Эхо Миштар. Вершины и пропасти

Софья Ролдугина, 2023

Случается иногда, что мир приходит в движение – и тогда не отсидеться ни в горах, ни в пустыне. Зреет на севере пламя бунта, и чем дальше, тем больше противятся сыновья лорги воле царственного отца. А во тьме поднимает голову третья сила – алчная, жестокая, и не будет от неё никому пощады. На юге храм схлестнулся с конклавом, восстали рабы в оазисе Кашим, и ведёт их за собой всадник с колдовским мечом, с печалью в сердце… А под барханами дремлет старое зло – и скоро настанет время ему пробудиться. Между севером же и югом скитаются двое. Алар, странник-эстра, хочет вновь обрести утраченную память – и новое место в мире, который теперь не узнаёт. Фогарта Сой-рон, учёная-киморт, ищет потерянного учителя, того, кому всегда принадлежало её сердце… Вот только они не знают, сколько боли принесёт им эта встреча.

2. Союзники и враги

Алаойш Та-ци, Ульменгарм и окрестности

То, что пребывание в Ульменгарме сулит неприятности, Алар понял в первый же день, когда к Тайре подскочил какой-то проходимец и крикнул:

— А продай-ка платок, добрая госпожа! За дюжину… нет, за полторы дюжины медяков!

Проходимец был хорош — кожа как снег, глаза как зимняя ночь; гибкий, но по-мужски статный, с блестящими чёрными волосами, гладкими, как зеркало, и обрезанными на уровне плеч. Улыбался лукаво, двигался легко — как ветер. Разумеется, красотой и улыбками Тайру было не пронять… Однако она и мгновения не колебалась — стянула с плеч расшитый кусок ткани, скомкала и кинула:

— Ну-ка, лови!

А в ответ получила не россыпь медных монеток, а одну серебряную.

— Эй! — крикнула вслед. — А сдача?

— Это за срочность! — махнул рукой проходимец и затесался в толпе у рынка, точно растворился.

Алар наблюдал за ним, привалившись плечом к борту телеги, а затем обернулся к Тайре с любопытством:

— Почему продала? У тебя ж это любимый платок.

— Честную цену назвал, а потом сверху накинул не много и не мало, а сколько надо, — невозмутимо ответила она, перекладывая что-то из одного сундука в другой. — Сразу видно, что взгляд у него намётанный, язык хорошо подвешен — такому и помочь приятно… Хотя платка жаль, — вздохнула она. — Да и чую я, что его потом искать будут, а значит, к нам точно подойдут, цвета-то приметные. Впрочем, пустое это, отбрешусь. Как твоя голова, эстра?

Голову у него повело на рыночной площади, и поди пойми отчего — то ли солнцем напекло, то ли вчерашняя попойка с Тарри аукнулась, то ли морт взбрыкнула… Алар прислушался к ощущениям и вздохнул:

— Болит. Постоим тут ещё немного?

— Отчего не постоять, — ответила Тайра, пожав плечами. — Я-то никуда не спешу, наши вон, только прилавки раскладывают. Это ты хотел бежать куда-то и кимортов искать… Кстати, о кимортах. Где Рейна-то?

Рейна нашлась тут же, поблизости — сидела рядом с вайной и с интересом разглядывала мешочки с ароматными травами, которые та приготовила на продажу. Алар тоже подошёл глянуть, не найдётся ли среди них чего-то от головной боли, когда за рыночной площадью, близ рядов, где вели торговлю мастера, послышался шум, гам, брань. Что-то грохнуло, взметнулся полог над чьим-то прилавком — небелёное полотно… Потом забегала туда-сюда стража, приставая ко всем, у кого было хоть что-то синее в одежде.

Разумеется, подошли они и к Тайре — она как в воду глядела.

— Видела ли я такого человека? — переспросила она, с прищуром посматривая на стражника. — А как же! Он у меня ведь тот платок и купил.

— А как он без платка выглядел? Э? — насел усач тут же, потрясая мечом, благо что хоть из ножен его не вынул. — Живо отвечай, окаянная!

— Ну, ну, не грози мне тут, — шлёпнула Тайра ладонью по ножнам и подбоченилась. — Отчего ж не сказать, разве ж это секрет? Рыжий мужчина в преклонных годах, глаза голубые, на щеке шрам приметный. Потому, видать, платок и купил — примету закрыть… Добрый человек, а как же монетку мне за усердие?

Стражник брезгливо плюнул себе под ноги, однако же монетку дал — самую мелкую, ещё и гнутую в придачу. Тайра отказываться не стала и невозмутимо сунула её в поясной кошель. Когда стражник ушёл, Алар тихо спросил:

— А почему соврала?

— Потому что у того красавчика на роду написано Аю-Насмешника веселить, — усмехнулась она, запрокидывая голову к небу, где солнце плавало в дымке, как золотая монета в молоке. — Уж кому, как не мне, ученице вайны, знать такие вещи… А тем, кому Аю-Насмешник благоволит, любой кьярчи рад помочь — авось тогда тоже немного удачи перепадёт. Ну, как твоя голова?

— Положим, получше…

Но никаких кимортов в тот день искать они, конечно, не пошли. Рынок беспокойно бурлил до вечера: некий важный человек искал негодяев, посмевших его оскорбить, но тщетно — те как в воду канули. Торговля у табора шла бойко, даже слишком, так что Алара тоже пристроили стоять у жаровни с лепёшками, пока Рейна помогала вайне продавать травы. Вечер наступил незаметно, слишком быстро, словно набросил кто-то на город тёмно-синий платок, расшитый звёздным серебром. Бродить по улицам в темноте Алар благоразумно не стал и отложил поиски на завтра.

И тогда-то, почти сразу после рассвета, случилось то, чего он боялся после достопамятного случая в Свенне.

Рейну снова попытались похитить.

Переночевал табор спокойно, пусть и на отшибе, далеко за рынком, среди лачуг, жмущихся к узкой, грязной речушке. А поутру, после плотного завтрака, Алар взял ученицу за руку и снова повёл на рынок — где, если не там, можно было узнать свежие новости? По пути, чтоб не заскучать, показывал несложные фокусы с морт. Рейна охотно подхватывала любые забавы; особенно ей понравилось перекрашивать деревянные бусы, подаренные накануне вайной, в разные цвета.

— А саму себя так поменять можно? — спрашивала она на ходу, дёргая его за рукав. — У Тайры волосы тёмные, а на солнце красным блестят — красота…

— Не выйдет, — развеял её мечты Алар. — Морт киморту навредить не может — это ты знаешь. Однако же есть и обратная сторона: ни вылечить себя, ни изменить также не получится. Но если тебе захочется подкрасить именно волосы, то тут ничего сложного нет, купим немного листьев клиппы и сделаем краску. Красного оттенка не выйдет, правда, скорее, рыжеватый, — добавил он задумчиво, проводя ей рукой по макушке.

Рейна засмеялась:

— Рыжий ещё лучше! Рыжие люди — самые красивые!

А Алар с трудом удержался оттого, чтоб не поморщиться: отчего-то при попытке вспомнить, как из листьев клиппы делается краска, звезда спутника начала зло вибрировать.

«И это запретное знание, выходит? — думал он, потирая висок. — Наверное, кто-то из моей прошлой жизни так же подкрашивал волосы… Тоже киморт? Женщина… ученица?»

Сердитое гудение над плечом стало таким настырным, что Алар, недолго думая, сунул спутника в меч.

Солнце к тому времени поднялось высоко, а небо расчистилось. Торговля шла бойко; хозяева в лавках частенько скидывали цену — не иначе пребывали в добром расположении духа по случаю хорошей погоды. С самого утра в город вошёл ещё один табор кьярчи, в коричневых и охряных цветах, и сейчас с двух телег чернобровые красавицы в звенящих браслетах продавали вышитые платки, маленькие аккуратные кульки калёных орехов и раскрашенные фигурки гурнов из соломы. Было шумно и весело; носились вокруг дети, темноглазые и юркие, и клянчили у прохожих монетки, а мужчины, серьёзные и степенные, раскуривали трубки, стоя у жаровни поодаль.

А вот стражников было не видать.

Прогулка по рынку затянулась, но результатов не принесла. Мастера в Ульменгарме охотно беседовали с эстрой, но вот подсказать, где стоит искать кимортов, увы, не могли. Кто-то советовал идти на север; кто-то советовал обратиться в крепость на холме — в замок лорги… Но большинство только руками разводили.

Промаявшись так несколько часов, Алар махнул рукой на поиски и обернулся к притихшей Рейне:

— Ты проголодалась? Если да, то давай зайдём куда-нибудь пообедать, а потом спустимся к реке. Я тебе покажу, как грязную воду делать питьевой.

