Безумен не мечт'атель, а…

Син Мета (2025)

Есть мир, где люди поднимают глаза к небесам и… Что же видят в звездном отражении? Расколотую гору, напоминающую о мертвых богах? Так начал свой рассказ иномирец, которому суждено было оказаться в голове юного писателя. Писателя, что безумно тянется к возлюбленной стримерше. Но возможно, из слияния союзов родится нечто большее, чем мир за тропой, чем струны на лазурном грифе? А меж тем в другом мире беспамятный дух пытается познать реальность. Поможет ли духу обрести себя человек с пустотой внутри, которому суждено стать легендарным героем? А возможно, им судьбы не суждены?

Часть II

Глава 4

Е

Солнце уже не светило в спину ‘Идиому. Парк опустел, и под обнаженными березами проходили только потерянные в городской суете, которая срывалась за полупрозрачным забором.

Где-то здесь была и Мин. Беспокойство нарастало: парень прошел почти всю аллею, но так и не увидел розовую куртку с капибарой. Новая волна спазма скрутила живот. Он опоздал?

Из серых брюк ‘Идиом достал телефон в надежде увидеть уведомление, что больше не надо никуда идти. Никогда⁶. Но экран был мертв. Спазм опалил и грудь.

Парень с досадой опустил телефон и заметил чуть дальше мерцание розы на грациозности лавки. Он выдохнул. И ускорился.

Не розовую, а рассветную куртку подсвечивала последняя модель премиум смартфона; твердые пальцы оплетали посеребренную крышку, и ‘Идиом заметил татуировку бабочки на кисти с ангельскими крыльями.

Серо-красная листва застонала под кроссовками. Девушка подняла глаза. Лаймовые аккорды растекались по ее просторной радужке, почти настолько же вольной, как и у аниме аватара. Одну сторону лица прикрывала струна волос. Мин натянула ее за маленькое ухо, и ночные переливы сыграли на пряди, раскрывая тонкие губы, потрескавшиеся на холоде. Верхняя, как вершина рояля, приоткрывала белые молоточки зубов.

‘Идиом снял наушники.

— Идиом? — спросила она с диссонансом в голосе.

— Д-да, Мин? — спросил он с волнами в голосе.

— Да, ты немножко опоздал.

— П-прости… Потерялся в душе.

— Хорошо, что нашел тропу, — улыбнулась она и вознеслась.

Аромат незрелой вишни струною смял ‘Идиома. Тело содрогнулось.

— Летс гоу! Там уже начали, наверное.

Они покинули аллею вместе и направились вдоль широкой улицы. Автомобили ревели, проносясь мимо, заглушали смех одиноких парочек на улице, но ‘Идиом слышал только удары сердца и пустоту тишины. Неловкую паузу.

Чувство неуместности рядом с ней бременело сильнее духоты, от которой люди прятались за куртками. Он не знал, что сказать…

— Почему она из экрана вышла другой? Я думал, что она красивее, — спросила немысль.

«Красота — бабочка, — и есть она, поэтому другая.»

— Можно приземленнее?

«В нашем мире можно измерять лицами.»

— Что?

«Правду.»

Немысль пропала, усугубляя тишину.

‘Идиом случайно сблизился с Мин плечами, но девушка повела ими, поправляя куртку, коснулась крыльев на руке и отдалилась.

‘Идиом покрутил сиреневую прядь и почувствовал во рту сухость. Достал конфету. Бросил в рот. Словил взгляд спутницы.

— Эм… Хочешь конфету?

Она кивнула. Он поделился.

Но его лицо приняло испуганный вид, когда ее лицо искривилось.

Она посмотрела на него со складками над бровями. Он посмотрел на нее с морщинками на носу.

И оба искренне рассмеялись.

— О май гаш, у тебя такой искренний испуг, — сказала Мин в перерывах между смехом.

Но после резко подняла брови еще выше и закашлялась.

«Я всё испортил!» — подумал Хатен’’’-Рид.

Он в панике закусил губу, поднимал руку несколько раз, но все же решился ударить между ее крупных лопаток. Девушка помотала головой и остановила ладонь парня. Откашлялась. Вздохнула и провела рукой по лицу.

— Не люблю кислое, — сказала Мин, но замялась, словно слова опередили мысленные смыслы.

— Ты всё испортил, — сказала немысль.

‘Идиом пожалел, что вышел из дома и под ногами не оказалось пропасти в бездну. Как теперь смотреть ей в глаза?

— П-прости… П-пожалуйста… — ответил ‘Идиом и опустил глаза, закусив губу сильнее; кровь пустоты просочилась в рот.

— Да не парься, всё ок. У тебя сейчас лицо даже смешнее.

Она замялась снова, но тепло улыбнулась, и тело обдало бо́льшим огнем. Парень выдохнул и неловко улыбнулся в ответ. Мин подняла руку, словно хотела потянуть ‘Идиома, но коснулась крыльев на другой кисти и сказала:

— Не стой как столб! А то пропустим всё. Пошли, недолго осталось.

