Мексиканская готика

Сильвия Морено-Гарсиа, 2020

Ноэми, молодая девушка из богатой мексиканской семьи, живет в мире модных нарядов и ярких вечеринок. И когда она получает письмо с мольбой о спасении от сестры, недавно вышедшей замуж, ей приходится оставить привычную жизнь и отправиться в таинственный особняк на вершине горы. Там, среди туманов, она сталкивается с гнетущей атмосферой разорившегося поместья, непониманием, отторжением, а также первобытным ужасом, секрет которого тщательно охраняют обитатели Дома-на-Горе.

4

Завтрак принесли на подносе. К счастью, Ноэми не пришлось спускаться к столу, чтобы позавтракать со всей семьей, но еще неизвестно, что принесет ужин. Возможность побыть одной сделала овсяную кашу, тост и джем аппетитнее. Из напитков был чай, который Ноэми не любила. Она пила кофе, предпочитала крепкий, а от этого чая веяло слабым фруктовым ароматом.

Приняв душ, девушка нанесла помаду и подвела глаза черным карандашом. Она знала, что ее огромные темные глаза и полные губы были ее главными достоинствами, и всегда подчеркивала их. Не спеша просмотрев наряды, выбрала фиолетовое платье из тафты с широкой клетчатой юбкой. Оно было слишком красивым, чтобы носить днем, в канун нового, 1950 года, восемь месяцев назад, она надела этот платье впервые, и тогда это было кстати. Но Ноэми тянуло к роскоши. К тому же ей хотелось бросить вызов окружающему мраку. Она решила, что так будет интереснее исследовать дом.

Да уж, тут точно было мрачно — солнечный свет не сделал Дом-на-Горе лучше. Ноэми ходила по первому этажу, открывала скрипящие двери и сталкивалась с призраками мебели, покрытой белыми простынями. Занавески везде были плотно задернуты. Там, где луч солнца все-таки проникал в комнату, в воздухе становились видны пляшущие пылинки. В коридоре работала каждая четвертая лампочка. Ясно, что бо́льшая часть дома не используется.

Ноэми думала, что у Дойлов будет пианино, пусть и расстроенное, но его не оказалось. Также она не могла найти ни радио, ни хотя бы граммофона. А она так любила музыку! Всё, от Августина Лара^[11] до Равеля. И танцы. Какая жалость, что ее оставили без музыки!

Девушка прошла в библиотеку. Комнату по периметру украшал деревянный фриз с повторяющимся узором из листьев аканта, разделенный пилястрами. Книжные шкафы вдоль стен были заполнены томами в кожаных переплетах. Она потянулась за первой книгой наугад и увидела, что та изъедена плесенью; от книги пахло сладким запахом разложения. Ноэми поморщилась, захлопнула томик и вернула на место.

На полках также стояли старые выпуски журналов, включая «Евгеника: Журнал по улучшению расы» и «Американский журнал о евгенике».

Как подходяще, подумала она, вспомнив глупые вопросы Говарда Дойла. Ей стало интересно, хранит ли он линейки-калиперы для измерения черепа гостей.

В углу в одиночестве стоял глобус с устаревшими названиями стран, а у окна притулился мраморный бюст Шекспира. Посреди комнаты лежал огромный круглый ковер; взглянув на него, девушка разглядела, что он изображает черную змею на красном фоне, кусающую хвост. Змею окружали крошечные цветы и виноградные лозы.

Скорее всего, библиотеку содержали лучше всего — и уж точно чаще всего использовали, судя по отсутствию пыли. Но все равно помещение казалось запущенным: занавески поблекли до уродливого зеленого, и далеко не одна книга пострадала от плесени.

Дверь в другом конце соединяла библиотеку с большим кабинетом. Ноэми вошла. На стене висели три головы оленя. В углу стоял пустой шкаф для винтовок со стеклянными дверцами. Видно, когда-то обитатели дома охотились, но теперь перестали.

На столе из черного грецкого ореха Ноэми нашла еще несколько журналов по евгенике. В одном из них была помечена страничка. «Идея о том, что полукровки-метисы Мексики наследуют худшие черты родителей, скорее всего, ложная. Если на них и влияет кровь низшей расы, это происходит из-за нехватки правильных социальных моделей. Импульсивный темперамент метисов требует раннего контроля. И тем не менее для них характерны многие положительные черты, включая здоровое тело…» — прочитала девушка.

Все ясно, можно больше не гадать, есть ли у Говарда Дойла калиперы. Вопрос скорее в их количестве. Возможно, они хранятся в одном из высоких шкафов позади нее… вместе с генеалогическим древом этой семейки. Рядом со столом стояло мусорное ведро, и Ноэми засунула туда просмотренный журнал.

Потом она направилась искать кухню, о местоположении которой вчера проинформировала Флоренс.