— Очень хочу! — оживилась девочка тут же, бросив терзать верёвку, прикрученную к поясу — ту самую, которой она сумела из расщелины достать пострадавших людей, не прибегая к помощи учителя. — И поесть, и научиться воду очищать. А можно мне леденец в виде птицы ачир? Вон дяденька ходит, вразнос торгует, можно?

— Ну отчего нельзя, — засмеялся Алар. — А как вернёмся в табор, я тебе покажу ещё, как самой такие леденцы делать.

— Чтоб золотой был на просвет?

— Можно и золотой…

Он и сам не понял, в какой момент неопрятная старуха, причитая, потянула его в сторону за рукав, заклиная «пойти и пособить». Только успел ответить: «Сейчас, сейчас», — и обернулся, пытаясь отыскать глазами Рейну.

А её не было.

Сердце ухнуло в пятки.

Но прежде чем вздыбилась морт, подобно капюшону у пустынной змеи, и разметала прилавки и людей, как невесомый сор, раздался вопль — а затем ругань. Бранился мужчина, барахтаясь в пыли, и ноги у него стягивала верёвка, извивающаяся, как живая, а на щеке алел след, как от удара кнутом.

Другой конец верёвки был в руках у Рейны — бледной, хмурой, напряжённой, непохожей на саму себя; даже веснушки, кажется, поблекли на носу.

А на земле валялась тряпица, пропитанная чем-то и неприметная с виду — ну, мусор и мусор.

«Это дурман, — осознал Алар, потянувшись к ней морт, благо спутник до сих пор находился внутри меча и не требовал ни жертв, ни поклонения за свою помощь. — Дурман вроде того, который был в курильнице… Снова похитители?»

Старуха, отвлекавшая его, попятилась — и ловко затерялась в толпе.

За считаные мгновения он преодолел расстояние до Рейны, перескакивая через прилавки и ничуть не беспокоясь об испорченном и разбросанном товаре. Очутившись рядом, в первую очередь похвалил девочку мягким голосом:

— Молодец. Хороший контроль и реакция тоже похвальная. Горжусь тобой, — а затем обернулся к притихшему разом мужчине, вытягивая меч из ножен, спрятанных на спине под плащом. — А теперь отвечай, кто тебя послал и чего тебе нужно. Солжёшь — отрублю ногу, солжёшь второй раз — руку. И поверь, ложь я почувствую.

Мужчина, крепкий, средних лет, с густыми бакенбардами и квадратной челюстью, сначала побледнел — а затем приподнялся на локтях и сплюнул в пыль:

— А ты кто такой, чтобы спрашивать? Стража! Эй, стража, тут смутьян!

Дружинники показались так быстро, словно поджидали поблизости, да ещё целым отрядом в дюжину человек. Среди них были две женщины, тоже, впрочем, рослые и грубоватые. Плащи и фибулы незначительно отличались от тех, что носили похитители в Свенне, но нечто общее угадывалось — количество узелков, узор вышивки… Командир, круглолицый и совершенно лысый, зато с бородой, торчащей, как лопата, с ходу попёр на Алара, грозя мечом:

— Ты откуда здесь взялся и по какому праву клинок обнажаешь, чинишь разбой? А ну-ка, бросай оружие!

— И не подумаю, — ответил Алар спокойно и сделал знак Рейне отступить к нему за спину. — Этот человек пытался похитить мою ученицу. И я с места не двинусь, пока не узнаю, кто он и кем послан.

Бородатый побагровел:

— Да ты, никак, споришь? Не больно ли высоко нос задрал, а, бродяга?

Алар успел уже собрать вокруг себя морт — и продолжал нагнетать, а потому произнёс ровным голосом:

— Если кто нос и задрал, так это ты; а борода тебе, верно, всю округу заслоняет — ты и не видишь, кто перед тобой. Говорю и советую услышать с первого раза: кто сейчас мне под руку полезет, станет моим врагом.

…стращал так — и посмотрел по сторонам, оценивая.

«Рядом люди, прилавки, товар; заведения важных людей, может. Здесь морт-мечом просто так не помашешь, значит, они будут осторожничать… Шанс у меня есть. Даже против… сколько их там?»

Выходило, что девять — если не считать тех троих, которые стояли поодаль и пока не вмешивались.

— Никак, грозишь нам? — рявкнул бородач. Но пальцы у него сами по себе сжались на скользкой рукояти, пытаясь удержать меч — ладони от беспокойства явно вспотели. — Долго ли ты выдюжишь, один-то против десятка?

«Первые удары так точно выдержу, а дальше уже вам о себе надо волноваться», — подумал Алар, но сказать не успел, потому что высокий незнакомец в тёмно-зелёном плаще вдруг шагнул из толпы, откидывая капюшон:

— А если он будет не один?

Незваный союзник оказался, пожалуй, смазливей, чем давешний проходимец: с кожей белой, как молоко, и нежной, как у ребёнка, с длинными светлыми волосами, убранными в косу, и с венцом из трав и цветов. Глаза у него были зелёные, большие, чуть вытянутые к вискам, но наивным или чересчур нежным его не позволяло назвать холодное выражение лица и уголки губ, чуть опущенные, словно бы за мгновение до презрительной гримасы.

А ещё незнакомец был весьма высок и очень силён — морт клубилась вокруг него, как туман, и благоухала весенним лугом.

Знали его в столице хорошо, по крайней мере, дружинники.

— Откуда?.. — прохрипел бородатый, вращая глазами… и согнулся пополам, кланяясь, так торопливо, точно от этого его жизнь зависела. — Прощу прощения, не признал.

— Приехал чуть пораньше, чем обещал, — ответил незнакомец певучим голосом. И махнул рукой. — Ступай отсюда. А этого, — он указал небрежно на распростёртого в пыли мужчину, всё ещё связанного верёвкой Рейны, — я забираю с собой. Ты здесь ещё?

…бегущего вприпрыжку дружинника Алар видел впервые. А ещё — совершенно точно впервые в жизни видел киморта, который, сохраняя благородное выражение лица и достойную позу, тихонько подставил бы подножку из морт бегущему человеку.

Бородач упал и врезался лбом в прилавок; поднялся тут же, конечно, что б ему сделалось, медноголовому, но шёл после этого уже медленней, изрядно пошатываясь. А светловолосый незнакомец понаблюдал за ним ещё немного, а затем обернулся к Алару с дружелюбной улыбкой и кивнул:

— Не откажешься разделить со мной трапезу, эстра? Это пока полежит под лавкой, никуда не денется. Да и девочка за свою храбрость заслужила вознаграждение. Что ты там хотела, милая? Леденец в виде рыбки?

— Птички, — робко поправила Рейна и спряталась обратно за Алара.

Первый настоящий киморт, которого она встретила, явно ей не так уж понравился.

Да чего уж там говорить — напугал.

Вёл он себя, впрочем, дружелюбно. Толпу досужих зевак аккуратно разогнал, наполнив окружающую его морт особым стремлением, внушающим скуку, смутную тревогу и желание заняться своими делами. С Рейной говорил ласково, но ни дотронуться, ни приблизиться не спешил… А когда спутник вырвался из меча, и отдача заставила Алара пошатнуться — подхватил его осторожно под локоть и не позволил упасть.

— Ты хорошо держался, эстра, — заметил на ходу, свободной рукой накидывая глубокий капюшон и скрывая приметные белые волосы, а заодно и венок. — Но, прямо скажу, в прямом столкновении с дружинниками победителем тебе не выйти. Они, видишь ли, редко ходят по одному, а ещё реже — без оружия. Сколько атак морт-мечом сможешь отразить?

Неудачливый похититель, надёжно усыплённый морт, летел за ними по воздуху; судя по тому, что прохожие на него не оборачивались, видели они нечто совсем иное.

Незнакомец оказался мастером наводить мороки и дурить людям головы.

— Наверняка — полдюжины, — ответил Алар, против воли тяжело опираясь на подставленную руку: спутник вернулся на положенное место так резко, что накатила дурнота. — Если больше их больше будет, то как повезёт.

Ещё месяц назад он бы не отважился выступить и против троих вооружённых дружинников, но теперь, когда научился обходить некоторые ограничения спутника, то сил у него прибавилось.

«Если б я за одного себя отвечал…» — пронеслось в голове.

— Немало, — с уважением кивнул незнакомец. — Особенно для эстры, а не для киморта. Я, пожалуй, с дюжиной справлюсь, если лоб в лоб… Беда в том, что охотиться на кимортов они научились хорошо, и, пока трое-четверо буянов будут тебя задирать и отвлекать, остальные нападут из засады. Встречал ли ты морт-стреломёты?