К

Саффар словно прокладывал троп впереди: перед ним расступались водянистые очертания, поднимавшиеся к небу. Троп был достаточно узким, чтобы вместить всех. За волнами менялись пейзажи.

Изрезанные ледяные хребты плавно перетекали в джунгли: акации вырастали из снега, разбросанные камни меняли цвет на лазурно-белый, ограняли лепестки, и резкий запах целого поля пестрых цветов пробился к Диру. Он чувствовал удивление со скользкими нотами беспокойства в Лонаре, который спросил:

— Эта… Как вы так меняете мир?

— В том то и дело, что не меняем, господин. Уже нет… Скорее тропы нас меняют. И поэтому Саффар бы предпочел не раскрывать тайны Ордена. Для Вашего блага, — ответил проводник через плечо, странно-грустно улыбаясь.

Он вел верблюда рядом с собой и приглядывал за ведомыми.

Зелень в миг выцвела, звуки заглохли, и за волнами раскинулась пустыня с огненным кратером вдалеке. Столпы пламени выпрыгивали из огромной воронки и как маяки какое-то время сопровождали группу.

Кратер был огромным, даже для Дира, он подумал: «Могло ли солнце родиться из этих песков?»

Со своей высоты олень смотрел, как одинокие песчинки скатывались в жерло и испарялись от жара.

Но олень не увидел того, что испугало Лонара. Гибкая шея опустилась, чтобы посмотреть.

Рядом с ними, у самой пелены, стоял мясистый кактус. Из основного стебля выставлялись две длинные руки с зазубренными иглами. Зоркий глаз Дира замечал осторожное дрожание кактуса. Ветер был слабый.

— Это… Растение странное, — сказал Лонар и высморкался на троп.

— Верьтесь, господин. Всё будет хорошо. Троп отделяет нас бескрайним миром от того, что за ним, хоть так и не кажется простому глазу, — Саффар ответил спокойно, но схватил поудобнее хопеш на бедре.

Лонар разрезал взглядом кактус. Левая нога хромала медленнее. Рябь на стенах тропа тоже замедлилась. Мужчина заскрипел зубами и достал нож из-за пояса, и тогда песок зашевелился.

Стебель приподнялся, снизу показался панцирь, а сзади вылезло жало. Игольчатыми руками монстр попытался схватить Лонара. Натянул водянистую ткань. Рябь соприкоснулась с иглами. И порвалась.

Завеса спала. Пыль ворвалась в легкие мужчины — он закашлял. Отпрыгнул от смертельного захвата, но уронил нож.

Монстр беспорядочно бил жалом, не попадая ни по кому.

Саффар запрыгнул на верблюда и закричал им бежать в тот момент, когда песок стал вибрировать.

Дир устремился за проводником. Земля уходила из-под задних ног, образовав воронку. Мерзкий шорох хитинистых ног пытался достать оленя — не смог.

Дир пронесся мимо Лонара, который начал отставать. Край воронки подступал. Олень почувствовал сильный страх человека — страх смерти — и развернулся.

Поровнявшись с охотником, он низко подогнул лапы. Мужчина залез на спину.

Край воронки завладел ногой Дира. Олень стал скатываться вниз.

Жало ударило в голень. Олень заревел. Но из последних сил передних лап смог вырваться из ямы.

Лонар обхватил руками гибкую шею, и они отбежали от смертельного кактуса.

Яд с задней ноги размыло по всему телу — мышцы Дира парализовало. Он упал, отправив в песок наездника. Что-то хрустнуло.

На самом деле, Дира чувствовал свое тело настолько слабым, что даже без яда не мог бы бежать с кем-то на спине дольше минуты.

Саффар развернул верблюда и направился к ним.

— Разве нельзя иметь хоть чуточку веры? — спросил он, спрыгивая с Хупеха.

Лонар не ответил, прокашлялся и посмотрел на оленя, рядом с которым лежал отломанный рог и россыпь серег.

— Прости, — сказал мужчина и отошел отвернувшись.

Саффар полез в сумки, но случайно уронил статуэтку. Это была женщина, вроде бы, но с мужскими и животными чертами. Вместо головы была бычья морда. Нефритовая фигурка расставила руки и ноги так, что можно было разглядеть голые формы во всех деталях. Из рук стекали волны.

Лонар заметил статуэтку, и пустынник, потемнев, схватил ее, засунул обратно в сумку.

— Это… Изгерут? Странные виды ее… — спросил Лонар и смущенно высморкался.

— И да и нет. В Куалантоке свое видение бога воды. Но Саффар бы предпочел не говорить об этом, — глубокое давнее разочарование, вина и, видимо, стыд наполнили мужчину.

Пустынник аккуратнее достал из сумок душистые травы, ступу, пест и начал готовить противоядие. Он качал головой, поглядывая на Лонара, который снял с пояса полупустую флягу и отпил.

