случайно попал в кадр молодой офицер, который перекрестился на икону, там маститый ученый, рассказывая о строении вселенной, сказал, что верит в Бога, как о деле само собой разумеющемся, там губернатор рассказал о том, что он увидел на торговой площади, когда в воскресение вышел из церкви, и пусть тема его выступления была чисто «площадная», но у всех отпечатается, что он ходит в церковь.

Так постепенно разрушатся психологические барьеры, которых сегодня ещё полно на пути к храму. То, что атеизм — дело дремучих, безграмотных людей, постепенно станет аксиомой общественного сознания. И люди начнут думать, что не ходить в церковь становится уже как-то и неловко. Конечно, не надо переоценивать «моду на православие», но и недооценивать её тоже нельзя. Это ещё не церковность, не подлинная религиозность души, но это уже симпатия к Церкви, как минимум, лояльность к ней. И вот тогда людям уже можно будет объяснять, что вся власть над миром принадлежит Богу, Который создал этот мир, людям надо лишь признать власть Бога, а ни какой нормальной формы боговластия, кроме монархии, человечество не изобрело.

Разумеется, все с этим не согласятся ни когда, но ни кто уже не воспримет монархический призыв, как полный бред, как дикость. Это как если бы сейчас кто-нибудь говорил о грядущих полетах к звездам, то одни не верили бы в это, другие — сомневались, но ни кто не считал бы звездофила сумасшедшим.

Значительная группа людей после необходимой информационной подготовки примет реставрацию монархии с восторгом. Ещё более значительная группа людей примет её с молчаливым равнодушием. Активно протестовать будут только ничтожные горстки коммунистических и либеральных маньяков, на которых можно будет и внимания не обращать, если не возьмутся за оружие, а в последнем случае задача их нейтрализации станет уже совсем простой, потому что это будет боевая задача.

Информационная подготовка к реставрации монархии, которая пока ещё не была объявлена целью государства, шла уже полным ходом, колесики крутились уже сами по себе. И вот тогда в полный рост встал вопрос, который Ставров бесконечно отодвигал, продумывая реставрацию монархии. Кто станет царем? Друзья много раз задавали ему этот вопрос, и он каждый раз отвечал, что они не о том думают. Ведь они решили реставрировать монархию не для того, чтобы возвести на трон конкретного человека, а ради торжества того религиозно-политического принципа, который они считают наилучшим. А царь найдется. Их задача создать «свято место», которое, как известно, ни когда не пустует. Будет собор. Недостатка в претендентах на трон не будет. Кого Бог благославит, тот и станет царем.

И вот сейчас он понял, что не может пустить этот вопрос на самотек. Не может исходить из твердой спокойной уверенности, что на соборе сама по себе появится кандидатура того единственного человека, который должен стать русским царем.

Дело было вовсе не в том, что он, как правитель, должен сам выбрать «кандидата в цари», и продавить эту кандидатуру всеми доступными средствами. Царя должен выбрать не он, а Бог. Но у Бога нет других рук, кроме наших. Бог на соборе будет действовать через людей. И он, как правитель, был не последним из этих людей. Он не мог стать правителем без Божьего благословения. Он — инструмент Божий, и от такого дела, как выбор царя, он не мог устраниться. Дело тут было вовсе не в его мнении о том, кто должен стать царем. Дело было в его мнении о том, кого Бог хочет видеть царем. Так он начал думать о конкретной кандидатуре.

Самым простым было остановить свой выбор на Романовых, но Ставров был уверен, что Романовы утратили Божье благословение на власть. Достаточно было посмотреть на состав семьи последнего императора. Его брат был ещё меньше способен к несению бремени власти, чем он сам. А дети? Четыре девочки подряд, а потом неизлечимо больной мальчик. В жизни бывает очень трудно отличить, где действие Божьей воли, а где действие извращенной воли человеческой, но то, какие рождаются дети, ни как от людей не зависит, это чистый случай проявления Божьей воли. Так вот из пятерых детей Бог не дал императору ни одного здорового ребенка мужского пола. Было бы даже лучше, если бы император имел пять дочерей, тогда можно было бы говорить о передаче власти по женской линии, были же прецеденты. Но мальчик был, и ни кто, кроме него, не мог считаться наследником, при этом все понимали, что он тоже не наследник. И брат у императора, как назло, был. Не будь этого неспособного к власти братца, можно было поискать среди Романовых человека и посильнее для передачи власти ему, но наличие брата перекрывало возможность такого поиска. Так Бог самым очевидным образом лишил Романовых Своего благословения.