От рыночной площади, от шумных рядов они свернули незаметно на боковую улицу. Здесь в подворотнях стоял стойкий неприятный запах, а окна домов были наглухо закрыты ставнями — без росписи и резьбы, самыми простыми. Зато и люди, попадавшиеся навстречу, не пялились с любопытством, а равнодушно отводили глаза в сторону — и сами стремились поскорее убраться с дороги… Рейна цеплялась за рукав Алара и смотрела только себе под ноги, сосредоточенная лишь на том, чтобы шустро передвигать ногами и не поскользнуться на гнилой шкурке от ригмы.

— Ещё не приходилось.

— И я раньше нечасто видел. А в прошлом году мне из такого стреломёта прострелили плечо, — произнёс незнакомец, и в его красивых глазах промелькнуло что-то ожесточённое, злое. Промелькнуло — и тут же пропало, а сам он улыбнулся дружелюбно. — Кстати, моё имя Телор.

Самое сложное было в тот момент не споткнуться.

«Видно, судьба».

— Тебя-то мы и искали! — вырвалось у Алара само. — Я Алар, а это моя ученица, Рейна.

Телор окинул их внимательным взглядом, особенно задержавшись на верёвке, свёрнутой в кольца и притороченной к поясу у девочки, словно кнут.

— Что ж, догадываюсь почему… Этот ведь, — киморт кивнул на похитителя, который послушно летел за ними, как привязанный, — не первый?

— Нет.

— А первый куда делся?

Алар только усмехнулся; уточнять Телор не стал.

Они свернули несколько раз, всё глубже забираясь в трущобы, пока не оказались у порога не то питейного дома, не то заведения ещё более сомнительного. На вывеске красовалась кривоватая голова гурна; из распахнутых окон густо пахло дымом, копчёным мясом… и свежим хлебом, из тонко-тонко смолотой муки, нежным внутри и с хрустящей золотисто-коричневой коркой снаружи.

— Как мама пекла, — пробормотала Рейна и шмыгнула носом, чуть горбясь.

О родном доме она вспомнила впервые с тех пор, как покинула деревню; Алар помедлил мгновение — и погладил девочку по голове широкой ладонью:

— Значит, точно стоит зайти.

— Несомненно, — кивнул Телор и улыбнулся вдруг озорно. — Тем более что кормят здесь даже лучше, чем во дворце у лорги, уж поверьте мне! Идём, идём, эстра, я угощаю.

Внутри оказалось на удивление чисто. Столы отнюдь не пустовали, но найти свободное место оказалось несложно. Неблагополучными или грязными здешние завсегдатаи не выглядели, скорее уж диковатыми для большого города. Куртки из прочной, грубовато выделанной кожи; меховая оторочка на плащах и на голенищах сапог; ножи и походные фляги на поясах, украшения из зубов и когтей… А ещё у них было слишком много оружия для столичных обитателей, причём не благородных мечей, а луков, стреломётов и тяжёлых, грубых топоров из тех, какими можно перерубить не только молодое деревце с одного удара, но и шею лесного хищника.

За прилавком, у бочек с хмельным, стояла хозяйка, высокая, мощная женщина с широкими плечами, квадратным лицом, кустистыми бровями — и такими ясными, яркими голубыми глазами, что называть бы её некрасивой язык не повернулся. Две косы в руку толщиной лежали у неё на плечах, а плотно зашнурованный кожаный жилет поверх белой рубахи подчёркивал стройный стан и внушительную грудь. Две подавальщицы, бойко сновавшие по залу с подносами, полными кружек и тарелок, выглядели точь-в-точь как хозяйка — голубоглазые, с густыми волосами цвета дикого мёда, только носили не мужскую одежду, а платья — и были помоложе.

Телор, судя по всему, знал их хорошо.

— Мне того же, чего и всегда, милая, — сказал он, отловив одну из подавальщиц за юбку и коротко поздоровавшись. — Другу моему того же, но вдвое больше. А девочке принеси… Твоя младшенькая-то чего любит?

— Чаво подам, таво и любит, — ответила голубоглазая красавица грудным голосом, но, глянув, на Рейну, смягчилась. — Экая пигалица… Пироги с рыжей ягодой ишшь?

Девочка сперва сжалась, а затем, видно, вспомнила, что она киморт, и гордо распрямила плечи:

— У нас только красная ягода растёт!

— Вот и поишшь тада, — удовлетворённо кивнула подавальщица и двинулась куда-то в сторону кухни.

А Телор уже отыскал свободный стол у стены, на которой натянута была звериная шкура с пятнами и полосами, и махал рукой, подзывая остальных.

— Садитесь, садитесь, — указал он на лавку напротив, а сам устроился у стены, чтобы видеть входы и выходы из зала. — Я на свой вкус заказал, тем более что с местной кухней вы вряд ли знакомы… В Ульменгарм только сегодня вошли?

— Вчера, — ответил Алар коротко, умолчав пока о том, что путешествуют они вместе с табором; Рейна тоже благоразумно притихла.

— Оно и видно, — кивнул Телор больше сам себе. Взялся за капюшон — сползший рукав открыл изящное запястье с браслетом из зелёных бусин — и тут же отпустил, то ли передумал, то ли побоялся открывать лицо даже здесь. — Тогда вам тем более повезло меня встретить, ибо кормят тут хорошо. Хозяйку я знаю лет двадцать, — продолжил он, чуть опустив веки, так, что взгляд стал отстранённо-мечтательным. — В ту пору она осталась с тремя дочками, мал мала меньше: мужа-купца зарубили хадары, а с ним его братьев, отца и охрану. И две подводы с товарами, понятное дело, прибрали к рукам… Другая бы утопилась с горя, а эта прошла по окрестным деревням, нашла таких же, как она, пострадавших, сколотила бабий отряд и отправилась мстить хадарам. Три года потратила, но всех отыскала, с каждого спросила за своё горе, — улыбнулся он, и в выражении его лица снова появилось что-то холодное и жестокое. — Я её встретил, когда она одной рукой придерживала у себя кишки, чтоб наружу через рану не вывалились, а другой — замахивалась на хадарского атамана топором. И ведь попала же! Не знаю, как у тебя, а у меня к таким женщинам слабость, эстра. Так что я её тогда вылечил и с тех пор старался понемногу помогать, да и она в долгу не оставалась. Так и дружим… А что до бабьего отряда, то те из них, кому возвращаться было некуда, пошли в дружину к Эсхейд — я замолвил за них слово.

— Повезло им, — заметил Алар.

— Это как посмотреть. Скорее уж, повезло нам с Эсхейд — на самом севере людей всегда не хватает, — качнул головой Телор. — Всяких. И земледельцев, и охотников, и мастеровых, и воинов… И тем более кимортов, — и он обернулся к девочке. — Как тебя зовут, дитя?

— Рейна, — тихо отозвалась она, глядя в сторону. На висящие под потолком вязанки с пахучими травами, на закопчённые от времени балки, на грубоватых, молчаливых по большей части завсегдатаев, интересующихся больше едой, чем друг другом… Куда угодно, кроме Телора — первого настоящего киморта, которого довелось ей встретить.

Он выдержал небольшую паузу — и, кажется, смирился с тем, что его побаиваются:

— Хорошее имя. Ну, а теперь, когда мы все знакомы, расскажешь, какие ветра тебя сюда занесли, эстра?

Алар успел мимоходом удивиться, откуда северянину знать южное присловье, но всё же начал излагать историю своих приключений, с самого начала — с пробуждения в горах, без памяти и почти без сил. Тем временем вернулась подавальщица и принялась сноровисто расставлять по столу миски и тарелки — с густым гуляшом, с овощами, маринованными и свежими, с копчёной рыбой, переложенной пряными травами… Перед Рейной она поставила большой кусок запечённого мяса, нарезанного на аккуратные розоватые пласты, порцию лёгкого супа из каких-то местных корешков и клубеньков, здоровую чашку компота и горку пирогов, затем сказала строго:

— Ты — девка молодая. Хошь вырасти — ишшь! — и, потрепав её по плечу, ушла.

Глядя на всё это, Алар понял вдруг, что и сам ужасно проголодался — спутник сил отнимал немало, хотя в последнее время частенько удавалось его обманывать и не расплачиваться кровью за всякую мелкую помощь.

Повествование изрядно затянулось. Телор, впрочем, не торопил его и слушал внимательно, отвлекаясь разве что на гуляш, на хмельной напиток с резким запахом дыма, горькой травы и смол, а ещё на то, чтобы проверить, как там полёживает под лавкой пленник, густо обёрнутый морт. Почти ничему не удивлялся, но изредка хмурился — или, наоборот, улыбался в неожиданных местах, к примеру, когда Алар перешёл к рассказу о том, как избавился от усача из дружины.

— Как, говоришь, его звали? — переспросил Телор, и черты его красивого лица хищно заострились.

«А то ты не помнишь, — подумал Алар. — Киморты ничего не забывают».

