Сквозь объектив

Соня Фрейм, 2019

Марина отправилась в Амстердам, чтобы отдохнуть в любимом городе, но внезапно оказалась похищена загадочным незнакомцем по имени Кай. Девушка готовилась к самому худшему, но не ожидала, что Кай заставит ее участвовать в странном творческом эксперименте, целью которого было поймать ее душу… На что готов пойти Кай, чтобы воплотить свою безумную идею? И способна ли Марина выдержать испытание, которое навсегда ее изменит?

С Максом

— Я хочу писать только о роскошной жизни, — поделился Макс.

Он сообщил это в солнечный апрельский полдень, один из таких, когда небо обрушивается бездонной голубизной, а ветер притрагивается к коже словно крылья бабочек. Весенний воздух дурманил людей, стоило им только высунуться в форточку.

Но погода в Риге стояла еще прохладная, и балкон нашей с Максом кофейни пустовал. Да и в такой ветреный день велик риск, что чай из чашки окажется на лице. Однако мы всегда были сторонниками выпендрежа — и море нам по колено, и ветер нас не сдует. Поэтому сидели снаружи и, как невинные дети, потягивали молочный коктейль, оправдывая имидж кофейных раздолбаев, с которых он начал свою книгу.

Периодически он внимательно глядел на меня — а я смотрела, как лопаются пузыри в стакане. Мои темные очки сползли на кончик носа и грозились упасть прямо в бокал. Слегка приподняв их, я продолжила свое увлекательное наблюдение. Но прокомментировать его заявление как-то надо было.

— Недаром говорят: пиши о том, что ты хорошо знаешь.

— Да нет же, — слегка нахмурился он. — Просто пороки, которые расцветают в этой среде, наиболее интересны для изучения.

— Ты помешан на эстетике греха, — хмыкнула я.

— Ну и что? Самое интересное — это люди. Такие, как ты.

Я прикусила трубочку от коктейля и наградила Макса скептическим прищуром. Его длинные соломенные волосы были в легком беспорядке из-за ветра, и периодически он небрежно проводил по ним растопыренной пятерней.

«Велла: вы великолепны», — почему-то пронеслось в моей голове.

Поймав мой изучающий взгляд, он поинтересовался:

— Что-то не так?

— У тебя майонез на подбородке, — сообщила я.

Макс тут же нервно провел по лицу салфеткой, но опомнился и буркнул:

— Мы же не брали ничего кроме коктейля.

Я подавила ухмылку. Попался, как всегда. Все, что касалось внешности, он воспринимал с обостренной серьезностью. Мне нравилось его на этом периодически подлавливать.

— Шутка, друг мой. Не дуйся.

— Глупая шутка, Марина, — проворчал он и, подперев голову руками, произнес: — Вечно ты увиливаешь. Давай вернемся к тебе, раз ты будешь героиней. Опиши мне себя.

— Зачем? — Правая бровь сама вздернулась. — Ты, по-моему, и так неплохо справлялся.

— Я хочу увидеть мир твоими глазами. Это добавит реалистичности моему роману.

Мне хотелось его спросить, зачем писать о человеке, в чью шкуру не можешь влезть, даже напрягая воображение, но вместо этого я попыталась спонтанно ответить на его вопрос:

— Марина хорошо умеет спать, врать и тратить деньги. Деньги ей дает папа, чтобы она нашла себя в чем-то кроме первых двух занятий.

Макс хмыкнул и покачал головой:

— Ты всячески стараешься показать, что все, что у тебя имеется, — это заслуга твоего отца. Самоирония, отлично! Но почему?

— М-м-м, я папина дочка, — с туманной улыбкой возвестила я.

Между тем папочку я не видела уже месяц, а последняя встреча прошла под его вечное: «Я занят, у меня завтра срочный вылет!». Но сказать что-то надо было. Что-то вместо правды.

— Ты хорошо сочетаешь в себе избалованность и сознательность.

«Что еще ты готов придумать обо мне, чтобы стать ближе?» — пронеслось в голове.

Я откинулась на спинку стула и беззаботно улыбнулась, глядя на безупречную гладь неба. Всегда почему-то цепенею перед его бесконечной пустотой. Мне кажется, что только там, наверху, сосредоточена истинная красота.