А сейчас только скажи «Романовы», и тут же выскочат Гогенцоллерны с их микродозами крови Романовых и нелепыми претензиями на русский трон. Над этим вариантом даже смеяться скучно. Гогенцоллерны, впрочем, всё равно выскочат и обязательно устроят потешные бои с другими Романовыми, но Ставров не верил, что собор кого-нибудь из них поддержит.

Так по какому же принципу искать претендента? Во-первых, это должен быть Рюрикович. Других аристократических родов на Руси почти не было. Не из Гедиминовичей же выбирать. Во-вторых, претендент должен говорить по-русски без акцента, а то основная масса Рюриковичей сейчас на Западе, и надо ещё посмотреть, много ли в них осталось русского. Есть, конечно, Рюриковичи и в России, но отечественные носители громких аристократических фамилий представляют из себя так мало интересного, что хоть плач. То журналист какой-нибудь, то, прости Господи, депутат. И если Рюрикович говорит с советским акцентом, то лучше уж с французским.

Им грозила опасность выбрать нелепого царя, над которым русские люди будут просто потешаться. Одинаково нелепым оказался бы царь как из отечественной постсоветской интеллигенции, так и из западной либеральной тусовки. Это был принципиальный тупик, то есть тупик самого принципа.

Ставров лениво пролистывал европейские сайты, где можно было найти весьма внушительные перечни представителей древнейших аристократических фамилий. Он понимал, что почти ни чего не сможет узнать об этих людях из кратких биографических справок и генеалогических древ, то есть и выбрать не сможет. Но он молился, что бы Господь подал ему знак, чтобы в какой-нибудь незначительной детали ему вдруг открылась истина, чтобы вопреки всему он вдруг УВИДЕЛ претендента на русский трон.

Постепенно Ставров приходил в отчаяние от лицезрения множества породистых физиономий, всё это было не то. Но вдруг он увидел среди этих физиономий лицо. Царственное, очень простое и одновременно чрезвычайно утонченное. Это было лицо человека, призванного повелевать движениями бровей.

Настоящий аристократ — большая редкость в наши дни. Генеалогия, конечно, поможет в его поисках, но не даст гарантий. В ином принце мы видим принца только потому, что нам известно — он принц. Но представьте себе, что по улице идет человек в обычной одежде, вы бросили беглый взгляд на его лицо и вдруг почувствовали — это принц. Вот что такое настоящий аристократ. Только такой человек может претендовать на престол. Но почувствовать принца дано далеко не каждому, люди в большинстве своём не воспринимают таких тонкостей. Им же нужен был такой человек, в котором увидит принца вся страна. Ставров смотрел сейчас на фотографию именно такого человека. Он чувствовал, что современные русские люди вполне способны увидеть в этом человеке царя. Сначала он хотел отобрать троих, чтобы потом выбирать уже из них, но сейчас понял, что в этом нет необходимости. Он уже нашёл единственного претендента, которого готов был поддержать, и эта его полная уверенность сама по себе была знаком, о котором он просил Господа.

А ведь он почти ни чего не знал об этом человеке. Князь Олег Владимирович Константинов. Принадлежит к побочной ветви Рюриковичей. Капитан французской армии в отставке. Закончил Сорбонну. Доктор филологии, специалист по русской литературе. Женат на принцессе крови, представительнице одной из древнейших аристократических фамилий Франции. Имеет сына 16-и лет и дочь 13-и лет. Живет в предместье Парижа. Вот и вся информация о нем.