Но вслух ответил спокойно:

— Райдо. Из двенадцатой дружины Ульменгарма, если он не соврал.

— Не соврал. — Улыбка у Телора стала по-настоящему неприятной. — Я его знал. Гадкий был человек и пристрастия гадкие имел… Однако же лорга ему благоволил и доверял. И давно бы поставил во главе дружины, если б этот Райдо не снасильничал внучку воеводы, человека важного и злопамятного. Другого бы давно за такое головы лишили, а этот легко отделался — впрочем, ему и с тобой повезло. Встреться он мне в подобных обстоятельствах, я бы с него заживо кожу снял и в лес выпустил.

— Не до того было, — пожал плечами Алар. — Вреда он больше никому не причинит — и хорошо. Но об одном я жалею: что не расспросил его получше.

— Этого расспросим, — коротко ответил Телор. — И жалеть его, поверь, не стоит. Я тоже кровь не люблю, а войну и распри так вовсе не выношу, эстра, — добавил он вдруг, и взгляд у него потускнел, потемнел. — Мне бы школу у нас, на севере, до конца обустроить, осесть там спокойно, набрать учеников… Чтоб как цех в Шимре, только лучше, только наш. Но пока это мечты. На таких, как ты, да я, да она, — он снова глянул на Рейну, явно стараясь не напугать её, — тут охотятся. Прямо нападать боятся, так что загоняют по одному. В самых слабых метят; будь ты эстра или ребёнок — чудо, если несколько лет протянуть сможешь, показываясь время от времени в крупных городах. Эстр-то сразу убивают хоть, а дети… Дети исчезают, — понизил он голос. — Дважды мне удавалось взять след — и дважды он обрывался. Раньше я думал, что похищенных убивают… А потом столкнулся с дурманом, лишающим сил, когда меня самого пытались то ли похитить, то ли убить. И оказалось, что одурманенного киморта отыскать привычными средствами нельзя, словно он становится на время кем-то другим. Я так собственных учеников потерял, — заключил он совсем тихо и замолчал, уткнувшись в кружку.

Алар не спешил с ответом. Отчего-то рассказ о дурмане показался ему знакомым, будто бы по прошлой жизни, хотя спутник молчал. Словно бы уже приходилось сталкиваться с чем-то подобным… знать человека, который… которая…

Перед глазами появился на мгновение образ — сладкий аромат, золотые и пурпурные шелка, жёлтые глаза с поволокой — и в висках заломило.

Спутник караулил запретные воспоминания, точно сторожевой пёс.

— Что станешь делать, когда найдёшь виновных?

Вопрос застал Телора врасплох.

— Тех, кто этому вот приказы отдаёт? — пнул он несильно дружинника, лежавшего под столом. — Загляну вечерком и поговорю по-свойски.

— Нет, — покачал Алар головой. — Я о тех, кто стоит за всем — и о тех, с кем не получится по-свойски поговорить так, чтобы не погрузить страну в пучину кровавой междоусобицы. Сам понимаешь, наверно: если замешана дружина из Ульменгарма, да не одна, то искать виноватых придётся высоко.

Телор вздохнул еле слышно, опуская белёсые ресницы — глаза у него были как инеем подведённые.

— Да, как бы не на самом верху. А у нас и без того смута. Сыновья у лорги воюют друг с другом, наместник запада на этом наживается, а север… север не в чести.

— Не в чести, но только там, — кивнул понятливо Алар, указывая пальцем куда-то в сторону замка, который отсюда, разумеется, видно не было. — А простой народ помнит легенды о Брайне и пересказывает их до сих пор, и не шёпотом у очага, а громко и ясно — в тавернах, на площадях, под носом у стражи… Да и сама стража такими историями не брезгует. Всем рты не заткнуть; и слишком многие помнят, от кого ведёт родословную Эсхейд Белая, наместница севера. Я, конечно, чужак здесь, и не мне судить о ваших делах, но смуты при таком раскладе не избежать. Не знаю, что удерживает лоргу сейчас от того, чтоб посадить в Хродде своего человека…

— Он боится, что Эсхейд бросит ему вызов, — ответил Телор, не позволив даже договорить. — Поединок ему не выиграть, а отказаться тоже нельзя, иначе отвернутся старики-воеводы, а за ними уйдёт половина войска. Это тебе не стража и не столичные дружины, которым только плати — они всё стерпят и всё исполнят. К тому же киморты лишь на самом севере остались, а обычному человеку против морт не выстоять.

Рейна, которая поначалу без особого аппетита ковырялась в своей тарелке, настолько увлеклась разговором, пусть и не слишком понятным, что съела весь суп, умяла половину мяса и теперь по одному таскала сладкие пирожки вприкуску с компотом.

И — старательно делала вид, что не слушает, вот совсем-совсем.

«Умница девочка», — усмехнулся Алар, а вслух ответил:

— Вот на морт бы я не рассчитывал. Ты ведь меня сам пугал стреломётами, а теперь что? Ты справишься с дюжиной вооружённых дружинников, с двумя дюжинами, с полусотней — хорошо. Сколько таких, как ты, в Хродде? А сколько из них вообще готовы воевать? Север переполнен оружием. Если лорга до сих пор не повёл войско на север — поверь, это не потому, что он боится кимортов, а потому, что осторожничает и ищет достойный повод для нападения, чтобы не растерять союзников. Значит, и тебе надо не на дружинников по переулкам охотиться, а свой альянс собирать. И ещё выяснить, откуда взялось столько заготовок-камней для оружия. Бесспорно, морт-мечи опасны, но любой клинок можно переломить, а если новый будет неоткуда взять, то и одного киморта хватит, чтобы остановить войско — и без лишнего кровопролития… А покуда всё складывается слишком удобно для твоего врага.

Если в самом начале Телор выглядел так, словно вот-вот перебьёт его, то затем нахмурился и притих, и чем дольше слушал, тем мрачнее выглядело прекрасное лицо и темнее становились зелёные глаза.

— Что же, вот этого отпустить надо, получается? Раз всё равно ему бесполезно мстить, нечего силы тратить на мальков, пока в глубине ходит крупная рыба? — спросил он наконец, когда дослушал.

— Нет, почему же сразу отпустить, — улыбнулся Алар, искоса глянув на Рейну, которая как раз доедала последний пирог и уже отнюдь не выглядела оробевшей, как поначалу. — Детей ведь похищают не ради забавы, и, сдаётся мне, это как-то связано с появлением множества камней-заготовок. Следы мальчика-киморта, которого некая женщина забрала из Свенна, уходят в пустыню — а там, поверь, знают, как сломить волю и обратить человека в удобный инструмент. Морт-оружие и похищение детей; чистый мирцит, свара между наместниками востока и юга, чудища из глубин и землетрясения — всё связано, понять бы как… Но начать можно с малого: к примеру, спросить у нашего пленника, кому он должен был передать Рейну. Глядишь, потихоньку клубок и размотается.

Телор ответил не сразу. Помолчал, прихлёбывая хмельной напиток; глядел внимательно, задумчиво, слегка опустив белёсые ресницы… И лишь затем сказал:

— Значит, ты безымянный эстра?

— Ну, имя мне, положим, подарили…

— Бродяга без семьи и без дома, лишённый памяти и сил? — продолжал Телор, и в глазах у него появилось опасное, дурное веселье, как за секунду до приснопамятной подножки дружиннику. — Чужак на севере, не сведущий в наших традициях и обычаях, жизни не знающий?

Звучало это так насмешливо, что Алар даже смутился немного:

— Ну…

— Что же, одного союзника я, кажется, нашёл, — улыбнулся Телор — и чуть приподнял свою кружку, словно приветствуя его. — И думать боюсь, каков ты из себя был до сброса, если даже сейчас от тебя мороз по коже.

— Учитель хороший! — Рейна от возмущения позабыла, кажется, что боится этого странного незнакомого киморта с цветами в волосах. — Он добрый, терпеливый, и руки у него тёплые, и никакого мороза нет! И гурна он чистит даже лучше Тайры! И похлёбку варит… ну, иногда, — добавила она неохотно, видимо, вспомнив, как в последний раз пригорела уха в котелке. — Когда о важных вещах не задумывается!

Выпалила на одном дыхании — и застеснялась снова, уткнулась в опустевшую чашку из-под компота.

— Вот и славно, — ответил Телор и осторожно, точно опасаясь спугнуть, погладил её по волосам. — Посидишь немножко с хозяйкой, пока мы с твоим учителем побеседуем вот с этим добрым человеком? Недалеко тут, в подвале.

Храбрая Рейна обещала посидеть тихо, как птичка, а Алару, за которого уже всё решили, не оставалось ничего, кроме как спуститься в подвал вместе с Телором — и с дружинником, который как раз пришёл в себя и задёргался, бешено вращая глазами. Тщетно — морт держала крепко.