Макс, в общем-то, счастливый человек. Ему не требуется слушатель. Он продолжил самозабвенно болтать о своей писанине, и я туманно кивала. Затем он переключился на знакомую нам тусовку. Зонтики мерно покачивались в такт ветру, а указательный палец сам собой начал отстукивать по крышке стола какой-то ритм… Так бывает всегда, когда мне становится скучно.

В голове окончательно выкристаллизовалась мысль, которую я вынашивала последнюю неделю.

–…Она фотает себя в туалете «Ритца», чтобы все думали, что это, типа, ее хата, — небрежно пересказывал он что-то. — Потом выяснилось, что у нее там просто подруга на ресепшн, да еще и полотенце с логотипом сдуру засветила и спалилась… Я всегда говорил, что она дешевка, но меня не слушали…

— Макс, поехали в Амстердам, — перебила его я.

— Когда? — опешил он, не ожидая такого предложения.

Глаза его непроизвольно вылезли на лоб, который собрался в недоуменную гармошку. Мысленно он, похоже, все еще расследовал дело дешевок в отеле «Ритц», и мое предложение упало как снег ему на голову.

— На этой неделе, — бросила я.

Он побуравил меня исподлобья и слегка неуверенно уточнил:

— На этой?

— Ну да, — кивнула я. — А чего ждать?

— Да, но… — возмущенно начал он. — У меня университет, у тебя школа, да еще надо собраться… А потом, родители…

— Как будто ты у них обычно отпрашиваешься, — хмыкнула я. — Неделями домой не звонишь. Ну, ты со мной?

— Подожди, — отчеканил он, притормаживающе подняв руки. — Давай разбираться. С чего это ты вдруг захотела…

Манера Макса подвисать на деталях бесила, но его астрологическим диагнозом была Дева, а пожизненным — тормоз.

— Да просто так! — раздраженно воскликнула я. — Не хочешь — можешь не ехать. Я привыкла путешествовать одна.

— Нет, я не могу тебя оставить, — рассеянно произнес он. — Просто… это все как-то неожиданно.

Лицо непроизвольно поехало от зевка, который не удалось подавить. Стоило поставить его перед фактом, как в нем тут же проскальзывала скучная суетливость. «Почему в людях так мало спонтанности?» — часто размышляла я. Но относительно Макса я была уверена в одном: если на него надавить, он будет ныть, читать нотации, но сделает что надо. А еще в этот раз мне не хотелось лететь в одиночестве. Да и друзей я никогда не выбирала.

— Марина… — Он грустно на меня посмотрел и укоризненно сказал: — Это несерьезно.

— Ты уже согласен, — поняла я.

* * *

Если честно, я до сих пор не понимаю, откуда взялся Макс. В какой-то момент я обнаружила, что рядом со мной идет высокий атлетичный блондин с влажноватым щенячьим взглядом. Кажется, мы познакомились на очередной бесперспективной вечеринке. Я удачно притягивала к себе странных незнакомцев.

Помню только, как он возник передо мной в потоке пляшущего света. Я сидела за стойкой бара и была уже довольно пьяна. До этого я познавала пределы неловкого молчания с каким-то другим парнем, который успешно смылся. Соображала я слабо — казалось, что алкоголь уже давно заменил кровь в венах. Но этот вечер оставалось спасать только бесплатной выпивкой на чужом празднике.

Музыка то глохла, то била по ушам, и я с пьяной проницательностью размышляла, что иногда жизнь похожа на карусель. Если слишком долго на ней кататься, тебя стошнит. Вообще-то я даже не была старухой. Мне только исполнилось восемнадцать, но когда чувствуешь себя погано, всегда стареешь лет на сто. Жалко только, что не умнеешь.

— Эй, ты в порядке, милая?

— Милая? — с трудом выдавила я. — Ты вообще кто?

Мелькнули сочувствующие голубые глаза, и кто-то мягко оторвал меня от стола и усадил прямо.

— Я, возможно, твой ангел-хранитель, — заговорщицки шепнул незнакомец.

— Хреновый способ знакомиться, — выдавила я и соскользнула с кресла.

Происходящее дальше я помню слабо, но Макс, как лучшая подружка, держал мне волосы, пока я блевала в унитаз следующие минут десять. С тех пор он всегда был рядом, даже когда его об этом не просили, держал не только волосы, но и мою сумку, бегал за мороженым и работал личным шофером.

— Больше не пей так много! — грозил он пальцем, и меня разбирал смех от того, настолько это действие не сочеталось с его внешностью. — Тебе не идет!

