Сказки славянских народов. Украинский фольклор

Группа авторов (2023)

Сказки погружают нас в удивительные миры, где встречаются добрые и злые волшебники, храбрые герои и таинственные существа. Они обладают мудростью и учат нас ценить доброту, справедливость и силу духа. Каждая сказка имеет свою уникальную атмосферу и неповторимый сюжет, который притягивает внимание как детей, так и взрослых. В этот сборник вошли авторские сказки современных писателей и наследия славянских народов. В нём вы встретите волшебные повествования о прекрасных принцах и принцессах и весёлые истории о забавных животных, наделённых человеческими чертами. Каждая история предлагает свою уникальную мораль, помогает понять ценности и нравственные принципы, которыми руководствуются славянские народы.

© Издательство BookBox, 2023

Украинские народные сказки

Видимо и невидимо

Жили-были пан и слуга. Как были они ещё детьми, то вместе играли и всё у них наравне было, а как стал паныч уже паном, невзлюбил слугу и давай придумывать да приказывать, чтоб сделал бы то да это, да всё такое, чтоб поскорей его со свету сжить.

А слуга всё выполнит и живой вернётся. Вот раз пан и задаёт ему задачу.

— Принеси мне, — говорит, — Видимо и Невидимо.

Тот идёт плачет и зашёл в лес, да такой дремучий и страшный, что не приведи господи! Вдруг видит — стоит хатка: он и зашёл в ту хатку и за печью спрятался.

Вдруг приходит к обеду дед и кричит:

— Видимо и Невидимо, а подай стол!

Тут враз откуда и стол взялся, а на нём всякие пития да яства.

Вот дед напился, наелся и говорит:

— Видимо и Невидимо, убирай!

Вдруг куда всё это и делось, а слуга из-за печи всё видит. Вот как ушёл дед, вылез слуга.

«А ну, — думает, — и я себе это потребую».

— Видимо и Невидимо, а подай стол!

Враз откуда что и взялось. Напился он, наелся, а потом и спрашивает:

— А что, Видимо и Невидимо, может, тебе у хозяина этого надоело?

— Да, надоело, — говорит.

— Так пойдём со мной.

— Пойдём.

Вот и пошли. Что ни пройдёт он версту, и окликает:

— Видимо и Невидимо, ты здесь?

— Здесь, здесь, хозяин, иди, не бойся, не отстану!

Идут; вдруг видит он: горницы строятся, а людей никого не видно; один только топор — сам и тешет, сам и рубит, а если что подымать надо, топор вонзается и сам наверх тащит.

Видимо и Невидимо ему говорит:

— Променяй меня на топор-саморуб, а я опять к тебе вернусь — только кликни.

Только оно это сказало, а тут и дедок идёт. Слуга ему и говорит:

— Променяй мне, дед, этот топор на Видимо и Невидимо.

— Как это так?

А он тогда:

— Видимо и Невидимо, подай стол!

Откуда что и взялось. Дедок наелся, напился.

— Это, — говорит, — хорошая штука! Чего ж не променять?

И отдал ему дед топор.

Вот прошёл слуга пригорок и говорит:

— Видимо и Невидимо!

— Здесь, здесь я, хозяин, возле тебя, — отзывается.

Вот случилось ему идти опять лесом, идёт он, видит: скачет по лесу дубинка, и дедок в лесу идёт.

— Что это, — спрашивает, — у тебя, дед, такое?

— Да это дубинка-самобойка, вот погляди. А ну, — говорит, — дубинка-самобойка, походи!

И начала дубинка скакать: что ни скакнёт — то дуб валит и свалит.

Слуга тогда к своему:

— Видимо и Невидимо, подай стол!

Откуда что и взялось. Дед напился, наелся и пристал к нему:

— Променяй да променяй мне его на дубинку-самобойку.

А Видимо и Невидимо ему и говорит:

— Да ты променяй! А я опять к тебе вернусь, только кликнешь — и буду рядом.

Слуга променял, взял дубинку-самобойку, вышел из лесу и говорит:

— Видимо и Невидимо!

— Здесь, здесь я, хозяин, возле тебя.

Вот приходят они в город, зашёл слуга в трактир и как скомандует:

— Видимо и Невидимо, подай стол!

И враз откуда что и взялось. Напился он, наелся да ещё человек десять возле себя накормил, а потом:

— Видимо и Невидимо, убирай!

Куда всё и делось.

А гулял в том трактире солдат, увидел и говорит:

— Да это ещё не штука, а вот штука: а ну, прутья, нуте!

Откуда и взялись прутья и как начали, как начали всех охаживать, так возле каждого и свистят.

— Вот променяй, — говорит, — мне на твоё Видимо и Невидимо.

А Видимо и Невидимо говорит:

— Променяй, я к тебе опять вернусь.

Променял слуга его на прутья и только вышел за город и:

— Видимо и Невидимо!

— Здесь, здесь я, хозяин, не бойся! — отзывается.

Вот пришёл слуга к своему пану, а у него как раз гости были, соседей понаехало всяких! Как увидел пан, что слуга вернулся, и кричит:

— Эй, подать плетей!

— Нет, — говорит, — погоди! Бей гостей, дубинка-самобойка!

и как начала та дубинка гостей чесать!.. Одних уложила, а другие поразбежались. Он тогда к прутьям:

— А ну, прутья, нуте!

Как возьмутся ж прутья да на пана.

Как отлупил он хорошенько пана, уж тот и говорить не в силах. И давай тогда слуга себе дом строить. Дубинка-самобойка дубы валит, топор-саморуб сам таскает, сам рубит, сам и тешет, а слуга только похаживает и не приказывает даже.

Жил-был пёс

Жил себе у одного крестьянина пёс Серко, да больно состарился. Видит хозяин, что толку от него не будет, да и погнал со двора. Бродит Серко по полю.

Подходит к нему волк, спрашивает:

— Ты чего тут ходишь?

Отвечает Серко:

— Что ж, братец, прогнал меня хозяин, вот я тут и брожу.

— Хочешь, — говорит ему волк, — я сделаю так, что хозяин тебя опять назад возьмёт?

Серко говорит:

— Сделай, голубчик, уж я как-нибудь тебя отблагодарю.

Говорит волк:

— Ну смотри: как выйдет твой хозяин с женой жать, положит хозяйка дитя под копной, а ты возле поля похаживай, чтоб мне знать, где оно: схвачу я дитя, а ты его у меня отымай, а я будто испугаюсь да и брошу его.

Вышел в жнива хозяин с женой в поле жать. Положила жена своё дитятко под копной, а сама жнёт рядом с мужем. Глядь — волк по житу бежит, ухватил дитя и несёт его по полю.

Серко за волком.

Догнал кое-как, отнял дитя, принёс хозяину, отдал ему. Достал тогда хозяин из торбы хлеб да кусок сала и говорит:

— На, Серко, ешь, за то, что не дал волку дитя съесть!

Вот едут вечером с поля, берут и Серко. Вернулись домой, а хозяин и говорит:

— Навари-ка, жена, гречневых галушек побольше да хорошенько их салом приправь!

Только они сварились, усаживает он Серко за стол, сел сам с ним рядом и говорит:

— Ну, накладывай, жинка, галушек, ужинать будем.

Жена наложила. Кладёт он и Серку в миску, уж так ему угождает, чтоб чего доброго горячим не обжёгся!

А Серко и думает: «Надо будет волка отблагодарить за такую услугу».

А хозяин дождался мясоеда и выдаёт свою дочку замуж. Вышел Серко в поле, нашёл там волка и говорит ему:

— Приходи в воскресенье вечером к нам на огород, я впущу тебя в хату и отблагодарю за то, что ты мне услужил.

Волк дождался воскресенья, пришёл на то место, куда ему указал Серко. А в этот самый день у хозяина справляли свадьбу. Серко вышел к волку, повёл в хату и усадил под столом. Вот взял Серко со стола бутылку горилки, большой кусок мяса и отнёс под стол. Хотели люди за это собаку побить. А хозяин говорит:

— Не бейте Серко, он мне услужил, и я ему буду весь век добром отплачивать.

Берёт Серко, что лежит на столе лучшее, подаёт волку, накормил, напоил его так, что волк не утерпел и говорит:

— Я спою!

А Серко говорит:

— Не пой, а то беда тебе будет! Уж лучше я тебе ещё бутылку горилки подам, да только молчи.

Выпил волк бутылку горилки и говорит:

— Ну, теперь уж спою!

И как завоет под столом!

Кто бросился из хаты, кто кинулся волка бить. А Серко на волка навалился, будто задушить хочет.

Хозяин говорит:

— Не бейте волка, а то вы мне и Серко убьёте! Он и сам с ним управится.

Вывел тогда Серко волка в поле и говорит:

— Ты мне услужил, и я тебе добром отплатил.

На том и простились.

Два товарища

Вот сказывают люди, чтоб до Юрья было сено и у дурня; а как до Благовещенья дозимует скотина, хоть на лубочке тогда её вывози — никак не сдохнет.

Вот расскажу я вам.

Был у одного бедного мужика всего лишь один одёр^[1], да и того он еле-еле до Благовещенья дотянул, а на Благовещенье еле живого на луг дотащил. Вот как стал одёр траву щипать, маленько и поправился. Только на ноги стал — и пошёл дальше, от ветра шатаючись.

Идёт, вдруг попадается ему по дороге конь, большой да сильный, никакого зверя не боится, — одёр и говорит:

— Здорово, товарищ!