…и пощады не давала.

Сперва дружинник отпирался, уверяя, что дурного не хотел. Однако Телор умел убеждать. Не болью и страхом, как можно было бы предположить, вовсе нет: он расспрашивал пленника спокойно и тихо, внимательно слушал ответы — и опутывал его морт всё гуще и гуще, аккуратно изменяя стремление, точно калибруя тонкий прибор. И так — до тех пор, пока дружинник не заплутал в глубинах собственного разума и не начал отвечать так же честно, как самому себе, во сне или в дурманном забытьи… Вот только знал он, увы, не так много.

Поймать девочку ему приказал командир; для чего — не говорил, но намекнул, что это для её же блага и «для великой пользы престолу», а девочка «не знает, чего ей надо, якшается с бродягами». Узнать подробности дружинник и не стремился: ему хватало мысли, что он действует во благо и по указанию старших. Кимортов он боялся и ненавидел, эстр презирал, считая их шарлатанами. Девочку ему велено было обездвижить особым «лекарством» и оставить тут же, в подсобном помещении одной лавки на рынке, а уже оттуда её забрали бы некие «доверенные лица» и повезли бы «на обучение».

Когда Телор услышал имя торговца, которому принадлежала лавка, то нахмурился.

— Знакомый кто-то? — спросил Алар. — Что за Дурген, сын Иргена?

— Особый поставщик дворца, который прославился тем, что наладил торговлю напрямую с Ашрабом и с конклавом, — ответил он мрачно. — Так что, боюсь, насчёт следов, уходящих на юг, ты не ошибся… И меня тревожит ещё, что раньше яд, лишающий нас связи с морт, можно было разве что добавить в еду или питьё. А теперь гляди: им уже и тряпицы пропитывают, которые достаточно к носу приложить, чтоб сил не стало.

— И ещё смешивают особые благовония — горе тому, кто по неосторожности вдохнёт дым, — согласился Алар, вспомнив курильницу, стоявшую в клетке, где держали Рейну. — Может, есть и ещё что-то, чего мы не знаем… А уж одурманенного киморта можно перевезти куда угодно, особенно если ты купец, у которого идёт караван за караваном. Что будешь делать с пленником?

Телор посмотрел на дружинника — сгорбленного, с бессмысленным стеклянным взглядом, с ниточкой слюны, тянущейся от угла рта — и резко отвернулся, дёрнув острым подбородком.

— Отпущу, только затуманю ему память. Ты прав, эстра, не тех надо карать, кому приказы отдают, а тех, кто приказывает… Через два дня в Ульменгарм прибудет Эсхейд — проездом, у нас дела на юге, но лоргу почтить визитом стоит. Поговоришь тогда с ней? — не то спросил, не то попросил Телор. — Одному тебе в Хродду идти небезопасно, а сопроводить вас я пока не смогу. Может, решишь пока с нами путешествовать.

Алар задумался. Предложение было хорошим, и даже очень. Во-первых, Рейна слишком к нему привязалась и сейчас бы не согласилась расстаться, а тем более — остаться в школе где-то на дальнем севере, среди незнакомцев. А так бы за время путешествия она бы привыкла к Телору и — кто знает — согласилась бы учиться у него. Во-вторых, странствовать в одиночку и впрямь становилось небезопасно, особенно в свете рассказов про морт-стреломёты и новые виды дурмана. Да и не хотелось подставлять кьярчи — Тарри и его люди немало делали для него, и рано или поздно дружинники подметили бы это.

А значит, табор оказался бы в опасности.

Морт, наполненная особым стремлением, ткнулась в виски пленнику; тот пошатнулся, закатил глаза — и рухнул плашмя на глиняный пол.

— Хорошо, — ответил Алар наконец, отводя взгляд от неподвижного тела. — Мысль дельная, но сперва мне надо поговорить с Тайрой, всё же это её тоже касается.

— Что за Тайра? — заинтересовался Телор.

Пришлось рассказывать.

В конце концов он проводил их почти до того самого места, где расположился табор, и там распрощался. Притворно, разумеется. Алар ещё долго ощущал его присутствие — ореол прохлады, призрачный аромат молодой листвы и робких лесных цветов, мягкий свет, сдержанное любопытство.

«Сколько ему лет? — пронеслось в голове. — Ста ещё нет, пожалуй… Молодой».

Мысль эта удивила его самого — так, словно пришла не извне даже, а из прошлой жизни, а камешек-талисман на шнурке вдруг кольнул грудь.

…Появление киморта Тайра восприняла как нечто само собой разумеющееся. Выслушала историю, пожала плечами:

— Так сколько ты его искал? Или другого кого-то из вашего племени… Странно было б, если б не нашёл, с таким-то упорством. — Она помолчала, сосредоточенно очищая от кожуры неказистые клубни для похлёбки на ужин. Затем глянула исподлобья. — И что делать будешь? С ним пойдёшь?

— Скорее всего, — кивнул Алар — и присел рядом с ней, прямо на землю. Взял клубень, стряхнул землю — и принялся тоже счищать шкурку, только не ножом, а морт. В четыре руки работа спорилась. — Рейне будет полезно пообщаться с кем-то из нашего племени, как ты выразилась. Но сперва я к нему присмотрюсь. С большим отрядом, конечно, путешествовать безопаснее, но только если этот отряд не собирается поднимать бунт против лорги. А ты что думаешь? Если я приму его предложение, ты пойдёшь с нами — или останешься с братом?

Тайру вопрос словно застиг врасплох. Она выронила недочищенный ноздреватый клубень в мутную воду, ойкнула и поспешно запустила руку в котелок. Смуглое её лицо залил румянец — если знать, куда и как смотреть, это было заметно. Длинные чёрные ресницы отбрасывали лёгкую тень, и глаза казались ещё зеленее — по-другому, чем у Телора, ярче и живее.

— Теплее, — сказал он вслух.

Сказал — и сам смутился, чего не было давным-давно.

— Дурной ты, эстра, — пробурчала Тайра, доставая злополучный клубень и поудобнее перехватывая нож. — Вот мудрый-то мудрый, но иногда такой дурной… Куда же я денусь? Если понадобится, то хоть во дворец к лорге пойду, хоть к морю, хоть в пустыню. И только попробуй меня не взять!

— И что тогда? — заинтересовался Алар.

Хотелось притянуть её к себе — и поцеловать, а потом отпустить и посмотреть, как темнеют глаза и пунцовеют щёки.

Но вокруг шумел, пересмеивался, громыхал утварью табор; Рейна, сидя поодаль, на телеге, рядом с вайной, громко считала птиц в туманном небе — одна, две, три…

«Не время».

— Догоню и покажу, что почём, — мрачно откликнулась Тайра, снова присаживаясь у котла и подтыкая юбку, чтоб удобнее было тянуться за клубнями в корзину. — Эй, эй, ты чего столько счищаешь? Этак похлёбка вдвое жиже будет, если снимать столько шкурки! Иди-ка ты лучше посиди в сторонке, поразмышляй о своём, о высоком, а я тут лучше сама.

Это, конечно, был только повод, но Алар и впрямь поднялся и ушёл, на ходу оттирая руки лоскутом морт, как тряпицей. Не потому что плохо чистил клубни, нет; просто весёлый гомон табора вдруг отдалился, и стало казаться, что на них никто не смотрит, а потому нет причин не поцеловать болтливый Тайрин рот, пусть бы в шутку.

…а камешек на груди царапался сильнее прежнего, и мерещились отчего-то рыжеватые кудри и распахнутые, точно удивлённые, серо-голубые глаза.

Искать на следующий день Телора не понадобилось.

Ранним утром, когда все завтракали у жаровен — кто привалившись к борту телеги, кто сидя на брёвнышке, а кто прямо на земле, раздался вдруг звонкий голос:

— Добрый человек, передай-ка мне травяной отвар, будь любезен!

Широкоплечий мужчина со стрелкой седины в бороде послушно вложил кружку из обожжённой глины в изящные белые ладони. Клацнули крупные зелёные бусины в браслете, смещаясь от резкого движения; упал на плечи капюшон, открывая взорам неряшливый венок из полевых цветов на серебристых волосах… Телор перехватил кружку поудобнее, взял с тарелки у Алара надкушенную уже лепёшку с начинкой из сыра и пряностей — и когда успел уже её утащить? — и улыбнулся:

— Спасибо, добрый человек.

Тогда-то его только и заметили.