Кухня плохо освещалась, окна были узкими, со стен облезала краска. На длинной скамье сидели двое — морщинистая женщина ближе к семидесяти и мужчина с густой сединой в волосах, хотя ему было не так уж и много лет — наверное, около пятидесяти. С помощью круглой щетки они счищали грязь с грибов. Когда Ноэми вошла, работники подняли головы, но не поздоровались.

— Доброе утро, — сказала она. — Нас вчера не познакомили. Я — Ноэми.

Мужчина и женщина молча уставились на нее. Дверь открылась, и на кухню зашла еще одна женщина, тоже совсем седая. В руках она держала ведро. Ноэми узнала в ней служанку, разносившую блюда во время ужина. Она была примерно возраста мужчины. Служанка кивнула, и пара, сидящая на скамейке, тоже кивнула, прежде чем вернуться к работе. Неужели все в этом Доме-на-Горе следовали «правилу тишины»?

— Я…

— Мы работаем, — буркнул мужчина.

Все трое опустили взгляд. Их болезненные лица выражали безразличие к присутствию незнакомки в красивом платье. Возможно, Вирджиль или Флоренс сообщили им, что гостья не является важной персоной, поэтому не стоит суетиться.

Ноэми в досаде прикусила губу и вышла из дома через черный ход, который только что открыла служанка. На улице снова висел туман и воздух был прохладным. Девушка пожалела, что не оделась поудобнее, в платье с карманами, куда могла бы положить сигареты и зажигалку. Она зябко поправила красный ребозо на плечах.

— Хорошо позавтракали? — спросил Фрэнсис; он шел вслед за ней.

Ноэми повернулась и посмотрела на него:

— Все хорошо. Как вы?

— Я? В порядке.

— Что это? — спросила она, показывая на деревянное строение неподалеку.

— Это сарай, там у нас генератор и топливо. За ним каретный сарай. Хотите посмотреть? Потом можно пройтись по кладбищу…

— Конечно.

Воображение рисовало, что в каретном сарае стоят дроги и две черные лошади, но вместо этого там находились две машины. Одна — тот самый роскошный автомобиль, на котором приехал за ней Фрэнсис. Вторая была новее, но выглядела намного скромнее. Каретный сарай огибала дорожка. Фрэнсис и Ноэми пошли по ней через деревья и туман, пока не добрались до железных ворот, украшенных изображением змеи, кусающей свой хвост, — тот же рисунок Ноэми видела в библиотеке.

Они шли по узкой тропинке. Деревья росли так близко друг к другу, что между ветвей едва пробивался свет. Возможно, раньше кладбище было ухоженным, но теперь тут царили сорняки. Надгробные плиты были покрыты мхом, у могил росли грибы. Даже деревья казались мрачными, хотя Ноэми не могла объяснить почему. Деревья и есть деревья.

Но заброшенность вносила свои темные краски, делая это место жутковатым, у нее аж мороз по коже пробежал.

Ноэми было жалко всех, похороненных здесь, впрочем, как и живущих в Доме-на-Горе. Тоже ведь как мертвецы… Она наклонилась, посмотрела на одну надгробную плиту, потом на другую и нахмурилась.

— Почему все они отмечены тысяча восемьсот восемьдесят восьмым годом? — спросила она.

— Ближайшая отсюда шахта до независимости Мексики управлялась испанцами, и на многие десятилетия ее забросили — считали, что там осталось мало серебра. Но дядя Говард считал по-другому. Он привез сюда современные английские машины, большую команду англичан и начал работать. Выработки были высокими, однако через несколько лет после открытия шахты разразилась эпидемия. Она убила большинство рабочих, и их похоронили здесь, — объяснил Фрэнсис.

— А потом? Что он сделал потом? Послал за другими рабочими из Англии?

— А… нет, не было необходимости… у него всегда были и мексиканцы-рабочие, большой контингент… но они здесь не все похоронены. Думаю, в Эль-Триунфо… Но лучше спросить дядю Говарда.

Ноэми подумала, что это к лучшему. Семьи местных рабочих, скорее всего, хотели бы навещать умерших, оставлять цветы на могилах, а это было бы невозможно, учитывая, что город находится довольно далеко.

Они пошли дальше. Внимание Ноэми привлекла мраморная статуя женщины с цветочным венком в волосах. Правая рука статуи указывала на усыпальницу. Над входом большими буквами вырезано «Дойл» вместе с фразой на латинском: Et Verbum factum est^[12].

— Кто это? — спросила девушка. — Просто статуя?

— Нет. Считается, что это моя двоюродная бабушка Агнес, умершая во время эпидемии. Здесь похоронены все Дойлы: моя двоюродная бабушка, мои дедушка и бабушка, кузены, — сказал он и, видимо, испытывая неловкость, замолчал.