Глянул конь на товарища и подумал: «Этот не мне товарищ», — и отвечает:

— Доброго здоровья!

Спрашивает сытый худого:

— А куда ты идёшь?

— Да так, куда ноги идут.

— И я туда же, давай будем товарищами.

— Что ж, давай! — молвил одёр.

Вот и пошли они вдвоём. Идут и беседуют, а сытый и спрашивает:

— Скажи мне, как тебя звать?

Худой отвечает:

— Одёр.

— А я — конь, — говорит сытый. — Пойдём теперь на железный ток силу пробовать, кто сильней окажется.

— Пойдём! — сказал тоненьким голоском одёр, он рад, что хоть живой остался.

Пришли на ток. А конь и говорит:

— Бей, одёр!

— Нет, бей ты! — говорит тот.

Вот как ударит конь, так ток и гнётся, а как ударит одёр, так огонь и крешет. Призадумался конь: «Какой он, однако, сильный — не мне товарищ! Как ударю я, искры не сыплются, а только ток гнётся, а от него аж искры сыплются!»

А о том конь и не знал, что одёр-то ведь подкован: хозяин на зиму его подковал да и забыл снять подковы, когда на луг выпустил.

Вот конь и говорит одру:

— Пойдём-ка, товарищ, ещё к морю, посмотрим, кто больше воды выдует?

— Пойдём, — сказал одёр.

Вот и пошли. Как дунет конь, так чуть рыб за хвосты не хватает — аж досуха выдул. А одёр свесил голову в воду, язык высунул — еле живой, а щука и подумала, что это мясо, и цап его за язык, а одёр клац её зубами и говорит коню:

— Что, товарищ, поймал что-нибудь?

— Нет.

— А я поймал!

Глянул конь на одра, испугался, что держит одёр в зубах такую огромную щуку, и говорит:

— Пойдём, товарищ, варить, теперь есть что! — А сам только голову почесал, да на одра поглядывает и думает: «Вот какого чёрта себе на беду нашёл!»

Разложили костёр, чтобы рыбу варить. А конь и говорит:

— Ты, товарищ, тут у костра посиди, а я дров принесу!

— Что ж, ладно! — сказал одёр да и сел, голову понурив: сказано — вот-вот ему подыхать.

А сорока и подумала, что он неживой, цап его за язык, а одёр клац зубами — и держит во рту.

Приходит конь, а одёр спрашивает:

— Ну что, товарищ, поймал что-нибудь?

— Нет, — отвечает конь.

— А я поймал! — говорит одёр.

Смотрит конь, и вправду держит одёр в зубах сороку. Удивился конь, говорит:

— А где ж ты, товарищ, сороку взял?

— Э-э, товарищ, — сказал одёр, — я в поднебесье летал, вот и поймал.

Сильно пригорюнился конь и говорит про себя: «Э-э, это не мне товарищ; коли он ловит в море рыбу, а в поднебесье птицу, то куда уж мне с ним тягаться! Хоть я и силён, дубы с корнем вырываю, а рыбу и птицу в море не поймаю!» Так думал про себя конь и стал раздумывать, как бы это ему от одра убежать.

Пораздумавши, говорит конь:

— Ты, товарищ, вари, а я пойду — может, дровец принесу.

— Ладно! — согласился одёр.

Обошёл конь — да кругом и ну бежать во всю прыть, бежит, оглядывается и говорит:

— Чтоб тебя нечистая сила забрала! Ты не по моим силам, поскорей бы от тебя удрать!

Вот бежит конь, а навстречу ему волк.

Говорит волк:

— Здорово, конь!

— Здорово, волк! — сказал конь и таким боязливым голосом: — Ты уж лучше молчи.

— Да что там такое, расскажи? — спрашивает волк коня.

— А вот что! — начал рассказывать конь. — Повстречался я с товарищем, хотел было с ним побрататься, ну и пошли мы силу пробовать, кто посильней. Так вот что ты думаешь? Как ударю я — железный ток гнётся, а как ударит он — так искры и сыплются. Пошли к морю воду сдувать: как дохну я, то аж досуха, а он и рыбу поймал. Пошли рыбу варить, и что ж ты думаешь? Пока я принёс дров, а он уж сороку поймал! Вот и вижу я, что не по моим он силам, и давай я от него тягу.

— А как его звать? — спросил волк у коня.

— Одёр, — сказал конь.

— Э, да таких-то я подбривать умею, — сказал волк, — только покажи мне, где он.

— Э, нет! — сказал конь. — Я туда тебя не поведу; вот взберёмся на дуб, тогда покажу; вон там, под курганом, в долине костёр горит, это мой товарищ одёр его раскладывает.

Посмотрел волк, так весь и затрясся, говорит:

— Ты, конь, сиди тут да поглядывай, а я пойду и тебе шкуру на сапоги притащу, чтоб ты никого не боялся и нам бы доверялся: таких бродяг подбривать-то мы умеем!

Вот пошёл волк к одру и как схватил его за хвост, так шкуру до головы и содрал и коню подарил.

Остался конь один, а одёр так и пропал ни за что ни про что.

Вот вам и сказка, а мне бубликов вязка.

Катигорошек

Жил себе один человек, и было у него шестеро сыновей и одна дочка.

Пошли сыновья в поле пахать, а сестре велели обед им принести. Она и говорит:

— А где вы пахать будете? Я же не знаю.

Они отвечают:

— Мы борозду будем тянуть от дома вон до того поля, а там и пахать начнём — так ты вдоль борозды и ступай.

Поехали братья. А змей, который жил за тем полем, в лесу, взял и ту бороздку заровнял, а другую протянул прямо к своему дворцу. Вот сестра понесла братьям обед, пошла вдоль бороздки и до тех пор шла, пока не очутилась во дворе у змея. Там змей и схватил её.

Возвратились сыновья вечером и говорят матери:

— Весь день пахали, а вы нам и поесть не прислали.

— Как это не прислали? Ведь Алёнка обед понесла. Я думала, она с вами вернётся. Не заблудилась ли?

Братья всполошились:

— Надо идти искать её.

И пошли все шестеро по той бороздке и пришли ко двору змея, где их сестра, думали они, была. Приходят, а она и вправду там.

— Братики мои милые, где же я спрячу вас, когда змей прилетит? Он же съест вас!

Только сказала — глядь, и змей летит.

— А, — говорит, — людским духом пахнет! А что, хлопцы, биться пришли или мириться?

— Нет! — говорят. — Биться!

— Тогда пошли на железный ток!

Пошли на железный ток силами меряться. Недолго сражались: как ударил их змей, так и вогнал в землю. Потом схватил едва живых и закинул в глубокую темницу.

Родители ждут, ждут сыновей — нет их.

Однажды пошла мать на речку постирать и вдруг видит: горошинка по дороге катится. Женщина взяла горошинку и съела. А вскоре сын у неё родился. Назвала его Катигорошком. Растёт да растёт сын, как на дрожжах, — немного лет ему, а уже большой вырос.

Как-то раз отец с сыном копали колодец — докопались до большого камня. Отец побежал людей звать, чтобы камень помогли вытянуть. Пока отец ходил, Катигорошек взял да и выбросил камень из ямы. Люди пришли, глянули — оторопели. Страшно им стало, что у Катигорошка такая силища, и захотели его убить. А он подбросил тот камень вверх и поймал — люди и разбежались.

Вот копают дальше и докопались до большого куска железа. Вытянул его Катигорошек из земли и спрятал.

Однажды спрашивает Катигорошек у отца, у матери:

— А что, где-то должны быть у меня братья и сестра?

— Э-э, — говорят, — сынок, были у тебя и сестра, и шестеро братьев, но то-то и то-то с ними приключилось.

— Что ж, — говорит он, — пойду их искать.

Отец и мать уговаривают:

— Не ходи, милый: шестеро пошли — и все погибли, а ты-то один — пропадёшь!

— Нет, пойду! Как же так: своих — да не выручить?

Взял железо, которое выкопал, и понёс к кузнецу.

— Скуй, — говорит, — мне булаву, да побольше!

Стал кузнец ковать и сковал такую булаву, что едва из кузницы её вынесли.

Взял Катигорошек ту булаву, подбросил вверх и говорит отцу:

— Лягу я спать, а вы меня разбудите, когда прилетит булава через двенадцать суток.

И лёг. На тринадцатые сутки летит-гудит булава! Отец разбудил Катигорошка, он вскочил, подставил палец, булава как ударилась об него, так и раскололась надвое.

Он и говорит:

— Нет, с этой булавой нельзя идти искать братьев и сестру — нужно другую выковать.

Понёс её снова к кузнецу.

— На, — говорит, — перекуй, чтобы по мне была!

Выковал кузнец ещё бо́льшую.

Катигорошек и эту швырнул вверх да и лёг снова на двенадцать суток. На тринадцатые сутки летит булава, ревёт — земля дрожит. Разбудили Катигорошка, он вскочил, подставил палец — булава как ударилась об него, только согнулась немножко.

— Ну, с этой булавой можно искать братьев и сестру. Пеките, мама, хлебы и сухари сушите — пойду.

Взял булаву, в котомку хлеба и сухариков сунул, попрощался и пошёл. Пошёл вдоль той бороздки, вдоль давней, которая ещё чуть-чуть видна была, и очутился в лесу. Идёт по лесу, идёт да идёт. Наконец приходит к большому двору. Входит во двор, потом в дом, а змея нет, одна сестра Алёнка там.

— Здравствуй, красна девица!