Мужчина, передавший кружку, отскочил в сторону от неожиданности и выругался. Кто-то поперхнулся глотком и пролил травяной отвар, кто-то выронил лепёшку; коротко стриженная женщина, раздававшая детям еду, отшатнулась и выхватила нож из-за голенища… Тайра тоже испугалась — расширились зрачки, тело на мгновение прошило дрожью. Однако виду не подала. Глянула надменно, дёрнула подбородком, указывая на телегу:

— Да уж не благодари, кудесник, лучше монетку потом брось в общую казну. Рано ты, мы тебя к обеду ждали.

— Может, я лепёшки люблю, — ответил Телор, продолжая улыбаться. И — и посматривать поверх чашки с отваром на табор.

— Так на обед тоже лепёшки, — фыркнула Тайра.

— Ага, те, что от завтрака остались, — поддакнул Тарри, появляясь точно из-под земли. Изрядно заспанный, но зато в синей рубахе, чёрных штанах и чёрном жилете с белой вышивкой — как нарочно принарядился. Отвесил гостю шутовской поклон; монетки на поясе звякнули. — Ну, здравствуй, важный человек! Ты по делу или потехи ради?

О киморте в зелёном плаще он уже слышал вчера — дважды, сперва от сестры, затем от самого Алара, а потому его появлению ничуть не удивился. Остальные кьярчи, увидев, что предводитель нисколько не обеспокоен, тоже расслабились и вернулись к привычным разговорам. И лишь изредка нет-нет да и бросали на чужака взгляды искоса.

Его это, впрочем, нисколько не беспокоило.

— И то, и другое, — ответил Телор, чуть сощурившись. — Зашёл за своими друзьями. Но прежде чем мы уйдём, хочу тебя расспросить. Ты ведь встречался с необычным отрядом на границе Южного и Восточного Лоргинариума, верно? Сядь-ка поближе и расскажи. И не бойся, я тебя не обижу.

Тарри округлил глаза так, словно сказать хотел: «Это кого, тебя-то, что ли, бояться?» — но, по счастью, сдержался и просто сел рядом, не погнушавшись забрать у Алара ополовиненную кружку с отваром.

История о вооружённом отряде — «все при мечах» — и без гербов на плащах Телору не понравилась. Он создал прямо в воздухе объёмное изображение Кимень-горы и окрестностей, а затем попросил точно указать, где кьярчи столкнулись с теми людьми.

— Круглое озеро — Зерцало, а вот это, серповидное — Гребешок, — чуть нахмурившись, объяснил он. Двинул пальцами — и от синего кругляша-озера потянулась вниз воронка. — Зерцало очень глубокое, дно у него и морт не нащупаешь. Там есть расщелина, она уходит аккурат под гору. Давным-давно, ещё во времена Брайны, там добывали мирцит, но затем рудник истощился, а из расщелины полезли твари, а округу начало трясти. Кто-то считал даже, что Кимень-гора может стать огнедышащей, как эта ваша гора Анцу в Ишмирате. — Он быстро гляну на Алара. — Место пришлось запечатать и забросить: риск не стоил возможной выгоды. Я никогда не думал, что кто-то окажется настолько глуп, чтобы раскопать старый рудник, да и нет в Лоргинариуме кимортов, сведущих в горном деле, а без кимортов там так просто скалы не отомкнуть. Но если Алар не ошибся и центр землетрясения у Кимень-горы…

— Я не ошибся.

–…значит, дела ещё хуже, чем я думал, — продолжил Телор — и бровью не повёл. — И у того, кто всё это затеял, кто стравливает наместников юга и востока, чтобы отвлечь внимание от рудника, есть свой киморт. Возможно, что и не один.

— Или эстра, — качнул головой Алар.

Телор улыбнулся ему — как показалось со стороны, немного виновато.

— Ты не суди по себе. Те эстры, кого я встречал, едва могли защитить себя от стаи диких зверей. Куда им колебать земные недра? Нет, здесь нужен киморт в расцвете сил, может, и не один, — качнул он головой. — И как я это проглядел…

— Ну, немудрено, — заметила Тайра, ни к кому не обращаясь. Закинула в рот последний кусочек лепёшки, облизнула кончики пальцев, стрельнула взглядом искоса. — Если сидеть у себя в городе за высокой стеной. Землю-то не глазами, а ногами разглядывают: кто дальше ходит, тот больше видит.

Телор на удивление ничуть не обиделся — рассмеялся даже:

— Твоя правда. Спасибо за науку. А чтоб закрепить урок — пойду, пожалуй, прогуляюсь по городу. Ногами. Осмотрюсь, так сказать… Алар, идёшь? Рейна?

«Будто у меня выбор есть».

По коже отчего-то прокатился холодок, как в предчувствии сильных перемен — или перелома.

Ульменгарм оказался большим — вдесятеро больше любого другого встреченного города — и разнообразным. Квартал у южных ворот был самым шумным, суматошным и, пожалуй, недружелюбным. Здесь располагался крупнейший рынок в столице: запутанные торговые ряды на площади, многочисленные лавки в ближайших переулках… В любом закутке, на всяком свободном пятачке непременно появлялась или телега, с которой сбывали товар бродячие торговцы, или горластый лоточник с коробом за плечами. За утро Алар успел насчитать три незнакомых табора кьярчи; у всех были одинаковые повадки, только цвета повозок и рубах отличались.

Чуть дальше виднелись чёрно-красные крыши — небогатые дома, по местным меркам, конечно, потому что в той же Бере два этажа и выше могли себе позволить только очень состоятельные горожане. А стоило пройти ещё, и начиналась настоящая роскошь: на каждой площади красовался если не фонтан, то статуя в три человеческих роста, а жилища, напоминавшие, скорее, дворцы в миниатюре, утопали в садах. У лекарского дома толпились люди: каждый десятый день бедняков тут принимали бесплатно, и многие из Туманной долины готовы были пуститься в долгое путешествие, чтобы обрести наконец исцеление. В витрине одной из мастерских, за огромным выпуклым стеклом, стоившим целого состояния, отплясывала деревянная куколка, а вокруг огромных часов летали две луны — вместо маятника. Тут же, на площади, торчали, пронзая низкие облака, причальные мачты, и свободными оставались лишь четыре крайние, а около остальных гордо парили дирижабли.

Рейна только и делала, что вертела головой по сторонам и глядела во все глаза, такая изумлённая, что у неё даже на вопросы, кажется, не хватало ни сил, ни внимания… Алар наблюдал за девочкой с улыбкой, стараясь не замечать, как у него самого сердце сжимается, словно от тоски по чему-то очень важному, что он позабыл.

— Сто лет назад город выглядел иначе, — негромко пояснял Телор, придерживая его за локоть и мягко направляя в нужную сторону. — Больше лавок, где работали мастера; целые улицы, где жили одни иноземцы… Был даже цех кимортов, хотя так он, конечно, не назывался. Я успел пожить там с наставницей, но совсем недолго. Потом случился пожар, и часть западных окраин выгорела, огонь даже к дворцу подбирался, но его сумели остановить, пострадали только деревья на склоне. Обвинили одного киморта, который-де повздорил с тогдашним лоргой. Другие за него вступились — и отказались помогать с восстановлением сгоревших домов. Лорга этого, конечно, не забыл. Многие надеялись, что его сын что-то изменит… А он был ещё хуже. Даже пытался избавиться от изображений Брайны, но где там — многие из них можно вынести разве что с куском стены. Но время шло; лорга одряхлел, и началась «сыновья борьба» за власть — Эсхейд по малолетству выслали на север, к матери, потому она и уцелела, а вот остальные друг друга извели. И на трон сел тот, кто был хитрее и безжалостнее остальных — Захаир, внук тогдашнего лорги. Он-то и правит по сей день. Вон оттуда, — и Телор указал на чёрную громаду замка, точно парящую над городом. — К слову, о Брайне. Хочешь взглянуть на самую большую её статую? Она тут неподалёку, старая работа, ей лет этак с полтысячи, если не больше. Говорят, что тот, кто встаёт на постамент у ног Каменной Брайны, должен говорить лишь правду, а если солжёт, то его тут же пронзит меч, который она держит в правой руке.

— И потому там не протолкнуться от бродячих сказителей? — понимающе усмехнулся Алар.

— А ты смекаешь, в чём суть! — обрадовался Телор и рассмеялся. — Впрочем, ничего дурного я в том не вижу. Вчера утром я видел там музыканта-ишмиратца с семистрункой, и играл он очень славно, да и историю рассказывал интересную…

— Тогда, конечно, стоит взглянуть. Рейна, пойдём послушать сказителей?

Девочка с жаром закивала. Впрочем, она сейчас согласилась бы на что угодно, хоть гурнов чесать, хоть котлы мыть, хоть на голове стоять, если б ей сказали только, что делать это надо по-столичному.