«Что есть прощение? И что есть вина? Я чувствую в вас обоих», — Дир не мог поднять головы, и только бирюзовые слезы колебались на знойном ветру.

— Эта… Мой отец говорил, что вина делает нас слабее. Мы колеблемся и допускам зло. А прощение — это дар, который нужно заслужить. Так он говорил, — влага проступила у края голубых глаз, и Лонар не мог смотреть на оленя, поэтому смотрел на свою тень.

«Дар…»

— Дар? Господин, Саффар полагает, что каждый заслуживает этот «дар» от рождения потому, что мы все ошибаемся, — проводник перемолол травы, скинул смесь в миску и подошел к оленю. — Поэтому Саффар и прощается Вас, пусть Вы чуть не убили Дирнахеила. Яд езан’босоло смертельный обычно, знаете? Но, полагается, великий будет в порядке.

В пустыннике беспокойство за другую жизнь затмевала прочее.

Он залил микстуру в маленький рот оленя и сказал, что надо подождать. Олень почувствовал недовольство Лонара: он не мог ждать⁷.

Саффар сколотил навес над спутниками из ковра и двух штырей, а другую часть прикрепил к Хупеху. Сел на песок и спросил:

— Как же Вы, господин, встретились Дирнахеила? И зачем вам Оцел Ждрой? — словив непонимающий взгляд, он уточнил: — Меч в камне.

Лонар вздохнул, невольно взглянув на разбитые слёзы на песке.

— Эта…Сложно… Он… Вестник Гилиах, наверное. Говорят, она ведает вещими снами. Она показала мне судьбу, — заключил мужчина, вспять переводя взгляд на свою тень.

— Но, господин, позвольте… Саффар сколько мифов ни собирал, а везде говорилось, что богиня луны предпочитается наблюдать, а не действовать. Полагается, вещие сны — это случайные стрелы, которыми она промахивается на охоте. Они не ведут. Не показывают судьбу. Только незначительные события, — Саффар поглаживал шесты бороды думая.

— Ну… Мои сны не такие.

— Знаете, с другой стороны Саффар много слышал о демонах снов. Ваши брудши, к примеру. Насылают морок, упиваются страхом, а когда надоедает, то вырывает грудное сердце. Не думаете, что Вас может водиться за нос? Полагается, он боится запаха вереса и…

— Не думаю…

Саффар красноречиво развел руками. Ждали они в тишине, а когда Дира отпустил яд, они собрались и пустынник повел их дальше, напомнив вновь о вере, хотя сам не верил больше в Лонара.

…

Из песка за водянистой пеленой выросли горы, ощетинились камнем. Между ними прорезалась долина. Земля имела странный пепельный оттенок, но, казалось, восстанавливалась после смерти.

Путники сошли с тропа.

Оказались они на дороге к монолитной крепости, задняя ее часть уходила в скалу. Солнце перевалило за высокие пики, слегка нависавшие над долиной, и, видимо, здесь вечер наступал немного раньше, поскольку растения у дороги готовились ко сну.

Саффар повел их было к непробиваемой стене, за которой виднелась башня-близнец той, что в Лироисе, но Лонар остановил его.

— Эта… Укажи, где меч.

— Вы, господин, разве не хотите обождать за стенами? В Ховиноште ночью опасно.

Герой переминулся. Его пугали неизведанные ночи чужой земли, ведь и родные были страшны. Но страх, что Лироис сгорит в демоническом пламени и Лонар не найдет себе места в другом мире, — этот страх был сильнее.

— Эта… Нельзя откладывать. Мои видения важны как никогда.

— Саффар уважает Вашу, господин, веру. Пусть она не всегда сильна, — он поклонился, но Лонар поморщился.

Проводник указал вдаль, прочь от города, и теперь путь Дира со спутником лежал к семи холмам на горизонте из загнутых гор.

Глава 5

О

‘Идиома встретил запах свежей бумаги. Как будто здесь он и возникал в целом мире, но это был всего лишь клуб любителей книг на “безбрачной” улице. Была она так названа, потому что прилегала к мосту, с которой кто-то вечно воровал замки влюбленных.

Хотя, как оказалось после, здесь и вправду рождались книги: клуб располагался под полом, в подвале, издательства. Свет был приглушенным. Мин вела по коридору с новой краской. Два стула валялось у стены. Кто-то забыл очки десятилетия назад на старомодном, даже по тем годам, комоде. Всё напоминало винтажную конфету в новой обертке.

Они подошли к двери и услышали прежде других теплый, как костер, голос за дверью.

Мин посмотрела на ‘Идиома. Почти треугольные остротой зрачки изучали готовность на его лице. Хатен’’’-Рид не знал, был ли готов к чему-либо, поджал губы и кивнул. Она толкнула дверь.