— Здравствуй, добрый молодец! Ты чего сюда забрёл: прилетит змей — он тебя съест!

— Может быть, и не съест! А ты кто такая?

— Я была единственной дочерью у отца и матери, но меня змей украл, а шестеро братьев пошли вызволять и пропали.

— Где же они? — спрашивает Катигорошек.

— Бросил их змей в темницу, и не знаю, живы ли ещё, или, может, уже их косточки истлели.

— Что ж, может быть, я тебя освобожу, — говорит Катигорошек.

— Где тебе освободить? Шестеро не смогли, а ты же один! — говорит Алёнка.

— Посмотрим, — отвечает Катигорошек.

И сел на окно, дожидается.

Вот уж и змей летит. Прилетел, и только в дом — сразу говорит:

— О, людским духом пахнет!

— Ещё бы не пахло, — отвечает Катигорошек, — если я пришёл.

— Эгей, паренёк, а чего тебе тут нужно? Биться или мириться?

— Где уж там мириться — биться! — говорит Катигорошек.

— Идём же на железный ток!

— Идём!

Пришли. Змей и говорит:

— Бей ты!

— Нет, — говорит Катигорошек, — бей ты сначала!

Вот змей как ударил его, так по щиколотки и вогнал в железный ток. Вырвал ноги Катигорошек, как взмахнул булавой, как ударил змея — вогнал его в железный ток по колени. Вырвался змей, ударил Катигорошка — и его по колени вогнал. Ударил Катигорошек ещё раз, по пояс загнал змея в ток, ударил в третий раз — и вовсе убил.

Спустился тогда в погреба-темницы глубокие, открыл двери своим братьям, а они едва живы. Забрал тогда их, забрал сестру Алёнку и всё золото и серебро, которое змей накопил, и пошли они домой.

Вот идут — а Катигорошек и не признаётся, что он брат их. Прошли немного и сели под дубом отдохнуть. Катигорошек устал после боя — ну и уснул. А шестеро братьев беспокоятся:

— Будут над нами люди смеяться: «Как это вы вшестером змея не одолели, а он один убил». Да и всё добро змея он себе заберёт.

Думали-думали да и надумали: «Сейчас он спит, ничего не услышит — привяжем его лыком покрепче к дубу, чтобы не вырвался, тут его зверь и разорвёт». Как решили, так и сделали: привязали и ушли.

А Катигорошек спит и ничего не слышит. Спал день, спал ночь, просыпается — а он привязан. Рванулся — и вывернул дуб с корнями. Взвалил тот дуб на плечи и понёс домой.

Подходит к избе и слышит: братья уже пришли и спрашивают у матери:

— А что, мама, были у вас ещё дети?

— А как же! Сын Катигорошек был, вас пошёл вызволять.

Они и догадались:

— Так это мы его привязали — надо побежать и отвязать.

А Катигорошек как швырнёт дуб в избу — чуть не развалил её.

— Оставайтесь же, если вы такие! — говорит. — Пойду куда глаза глядят.

Взвалил на плечи булаву — и пошёл.

Идёт, идёт и видит — оттуда гора и отсюда гора, а между ними человек, руками и ногами в них упёрся и расталкивает в разные стороны.

Говорит Катигорошек:

— Добрый день!

— Здоро́во!

— А что ты, добрый человек, делаешь?

— Горы раздвигаю, чтоб дорога была.

— А куда идёшь? — спрашивает Катигорошек.

— Счастья искать.

— И я туда же… А как тебя звать?

— Вернигора. А тебя?

— Катигорошек. Пойдём вместе!

— Пойдём!

Пошли они.

Идут и видят: человек среди леса как махнёт рукой, так дубы и выворачиваются с корнями.

— Добрый день!

— Здорово!

— А что ты, добрый человек, делаешь?

— Деревья выворачиваю, чтоб идти было просторней.

— А куда идёшь?

— Счастья искать.

— И мы туда же… А как тебя звать?

— Вернидуб. А вас?

— Катигорошек и Вернигора. Пойдём вместе!

— Пойдём!

Пошли втроём.

Идут и вдруг видят: человек с длиннющими усами сидит над речкой: покрутит усом — вода так расступается, что и по дну можно пройти.

Они к нему:

— Добрый день!

— Здоро́во!

— А что ты, добрый человек, делаешь?

— Да воду разгоняю, чтобы речку перейти.

— А куда идёшь?

— Счастья искать.

— И мы туда же… А как тебя звать?

— Крутиус. А вас?

— Катигорошек, Вернигора, Вернидуб. Пойдём вместе!

— Пойдём!

Пошли.

И так им хорошо идти: встретят гору на дороге — Вернигора опрокинет, лес Вернидуб вывернет, а воду Крутиус разгонит. Вот зашли они в большой лес и видят: в лесу избушка стоит. Вошли в избушку — никого нет.

Катигорошек и говорит:

— Здесь мы и заночуем.

Переночевали, а на другой день Катигорошек предлагает:

— Ты, Вернигора, оставайся дома, еду приготовь, а мы втроём на охоту отправимся.

Ушли они, а Вернигора приготовил еду да и лёг отдыхать.

Вдруг кто-то в дверь стучит:

— Открывай!

— Не большой барин — и сам откроешь, — говорит Вернигора.

Дверь открылась, и снова кто-то кричит:

— Пересади через порог!

— Не большой барин — и сам перелезешь.

Влезает старичок маленький, а борода на сажень волочится. Ухватил он Вернигору за волосы и повесил его на гвоздь. А сам всё, что было сварено, съел, выпил и ушёл. Вернигора крутился-вертелся, как-то сорвался с гвоздя, бросился снова варить; пока товарищи вернулись, уже доваривает.

— А чего ты с обедом опоздал?

— Да задремал нечаянно.

Наелись и спать улеглись.

На другой день встают, Катигорошек и говорит:

— Ну, теперь ты, Вернидуб, оставайся, мы пойдём на охоту.

Ушли они, а Вернидуб приготовил еду и лёг отдыхать. Кто-то в двери стучит:

— Открывай!

— Не большой барин — сам откроешь.

— Пересади через порог!

— Не большой барин — и сам перелезешь.

Лезет старичок маленький, а борода на сажень волочится. Ухватил Вернидуба за волосы и повесил его на гвоздь. А сам всё, что было сварено, съел, выпил и ушёл. Вернидуб туда-сюда, как-то уж там с гвоздя сорвался и давай обед поскорей варить.

Вот приходят друзья-приятели:

— А что это ты с обедом опоздал?

— Да задремал, — говорит, — случайно.

А Вернигора помалкивает: догадался, что произошло.

На третий день Крутиус остался — и с ним то же самое. А Катигорошек и говорит:

— Ну и ленивы же вы обед варить! Завтра без меня на охоту идите, а я дома останусь.

На другой день те трое уходят на охоту, а Катигорошек дома остаётся. Вот наварил он еды и лёг отдыхать. А тут кто-то и стучит в дверь:

— Открывай!

— Постой, открою, — говорит Катигорошек.

Открыл двери — а там старичок маленький, зато борода на сажень волочится.

— Пересади через порог!

Взял Катигорошек, пересадил. А старичок к нему тянется, тянется.

— Чего тебе? — спрашивает Катигорошек.

— Сейчас узнаешь, чего, — говорит старичок, добрался до волос и только хотел ухватить, а Катигорошек:

— Так ты вот какой! — И сам цап его за бороду; взял топор, потащил старика в лес, дуб расколол, а в расщелину засунул бороду старичка и защемил её. — Если ты, — говорит, — такой, дедушка, что за волосы сразу хватаешь, то посиди здесь, а я сюда позже вернусь.

Приходит он в избу — а все уже в сборе.

— А что с обедом?

— Давно готов.

Пообедали, а Катигорошек и говорит:

— Пойдёмте-ка, я вам такое чудо покажу — ахнете!

Приходят к дубу, а ни старичка, ни дуба нет: вывернул старичок дуб с корнем и уволок за собой. Тогда Катигорошек рассказал товарищам, что с ним было, а те тоже признались, как старичок их за волосы подвешивал.

— Э, — говорит Катигорошек, — если он такой, то пойдёмте его искать.

Где старичок дуб волок, там след остался — вот и пошли они по этому следу. И так дошли до глубокой ямы, в которой и дна не видно.

Катигорошек говорит:

— Лезь туда, Вернигора!

— Да ну его!

— Ну ты, Вернидуб!

Не захотел и Вернидуб, не захотел и Крутиус.

— Если так, — говорит Катигорошек, — полезу я. Давайте плести верёвку.

Сплели они верёвку, намотал Катигорошек на руку конец и говорит:

— Спускайте!

Начали они спускать, долго спускали — до самого дна: другой мир там.

Стал Катигорошек ходить: смотрит и видит — большой дворец стоит. Он вошёл во дворец, всё внутри сверкает золотом и драгоценными камнями. Идёт он по комнатам, вдруг выбегает ему навстречу царевна, такая красивая — во всём мире лучше не найти.

— Ой, — говорит, — чего ты сюда, добрый человек, пришёл?

— Да я, — говорит Катигорошек, — ищу старичка маленького, у которого борода в сажень длиной.

— Сейчас, — говорит она, — старичок бороду из дуба вызволяет. Не ходи к нему, он тебя убьёт, он уже много людей поубивал.

— Не убьёт, — говорит Катигорошек, — это же я ему бороду защемил. А ты почему здесь живёшь?

— А я, — говорит, — царевна, но меня этот старичок украл и в неволе держит.