Идти и впрямь оказалось недалеко. И если издали чудилось, будто чёрный замок лорги нависает над Ульменгармом, готовый его раздавить, то с каждым шагом всё яснее выступали из тумана очертания белой статуи с мечом в воздетой руке. Острие клинка словно бы подпирало крепостные стены, всё глубже вгрызаясь в них; а когда на миг выглянуло солнце в прогалину между облаками, то меч вспыхнул вдруг — и расколол чёрные камни.

…не по-настоящему, конечно; померещилось просто.

«Неудивительно, — подумал Алар, — что её пытались убрать».

Дома здесь были чуть попроще, чем в соседней части города, однако такие же опрятные и чистые. Чаще встречались расписные и резные ставни — с белой, зелёной, синей краской, с лиственным узором и затейливой вязью по самому-самому краю. Пахло едой, в основном отчего-то хлебом, а над трубами вился дым: огонь-камни для готовки и обогрева тут, похоже, использовали реже, чем обычные печи и очаги. Улица, необычно пустынная для столицы, змеилась и изворачивалась между заборами, доверху увитыми лесным плетуном, и делалась то шире, то уже — а потом внезапно вынырнула на площадь.

И сразу стало шумно, людно, суетно — пожалуй, даже чересчур.

Не раздумывая, Алар взял Рейну за руку и подтянул к себе поближе: в такой толпе человеку со злым умыслом ничего не стоило одурманить девочку и увести прочь, в точности как на рынке. Поверх гомона, как туман по реке, стелилась песня флейты, одновременно нежная, трепещущая, словно мотылёк, и тревожная; временами от неё бросало в жар и становилось неловко, как если услышать по случайности непристойный разговор, проходя мимо открытого окна. Телора, впрочем, ничего не беспокоило. Он протискивался вперёд, сноровисто расталкивая людей — где силой морт, а где и просто локтями; толпа расступалась, затем снова смыкалась — как ряска на поверхности лесного озерца, по которому скользит лодка. Алар и Рейна поспевали за ним с трудом и, наверное, именно потому сами не заметили, как выскочили к основанию статуи.

Брайна поражала воображение.

Складки каменного одеяния не были проработаны особенно тщательно, черты лица — скорее, намечены, чем высечены; что-то стёрлось от времени, что-то сгладилось — но тем явственнее становился порыв, словно движение неподвижного, словно жизнь в неживом. Тусклое солнце, проникавшее сквозь туманную дымку, окутывало статую зыбким сиянием, вспыхивая ярче на лезвии меча — и в её глазах, оттого Брайна казалась зрячей. Алар знал — об этом шептал спутник — что всё дело в небольших вкраплениях слюды в камне, однако не мог стряхнуть наваждение и отделаться от мысли, что ещё немного — и изваяние шагнёт на площадь.

–…вот такой она была, ясноокая дева! Ничто не могло сбить её с пути! — прозвучало вдруг совсем рядом, откуда-то сверху.

В первую секунду Алар даже не понял, что это говорит обычный человек — один из тех бродячих сказителей, которые любят забраться на постамент Брайны и оттуда вести речи. Голос был по-мальчишечьи звонким, чистым; когда слышишь такой, сложно поверить, что тебе могут соврать. Сам сказитель также выглядел молодо: с ясным, простовато-одухотворённым лицом, по-птичьи круглыми глазами и смешно оттопыренными ушами. Волосы, сероватые, будто седые, топорщились во все стороны. Профиль выглядел чуть благороднее, пожалуй: нос с лёгкой горбинкой, высокий лоб… Впечатление, правда, изрядно портили шутовские ужимки, кривляние и чересчур широкие, вдохновенные жесты.

В руках у сказителя была флейта — та, что так сладостно пела чуть раньше и умолкла, когда заговорил он сам.

— Стойкость её, — продолжал тем временем сказитель, потешно вытаращивая глаза, — и Брайне бы честь сделала… Итак, три дня искушал дух ясноокую деву! Сладким вином угощал её, вёл сладкие речи — и всё попусту. Непреклонной оставалась она, и от цели своей не отступилась, ибо чистым было её сердце, и владела она великой силою — силою морт. А на четвёртый день разразилась буря! О, скажу я вам, долго я живу, а таких бурь не видал. Почернело небо, заклубились тучи, взъярился ветер — и загрохотал гром; только что было темно, как ночью, и вдруг от молний стало светло — ох, светло…

Он снова поднёс флейту к губам — и полилась музыка, яростная, будоражащая, безжалостная. Словно вторя ей, воздух пришёл в движение, и туман полетел клочьями. Рейна зябко обхватила плечи руками, бессознательно обёртывая вокруг себя морт, да и Алару захотелось сделать то же самое — настолько уязвимым и беспомощным он ощутил себя вдруг, точь-в-точь как рыбак в шторм на утлой лодке. Музыка то становилась громче, то почти утихала, и когда она замолчала окончательно, то сердце пропустило удар.

Бродячий сказитель опустил флейту и замер на полминуты с помрачневшим лицом, глядя вниз. А когда заговорил снова, то голос его звучал тише — и тем не менее его слышали все, потому что на площади царила мёртвая тишина, и лишь усилившийся ветер громыхал флюгерами и перебирал гибкие ветви у верхушек деревьев.

— Да, страшная была буря, — повторил бродяга, посмотрев исподлобья. — И недобрые силы сотворили её. Даже дева-киморт устрашилась… Но разве есть позор в том, чтоб испытать страх? Нет, молчите вы, брюхатые смельчаки, которые дальше собственной лавки не ступали и никого, свирепей жареного поросёнка, не сражали. И вы молчите, юнцы, которым ничего не страшно — вы-то жизни пока не знаете, а потому не разумеете, чего бояться стоит, а чего — нет, и невежество вам застит глаза. А бывалые воины, или купцы, которые водят караваны далеко на юг, или женщины, которым случалось оборонять дом от хадаров, пока братьев и супруга нет рядом — те сейчас, вижу, качают головой. Ибо знают, что нет дурного в том, чтоб испугаться — дурно поддаться страху, позволить ему затуманить разум. И, хотя боялась ясноокая дева, смело вышла она против колдовской бури, зная, что иначе всех ждёт погибель. И сразилась с нею, и усмирила яростный ветер, и молнии поставила себе на службу, и тучи разметала по небу… А когда буря утихла, склонился перед ясноокой девой дух-искуситель и обещал верно служить ей отныне. Ведь путь её лежал дальше и дальше на юг, где преданные союзники — дороже воды, а вода — дороже золота…

Он снова поднёс флейту к губам, и на сей раз мелодия напомнила заунывный шелест песка, который ветер выдувает из древних развалин, обнажая камень, белый, как кость.

— Идём, — тихо позвал Телор, накинув капюшон и сделав шаг от статуи. — Это «сказание о деяниях», вид песни. Иногда часть истории — правда, и тогда послушать бывает любопытно, однако, похоже, не сейчас.

Сказитель, который до сих пор играл на флейте с закрытыми глазами, вдруг быстро глянул в их сторону.

«Померещилось?»

Впрочем, Алар тоже не прочь был уйти, хотя история ему нравилась: уж больно яркие чувства вызывала музыка, сродни наваждению. Потому он осторожно взял заворожённую Рейну за руку и потянул за собой, намереваясь увести прочь.

И тут сказитель заговорил снова:

— Да, путь ясноокой девы лежал далеко на юг, в город Дабур.

Телор застыл, как громом поражённый.

— И не знала она ещё, что там, за высокими стенами, ждут её алчные работорговцы, которые научились пленять кимортов, и неведомая хворь, что косит и правых, и виноватых. Хворь, ниспосланная в наказание за гибель двух невинных отроков-кимортов… Вот только тот, кто её наслал, не ведал, что отроки эти живы и страшные муки претерпевают в плену, ожидая спасения. Истинно так всё было, и пусть Брайна поразит меня мечом, если я солгал! А теперь, почтенные, отсыпьте монет, кто сколько сможет, чтобы я промочил горло и вечером бы рассказал вам, чем кончилась история… Ох, спасибо, добрая госпожа, как щедро! И тебе спасибо, доблестный воин! Сразу видно, вы — люди добрые, страждущего голодным не оставите.

Он ловко пробежался по первым рядам слушателей с мешочком — знай себе монеты звякали — и, затесавшись в толпу, исчез. Телор бросился было за ним следом, но куда там! Сказитель оказался ещё ловчее его, умудряясь затеряться среди людей без всякой морт.

— За ним, — сказал Телор, нахмурившись, и вытянул из-за шиворота кристалл с вплавленным в него мирцитом, поисковый маятник. — Он что-то знает… он там был!

И — ринулся следом за беглецом.

Безуспешно.