Свет в комнате оказался в разы сильнее, изобличал тени стульев — один стул, словно лишний, стоял в углу всеми замечаемый. На стульях в центре сидели кругом, друг напротив друга, немного людей — часть из них была пуста. В воздухе повисла разочарованная пауза.

Они были увлечены обсуждением новой книги, «Перенос внутрь», которую держал в тонкой руке человек-спичка. Его пыльноватая кисть была центром круга и не сочеталась с блестящим кофейно-клетчатым пиджаком; в кармане, у сердца, выставлялся платок с неровными инициалами «Х. Ф.»

Мужчина развернул к новеньким яркие глаза цвета забродившего шампанского.

— О, миледи Хинт! А кого это Вы привели в наш скромный клуб? Рабочий уже, между прочим, тридцать минут, — он постучал по руке, словно там были часы, но чувство времени у него было глубже кожи.

— Мистер, прощу прощения за опоздание. Это ‘Идиом. Он… — Мин посмотрела на парня, который пальцем наматывал сиреневую прядь и опускал глаза, — он хотел посмотреть, послушать.

— Ну что же вы тогда стоите, молодые дарования? Проходите, присаживайтесь. У нас, к сожалению, мест еще много. Целых двенадцать⁸, если считать те, что в коридоре. В точности как в знаменитом романе. Кто-нибудь читал?

Он обвел всех членов клуба, четверых — как и пустых в будущем стульев в центре, — и разочарованно добавил:

— Эх, молодежь… Теперь в мире такое перенасыщение книгами, что классику разве что в школе читают. Но, к счастью, в школе не учат, как читать! Для этого мы и здесь! Учимся читать!

Спичка залилась искрами смеха, столь яркого, что даже ‘Идиом улыбнулся и сел подальше от других.

К нему присоединилась Мин и поддержала улыбку. Как, кажется, и юноша через два места от нее.

Исподлобья догорали два, кажется, серых огня. Полноватым пальцем он стучал по невыразительному подборобку и, кажется, о чем-то даже думал, но грустно нависшие, до самого подбородка, брови скрывали мысли.

Притом одет юноша был по последнему плачу моды, кажется, хоть и безвкусно: скользкая куртка из прошлого века, широкие штаны завтрашнего дня, которые задирались до коленей и открывали высокие носки в кедах, танцующих неритмично.

— Мы обсуждали вот эту замечательную книгу, — повернулся человек-спичка к ‘Идиому и поболтал кирпичную обложку, словно изысканный бокал, наслаждаясь ароматом. — Вы знакомы с ней?

Все глаза, особенно тусклые серые, устремились на новенького. Духота, которая, как он думал, прошла, вновь напомнила о себе. Кожу изнутри растянули тупые иглы.

— А! Претрясно ж, только пришел, а все тебя слушают! — сказал Люнден.

«Я же опозорюсь!» — подумал парень.

— У нас вот позор так позор — на скале умереть. Ты ж не собираешься?

«Смогу ли.»

— Смогешь. Пока не потеряешь голову на плахе — это не позор.

«Ты просто не знаешь нашего мира.»

— Мне и не надо. Люди одинаковые, пусть и мнят себя изме́ненными.

‘Идиом сглотнул. Он ощущал взгляд рядом с собой тяжелее остальных. И не знал, хорошо ли это. Мин будто невзначай толкнула его кроссовком.

— Д-да, конечно, она везде, — сказал наконец парень.

— Отлично! Наш разговор зашел о ценности этой книги. Милорд Даккер, — он указал на человека, поправившего утонченные очки, через два стула от ‘Идиома, — считает, что ценность ее в крайнем вреде для общества. Вреде идеи, что человек может контролировать реальность. И он заметил, что автор не может считаться писателем, — человек в очках деликатно кивнул.

— А милорд Логерман, — в этот раз мужчина указал на пухлые серые огни, — возразил, что популярность книги доказывает обратное. Доказывает, что она востребована. Ценность ее несчетна. И автор, безусловно, достоин быть “в топе”, как он выразился, — Логерман превосходительно ухмыльнулся.

‘Идиом ощутил ужас во рту и достал конфету, однако кислинка не сильно помогала расслабиться, поскольку он понимал, к чему всё идет. Парень начал крутить прядь, заранее продумывая ответ.

— Так вот, Вы не хотели бы поделиться своим мнением по этому поводу? — сказал человек-спичка и яркие пузыри вскипели на его глазах.

— Я-я… Н-не уверен, что могу рассуждать об этом. Не читал книгу.

Логерман фыркнул и сказал:

— Конечно. Все вы, зумеры такие: к ответу призывают — молчат, — на вид он не был сильно взрослее ‘Идиома: не больше двадцати трех; ‘Идиом не мог понять, чем так разозлил его.

— Ну же, милорд Логерман, не торопитесь с выводами, — сказал мужчина с книгой, погрозил пальцем и повернулся к обвиняемому. — Я не прошу Вас, молодое дарование, критиковать книгу, потому что это моя работа. Мне куда интереснее Ваша точка зрения насчет ценности любой книги как таковой.