Тишина пугала Ноэми. Тишина кладбища, тишина этого странного дома… Она привыкла к шуму трамваев и автомобилей, пению канареек, веселому журчанию фонтана во внутреннем дворике, лаю собак и мелодиям, льющимся из радио, да еще у их повара была привычка, когда он готовил, напевать серенады из фильмов.

— Здесь так тихо, — сказала она и покачала головой. — Мне это не нравится.

— А что вам нравится? — с любопытством спросил Фрэнсис.

— Мороженое запоте, фильмы Педро Инфанте, музыка, танцы и машины, — перечислила девушка, загибая пальцы. Ей также нравилось болтать, но он мог это и сам заметить.

— Боюсь, не могу особо помочь с этим. А на какой машине вы ездите?

— На самом красивом «бьюике» в мире. С откидной крышей конечно же.

— Конечно же?

— Да! Веселее ехать без крыши над головой. Волосы развеваются, как у кинозвезды. И в голову приходят всякие идеи, думаешь лучше, — сказала она, игриво взъерошив свои волнистые волосы.

Почему-то вспомнилось брюзжание отца. Тот говорил, что она слишком много внимания уделяет своей внешности и вечеринкам, вместо того чтобы заниматься учебой всерьез. Хм… как будто женщина не может делать и то и другое одновременно!

— Какие идеи?

— Идеи для моей диссертации, когда я наконец доберусь до нее, — ответила Ноэми. — Идеи, что делать на выходных, да вообще какие угодно. Мне лучше всего думается в движении.

Фрэнсис смотрел на нее, но теперь опустил глаза.

— Вы отличаетесь от своей кузины, — сказал он.

— Неужели вы тоже собираетесь сказать мне, что я темнее в смысле волос и кожи?

— Нет, — ответил он. — Я не имел в виду внешность.

— А что тогда?

— Думаю, вы очаровательны. — Его лицо исказила паника. — Не то чтобы вашей кузине не хватает очарования… Но вы очаровательны по-особенному, — быстро закончил он.

«Если бы ты только видел Каталину раньше!» — подумала девушка. Если бы он видел ее в городе, в красивом бархатном платье, с нежной улыбкой на лице и глазами, полными звезд. Но здесь, в затхлой комнате, ее глаза потухли, а болезнь, какой бы она ни была… Но, может, все не так плохо? Возможно, до болезни Каталина и здесь улыбалась своей милой улыбкой, брала мужа под руку и выводила на воздух посчитать звезды.

— Вы так говорите, потому что не видели мою маму, — беззаботно произнесла Ноэми, не желая делиться своим мнением о Каталине. — Она самая очаровательная женщина на земле. В ее присутствии я чувствую себя невзрачной и непримечательной.

Парень кивнул:

— Знаю, каково это. Вирджиль — наследник семьи, сияющая надежда Дойлов, а я…

— Вы завидуете ему?

Фрэнсис был очень худой, лицо — гипсовая маска святого, преследуемого своим мученичеством. Темные круги под глазами наводили на мысль, что он болен. А Вирджиль Дойл… тот был словно вырезан из мрамора. От него исходила сила, в то время как от Фрэнсиса — слабость. И черты лица Вирджиля — брови, скулы, полные губы — были намного привлекательнее.

Нельзя осуждать парня, если он мечтает быть похожим на красивого родственника.

— Да, завидую. Но завидую не его легкости в общении и тем более не его внешности и положению, я завидую его возможности путешествовать. Самое дальнее место, где я побывал, — Эль-Триунфо. Вот и все. А он попутешествовал. Недолго, всегда быстро возвращался, но все равно это хоть какая-то передышка. — В словах Фрэнсиса не слышалось горечи, только усталое смирение. — Когда мой отец был жив, он возил меня в город, и я смотрел на железнодорожную станцию. Я пытался запомнить расписание…

Ноэми поправила ребозо, пытаясь найти тепло в его складках, но на кладбище было сыро и оттого еще холоднее. Она могла поклясться, что температура за это время упала на пару градусов. Девушка поежилась, и Фрэнсис это заметил.

— Я дурак, — сказал он, снимая свитер. — Вот, наденьте.

— Все в порядке. Правда. Не могу дать вам замерзнуть из-за меня. Может, если пойдем назад, будет лучше?

— Ну, хорошо, но, пожалуйста, наденьте. Клянусь, я не замерзну.

Ноэми надела свитер и закрутила ребозо вокруг головы. Она думала, что Фрэнсис пойдет быстрее, чтобы согреться, но он не спешил домой. Скорее всего, он привык к туману и прохладе.

— Вчера вы спросили о серебряных предметах в доме. Вы были правы, это серебро из нашей шахты, — сказал он.

— Ее уже давно закрыли, верно?