Ставров улыбнулся, обратив внимание на то, что они одногодки, им обоим по 45 лет. Но это ни о чем не говорило. Что если Константинов первостатейный либерал? А что касается царственности его лица… Да мало ли кому какое досталось лицо. Конечно, человек потом всю жизнь обрабатывает ту заготовку лица, которая досталась ему от природы, он может испортить своё лицо, а может и существенно улучшить. Константинов явно не провалил эту задачу. Но для управления Россией одной харизмы мало. Им нужен такой государь, который будет не только царствовать, но и править. Им нужен самодержец, а не декоративная фигура. Сможет ли сорбоннский доктор филологии править Россией? Будет чудо, если сможет. А имеет ли право он, Ставров, строить свои планы на обязательном чуде, фактически ставить чудо в график? Гадать было бесполезно, надо было встречаться с князем.

Ставров срочно вызвал к себе министра иностранных дел, велел связаться с посольством России во Франции, найти Константинова и спросить у него, готов ли он принять у себя в гостях президента России, который посетит Францию с частным визитом, инкогнито. Всем связанным с этим делом мероприятиям велел присвоить высший гриф секретности.

Когда Ставров волновался, он говорил спокойно, но очень жестко, из чего опытный министр сделал вывод о сверхсрочности дела, так что колесики закрутились с очень большой скоростью, и ответ из Франции пришёл в тот же день. Константинов готов был принять Ставрова. Иероныч на следующий же день вылетел во Францию на маленьком самолёте, прихватив с собой лишь одного адъютанта.

Всё происходило настолько стремительно, что Иероныч и сам не успевал осмыслить происходящее, автоматически отдавая короткие жесткие приказы. Вот он уже стоит на пороге небольшого домика, нажимает на кнопку звонка, дверь ему открывает хозяин, и Ставров насколько может непринужденно говорит:

— Здравствуйте, Олег Владимирович.

— Здравствуйте, Александр Иеронович. Проходите. Мы не ждали вас так скоро и подготовиться толком не успели, а потому приносим свои извинения за то, что всё будет очень просто.

— Так даже лучше, — Ставров шагнул в гостиную.

— Позвольте вам представить, сказал Константинов, — Моя жена Софья Андреевна, сын Дмитрий, дочь Людмила.

«Царица, царевич, царевна», — думал про себя Ставров. Он видел их уже в этом качестве, впрочем, не важно, что он видел. Они ими были. Царственная осанка, тонкие благородные лица, сдержанная доброжелательность, простая элегантная одежда.

Константинов прочитал молитвы перед старинной иконой Пресвятой Богородицы, и они уселись за стол. Ставрову вдруг стало не по себе от мысли, что он сидит за одним столом с царской семьей. Да ведь и им тоже не приходилось сидеть за одним столом с правителем России. Похоже, тут все волновались, хотя Константиновы скрывали это куда лучше. Порода. Та самая порода, которой в Ставрове ни когда не было, и сейчас он обостренно это чувствовал.

Потом он не мог вспомнить, какими фразами они обменивались за столом, что ели. Фразы были по большей части данью любезности, еда совершенно бесхитростной, но довольно вкусной. Всё это не имело ни какого значения, но было очень важно. Ставров, уже собиравшийся возродить дворянство, вдруг понял, что уж кому-кому, а только не ему это делать.

Кого они сейчас в нем видят? Грубого постсоветского офицера с колючим взглядом и дурными манерами? Хотя они, наверное, настолько великодушны, что стараются не замечать того, насколько неотесанный человек оказался с ними за одним столом. А кого он в них видит? Существа из другого мира. Людей, которые превосходят его не только и не столько манерами, сколько качеством личности. Он чувствовал, что эти люди дышат по-другому, совсем не так, как он и ему подобные. Ставров ни когда не стыдился своего пролетарского происхождения, он и сейчас не склонен был по этому поводу комплексовать, он знал себе цену. Но он почувствовал, что на вершине государственной пирамиды должны быть они, а не он. Он, правитель великой страны, хотел предложить власть людям, которые на настоящий момент ни для одной страны ни чего не значат. Если рассуждать по-плебейски, он оказывал им большую честь. Но он ни когда не предложил бы им власть, если бы не чувствовал, что это для него будет большой честью служить им. Казалось бы, обед — это всего лишь еда и обмен любезностями. Но именно во время обеда он окончательно понял, что зашёл в ту единственную дверь, в которую должен был зайти.