Хатен’’’-Рид услышал заинтересованный вздох той, кто обрек на это. Но в суете он забывал думать, и ему сложно было начать сейчас.

— Я-я думаю, что ценны только те книги, которые приносят что-то уникальное. И уж точно не распространяют ересь на серьезных щах! — с каждым словом эмоции закипали в ‘Идиоме.

Логерман снова усмехнулся и контратаковал:

— Уникальные? Никому в два-кей-двадцатых не нужны «уникальные». Люди читают только то, что привыкли.

— Это неправильно! — возразил ‘Идиом. — И писатели должны бороться с этим!

Даккер стал кивать, как и его соседи, как и Мин, насколько парень мог видеть краем глаз.

В профиль она была прекрасна.

Человек-спичка заинтересованно вдохнул.

Логерман быстрее стучал пальцем по подбородку и стопой по полу.

— С обществом невозможно бороться. Если пытаться — ты окажешься лузером с дырявыми карманами. Твои книги тупо не будут читать, — крикнул Логерман, голос его был и до этого излишне громким.

— Лучше сохранить совесть чистой и умереть, чем уподобляться мракобесию, почивать на лаврах.

— Чел, ты угараешь? Все думают о деньгах. Мир такой. Даже ты. И ты этого не изменишь. На свалке место «визионерам». История их забудет из-за других.

‘Идиом покраснел. Как человек может быть настолько циничным? Он сжал кулаки. Хотел перейти на неконструктивный диалог: слова задевали его до живота, но Мин опередила.

— О май гаш! Никто не любить выскочек, — она многозначительно посмотрела на Логермана, и тот сжался. — Истинный писатель должен привычное представить новым и не терять уникальности!

Ее минорный голос перескочил на октаву повыше. Слегка надломился. Мин покашляла и, осознав, что люди теперь смотрят на нее, поправила куртку закрываясь.

Но остальные члены клуба поддержали ее аплодисментами. ‘Идиом тоже.

— Отлично, миледи! Полностью согласен с Вами! — сказал человек-спичка. — И, к сожалению, время подходит к концу, поэтому давайте на этой ноте и закончим. Всем спасибо, что пришли. Хорошего вечера.

Л

Издали меч в камне или Оцел Ждрой, как его назвал пустынник, казался малой шпилькой, которая по воле чуда пронзила холм. Вблизи он таким и остался. Солнце окончательно скрылось, и меч излучал тоскливое алое сияние.

Дир чувствовал печаль, заключенную в лезвии, но не понимал почему. Возможно, меч устал выставляться веками из земли? А может, скучал по крови? Он не знал. Не знал и, что лучше.

В холм, высотой со стену, уходила шахта, но выглядела она истощенной, хотя редкий стук кирок всё же раздавался. Вход охраняла пара воинов в гамбезонах с алыми копьями.

По неведомой причине Лонар остановился в отдалении от холма, у леса, и сказал:

— Эта… Подожди здесь, Дирнахеил.

«Почему? Я чувствую в тебе противоречия. Что ты собираешься сделать?»

— Я… Ну… Должно забрать меч. Это самое главное.

«Это правильно?»

— Дирнахил… Не время сейчас думать об этом. Времени нет. Ты же видел, в Лироисе, люди бегут в страхе. Во снах… — он почесал нос и олень заметил, что белое пятно под ним разрослось, а на другой стороне, под бородой появилось такое же. — Всё исчезнет. Не будет дома людям…⁹

«Стремления к добру делают злой поступок правильным?»

— Не знаю… Но должно что-то сделать. Так говорят боги. Подожди здесь, — сказал Лонар.

Он отпил из поясной фляги остатки, повесил с разочарованием пустоту на пояс и вышел из леса.

Олень наблюдал, как фигура испарилась, слилась с серым пейзажем. Большим кругом Лонар обогнул холм и начал взбираться на него так, чтобы стражи не увидели.

Дир чувствовал боль не только меча. Кража. Лонар думал о краже, и чувствовал, что это постыдно.

Стыд. Что это всё значит? Слишком много.

Ветер усилился. Слёзы пели слишком много.

Почему он делает это? Разве нет другого выхода? Он оставил Дира, чтобы не мешался. Но разве Дирнахеил, тот, на кого верующие смотрят как на бога, мог бы мешаться?

Дир — Дирнахеил?

Чувствительный глаз оленя видел, что Лонар добрался до меча и замер.

Как бы поступил Дирнахеил? Слёзы пели о томлении. Томлении в сердце.

Ветер заревел вокруг оленя.

Лонар достал меч, и округу заполонил крик боли. Многовековой боли меча.

Стражи снизу подскочили и побежали на холм.

Лонар, мучаясь от боли в ушах, хромал вниз по склону. Воины нагоняли.

Тот, кто дарит подмогу гонимым, как бы поступил?