— Ну так я тебя освобожу. Веди меня к нему!

Она и повела. И правда: сидит старичок и уже бороду вытащил из дуба.

Увидел Катигорошка и спрашивает:

— Ты зачем пришёл? Биться или мириться?

— Где уж, — говорит Катигорошек, — мириться — биться!

И начали они биться. Бились, бились. И убил Катигорошек старичка своей булавой. Собрали они с царевной всё золото и драгоценные камни в три мешка и пошли к той яме, через которую он сюда спускался.

Пришёл и зовёт:

— Эгей, побратимы, вы ещё здесь?

— Здесь!

Он привязал к верёвке один мешок и дёрнул, чтобы тянули:

— Это ваше.

Вытянули, спустили снова верёвку.

Он привязал второй:

— И это ваше.

И третий им отдал — всё, что добыл. Потом обвязал верёвкой царевну.

— А это моё, — говорит.

Вытянули те трое царевну, пора уже и Катигорошка тянуть. А они раздумали:

— Зачем его вытягивать? Пусть и царевна нам достанется! Подтянем его вверх, а потом отпустим верёвку — он упадёт и убьётся.

А Катигорошек догадался, что они надумали сделать, — привязал к верёвке камень и кричит:

— Тяните меня!

Они подтянули высоко, а потом и бросили — камень только бах!

— Ну, — говорит Катигорошек, — и вы хороши!

Отправился он бродить по подземному миру.

Идёт, идёт, а тут набежали тучи, как ударит дождь с градом. Он и спрятался под дубом. Вдруг слышит — на дубе пищат грифята в гнезде. Он влез на дуб и укрыл их сермягой. Прошёл дождь. Прилетает большая птица — гриф, тех грифят отец.

Увидел гриф, что дети укрыты, и спрашивает:

— Кто это вас укрыл?

А дети отвечают:

— Если не съешь его, скажем.

— Нет, — говорит, — не съем.

— Вон там человек сидит под деревом — он укрыл нас.

Гриф прилетел к Катигорошку и говорит:

— Скажи, что тебе нужно, — я всё дам: впервые у меня дети живы остались. А то всегда — стоит улететь, и птенцы в гнезде от дождя и града погибают.

— Вынеси меня, — говорит Катигорошек, — в другой мир.

— Ну хорошую ты мне задачу задал. Но делать нечего, надо лететь. Возьмём с собой шесть кадушек мяса и шесть кадушек воды. Когда будем лететь, если я поверну голову направо, то ты мне в клюв кусок мяса кинешь, а поверну налево — водой напоишь, а то я не долечу и упаду.

Взяли они шесть кадушек мяса и шесть кадушек воды, сел Катигорошек на грифа — полетели.

Летят, летят, повернёт гриф голову направо — Катигорошек кинет ему в клюв кусок мяса, а налево — водой напоит. Долго так летели — вот долетают до этого мира…

Гриф домой возвращается, а Катигорошек отправился искать своих товарищей. А они уже прибыли к отцу царевны, живут у него и ссорятся друг с другом: каждый хочет на царевне жениться, никак не помирятся. Как раз в это время Катигорошек приходит.

Они испугались, а он говорит:

— Вы меня предали, должен я вас наказать!

И наказал.

А сам женился на царевне и живёт себе.

Котик и петушок

Жили-были котик да петушок и побратались. Понадобилось котику пойти по дрова, вот и говорит он петушку:

— Ты, петушок, сиди на печи да ешь калачи, а я пойду по дрова, а придёт лисичка, то не отзывайся.

Ушёл.

Прибежала лисичка, стала петушка из хаты выманивать:

— Братец петушок, открой! Братец петушок, открой! А не откроешь, оконце выбью, борщок съем и тебя заберу.

А петушок в ответ:

— Тоток! Тоток! Не велел коток.

Выбила лисичка оконце, съела борщок и схватила петушка. Несёт его, а он кличет котика, поёт:

Котик,

Братик,

Несёт меня лиса

За кленовые леса,

За крутые горы,

За быстрые воды!..

Вот услыхал котик, прибежал, отнял петушка, принёс домой и опять наказывает:

— Смотри ж, петушок, как придёт лисичка, не откликайся, я теперь уйду дальше!

И ушёл.

А лисичка уж и бежит. Стук-стук в оконце!

— Братец петушок, открой! А не откроешь, оконце выбью, борщок съем и тебя заберу.

А петушок всё:

— Тоток! Тоток! Не велел коток!

Выбила лисичка окошко, съела весь борщ и его схватила, несёт. А петушок снова:

Котик,

Братик,

Несёт меня лиса

За кленовые леса,

За крутые горы,

За быстрые воды!..

Пропел раз — не слышит котик; запел второй раз, погромче. Прибежал котик, отнял его, принёс домой и говорит:

— Теперь я пойду далеко-далеко, и как ты ни кричи, а я не услышу. Молчи, не откликайся лисичке.

Ушёл, а лисичка тут как тут.

— Братец петушок, открой! Братец петушок, открой, а не откроешь, оконце выбью, борщок съем и тебя возьму.

А петушок:

— Тоток! Тоток! Не велел коток!

Выбила лисичка окошко, съела борщ и его схватила. Несёт, а петушок поёт раз, второй, третий. Котик не услышал, а лисичка понесла петушка домой.

Вечером приходит котик домой — нет петушка. Он крепко огорчился, а потом сделал себе маленькую бандуру, взял торбу, молоток и пошёл к лисичкиной хатке, встал и заиграл:

А у лиски-лиски новый двор

И четыре дочки на подбор,

Пятый Пилипок,

Да и то мой!

Пилипок, Пилипок,

выйди посмотри,

Как бубны бубнят, как сурны^[2] сурнят — погляди!

А лисичка паляницы^[3] пекла. Вот не вытерпела старшая дочка и говорит:

— Мама, пойду я посмотрю, кто это так ладно играет, и паляницу возьму.

А лисичка говорит:

— Ступай! — и дала ей паляницу.

Дочка вышла, а котик цок, да по лбу её, да в писаную торбу, и снова играет.

Вот вторая лисичкина дочка выбежала из хатки, а котик — цап её за виски да в писаную торбу, а сам на бандуре играет да так жалобно поёт:

Ой, у лиски-лиски новый двор

И четыре дочки на подбор…

Выбежала третья, а он цап её за виски. Выбежала четвёртая, он и её тоже. Выбежал сынок Пилипок, а он и его. Сидят теперь все пятеро лисенят в писаной торбе.

Завязал тогда котик торбу верёвочкой, идёт в Лисичкину хату. Вошёл, видит — лежит петушок еле живой. Пёрышки на нём поободраны и ножка оторвана. А в печи уже и вода греется, чтобы было в чём петушка сварить.

Схватил котик петушка за хвостик и говорит:

— Братец петушок, встрепенись!

Встрепенулся петушок, хотел было на ноги подняться и закукарекать, да не может. Нету одной ноги. Взял тогда котик оторванную ножку, приставил её, пёрышки воткнул в хвост. Петушок вскочил, закукарекал.

Вот тогда поели они всё, что было в Лисичкиной хате, горшки-миски побили, а сами домой воротились.

И живут себе счастливо там и сейчас и хлеб жуют, а петушок теперь, что бы котик ему ни говорил, во всём его слушается. Беда разуму научила.

Лошадиная голова

Жили себе дед да баба. У деда была дочка, и у бабы была дочка; были обе уже на возрасте. Не любила баба дедову дочку: всё, бывало, её, бедняжку, бранит и над нею издевается, да ещё, бывало, и деда науськивает, чтобы грыз свою дочку. Вот пойдут, бывало, обе девки на посиделки, бабина дочка всё только с хлопцами балует, пока те и прядево ей сожгут и пряжу порвут, а дедова дочка всё там работает — прядёт или что другое делает, а уж ни минуты без дела не сидит.

Вот возвращаются они под утро домой, дойдут до перелаза, а бабина дочка и говорит дедовой:

— Давай-ка я тебе, сестричка, пряжу с веретеном подержу, пока ты перелезешь!

Та возьмёт и отдаст ей веретено с пряжей, а она вбежит поскорей в хату к матери.

— Погляди, — говорит, — мама, сколько я напряла, а та, такая-сякая, всё только с хлопцами гуляла.

А матери только этого нужно — напустится сразу же на бедняжку:

— Ах, ты, такая-сякая, ты ленивица, работать ты не умеешь!

А та, бедная, только плачет.

Чем дальше, баба всё пуще и пуще ненавидит падчерицу. Вот баба и говорит раз деду:

— Отведи да отведи ты свою дочку в лес: пускай её там звери съедят. Она ленивица, делать ничего не хочет, пускай пропадает.

Дед долго отказывался, жалко было ему дочку, да что ж с бабой поделаешь? Она его крепко в руках держала, и он её, как ведьмы, боялся.

— Что ж, собирайся, дочка, да пойдём, — говорит дед.

А баба уж так рада-радёшенька, словно праздник ей настал. Так проворно по хате суетится и харчи готовит.

— Вот это тебе, дочка, я и мучицы завязала, в одном узелочке пшеничная — галушечки или что другое когда сваришь, а это пшенцо на кулешик и сало.

Забрала старикова дочка харчи, заплакала да и пошла с отцом. Шли-шли, до леса дошли. Видят — дорожка.

Отец и говорит:

— Пойдём по этой дорожке. Куда она приведёт, там тебе и жить.

Пошли. Далече уже отошли от опушки, а лес густой, дремучий, что и просвету нет. Вдруг глядь — лощинка, а там пасека и землянка.