Когда они поели, Константинов встал, прочитал молитвы и пригласил Ставрова в свой кабинет. Здесь, едва усевшись в кресло, правитель сказал:

— Я намерен восстановить в России монархию.

— Полностью вас поддерживаю, — улыбнулся Константинов.

— Вас я рассматриваю, как претендента на трон.

— Я мог бы назвать вам не один десяток людей, которые имеют гораздо больше прав на русский трон, чем я, — на сей раз очень серьёзно ответил Константинов.

— Но почему бы вам не попытаться вытащить меч из камня?

— Если это будет угодно Господу.

— Божья воля на сей счет пока не известна ни мне, ни вам. Но если вас назовут претендентом на трон, вы не станете отказываться?

— Вероятнее всего, не стану. Если эта ситуация не будет связана с какими-нибудь скандальными обстоятельствами.

— Тогда переезжайте в Россию.

— Хорошо. Сразу после вашего визита мы начнем собираться. Пусть вас не смущает легкость, с которой я согласился на переезд. Этот вопрос в нашей семье назрел уже давно. Дети уговаривают нас с женой переехать в Россию. Они очень увлечены русской культурой и, конечно, хотят жить в стране своей мечты. Пару лет назад мы с ними ездили по Золотому Кольцу, так они до сих пор в себя прийти не могут от счастья. С тех пор и начали проситься. Мы с Софией боимся, что они будут очень сильно разочарованы и через месяц запросятся обратно. Я пытался объяснить им, что Россия — это не только золотые купола и звон колоколов. И люди там давно уже не похожи на героев русской классики XIX века. И материальные условия жизни будут несопоставимо хуже, чем во Франции. Они говорят, что всё понимают и всё выдержат. Хотя ни чего они не понимают, и дело даже не в том, что могут не выдержать, а в той большой боли, которую принесёт им разочарование.

— Если вы примете моё предложение, они вообще не смогут вернуться во Францию, не зависимо от того, как Россия подействует на их психику.

— Постараюсь им это объяснить. И уже знаю, что они мне ответят. Очень упрямые дети, честное слово.

— А жена?

— София поедет со мной хоть на Магадан. Разговор о троне её, конечно, не обрадует, она скорее согласилась бы на материальные лишения, чем на золотые царские цепи. Но в её жилах течёт кровь древней аристократии франков, она знает, что такое долг. К тому же её семья уже с ХIХ века строго держится православия, и хотя в ней нет ни капли русской крови, мысль о том, что мы будем жить в православной стране окажется для неё по-своему близкой.

— Ваша жена очень чисто говорит по-русски. И вы тоже. Я признаться очень боялся, что вы говорите по-русски с акцентом. Может быть, когда-то Россия и могла позволить себе государя, который говорит с иностранным акцентом. Но не сейчас. Именно сейчас русские люди совершенно не воспримут в качестве царя человека, для которого русский язык — не родной.

— И всё-таки наш с вами русский язык сильно отличается.

— Конечно, отличается. Я говорю с советским акцентом, а вы на добротном старорусском языке. Вот это как раз не только нормально, но даже и очень хорошо. Царь не должен говорить так, как говорят на базаре. Его речь должна быть особой, тогда она будет восприниматься, как царская.

— Я вижу, вы уже всё продумали до мельчайших деталей. Но откуда у постсоветского офицера эта «царская грусть»?

— Я, видите ли, не строевой офицер. Скорее, «рыцарь плаща и кинжала». Конечно, от меня слегка припахивает сапогом, но всё-таки офицеры спецслужб — люди особые. Я, например, в отрочестве и ранней молодости очень много читал, причем, исключительно классику ХIХ века, в основном — русскую и французскую. Так уж вышло, что я вырос на дворянской литературе. И представления о жизни, которые были свойственны старому дворянству, мне куда ближе, чем советские представления. Потом пришёл к вере. Потом сделал политические выводы из своих религиозных убеждений. Приверженность идеалу монархии для меня — производная от принадлежности к Православной Церкви. Сейчас я вообще не могу понять, как может последовательно мыслящий православный человек не быть монархистом.