Ветер великим потоком направился к Лонару, подхватил его и поднял в воздух. Он по привычке двигал ногами, но и без этого летел в сторону Дира.

Пролетел над головами стражей. Они пытались попасть копьями, но не доставали.

И Дир столкнулся с сомнениями. Он не понимал: правильно ли это. Если поступок не чувствуется добром…

И ветер стих.

Лонар упал в дюжине локтей от солдат. Они подбежали и стали пинать мужчину.

Дир чувствовал боль. Почему люди делают другим больно?

Чувствовал ярость. Почему люди так могут ненавидеть других?

Чувствовал вину. Не только перед Лонаром, но перед Дирнахеилом¹⁰.

Из шахты выбежала еще пара стражей. Они попытались забрать меч, но рука Лонара взмахнула, ведомая болью. Памятью клинка. Страж, ровесник Лонара, упал без головы.

Остальные воины выбили меч. Один забрал его.

Двое других избили Лонара яростнее. Подняли полубессознательное тело и потащили в сторону города.

Когда они проходили мимо леса, один, юный, со шрамом от когтей на скуле, заметил Дира.

Бирюзовые слёзы оленя пели об утрате. Не столько об утрате спутника, поскольку он был жив, сколько об утрате чего-то другого¹¹.

Слеза проступила у чувственного глаза.

Юный страж что-то сказал своему седому товарищу, но тот отмахнулся: повидал многое, чтобы дивиться.

Что же делать Диру? Что же будет правильно? Прощение… Дар, которого достоин каждый.

Воины отдалились, и олень последовал за ними в город.

Глава 6

Е

Логерман резко встал. Его глаза сжигали ‘Идиома, которому и без них было душно. Странный ненавистник что-то пробубнил и вышел первым из клуба.

— Он на тебя так смотрел, будто ты его жену украл, — немысль посмеялась, но засомневалась: слишком Логерман выглядел яростным. — Ты же не крал?

«Не думаю. Я его впервые вижу. Как он может так ненавидеть меня?»

— Может, ты его место занял? Поди разбери, что в головах у людей на самом деле творится…

Остальные члены клубы вышли за дверь, и в маленькой комнатушке с запахом винтажно-новой бумаги остались только Мин, ‘Идиом и человек-спичка, который что-то изучал в дипломате в углу.

Девушка схватила руку парня, но в тот же момент отпустила и просто поманила к…

— Мистер Фаст.

— Да, миледи? — спросил мужчина через плечо.

— Может ли в клуб вступить ‘Идиом?

Парня пронзило стрелой в самое сердце. И пусть в комнате стало просторнее, духота вновь ощутилась сильнее. ‘Идиом боялся, что Мин заметит, как он потеет от нервов. Сглотнул.

Мужчина в клетчатом пиджаке энергично развернулся, поднял брови, улыбнулся и обратился напрямую к Хатен’’’-Риду:

— Ого, милорд, я очень рад, что Вы хотите присоединиться к нам. Боюсь, мы не представлены должным образом, — он протянул аристократичную руку. — Хиран Фаст, литературный критик, редактор «Книжного змея», блогер и основатель этого скромного клуба молодых дарований!

Тяжесть тянула руку ‘Идиома к полу. Пустой живот отяжелел бременем. Если он вступит в клуб — это новые обязанности и новые встречи с людьми, не всегда приятными, но…

Мин явно увлечена этим местом, было бы здорово иметь повод видеться с ней чаще.

— Посмотри, какой весь из себя ярл! Интересно, можно с него что-то поиметь? — подумала про себя немысль

Парень сглотнул и пожал неуверенно руку, забыв вытереть о серые брюки.

— ‘И-и-идиом Хатен’’’-Рид… — спустя паузу сомнений, что следует делать и говорить, он добавил: — Безработный.

— Безработный? — Хиран вытер руку о пиджак, сделав вид, что поправляет, и озадачено посмотрел парню прямо в глаза. — Похоже, в нынешнюю эпоху это стало нормой. Прискорбно.

‘Идиому показалось, что и Мин посмотрела на него с разочарованием, поглаживая крылья бабочки.

«Идиот… Зачем я это сказал?»

— Пустоголовый, зачем ты это сказал?

«Мне было стыдно… »

— О боги, опять… Стыдно выглядеть достойным?

«Назваться писателем.»

‘Идиом не знал, что услышала бы Мин в этом слове. Что он бездельник? Безнадежный? Такой, как все?

— Может, Вы писатель? — неожиданно спросил человек-спичка.

Парень аж поперхнулся, покашлял в кулак и увидел заинтересованность Мин.

— Д-да. Как?..

— Как я догадался? Скажем, у меня талант распознавать таланты, — мистер Фаст оживился. — И, конечно же, Вы можете вступить в наш клуб. Собрания каждую пятницу в шесть о’клок.