Закрыли — она знала это. Вот почему ее отец не особо был рад свадьбе. Вирджиль был незнакомцем, а может, и охотником за приданым. Ноэми подозревала, что отец позволил Каталине выйти за него, потому что чувствовал вину за то, что прогнал ее предыдущего ухажера: Каталина и правда любила того парня.

— Это произошло во время революции. Тогда произошло много всего, одно привело к другому, и работа прекратилась. Год, когда родился Вирджиль, тысяча девятьсот пятнадцатый, стал концом. Шахты затопило.

— Тогда ему тридцать пять, — подсчитала Ноэми. — А вы намного младше.

— На десять лет, — кивнул Фрэнсис. — Разница достаточно большая, но все равно в детстве он был моим единственным другом.

— Но вы же должны были ходить в школу?

— Нас обучали в Доме-на-Горе.

Ноэми пыталась представить дом, наполненный смехом, пыталась представить детей, играющих в прятки, с волчком или мячом. Но не смогла. Дом бы такого не позволил. Он бы потребовал, чтобы дети сразу стали взрослыми.

— Можно задать вопрос? — спросила девушка, пока они обходили каретный сарай. Дом-на-Горе был хорошо виден — стена тумана расступилась. — Откуда у вас такое помешательство на тишине во время ужина?

— Дядя Говард очень стар и слаб и очень чувствителен к шуму. А в этом доме звук легко разносится.

— Даже до его комнаты наверху? Он не может слышать разговоры в столовой.

— Звук разносится, — с серьезным видом сказал Фрэнсис, не отрывая взгляда от старого дома. — В любом случае это его дом, и он устанавливает правила.

— И вы их не нарушаете.

Фрэнсис взглянул на нее немного растерянно, видно, ему и в голову такое никогда не приходило — нарушать. Ноэми была уверена, что этот парень никогда не пил много, не задерживался допоздна, не высказывал неправильное мнение в кругу семьи. А, ну да, он же никуда не выбирался из этого дома…

— Нет, — запоздало ответил он, и в его голосе снова послышалось смирение.

Когда они зашли на кухню, Ноэми сняла свитер и протянула ему. В кухне была одна служанка, та, что помоложе, — она сидела у плиты. Занятая работой, женщина не подняла на них взгляд.

— Оставьте себе, — вежливо предложил Фрэнсис.

— Но я не могу красть вашу одежду.

— У меня есть другие свитера.

— Спасибо, — кивнула девушка.

Парень улыбнулся.

В кухню зашла Флоренс, одетая в платье темно-зеленого цвета; она строго посмотрела на Фрэнсиса и Ноэми, словно они маленькие дети, пытающиеся стащить запретную коробку конфет.

— Пойдемте со мной на обед, — сказала она.

В этот раз за столом они были только втроем. Старик не появился, как и Вирджиль. С обедом справились быстро, и Ноэми вернулась в свою комнату.

Позже ей принесли поднос с ужином, и она сделала вывод, что совместный ужин в столовой — только для первого вечера, да и обед в компании Фрэнсиса и его матери, скорее всего, был исключением. Вместе с подносом ей принесли масляную лампу, которую она поставила у кровати. Не зная, чем себя занять, попыталась почитать книгу «Ведьмовство, оракулы и магия народа азанде»^[13], которую привезла с собой, но постоянно отвлекалась. Здесь и правда хорошая слышимость, подумала она, сосредоточившись на скрипе половиц.

Ее взгляд привлекло небольшое пятно плесени на обоях в углу. Она вспомнила про зеленые обои, так любимые жителями Викторианской эпохи. В этих обоях содержался мышьяк. Так называемая парижская, или шеелева, зелень. Разве не было в одной прочитанной ею книге что-то о микроскопическом грибке, который мог действовать на краску и вызывать пары, вредные для людей?

Грибок пожирал глину на стене, вызывая невидимые химические реакции. Она не могла вспомнить название смертоносного грибка — на кончике языка вертелось латинское слово brevicaule, но brevicaule — это, кажется, кактус… Ее дедушка был химиком, а бизнес отца состоял в производстве пигментов и красок, поэтому Ноэми знала, что нужно смешать сульфид цинка и сульфат бария, чтобы получить литопон… о господи, зачем нужна эта информация?

Хотя нет, обои не были зелеными. Даже близко не были. Скорее блекло-розовые, цвета увядших роз, да еще и с уродливыми желтыми одуванчиками. На обоях были медальоны или круги — если присмотреться, можно подумать, что это венки. Возможно, она предпочла бы зеленые обои…

Когда девушка закрыла глаза, желтые круги затанцевали, словно вспышки цвета на черном.

Примечания

11

Лар Августин (1900–1970) — мексиканский композитор, певец, продюсер и актер.

12

И слово стало плотью (лат.).

13

Азанде — этническая группа севера Центральной Африки.