Макс учился на втором курсе по прозаичной специальности — на финансиста. Но сам он грезил о писательских лаврах, а учеба была в угоду довольно деспотичному отцу.

Его папа в свое время успешно влился в молочную индустрию страны и был одним из производителей отечественного сыра. В преемники он, разумеется, готовил Макса. Но сын почему-то тщательно это скрывал, так как профессия папы отдавала, как он выражался, «провинциальным шиком», что, однако, не мешало ему тратить «сырные» денежки абсолютно так же бестолково и в таком же большом количестве, как это делала я с деньгами своего отца. Это стало нашей единственной точкой соприкосновения.

Меня забавлял Макс. Его интеллектуальные замашки, манера преувеличивать и делать культ из ничего… При его холеной, шикарной внешности в нем отсутствовала мужественность, и он часто вел себя как изнеженная капризная девочка. От этого становилось смешно. Первое время я на полном серьезе думала, что он гей. Затем кое-что прояснилось.

Его единственная проблема заключалась в том, что он постоянно хотел казаться кем-то другим. Он маскировал это неуместной ложью о том, что живет один, а родители — в другой стране. Что его книги известны только в очень престижном кругу и он намеренно не хочет продавать их массовому читателю. Он обливался табачной ванилью от Тома Форда и напоминал чью-то упакованную мечту, и явно не мою. Но сквозь его цветистый поток слов рано или поздно начинали выстреливать фразы про пороки богатства. Словно с грубой кирпичной стены вдруг облезли обои в розочках. Я понимала, что, возможно, мы оба — две ладные подделки. Он — поверхностная богема, я — девочка поколения Whatsapp, состоящая из сохраненок лакшери. С кем нам дружить, как не с себе подобными?

Но иногда я думала, что хоть он меня и раздражает, у меня нет другой компании. Никто ведь не хочет быть один.

Поэтому я научилась воспринимать Макса как забавное недоразумение, которое сопровождает меня во время прогулок, встречает из школы на новеньком «порше» и развлекает необременительными разговорами о том о сем.

С ним можно было говорить молча.

Он задавал кучу вопросов, сам же на них отвечал или мог часами рассуждать на ему одному интересные темы, и мне оказалась удобной такая дружба. Я ничего ему о себе не рассказывала, зато он кусками ухватывал то одно, то другое и лепил, что получится. Общение с ним походило на фоновую музыку в наушниках, которую слушаешь по дороге в школу. Он расслаблял. Я лениво взирала на него из-под слегка опущенных век, катая с глупым видом жвачку во рту, и со скуки собирала в свою очередь уже его портрет, который, возможно, выходил правдивее, чем мой образ в его недописанном романе.

Соломенная копна волос как из рекламы шампуня. Кожа лучше, чем у меня. Брови постоянно домиком, от чего взгляд у него грустный и ищущий, как у потерянного щенка.

В конечном итоге я пришла к выводу, что откуда бы он ни взялся, но еще чуть-чуть, и я, пожалуй, окончательно назову его другом.

А вот кем он хотел стать для меня — не всегда было понятно. То ли претендовал на роль моего молодого человека и вел себя порой как заправский ухажер, таская мне шоколад в огромных коробках и тяжелые веники алых роз. То ли думал стать моим покровителем, оберегающим от дурного влияния внешнего мира. Правда, «папочка» из него выходил сомнительный. Мне, в общем-то, было все равно. Казалось, что от его статуса мое отношение к нему нисколько не изменится.

Затем я превратилась в его музу, и он стал делать наброски к очередному скандальному роману о золотой молодежи — к которой приписал и меня. Он мнил себя чуть ли не Бегбедером или Буковски, а я стала его кокаиновой принцессой. Вообще-то вместо наркотиков я принимала таблетки от холецистита, но о таком не пишут.

Иногда, читая его записки, я удивлялась. Он подмечал вещи, которые никогда в себе не заметишь. Увидеть себя со спины нельзя, ведь глаз на затылке нет. Это было как смотреть на свое не слишком удачное фото — вроде ты, а вроде и нет. Мне все яснее становилось, что Макс черпает с «фасада», а остальное додумывает сам.

Он постоянно старался меня разговорить. Развлекал тестами, анекдотами и своими забавными заявлениями… У меня была стандартная реакция — я только жевала и кивала. И изредка поддразнивала его своим ехидством.