Он тепло посмеялся, и заразительный смех разрядил обстановку. Затем Хиран постучал по запястью выпровождая, поблагодарил Мин и уточнил на прощание, что имеет свои соц. сети и что ‘Идиом волен писать ему за советами.

Это воодушевило парня, и они с Мин вышли наконец на свежий воздух.

На улице было всё равно жарко. Мин укуталась в куртку и высокими ботинками сломала ледяную пленку на вечерней луже.

— Спасибо, — сказал ‘Идиом, когда они шли по тротуару в сторону моста.

— Оу… Да я ничего и не сделала… — ответила девушка и стала гладить крылья бабочки.

— Ты не сделала больше, чем ты думаешь…

Пара вышла на одинокую мостовую. Эхо их шагов оживило капли на поручнях: они стекали сверху, вытягивались и пропадали на темном небе реки.

Мин перелила прядь за ухо. Ее лаймовые глаза потерянного котенка повернулись к единственной звезде за ‘Идиомом, на фоне которой парень выглядел, должно быть, еще более неземным.

Они встретились глазами, но парень не мог выдержать напора. Живот скрутило. И он отвернулся к воде.

Холодный блик пробежал по серебристому пирсингу на брови, от чего Мин заметила шрам.

— Откуда он у тебя?

— Пирсинг? Я…

— Нет, я про шрам, — она улыбнулась.

— А… — он сжался, скорее из-за неловкости, чем от воспоминаний. — Я плохо помню… Он детский. Камень, вроде бы.

‘Идиом случайно коснулся брови, ощутил холод и быстро перевел руку к сиреневой пряди, которая коснулась молочных губ.

Пара остановилась в центре моста и облокотилась на забор. Влажные железные стебли сковывало одинокое красное сердце, чудом уцелевшее.

— Камень? — спросила Мин и по-кошачьи подняла уголки бровей.

— Да… Я… Хотел привлечь внимание матери. Она работала, везде таскала тетрадки, даже на прогулке… Но я перестарался, — ‘Идиом грустно улыбнулся.

— Оу… Хорошо, что ты в порядке, — девушка перевела взгляд на воду. — Мне знакомо… — она замялась. — Отец тоже вечно был занят. Бизнесом… — девушка не заметила, как молния на ее куртке, у самого сердца, расстегнулась. — К счастью, у меня есть брат.

— Это он тебя привел в клуб? Ты не похожа на писательницу, — сказал ‘Идиом, но после подумал, что это могло звучать грубо.

— Рили? И что же меня выдает? — Мин рассмеялась, облачко с нотой “ди” сорвалось с ее губ.

— Э-э, я не знаю… Ты слишком красивая для этого?

— А красивые не могут заниматься чем-то, кроме тусовок? Быть теми, кем хотят сами? — голос приобрел грубый оттенок; она тяжело посмотрела на парня.

— Н-нет-нет, я не это имел в виду… Прости…

— Итс окей. Просто шучу… — девушка меланхолично подняла голову к звезде. — Да, меня брат привел, а его — Логерман. Они оба любят мангу и, так не скажешь, но Логерман здорово рисует. Он, на самом деле, не плохой. Просто… Летс сей, неудовлетворенный.

— Поэтому он портит настроение другим? — ‘Идиом вспомнил гнев, и его отголосок вернулся.

— Ах… «Иногда нужно смотреть через тьму, чтобы увидеть свет».

‘Идиом удивленно посмотрел на девушку. Он вспомнил, откуда эта фраза. Пару лет назад Мин стримила рпг «Меч Паладин», которая стала любимой не только для нее, несмотря на клишированность. Хотя парень не думал, что запомнил что-то из диалогов.

Он открыл от озарения рот.

Фонарь мягко освещал крылья на кисти Мин. Она повернулась. Тепло улыбнулась.

Как же душно на улице! Живот скрутило. Живот заурчал.

— Ты голодный? — спросила она, ‘Идиом кивнул. — Ми ту! Пойдем, тут недалеко есть ресторанчик фастфуда. Кстати, ты знал, что скоро выходит вторая часть?..

Б

Капли падали на каменный пол. Дверь в тюрьму открылась, но свет факела из-за двери не доставал до камер. Два стража завело Лонара во тьму.

— Так-так! У нас пополнение! — сказал мужчина с легким неместным, для Лироиса, акцентом.

Лонара бросили в клетку напротив него. Солдаты вышли за дверь, а надзиратель что-то рыкнул и постучал дубинкой по решетке говорливого заключенного.

— Я тебе эту дубинку засуну в одно место. Угадаешь в какое? — голос его был невероятно низким, но очень звонким.

И так же звонко он рассмеялся наблюдая, как тюремщик с безвольным оскалом спрятался за дверью.

— Вот же ж люди. Лишь бы до власти дорваться… При этом сами же власть и отдают, — мужчина бросил что-то маленькое в Лонара, который лежал на влажном камне лицом вниз. — Эй, герой, ты там живой?