Вошли в землянку:

— Добрый вечер!

А дед встаёт с печи и отвечает:

— Здравствуйте, люди добрые!

Вот поговорили, разузнал, что за люди такие и зачем сюда забрались. Так, мол, и так, сказывают. И просит отец того деда, чтобы принял к себе его дочку.

— Ну что ж, дочка, оставайся, — говорит, — будем тут вдвоём жить. Летом я буду на пасеке сидеть, а ты тут себе огородик устроишь и будешь себе копаться да на зиму всякую всячину готовить. А зимою, хотя пчёл и домой забирают, а я всё-таки тут живу — вот и будет нам с тобой веселее, лишь бы твоя охота.

Вот побеседовал отец ещё маленько с дедом и говорит дочке:

— Рассмотри ж, дочка, что тебе мать дала, да и за работу принимайся — навари ужин, а я пойду дровец нарублю.

Кинулась она к узелочкам, глядь: в одном — пепел, а в другом — кусок кирпича с печки. Она так и заголосила.

— Не плачь, дочка, — говорит дед. — Ступай в чулан, там у меня всякая снедь имеется, набери пшеничной муки и сала возьми, вот и наваришь галушек.

Пошла она, набрала муки, тесто замесила, печь затопила и начала ужин варить.

Дед пошёл на ночь домой, в село, — ему надо было взять там ещё улейки и кое-каких харчей; а отец сказал ей, что эту ночь он здесь переночует, а завтра раным-рано домой пойдёт. А сказал он это только для того, чтобы дочка не плакала. Вышел из землянки, взял колодочку, привязал её к углу хаты, а сам домой поплёлся.

И только повеет ветер, а колодочка — стук-стук о стену, а дочка в хате:

— Это мой татонька дрова рубит.

Вот уже и ужин готов, а отец всё не идёт и не идёт в хату. Ждала она, ждала, а потом думает: «Пойду погляжу, где он». Вышла, обошла вокруг хаты — нету отца. А на дворе темень, хоть глаз выколи. Вернулась в хату — неохота одной ужинать. Походила-походила по хате.

«Пойду, — думает, — покличу, может, кто отзовётся».

Вышла, встала на пороге и кличет:

— Ой, кто в лесе, кто за лесом, ко мне ужинать идите! Никого не слыхать.

Она опять:

— Ой, кто в лесе, кто за лесом, ко мне ужинать ступайте!

Не слыхать никого. Кличет она в третий раз. Вот и отозвалась Лошадиная голова. Стучит-гремит, к дедовой дочке на ужин спешит:

— Девка, девка, открой!

Она открыла.

— Девка, девка, пересади через порог!

Она пересадила.

— Девка, девка, посади меня на печь!

Она посадила.

— Девка, девка, дай мне поужинать!

Подала она ей ужинать.

— Девка, девка, полезай мне в правое ухо, а в левое вылезь!

Как заглянула она в правое ухо, а там всяких пожитков видимо-невидимо! Чего там только нету!.. И одежда всякая, кони, кареты и украшения. А золота и серебра!.. А денег!..

— Ну, бери ж, что тебе надобно и сколько хочешь, — говорит Лошадиная голова, — это за то, что ты меня слушалась.

Вот набрала девка себе всякого добра и в левое ухо вылезла. А Лошадиная голова так и загудела, куда вмиг и пропала, будто сквозь землю провалилась.

Утром вернулся дед. Вошёл в землянку — куда уж там! Не узнать ни землянки, ни дедовой дочки: в землянке, словно в светёлке, убрано всё и чисто, а дедова дочка сидит, как панночка, важная, в шёлковом платье да в золоте, а возле неё слуги и служанки ходят, и только глазом она поведёт — они уж знают, что ей надо. Только вошёл дед, она сразу же обо всём, что было, ему рассказала, дала ему денег.

— Это, — говорит, — тебе, дедушка, за то, что ты меня, несчастную сиротинушку, принял.

Потом велела запрягать карету и к своему отцу поехала. Там её не узнали. Как рассказала она обо всём, то мачеха так руками и всплеснула: думала её со свету сжить, а оно совсем не так получилось. Погостевала она маленько, отцу денег дала и поехала в город, купила себе там дом и зажила панночкой.

Вот только она уехала, а баба и давай твердить деду:

— Отведи да отведи и мою дочку туда, где была твоя: пускай и она станет панною!

— Что ж, пускай собирается, я отведу.

Она тотчас харчей наготовила — не пеплу и кирпичей с печки, как дедовой дочке, а муки, пшена и всяких сладостей. Благословила дочку.

— Слушайся, — говорит, — отца: куда поведёт, туда за ним ты и ступай.

Пошли. Вошли в лес. А лес тёмный-тёмный, дубы такие толстые, что человеку не обхватить, и хотя бы где тропочка, и будто нога человеческая не ступала, даже тоскливо как-то.

Шли, шли, глядь — стоит хата на курьей ножке.

Они вошли в ту хату:

— Бог в помощь!

Никого не слыхать. Заглянули под печь — никого.

— Ну, оставайся тут, дочка, а я пойду дровец тебе нарублю. А ты пока ужин свари.

Вышел и привязал опять к углу хаты колодочку, а сам домой двинулся.

Ветер дует, а колодочка — стук-стук, а бабина дочка в хате:

— Это мой татонька дрова рубит.

Наварила она ужин, ждёт-пождёт: нету отца. Вот вышла она и плачет:

— Ой, кто в лесе, кто за лесом, ко мне ужинать ступайте!

Никого не слыхать. Она в другой раз, в третий — не слышно. И вдруг стучит-гремит Лошадиная голова:

— Девка, девка, отвори!

— Не велика пани — сама откроешь.

— Девка, девка, через порог пересади!

— Не велика пани — сама перелезешь.

— Девка, девка, посади на печь!

— Не велика пани — сама влезешь.

— Девка, девка, дай мне поесть!

— Не велика пани — сама возьмёшь.

— Девка, девка, полезай мне в правое ухо, в левое вылезь.

— Не хочу.

— Коли ты, — говорит, — слушать меня не хочешь, то я тебя съем!

Схватила её, полезла на печь, забралась в самый угол и съела её, а косточки в торбочку спрятала и на жёрдочке повесила.

А баба ждёт дочку. Вот-вот, наверное, приедет в карете панночкой.

А была у бабы собачонка, да такая, что всю правду сказывала.

Вот бегает раз собачонка возле хаты и лает:

— Гав, гав, гав! Дедова дочка — как панночка, а бабиной косточки — в торбочке.

Баба слушала, слушала, рассердилась, перебила собачонке лапу. А собачонка на трёх ногах скачет и опять за своё:

— Гав, гав, гав! Дедова дочка — как панночка, а бабиной косточки — в торбочке.

Перебила ей баба и вторую лапу. Не унимается собачонка — всё лает да лает, пока наконец баба все лапы ей не перебила. Она тогда уж катается, а всё-таки за своё: гав, гав! — и прочее. Разгневалась баба и убила собачонку.

— Это тебе, — говорит, — за то, чтоб не вещала, образина проклятая!

Вошёл дед в хату.

— Ну, ступай, дед, ступай-таки мою дочку наведать: может, её и на свете уж нету.

Пошёл дед. Нашёл и хатку, где бабину дочку оставил; вошёл — никого нету. Посмотрел на печку, а там висит торбочка, костей полная.

— Правду, видно, говорила чёртова собачонка, — сказал он.

Пришёл домой, показал бабе косточки.

Начала баба его бранить:

— Ах, ты, такой-сякой, нарочно её зверям отдал, с умыслом со свету сжил.

И не стало бедному деду с той поры покоя до самой смерти.

Эх, жили себе царь да царица, а у них на подворье криница, а в кринице — корец, моей сказке конец!

Пан Котофей

Жил-был один человек, и был у него кот — такой старый, что и мышей не мог ловить. Вот и думает хозяин: «На что мне такой кот? Возьму занесу его в лес». Взял и занёс.

Сидит наш кот под ёлкой и плачет. Бежит лисичка-сестричка.

— Ты кто такой? — спрашивает.

Кот взъерошился и отвечает:

— Фу-фу! Я пан Котофей!

Лисичка была рада познакомиться с таким важным паном. Вот она и говорит ему:

— Возьми меня замуж. Я буду тебе хорошей женой. Кормить буду.

— Ладно, — отвечает кот, — возьму.

Сговорились они и пошли жить в лисичкину хату.

Лисичка угождала ему всяко: то курицу поймает, то какого лесного зверька принесёт. Сама съест или нет, а коту несёт.

Вот как-то встречает её зайчик-побегайчик и говорит:

— Лисичка-сестричка, я приду к тебе свататься!

— Нет, не приходи! У меня теперь пан Котофей, он раздерёт тебя.

А кот вышел из норы, взъерошился, выгнулся дугой и зафукал:

— Фу-фу!

Заяц перепугался до смерти, побежал в лес и рассказал волку, медведю и дикому кабану, какого он страшного зверя видел — пана Котофея.

Решили они как-нибудь подольститься к Котофею и придумали позвать его с лисичкой на обед.

Стали они советоваться, какой бы получше обед приготовить для гостей. Волк сказал:

— Я пойду за салом и мясом, чтобы борщ хороший был.

Кабан сказал:

— Я пойду за свёклой и картофелем.

Медведь сказал:

— Я принесу мёду на закуску.

А зайчик побежал за капустой.