Каждое появление Макса передо мной походило на кастинг, словно бы он пробовался на всевозможные роли, но я не знала, на какую его утвердить.

Таким он и остался в воспоминаниях — красивым, но пустоватым юношей без определенного назначения в моей жизни…

* * *

— Я скажу тебе, какая ты, — со звенящим триумфом первооткрывателя сообщил он.

Самолет плавно рассекал пелену розоватых облаков. Периодически закладывало уши, а в салоне стояла атмосфера тихого часа. Пассажиры, откинувшись в креслах, дремали, запрокинув назад головы и одинаково приоткрыв рты. Только в глубине салона кто-то сердито шуршал газетой.

В ушах беспрерывно звучали монологи моего почти что друга. Мы обсудили погоду, еду, его будущее, затем я иссякла и почти всю оставшуюся дорогу смотрела в иллюминатор. Его словесный поток, как обычно, не прекращался. Где-то открыли кран и забыли завернуть обратно.

Облака внизу походили на дорожки в манной каше, и начинало рябить в глазах. Хотелось уснуть, но его шепот не давал отключиться.

— Ты — дорогой капучино с пышной пенкой и шоколадной стружкой, тающей в кофейном паре. Ты — желатиновые тянучки с приторным вкусом. А еще маленькие круглые сливочные леденцы, от которых сладость во рту оседает навсегда, — оттачивал он на мне очередной приступ поэтизма.

— Меня сейчас вырвет. Откуда ты вообще набрался этой ванили? — поморщилась я.

— Просто это ты. Девочка-конфетка. Ты постоянно ешь какие-нибудь приторные тянучки, от тебя пахнет шоколадом и кофе… Я это запишу.

В последнее время эта фраза стала звучать как нешуточная угроза. Я недоуменно уставилась на него поверх чуть ли не до глаз натянутого пледа. Да что с ним не так? Как его выключить?

— Ты уверен, что такое будут читать?

— Мой выбор слов намеренный, — надулся он.

— Значит, это еще пара деталей, составляющих мой образ?

— Между прочим, да!

— О господи… давай поговорим о чем-нибудь другом. Не обо мне.

В моем голосе впервые проклюнулось нешуточное раздражение.

Макс слегка приподнял брови и произнес:

— Мне интересно говорить о тебе. Но, к сожалению, тебе не интересно говорить со мной. Это все твоя апатия, Марина.

— Хватит ставить диагнозы, — отозвалась я. — Вот приедем в Амстердам, и я оживу, поверь мне.

— Что, так сразу?

— Я обожаю этот город, Макс, — мечтательно произнесла я. — Там мой настоящий дом. Там я на своем месте. Стараюсь приезжать туда каждую весну.

— Прямо-таки каждую… Со скольких же лет?

— С четырнадцати, — память внесла коррективы. — Как сказал однажды один голландский таксист, в этом городе никогда не чувствуешь себя иностранцем. Там есть всё. И все.

— А школа? У тебя и так много пропусков.

— Да ну ее… Ничего интересного там нет.

— А родители? — продолжал он.

— Наша жизнь — это езда на разных эскалаторах, — неожиданно разоткровенничалась я. — Они едут вверх, а я вниз. По пути мы успеваем помахать друг другу руками, пока не скроемся из виду окончательно.

Глаза Макса вспыхнули энтузиазмом.

— Вот! То что надо. Продолжай!

— Что продолжать?

— От тебя так редко можно услышать что-то…

— Внятное?

— Нет, личное. И все это ты сообщаешь таким ровным голосом… Мне нравится.

Он походил на какого-то безумного фаната. Воистину, кошмар — это любовь, о которой не просишь. Я уткнулась носом в колючие складки пледа, решив больше не делиться никакими мыслями. Возможно, он старается узнать обо мне больше, чтобы стать ближе. Я, кажется, знаю о себе все, но при этом продолжаю чувствовать себя чужой даже в собственном теле.

Внезапно Макс наклонился к моему уху и спросил незнакомым расстроенным шепотом:

— Знаешь, кто ты?

Я медленно повернула к нему голову и уставилась в прозрачные голубые глаза. В тот момент я ожидала очередного продовольственного сравнения — и я его получила. На лице Макса впервые промелькнула человеческая боль, далекая от всех его мультяшных переживаний.

— Ты — остывший кофе, вот ты кто.