Лонар приподнялся. Всё тело, должно быть, ломило. Он поднял голову.

Перед ним витало в воздухе несколько облачных причесок, несколько кровавых глаз с безумной чернотой и несколько бледных лиц с закрученными бесцветными усами.

Силуэты беззаботно помахали и слились в жизнерадостную фигуру. Воздух вокруг фигуры напоминал горный, вольный, и можно было подумать, что решетки вовсе не отделяли мужчину от мира, а след от кандалов на шее он и не замечал.

Человек снял с себя толстую меховую накидку и каким-то чудом перебросил сквозь прутья в камеру Лонара, которого больше удивила сила мужчины, поскольку их отделяло добрых локтей двадцать. Мех укрыл дрожащее тело, и Лонар почувствовал подобие умиротворения. Он закрыл глаза.

— О-о-о, лучше, да? Я, к слову, ненавижу холод.

— Как?.. — скулы свело болью, и Лонар не договорил.

— Ваши, лиройские, килты везде узнаешь. Я пару раз бывал там. Неплохо, но слишком высокомерно, — но мужчина понял его.

Лонар открыл глаза и удивился, что посеребренную сорочку человека накрывала такая же меховая накидка, которую он только что бросил.

— Фокусы, — сказал мужчина и развел руками. — Уверен, ты слышал обо мне. Я Жолондек, безумный менестрель. Спросишь почему безумный? — его бесцветная иноземная улыбка сказала Лонару многое. — Потому что я без ума от жизни, друг! Ну а вообще, это завистники придумали, ведь я — величайший менестрель всего континента. К твоим услугам, — мужчина поклонился, и в свете луны за маленьким окном позади он казался тем еще фантазером.

Лонар помотал головой.

— Как же? А выступление в Лироисе с балладой «Он был, как Солнце, недалек»? Тогда еще молодой царь скончался, и меня пригласил его дальний-дальний родственник, чтобы поднять имидж.

Лонар помотал головой с полным непониманием, поскольку, наверное, не мог припомнить мертвых молодых царей.

— Так… — он закрутил в задумчивости усы, — это было во сне? Эх… Я лучше пойду тогда продолжу его. И тебе советую.

Менестрель разложил меховую накидку на полу, достал пирожное из-за пояса, упал на покрывало и стал жевать засыпая. «Странный человек», — подумал, видимо, Лонар и последовал его примеру.

…

Боль в теле не давала уснуть. Лонар ворочался всю ночь. Но открыл глаза — уже рассвет опускается. В соседней камере никого нет. Должно быть, безумный менестрель всё-таки воспользуется дубинкой.

Лонар поднимает стонущее тело и ставит ладонь на сырой камень. Холодный пол встречает сколами. Меховой накидки нет. Менестрель приснился?

Мужчина вновь заглядывает в камеру напротив — девственная пустота, но в самом углу за мгновение, едва заметно, зазияет бездна. Камень осыплется с потолка. Бездна расширится. Заполнит всю камеру. Примет облик глаза. Веки, усеянные язвами, как грибами, поднимутся, и жгучий яд хлынет из глаза, как из сосуда, сосущего под сердцем страхом.

Лонар в панике поднимает с пола камень: ему нельзя умирать. Бросает в титанический глаз. Камень отскакивает не задев. Яд черным морем накрывает героя. Яд разъедает кожу.

В подземной тьме показывается сердце величиной с армию демонов. Нити опоясывают его кандалами.

Нельзя победить смерть. Нельзя победить бессмертного. Нужен тот, кто обманул жизнь.

Метла. Изба. Лапы курицы. Лес, покрытый пряжей. Пряжа-паутина ползет к Лонару и сматывает в кокон. Снова тьма.

…

Дир прошел в город, едва успев под закрытие ворот на ночь. Никто не замечал его. А те горожане, кто замечал, возносили молитву богам — Дир исчезал.

Люди почему-то чувствовали страх: атмосфера на улицах была мрачнее ночи. В глаза оленя бросалось бо́льшее количество людей с оружием, чем в Лироисе. Вернее, все жители носили с собой хотя бы что-то заостренное или тяжелое. Была даже женщина с наточенными спицами в обеих руках.

Сами же улицы подготовились к бою. Через иную сотню шагов располагались баррикады из камней. Жилые дома, низкие, каменные, с усиленным фундаментом, оборонялись старой мебелью. Дир не понимал, кто наводил такой ужас, неужели он?

Дир чувствовал боль Лонара в замке у самой горы, поэтому направился туда. Основная башня замка был обнесен стеной, которая словно прорастала из камня, но сам донжон не касался хребта. Стяги свисали с зубцов и вырисовывали молот со щитом на желтом фоне.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

6

Как он мог бы надеяться.

7

«Бежать.»

8

Он истинно считал?

9

«Мне…» — он хотел добавить, но не решился.

10

Вина, сомнения делают слабее?

11

Быть может, себя?