Состряпали они обед, поставили всё на стол и стали спорить, кому из них идти за лисичкой и Котофеем. Медведь говорит:

— Я толстый, задохнусь.

Кабан говорит:

— Я неповоротливый, не поспею.

Волк говорит:

— Я старый, плохо слышу.

Пришлось идти зайчику.

Прибежал зайчик к Лисичкиной норе и три раза постучался в оконце: стук-стук-стук!

Выскочила лисичка и видит зайчика — как он на задних лапках стоит.

— Чего тебе надобно? — спрашивает.

— Волк, медведь, кабан и я приглашаем вас, лисичка-сестричка, и пана Котофея к себе на обед.

Сказал и убежал. Прибегает, а медведь и говорит ему:

— Ты не забыл сказать, чтобы они принесли с собой ложки?

— Ох, батюшки, забыл! — отвечает зайчик — и опять побежал к лисичке.

Прибежал, постучал в окошко.

— Не забудьте ложки, — говорит, — захватить с собой!

А лисичка отвечает:

— Добро, добро, не забудем!

Собралась лисичка-сестричка, взяла пана Котофея под руку, идут. А пан Котофей опять взъерошился, фукает:

— Фу-фу-фу! — А глаза так и горят, как два зелёных огня.

Волк испугался, присел за кустом, кабан забрался под стол, медведь вскарабкался кое-как на дерево, а зайчик спрятался в норку.

Кот как почуял на столе мясо, кинулся к нему, замяукал:

— Мяу-мяу-мяу! — и давай его уплетать.

А зверям показалось, что он кричит: «Мало-мало-мало!»

«Вот, — думают, — обжора! Всё ему мало!»

Пан Котофей наелся, напился, улёгся на столе — спит.

А кабан лежал под столом и хвостом пошевеливал. Кот подумал, что это мышь, кинулся туда, увидел кабана, перепугался и вскочил на дерево, где сидел медведь.

Медведь подумал, что кот в драку лезет, забрался выше; ветки под ним сломались, он и упал на землю.

Да упал-то он на тот самый куст, за которым волк сидел. Волк подумал, что пришёл ему конец, — и давай бог ноги! Бежали они с медведем так, что и зайчику за ними не угнаться.

А кот залез на стол и принялся есть сало да мёдом закусывать. Поели они с лисичкой-сестричкой всё, что было, и пошли домой.

А волк, медведь, кабан и заяц собрались и говорят:

— Вот какой зверь! Такой маленький, а чуть нас всех не съел!

Ох

Давным-давно, в прежние времена, может быть, когда и отцов и дедов наших ещё на свете не было, жил себе бедный человек с женою. Был у них один сынок, да такой ледащий^[4], что никому не приведись! Делать ничего не делает, всё на печи сидит. Даст мать ему на печку поесть — поест; а не даст — так и голодный просидит, а уж пальцем не пошевелит. Отец с матерью горюют:

— Что нам с тобой, сынок, делать, горе ты наше! Все-то дети своим отцам помогают, а ты только хлеб переводишь!

Горевали, горевали, старуха и говорит:

— Что ты, старый, думаешь? Сынок уж до возрасту дошёл, а делать ничего не умеет. Ты бы его отдал куда в ученье либо на работу — может, чужие люди чему-нибудь и научат.

Отдал отец его в батраки. Он там три дня пробыл да и утёк. Залез на печь и опять посиживает.

Побил его отец и отдал портному в ученье. Так он и оттуда убежал. Его и кузнецу отдавали, и сапожнику — толку мало: опять прибежит, да и на печь! Что делать?

— Ну, — говорит старик, — поведу тебя, такого-сякого, в иное царство, оттуда уж не убежишь!

Идут они себе, долго ли, коротко ли, зашли в тёмный, дремучий лес. Притомились, видят — обгорелый пенёк. Старик присел на пенёк и говорит:

— Ох, как я притомился!

Только сказал, вдруг откуда ни возьмись маленький старичок, сам весь сморщенный, а борода зелёная по колено.

— Чего тебе, человече, надо от меня?

Старик удивился: откуда такое чудо взялось? И говорит:

— Да неужто я тебя кликал?

— Как не кликал? Сел на пенёк да и говоришь: «Ох!»

— Да я притомился и сказал: «Ох!» А ты кто такой?

— Я лесной царь Ох. Ты куда идёшь?

— Иду сына на работу или в ученье отдавать. Может, добрые люди научат его уму-разуму. А дома, куда ни наймут, убежит и всё на печке сидит.

— Давай я его найму и научу разуму. Только уговор сделаем: через год придёшь за сыном, узнаешь его — бери домой, не узнаешь — ещё на год служить мне оставишь.

— Хорошо, — говорит старик.

Ударили по рукам. Старик домой пошёл, а сына Оху оставил.

Повёл Ох хлопца к себе, прямо под землю, привёл к зелёной хатке. А в той хатке всё зелёное: и стены зелёные, и лавки зелёные, и Охова жинка зелёная, и дети все зелёные, и работники тоже зелёные. Усадил Ох хлопца и велит работникам его накормить. Дали ему борща зелёного и воды зелёной. Поел он и попил.

— Ну, — говорит Ох, — пойди на работу: дров наколи да наноси в хату.

Пошёл хлопчик. Колоть не колол, а лёг на травку да и заснул. Приходит Ох, а он спит. Ох сейчас кликнул работников, велел наносить дров и положил хлопца на поленницу.

Сгорел хлопец! Ох пепел по ветру развеял, а один уголёк и выпал из пепла. Спрыснул его Ох живой водой — встал опять хлопчик как ни в чём не бывало.

Велели ему дрова колоть и носить. Он опять заснул. Ох поджёг дрова, сжёг его снова, пепел по ветру развеял, а один уголёк спрыснул живой водой. Ожил хлопец — да такой стал пригожий, что загляденье! Ох и третий раз его спалил, спрыснул опять уголёк живой водой — так из ледащего хлопчика такой стал статный да пригожий казак, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать!

Пробыл хлопец у Оха год. Идёт отец за сыном. Пришёл в лес, к тому обгорелому пеньку, сел и говорит:

— Ох!

Ох и вылез из-под пенька:

— Здоро́во, дед!

— Здоров будь, Ох! Пришёл я за сыном.

— Ну иди. Узнаешь — твой будет. Не узнаешь — ещё год служить мне будет.

Приходят они в зелёную хату. Ох взял мешок проса, высыпал; налетела воробышков целая туча.

— Ну, выбирай: какой твой сын будет?

Старик дивится: все воробышки одинаковые, все как один. Не узнал сына.

— Так иди домой, — говорит Ох. — Ещё на год оставлю твоего сына.

Прошёл и другой год. Идёт опять старик к Оху. Пришёл, сел на пенёк:

— Ох!

Ох вылез:

— Ну иди выбирай своего сына.

Завёл его в хлев, а там бараны, все как один. Старик глядел, глядел — не мог узнать сына.

— Иди себе, — говорит Ох. — Ещё год твой сын проживёт у меня.

Загоревал старик, да уговор таков, ничего не поделаешь. Прошёл и третий год. Пошёл опять старик сына выручать. Идёт себе по лесу, слышит — жужжит около него муха. Отгонит её старик, а она опять жужжит. Села она ему на ухо, и вдруг слышит старик:

— Отец, это я, твой сын! Научил меня Ох уму-разуму, теперь я его перехитрю. Велит он тебе опять выбирать меня и выпустит много голубей. Ты никакого голубя не бери, бери только того, что под грушей сидеть будет, а зёрен клевать не будет.

Обрадовался старик, хотел с сыном ещё поговорить, а муха уж улетела.

Приходит старик к обгорелому пеньку:

— Ох!

Вылез Ох и повёл его в своё лесное подземное царство. Привёл к зелёной хатке, высыпал мерку жита и стал кликать голубей. Налетела их такая сила, что господи боже мой! И все как один.

— Ну, выбирай своего сына, дед!

Все голуби клюют жито, а один под грушею сидит, нахохлился и не клюёт.

— Вот мой сын.

— Ну, угадал, старик! Забирай своего сына.

Взял Ох того голубя, перекинул через левое плечо — и стал такой пригожий казак, какого ещё и свет не видал. Отец рад, обнимает сынка, целует. И сын радёхонек.

— Пойдём же, сынок, домой!

Идут дорогою. Сын всё рассказывает, как у Оха жил. Отец и говорит:

— Ну хорошо, сынок. Служил ты три года у лесного царя, ничего не выслужил: остались мы такими же бедняками. Да это не беда! Хоть живой воротился, и то ладно.

— А ты не горюй, отец, всё обойдётся.

Идут они дальше и повстречали охоту: соседние панычи лисиц гонят. Сынок оборотился гончей собакой и говорит отцу:

— Будут торговать у тебя панычи гончую — продавай за триста рублей, только ошейник не отдавай.

Сам погнался за лисицей. Догнал её, поймал. Панычи выскочили из лесу — и к старику:

— Твоя, дед, собака?

— Моя.

— Добрая гончая! Продай её нам.

— Купите.

— А сколько хочешь?

— Триста рублей, но только без ошейника.

— А на что нам твой ошейник! Мы и получше купим. Бери деньги, собака наша.

Взяли собаку и погнали опять на лисиц. А собака не за лисицей, а прямёхонько в лес. Обернулась там хлопцем — и опять к своему отцу.

Идут опять, отец и говорит:

— А что нам, сынок, те триста рублей? Только хозяйством обзавестись да хату подправить, а жить-то опять не на что.

