Ноктюрн льда и клавиш

Софи Сорель (2024)

Назар Елизаров — подающий большие надежды хоккеист. В первом матче за сборную он получает травму и на долгие месяцы выбывает из спорта. Назара раздражает стремление родителей вынудить его забыть про хоккей и начать работать в фирме отца. А еще больше его раздражают звуки неумелой игры на пианино, которые ежедневно доносятся из соседней квартиры. Взбешенный Назар решает высказать соседу все, что думает, но дверь ему открывает милая девушка, похожая на бельчонка. У Юли Белкиной своя, не менее трудная история борьбы, побед и поражений. Эти двое либо полюбят друг друга, либо возненавидят до гробовой доски…

Глава 2

Назар

Девчонка. С соломенными, чуть в рыжину, косами, концы которых похожи на пушистые беличьи хвосты, с взлохмаченной макушкой, в круглых очках, через которые на меня смотрят огромные глазища.

— Ты пиликаешь целыми днями? — зло спрашиваю я.

— Нет, у меня нет скрипки, — заявляет это чудо.

— На пианино, говорю, ты пиликаешь?

— Пиликают на скрипке, а на пианино играют, — говорит она, скрещивая руки на груди, и смотрит в упор, с вызовом смотрит. — Да, это я разучиваю новые гаммы.

— Ах гаммы! — кривлюсь я. — Так вот, чтобы не пиликала! — рявкаю я. — Задрала.

— Мне нужно тренироваться каждый день. По закону я ничего не нарушаю, ночью или ранним утром не играю, — пожимает она плечами.

— Еще раз услышу — вышвырну твой рояль из окна. Заруби себе на носу, Белка. — И тычу ей в нос пальцем. Он у нее в веснушках. И щеки тоже, но не так чтобы вся кожа усеяна, а будто кто-то просыпал случайно несколько капелек.

— Не пролезет, — усмехается она.

— Что не пролезет? — хмурюсь я. Отвлекся на веснушки — потерял нить разговора.

— Рояль в окно не пролезет. Вообще-то, у меня пианино. Но и оно не пролезет. — Она деловито одним пальцем поправляет очки.

— Топор возьму, разрублю на щепки, тогда пролезет, — хмыкаю я.

— Тебе сразу топор дать или, может, сначала чаю попьем? — вдруг спрашивает она, а я обалдеваю.

— Ты меня на чай приглашаешь? — уточняю я.

— Почему нет. Я как раз собиралась сделать перерыв.

Недолго думая, я соглашаюсь:

— Если сделаешь пару бутеров к чаю, то я не против. Со вчерашнего вечера ничего не жрал.

— Не вопрос, — и открывает шире дверь.

Идет на кухню — я следом. В распахнутую дверь большой комнаты вижу проклятое пианино, которое вот уже сколько дней испытывает мое терпение.

Я останавливаюсь в кухонной арке и, скрестив руки на груди, наблюдаю, как Белка наливает в керамический чайник с цветочками воду и ставит его, щелкая кнопкой.

— Не боишься незнакомых парней в дом приглашать? — иронично спрашиваю я.

— А чего мне бояться? — Она оборачивается и смотрит на меня с неподдельным недоумением.

— Ну, мало ли, может, я придурок какой-нибудь.

— Пойдем.

Она подходит ко мне, и я отодвигаюсь, давая ей дорогу. Ковыляю за ней следом, прихрамывая. Она открывает дверь какой-то комнаты, и первое, что мне бросается в глаза, — шкаф с кучей спортивных кубков.

— У меня коричневый пояс по карате, — хвалится Белка. — Это, чтоб ты знал, второй кю. Кю — это ранг, — тут же объясняет она. — Выше него только темно-коричневый, а потом черный, но там уже даны. Еще я владею самбо и приемами самообороны. Наваляю любому так, что свое имя забудет.

Мне вдруг становится весело.

— Все-все, сдаюсь! — Я поднимаю руки.

— Пошли чай пить.

И мы возвращаемся на кухню.

— Тебя как зовут-то, пианистка? — спрашиваю я, усаживаясь за круглый кухонный стол, накрытый клеенкой, на которой изображены клубничины. Все в этой квартире какое-то радужно-веселое: цветочки, клубнички, конфетки.

— Юля Белкина, — говорит девчонка.

Не зря я ее сразу Белкой прозвал.

— В консерватории небось учишься, Белка? — язвительно спрашиваю я.

Играть-то она реально не умеет. Белка поджимает губы, отводит глаза и вся как-то будто лишается задора, но потом все же говорит:

— Нет… Сейчас нет.

— Неудивительно. Играешь ты фигово, — хмыкаю я и отхлебываю чай.

— Ты просто ничего не понимаешь в музыке, — вздергивает она носик.

— Достаточно понимаю, чтобы с уверенностью сказать, что твоя игра похожа не на музыку, а как будто кого-то сблевало музыкой! — И откусываю бутерброд с колбасой, которых Белка сделала целую гору. Вижу, что ей обидно, и добавляю: — Не злись, Белка, кто тебе еще правду скажет.

Она молчит и прячет руки под стол, будто я собираюсь ее по ладоням бить за ее ужасную игру. Я отпиваю чай.

— Что за странный вкус?

— Это чай с ромашкой, — говорит Белка и растягивается в улыбке: — Ромашка успокаивает нервы. А то орешь, пальцами в нос тычешь, грозишься пианино мое выбросить. Нужно успокоить нервишки.

Я замираю с бутербродом на перевес и смотрю на эту мелкую козявку в веснушках, которая меня вот таким образом решила поставить на место. Вот зараза! Специально зазвала меня на чай, чтобы успокоить своей проклятой ромашкой.

— Ты не слишком дерзкая для своего возраста, а?

— Мне, вообще-то, двадцать один, так что нет, не слишком, — улыбается она. — А ты кто такой? Я тебя раньше в нашем доме не видела.

— Я Назар Елизаров, — с гордостью заявляю я и играю бровями.

А Белка начинает давиться смехом.

— Назар Елизаров? — смеется Белка.

— Чего смешного? — хмурюсь я.

— Извини, но какое-то рифмованное имя. Назар Елизаров. Елизар Назаров. Веселое имечко.

— Чего веселого? Я Ели-за-ров! — произношу по слогам я. — Не доходит?

— Нет, — мотает Белка головой. — А должно?

— Я хоккеист! Знаменитый! Я звезда, черт возьми! А ты ржешь! — Долблю кулаком по столу так, что чашка подпрыгивает, и вскакиваю со стула. — Идиотка! Я — звезда! А ты пианистка недоделанная! Смеется она!

Я хромаю на выход. Внутри все кипит! Какая-то мелочь рыже-соломенная! В очках огромных! С пальцами кривыми! Белка, блин! И смеется надо мной! Надо мной! Над Елизаровым!

С силой грохаю сначала ее дверью, потом своей. Бросаюсь на диван. Ногу простреливает болью.

— Проклятье! Проклятье! — ругаюсь я и отшвыриваю первое, что попадается под руку.

Пульт от телека долбится в стену, из-за которой снова начинают разноситься отвратительные звуки неумелой игры. Да она с ума меня решила свести! Я хватаюсь за голову и понимаю, что ромашка ни черта не действует. Кажется, наоборот, злит еще сильнее. А уже через десять минут меня вырубает…