— Простая и внятная история… Замечательно. А я вот был именно строевым офицером. Дослужился до капитана и понял, что это не моё. Решил заняться филологией. Сейчас преподаю в Сорбонне, но не особо загружен. У меня не слишком актуальная специализация. Русский православный роман.

— Это же совершенно неразработанная тема.

— Её некому разрабатывать. Некому и незачем. Нашелся вот один чудаковатый русский князь, не знающий, чем заняться.

— А Константинов — это ваша настоящая фамилия или своего рода псевдоним?

— А Романовы — настоящая фамилия? У них было ни чуть не меньше оснований назваться Кошкиными или Юрьевыми. Но они назвались Романовыми. Быть Константиновым — не лучше и не хуже. Но вся моя родословная от Рюрика прослеживается вполне отчетливо. Впрочем, вы ведь видели моё генеалогическое древо.

— Вы думаете, я — специалист по генеалогии?

— А вы думаете, я — специалист по государственному управлению? Или вы просто решили украсить свою власть некой декорацией в виде царя?

— Нет. Мы восстановим самодержавие. Создавать декоративную монархию английского образца не вижу смысла. Страной будет править царь. И я действительно пока очень смутно себе представляю, как страной будет править доктор филологии, к тому же совершенно не знающий этой страны.

— А как страной правит полковник, к тому же ни когда не командовавший полком? А как страной правил подполковник, ни когда не командовавший батальоном? Или вам перечислить случаи, когда странами управляли актеры? — Константинов говорил очень спокойно, немного задумчиво, с легкой улыбкой. — Вы, очевидно, хотите выяснить, не слишком ли легкомысленно я принял сделанное вами предложение? Но я пока ещё ни чего не принял. Лишь допустил вероятность того, что приму. А исключить такую вероятность я не мог. Человек, принадлежащий к такому роду, как мой, всегда должен быть готов принять власть, в этом смысл аристократии. А говорить о том, справлюсь ли я с управлением Россией, вообще бессмысленно. Устраивать спектакль, когда вы мне три раза предлагаете трон, а я три раза отказываюсь, смиренно заявляя, что эта ноша для меня непосильна, не считаю нужным. Вы вообще не можете предложить мне трон, потому что у вас его нет. Если же Бог предложит, то не моя воля, а Его да будет.

— Олег Владимирович, если я в этом деле не инструмент Божьей воли, тогда я вообще ни кто.

— Рад, что мы понимаем друг друга. Когда вы намерены осуществить свой замысел?

— Я официально объявлю о том, что наша цель — реставрация монархии, не раньше, чем через полтора года. Потом ещё не менее четырех лет — подготовительный период. Земский собор созовём примерно в конце моего президентского срока.

— Очень хорошо. Мы выезжаем в Россию на следующей неделе.

— Я дам вам квартиру в Москве и дом в Подмосковье.

— Сразу уж подарите мне дачу Молотова.

— Понял. А где вы будете жить?

— У меня есть небольшая рента. Мы живем скромно, не все деньги тратим, так что некоторая сумма накопилась. Купить дом в России для нас не составит проблемы. Только не под Москвой, а где-нибудь в провинции. Скажу детям, чтобы покопались в рунете и подобрали какой-нибудь маленький райцентр. Поживем там пару лет и переберемся в губернский город. Ещё через пару лет можно подумать о Москве.

— Как быстро вы детализируете решения.

— Всё это давно уже вертелось в голове в виде черновых набросков. Но я не решался вернуться в Россию. Не только потому, что боялся за детей. Эмигрировать в собственную страну казалось мне чем-то слегка нелепым. Ещё более нелепым было бы считать это возвращением на Родину. Я родился и вырос во Франции. И я служил Франции, как офицер, как её гражданин. А чем была для меня Франция? Родиной? Средой обитания? На службе я говорил по-французски, а дома — только по-русски. Чем было для меня это упорное желание остаться русским? Стремлением остаться самим собой? Или это просто было ослиное упрямство, нежелание считаться с тем бесспорным фактом, что Родины у нас давным-давно нет. Кто мы для современной России? Обломки прежних поколений, ни кому давно не интересные.

Конец ознакомительного фрагмента.