— Ладно, отец, не горюй. Сейчас повстречаем охоту на перепелов, я обернусь соколом, ты меня и продай за триста рублей. Только смотри шапочку не продавай!

Идут они полем, наехали на них охотники. Увидали у старика сокола:

— А что, дед, продай нам твоего сокола!

— Купите.

— А сколько за него хочешь?

— Давайте триста рублей. Отдам сокола, только без шапочки.

— Э, на что нам твоя шапочка! Мы ему парчовую справим.

Ударили по рукам. Получил старик триста рублей и пошёл дальше.

Охотники пустили того сокола за перепёлками, а он прямёхонько в лес. Ударился об землю, опять стал хлопцем, догнал отца.

— Ну, теперь мы разживёмся понемногу! — говорит старик.

— Постой, отец, то ли ещё будет! Как поедем мимо ярмарки, я обернусь конём, а ты меня продай. Дадут тебе тысячу рублей. Только уздечку у себя оставь!

Вот приходят они на ярмарку. Сын обернулся конём. Такой конь лихой — и приступить страшно! Старик тянет его за уздечку, а он удила рвёт, копытами землю бьёт. Понаходило тут купцов видимо-невидимо — торгуют у старика коня.

— Тысячу рублей без уздечки, — говорит старик, — так отдам!

— Да на что нам твоя уздечка! Мы ему и позолоченную купим, — говорят купцы.

Дают пятьсот. Но дед упёрся, не отдаёт.

Вдруг подходит к нему кривой цыган:

— Сколько тебе, человече, за коня?

— Тысячу без уздечки.

— Ге! Дорого, батя! Бери пятьсот с уздечкой.

— Нет, не рука! — говорит старик.

— Ну шестьсот бери.

Как стал тот цыган торговаться, так старика и на шаг не отпускает:

— Ну, бери, батя, тысячу, только с уздечкой.

— Нет, уздечка моя!

— Добрый человек, где же это видано, чтоб коня продавали без уздечки? А передать-то его из рук в руки как?

— Как хочешь, моя уздечка!

— Ну, батя, я тебе ещё пять рублей накину, давай коня!

Дед подумал: уздечка каких-нибудь три гривенника стоит, а цыган даёт пять рублей. Взял и отдал.

Ударили они по рукам, пошёл дед домой, а цыган вскочил на коня. А то не цыган, то Ох был. Перехитрил он хлопца! Понёсся конь, что стрела, повыше дерева, пониже тучи. И всё ногами бьёт, норовит сбросить Оха. Да не тут-то было!

Вот приехали они в лес, в подземное царство. Ох в хату вошёл, а коня у крыльца привязал.

— Поймал-таки бисова сына! — говорит Ох своей жинке. — К вечеру своди его на водопой.

Повела вечером жинка коня на речку; стал он воду пить, а сам старается глубже в воду забраться. Баба за ним, кричит, ругается, а он всё глубже да глубже. Дёрнул головой — она уздечку и выпустила. Бросился конь в воду да и обернулся окунем. Баба закричала. Ох выбежал да недолго думая обернулся щукой — и ну гонять окуня!

— Окунь-окунец, добрый молодец, повернись ко мне головой, покалякаем с тобой!

А окунь в ответ:

— Коли ты, куманёк, поговорить хочешь, говори: я и так тебя слышу.

Долго гонялась щука за окунем — не может поймать. А уж окунь уставать стал.

Вдруг увидел он на берегу купальню. А в это время в купальню царская дочь купаться шла. Вот окунь выбросился на берег, обернулся гранатовым перстнем в золотой оправе и подкатился к царевне под ноги. Царевна увидала.

— Ах, хорош перстенёк! — Взяла его да на палец надела. Прибежала домой и хвалится: — Какой я красивый перстень нашла!

Царь залюбовался.

А Ох увидал, что окунь обернулся перстнем, сейчас же обернулся купцом и пошёл к царю:

— Здравствуйте, ваше величество! Я к вам за делом пришёл. Велите вашей дочке отдать мой перстень. Я его своему царю вёз да в воду уронил, а она подняла.

Велел царь позвать царевну.

— Отдай, дочка, перстень, вот хозяин нашёлся.

Царевна заплакала, ногами затопала:

— Не отдам! Заплати купцу за него, сколько спросит, а перстень мой.

А Ох тоже не отступает:

— Мне и на свете не жить, коли не привезу того перстня своему царю!

Царь опять уговаривает:

— Отдай, дочка, а то через нас человеку несчастье будет!

— Ну, коли так, — говорит царевна, — так пусть ни тебе, ни мне не будет! — Да и бросила перстень на землю.

А перстень и рассыпался жемчугом по всей хате, и одна жемчужина подкатилась царевне под каблучок. Она и наступила на неё! Ох обернулся коршуном и давай жемчужные зёрна клевать. Клевал, клевал — все поклевал, отяжелел, чуть двигается. А одного зёрнышка под каблучком у царевны не заметил. И та жемчужинка покатилась, покатилась, обернулась ястребом и бросилась на коршуна.

Коршун и лететь не может. Ударил ястреб клювом несколько раз коршуна по голове — у того и дух вон. Так и не стало больше Оха. А ястреб ударился об землю и обернулся пригожим хлопцем. Таким пригожим, что увидела его царевна и сразу влюбилась. Говорит царю:

— Как хочешь, только за этого хлопца замуж пойду, а больше ни за кого.

Царю-то неохота за простого казака дочку отдавать, да что с ней сделаешь! Подумал, подумал да и велел гостей созывать. Такую весёлую свадьбу справили, что весь год о ней вспоминали.

Парубок и сундук-самолёт

Жили два парубка, ткач и столяр, и ходили они к одной дивчине. Ходили они к ней, а она им сказала так:

— Я за вас обоих-то выйти не могу. — И говорит столяру: — Сделай ты мне такой сундук, чтобы по воздуху летал, а ткач пускай выткет такую сорочку, чтоб была вся цельная (как вяжутся чулки).

Сказала это она им, они и ушли.

Пришёл ткач домой и задумался, как бы ему такую сорочку сделать. И вспомнил он, как делают евреи цельные чулки, и сделал себе из дерева такую фигуру, да и сплёл сорочку.

А столяр сделал по заказу сундук, кузнец его оковал; если влезть в середину и закрутить, то он и полетит по воздуху. Оба принесли свои подарки, очень ей понравились. Посмотрела она на сорочку, что она цельная, и согласилась выйти за ткача замуж. Поглядела на сундук, не знает, полетит ли она и вправду по воздуху.

Говорит ткач столяру:

— Полезай-ка ты!

А столяр говорит ткачу:

— Нет, ты полезай!

Не хотят ни тот, ни другой лезть в сундук. А ткач — глупый, влез в сундук, покрутил в середине ручку и поднялся вверх на целую милю. И назад к девушке совсем не вернулся. Вот как улетел он, то столяр на ней и женился.

А когда ткач полетел, то летел он целую неделю и спустился на скирду сена. Когда наступил вечер, видит он, что в городе за две мили светится, покрутил ещё ручку и полетел прямо на огоньки. Подлетает к свету, к окну, а был это дворец, где жил король; и была у того короля такая красавица дочка, что королю приходилось её на ночь на третий ярус уводить, он всё за неё боялся, чтоб она какой беды не наделала.

Вот подлетает ткач в сундуке к окошку, постучался, а она спрашивает:

— Кто там такой?

— Я, — говорит, — святой Петро. Это меня к тебе Бог прислал для утехи.

Поговорил он с ней, посидел, а потом улетел. На другой вечер прилетел он опять к окошку. А она уже на другой вечер всё как следует приготовила: дала Петру поесть и попить. Вот наелся Петро хорошенько и спрашивает у неё, не дозволит ли её отец на ней жениться, поговорил с нею и улетел.

Подошло утро, отец и спрашивает:

— Ты чего это такая весёлая? А не приходил ли к тебе кто-нибудь ночью?

А она говорит:

— Ходит ко мне святой Петро и спрашивает, не дозволит ли мне отец с Петром ожениться.

Отец ей и говорит:

— Как же я могу выдать тебя за него, если сын соседнего короля с тобой уже обручился? Как я тебя за него замуж выдам, он тотчас начнёт со мной воевать. Спроси его, когда он на другую ночь прилетит, сможет он оказать мне совет и помощь, если женится? Ведь тот король меня посильнее.

Вот прилетает он ночью; она ему всё и рассказала, а он говорит:

— Хорошо, я и посоветую, и помощь окажу.

И выдал король её замуж за Петра.

Как узнал соседний король, что она уже вышла замуж, начал тотчас войну.

Уже собираются и тот и другой король на войну, а тот был посильней, было у него войска куда больше, чем у этого; тогда меньшой король и говорит зятю:

— Ну, зять, как же быть?

— Не бойтесь, — говорит, — тату, выходите воевать.

А Петро дома остался, нагрел большие котлы с маслом и горячей водой и вылетел на неприятеля. И как начал он поливать сверху горячим маслом и горячей водой, тут король и признал:

— Видно, правда, что это святой Петро, он нас с неба карает.

Заключил мир, и война прекратилась. В скором времени тот король говорит:

— Чего я буду такому дурню уступать? — и пошёл снова войной.

Отец и спрашивает зятя:

— Ну, сын, что же нам теперь делать?

А этот Петро и говорит:

— Выходите опять на войну, я вам помогу.

Вышли они воевать, а Петро наложил полный сундук горящих углей и вылетел на неприятеля. И как начал его сверху жаром осыпать, пришлось им мир заключить.

Говорят они:

— И правда, что это святой Петро!

Война опять прекратилась. Прошло так с полгода, а тот король, который посильней, и говорит:

— Я такому дурню не уступлю, — и пишет ему, что пойдёт опять на него войной.

А Петро, как узнал об этом, сильно опечалился, потому что как прилетел он с войны домой, то остался в сундуке большой кусок угля и обгорели от него крылья, на которых он летал. И когда оба короля вышли на войну, велел Петро привести ему коня без седла и уздечки. Он сел на коня и велел связать себе ноги снизу под конским животом и выехал в поле, думая, что конь его там убьёт, — ведь ему нечем было в третьей войне обороняться. И гонялся конь с ним по полю, и хотелось Петру добраться до леса. Он думал: «Когда будет конь скакать мимо дерева, я ухвачусь за него руками, ведь ноги-то у меня к коню привязаны, ну он меня и разорвёт».

А конь поскакал прямо на войну, а к лесу не побежал. И когда мчался он полем, то стояло на дороге старое распятие; и когда летел конь мимо, Петро схватился за него руками, думая, что тут и смерть ему будет. Но распятие снизу подгнило и отломилось, и он ринулся с ним прямо на войско. И начал крушить неприятеля распятием — в одну сторону крестом, а в другую основанием, и промчался несколько раз между неприятельских рядов и перебил больше половины войска. Видит неприятель, что дело пошло не на шутку, и пришлось ему заключить мир, так как не стало у него солдат, кем воевать.

И сказал король:

— Это знак того, что зять у него и вправду святой Петро; ведь я трижды с ним начинал воевать, надеялся выиграть, но не мог, потому что он с неба меня карал.

И остался бедняк у короля зятем. Вот и всё.

Злыдни

Жил себе мужик, да такой бедный, такой бедный, что иной раз не только ему, а и малым деткам поесть было нечего. И был у того мужика богатый брат. Вот у бедняка — дети, а у богатого — нету сына.

Встречает раз богач бедняка и говорит:

— Помолись, братец, Богу за меня, может, пошлёт он мне сына, а я уж тогда позову тебя в кумовья.

— Хорошо, — говорит бедняк.

Вот прошло, может, с год, и доведался бедный брат от людей, что родился у богача сын. Приходит он к жене и говорит:

— А знаешь, у брата-то ведь сын родился.

— Разве?

— Ей-ей! Пойду-ка я к брату: он говорил, что как пошлёт ему Господь сына, меня в кумовья возьмёт.

А жена говорит:

— Не ходи, муженёк, если б он хотел тебя в кумовья позвать, то и сам бы за тобою прислал.

— Нет, пойду уж, хоть на крестника погляжу.

Пошёл. Вот пришёл, уселись они за стол, беседуют. Вдруг приходит богатый сосед, надо богача в красном углу усадить, — вот и говорит он брату:

— Подвинься, брат, пускай человек за стол сядет.

Тот подвинулся. Приходит и другой богач, а брат опять: «Подвинься»; а потом как собралась их полная хата, то прежде бедный хоть у стола сидел, а то уж и у порога места ему нету.

Вот потчует брат богачей, а бедного брата не угощает. Уже богачи и пьяным-пьяны, всякий вздор мелют, а бедняку и капли не перепало. Пощупал он карманы, а там семечек немного. Достал он семечки, грызёт, будто после чарки закусывает. Вот заметили богачи у него семечки.

— Дай, — говорят, — и нам!

— Берите, — говорит.

Взял себе один, а тут и второй руку протягивает, и третий… да так всё и забрали. Посидел бедный брат ещё немного да так несолоно хлебавши и пошёл домой.

Приходит домой, а жена спрашивает:

— Ну, как?

— Да так, как ты говорила. И в кумовья не взял, и крошки от богачей не видал, да ещё все семечки забрали…

А было воскресенье, и был бедняк скрипачом, музыкантом. Вот взял он скрипку и начал с горя да печали играть. Как услышали дети, взялись и давай плясать. Вдруг глядь, а вместе с детьми и какой-то малышок пляшет, да ещё не один. Удивился бедняк, бросил играть — а они поскорей под печь кинулись, толпятся, толкаются — так их много.

Вот мужик и спрашивает:

— Что вы такое?

А те из-под печки тоненькими голосками говорят:

— Да мы злыдни!

А мужик задумался и говорит:

— Вот оттого я и бедный, что в хате у меня злыдни завелись! — И спрашивает их: — А что, хорошо вам под печью сидеть?

А они:

— Да какое там хорошо! Такая теснота, что не приведи Господи! Разве не видишь, сколько нас расплодилось?

— Раз так, — говорит бедняк, — постойте, я вам гнездо попросторней найду.

И побежал побыстрей, взял бочку, внёс её в хату да и говорит этим злыдням:

— Залезьте сюда!

И как начали они туда лезть — все повлезли.

Взял тогда мужик донышко, забил поскорей бочку, вывез её на поле да и бросил. Приходит домой и хвалится детям, как он от злыдней избавился!

— Ну, теперь, — говорит, — может, даст Бог, наше хозяйство и получшает.

Прошло с полгода, а может, и больше, и пошло у него хозяйство в гору, стали ему и богачи завидовать. Что ни сделает — всё ему удаётся, что ни купит — на всём зарабатывает; посеет на поле рожь или пшеницу, и такая уродится она колосистая, что так к земле и клонится.

Вот и стали все люди уже удивляться, что был-де сначала такой бедняк — детей нечем было прокормить, а теперь так хорошо живёт.

Одолела богача зависть, приходит он к нему и спрашивает:

— Как оно случилось, что стала тебе во всём по хозяйству удача?

— А потому удача, что злыдней не стало.

— А куда ж они делись?

— Загнал их в бочку, отвёз на поле и бросил.

— Где?

— Да вон там, под оврагом.

Вот богач и побежал туда поскорей, а там и вправду бочка.

Выбил он днище, а оттуда злыдни так валом и повалили. И говорит он злыдням:

— Да вы уж лучше к брату моему ступайте, он забогател уже.

А злыдни:

— Ой, нет, он недобрый, вишь, куда нас запроторил! А ты человек добрый, вот мы к тебе и пойдём.

Богач от них наутёк, а злыдни за ним как уцепились и пришли к нему в хату. И уж как разгнездились у него в хате, что совсем обеднял богач — ещё бедней стал того брата, что бедняком был. Каялся уж тогда, да поздно было!

Сказка про Ивана Печовского

Было ли, не было, жил бедный человек. Было у него два сына: один глупый, а другой умный. Вот умный и говорит отцу:

— Нянько, давайте поставим новую хижину, эта уж ветхая!

Нарубили немного лесу, а кое-что от старой хижины осталось, и хотят новую строить. Когда стали разбирать старую, заплакал дурень, чтоб не разбирали его печь.

И вот разобрали старую хижину и недалеко поставили новую. А дурня оставили на печи, только сделали навес, чтобы дождь его не мочил. И кормили его там, потому что не хотел он никуда ходить.

Раз одна женщина несла слепых котят, хотела забросить их в терновник. Проходила она мимо печи, где сидел дурень.

Глупый Иван крикнул:

— Жинка, что это вы несёте?

— Несу слепых котят в терновник.

— Дайте мне одного котёночка, не будет мне скучно!

И дала ему женщина котёночка.

Вот Иван и забавляется котёночком и кормит его хорошо. Подрос котёночек и стал уже сам Ивана кормить: лазил по хозяйским чердакам, где коптились колбасы и сало, и приносил их Ивану. И жилось Ивану неплохо.

Вот так и жил Иван вместе с котёночком. И назвал котик хозяина Иваном Печовским.

Спустя два года идёт как-то котик и думает про себя: «Как бы это моего Ивана женить? А то он всё один да один…» Идёт котик по лесам и дебрям и встречает зайца.

— Ты куда, котик, идёшь?

— Иду к царю в гости.

— Возьми и меня.

— Да было б вас хотя бы сто, то дело другое.

Запищал зайчик тоненьким голоском, и сбежалось сто зайцев.

Стали зайцы спрашивать:

— Ты чего нас звал?

А зайчик и говорит:

— Пойдём с котиком к царю в гости.

Идут они дремучими пущами. Все вместе.

Подходят к городу. Вдруг обернулся котик человеком и повёл за собой зайцев. Приходят на царский двор.

Стал царь спрашивать:

— Где это вы, человече, столько зайцев наловили?

— Пресветлый царь, это прислал вам царь Печовский!

И человек ушёл. Только вышел он из города, как обернулся опять котиком, идёт себе дальше. Встречает лису.

— Ты куда, котик, идёшь?

— Иду к царю в гости!

— А нельзя ли и мне пойти вместе с тобой?

— Да можно, если б было вас хотя бы сто.

Подняла лисичка голову и запела по-своему. Сбежались к ней сто лисичек-сестричек. И спрашивают:

— Ты чего так жалобно нас кликала?

— Да звала я вас, чтоб узнать, не хотите ли вы пойти вместе с котиком к царю в гости.

Они обрадовались, что пойдут к царю. И только подошли близко к царским палатам, обернулся вдруг котик человеком.

— Откуда ты ведёшь столько дичи? — спрашивает его царь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Одёр — старая изнурённая лошадь.

2

Сурна — русский духовой музыкальный инструмент.

3

Паляница — украинский круглый белый хлеб.

4

Леда́щий — слабый, тщедушный.