Сказитель точно дразнил их. Его лохматая нелепая голова мелькала то там, то здесь; кажется, что вот-вот получится догнать, но то пройдёт наискосок угрюмый носильщик с ящиком на плече и заслонит цель, то бросится под ноги ребёнок, то залает вдруг собака — и откуда ей взяться на площади?.. Когда Телор, изрядно взмокший, сумел выдраться наконец из толпы и выскочить на свободный пятачок, то сказитель обнаружился тут же, рядышком, в начале длинной извилистой улочки, уходящей в северную часть столицы. Он постоял немного на месте, таращась в туманное небо, заткнул флейту за пояс — и двинулся дальше; вроде бы шёл небыстро, однако догнать его никак не получалось.

— Может, поймать его? — спросила наконец запыхавшаяся Рейна, многозначительно отвязав с пояса свою «морт-верёвку», как прозвала её Тайра. — Вот ведь прыткий! Уф…

— Не стоит, — ответил Алар сдержанно и покосился на Телора: оба они уже не по одному разу испытали удачу, пробуя спеленать или хотя бы задержать беглеца морт, но всякий раз что-то отвлекало. — Мы же не варвары какие-то.

— Только варвары бездумно тянутся к тому, о чём ни малейшего представления не имеют, — сквозь зубы развил мысль Телор, которому явно хотелось сказать что-то менее витиеватое и более грубое. — Вот же паршивец! Куда он… А, вижу!

Сказитель с флейтой, исчезнувший было из виду, обнаружился за поворотом, на дальнем краю маленькой площади, грязноватой и немощёной даже, зато с покосившимся колодцем. Постоял у порога питейного заведения, весьма сомнительного с виду… и юркнул внутрь.

«Сочувствую хозяину, — подумал Алар, — если нашего беглеца внутри не окажется».

Телор, судя по стиснутым челюстям, размышлял о чём-то подобном.

По счастью, сказитель обнаружился за общим столом, на длинной, до каменной твёрдости и блеска отполированной скамье, которую он оседлал верхом, как гурна. Он ворчливо выговаривал что-то подавальщику, мужчине неряшливому, тощему и донельзя подозрительному, достоинство у которого было ровно одно: котелок с гуляшом, который тот держал обеими руками.

–…не прошу я у тебя в долг, дурень ты этакий, но и платить вперёд за вонючее варево, которое за еду можно было счесть разве что три дня назад, не стану! — донеслось до Алара.

— Не хочешь — не плати, и-ихь! — присвистнул в ответ щербатый подавальщик насмешливо. — Иди отсюда, вона какой переборчивый!

— А что же сразу переборчивый, если помои лакать не хочу, как пёс? Видел я, как тебе занесли птицу, вот если б её ощипать да с кашей потушить…

— Куда тебе, окаянному, целую птицу, если по дрянному твоему платью видать, что денег ты и издали не видал?

— Да как не видал, если полный кошель звенит!

— А если звенит, так плати вперёд!

— Дичи с кашей на четверых… на пятерых и попить чего-нибудь, только не хмельного, — прекратил спор Телор, бросая на стол монету. Серебряный кругляшок завертелся, подскакивая; подавальщик с неожиданной ловкостью подхватил монетку, прижимая котелок к груди одной рукой, и услужливо закивал. — Чтоб всё было чисто и быстро и рожу твою поганую мы даже издали не видели. Ясно?

— Ясно, добрый господин, дочку пошлю! — осклабился тот и бочком, бочком отступил, а затем нырнул за неприметную дверцу, ведущую, вероятно, к кухне.

Рейна уже успела сесть на лавку, разрумянившаяся и изрядно притомившаяся после бега. Сказитель её не пугал, а обстановка не удивляла — и немудрено, после всех столичных чудес; пожалуй, для радости ей довольно было уже и того, что им удалось-таки догнать беглеца.

А вот Телор ни довольным, ни радостным назвать бы не получилось.

— Откуда ты знаешь про Дабур? — с ходу спросил он, усаживаясь напротив сказителя.

Тот и бровью не повёл.

— А ты, никак, хочешь бесплатно дослушать мою историю, да ещё раньше всех? — откликнулся он препротивным голосом; глаза у него, впрочем, смеялись. — Ишь какой пронырливый.

Судя по румянцу на скулах, Телор готов был вот-вот взорваться, и Алар поспешил также сесть за стол и ответить дружелюбно:

— Отчего же бесплатно? Этот добрый господин готов и обедом тебя угостить, а потом и вознаградить по справедливости. Спешить, впрочем, ни к чему, — добавил он мягко, бросив на Телора предупреждающий взгляд искоса. — Скажи сперва, как тебя зовут. Я вот, к слову, Алар, эстра без рода, без дома, а это ученица моя, Рейна. Чем-то мы с тобой похожи: я бродяга и ты бродяга.

Сказитель обернулся, и уголки губ у него дрогнули, опускаясь вниз, словно при виде чего-то необычайно печального; смотрел он будто бы не на самого Алара, а поверх его плеча, точно мог углядеть зависшую там звезду спутника, тревожно пульсирующую.

— Да, — произнёс он рассеянно. — И впрямь, двум скитальцам лучше вместе держаться и помогать друг другу. Меня зовут Сэрим.

— Телор, — нехотя представился киморт, но капюшон так и не скинул. — Я… я с дальнего севера.

На сказителя имя не произвело, кажется, ровным счётом никакого впечатления.

— И что же вам надо, Телор с севера и Алар-бродяга, от скромного рассказчика и музыканта? — спросил он, чуть прищурившись, и пальцы его легли на флейту, заткнутую за пояс, как могли бы лечь на рукоять меча.

Телор явно хотел сказать что-то столь же резкое, что и раньше, но Алар успел пихнуть его ногой под столом и ответил сам:

— Скрывать не буду, история твоя понравилась. О ком она? Что за ясноокая дева-киморт?

Выражение лица у Сэрима стало лукавым.

— Да есть одна странница, весь юг всколыхнула тут… неужто не слышали?

— Так где юг и где мы, — резонно ответил Алар. Телор уже и не пытался вмешиваться в беседу, только вслушивался настороженно и жадно. — Звучит так, словно ты её подвиги видел своими глазами. Твоя приятельница, что ли?

— Ну, а если и так?

Вдали, на кухне, за стеной, что-то грохнуло, и знакомый уже писклявый мужской голос разразился бранью; послышался женский плач. Рейна вздрогнула и завозилась на месте, явно забеспокоившись впервые с тех пор, как переступила порог питейного дома.

— И не совестно тебе перевирать её слова и дела? — мягко укорил сказителя Алар, стараясь не думать о том, что если на кухне уронили горшок с кашей и птицей, то обеда не видать — или видать, но явно порченного, с глиняными черепками вприкуску. — Как-то не по-приятельски.

— Нет такого закона, чтоб нельзя было наживаться на своих друзьях, воспевая их славу! — возмутился Сэрим вполне искренне. И добавил, уже куда добрее, чем прежде: — Но историю досказать не проси, приходи лучше к вечеру на площадь и слушай там, вот тебе моё последнее слово. За угощение, впрочем, спасибо, не откажусь…

Телор молча развязал тесёмки кошеля и выложил на стол по очереди три монеты.

Сэрим фыркнул презрительно.

Звякнула четвёртая монета.

Сэрим поджал губы и качнул головой.

И тут Рейна, которой, кажется, здесь совсем разонравилось, подалась вперёд, облокачиваясь на столешницу, и жалобно протянула:

— Ну, пожалуйста, расскажи! Очень дослушать хочется.

И уставилась на него в упор.

Сэрим охнул, крякнул, почесал в затылке — и, махнув рукой, принялся говорить… А серебряные монеты незаметно пропали, точно просочились сквозь стол или растворились в воздухе.

Без благодарной публики история растеряла половину живописных оборотов и философских отступлений, зато обрела детали — и имена. Только героиня, учёная-киморт, оставалась безымянной «ясноокой девой», остальных Сэрим называл, не стесняясь. И главу совета в Дабуре, Абира-Шалима арх Астара, который сперва извёл всех свободных мастеров города, заменив их рабами, а затем повадился одурманивать и продавать и странствующих кимортов. И сообщника его, караванщика Халиля-Утара арх Ташира, который упивался своей властью и не стеснялся калечить пленников, чтобы вселить в них страх. И михрани, правительницу Кашима, закрывавшую глаза на торговлю кимортами, покуда ей поставляли достаточно морт-клинков, чтоб держать в повиновении сыновей… Телор слушал внимательно и запоминал — а ещё, судя по оледеневшему от гнева лицу, изобретал особенную кару для каждого из злодеев и неизменно разочаровывался, когда их настигало чьё-то ещё возмездие.

Алара же больше интересовало другое.

Обычные люди из Дабура, дважды оказавшиеся в ловушке: сперва под пятой тирана-самодура, а затем в горниле страшной эпидемии, насланной кимортом; рабы, которых перевозили тем же караваном, что и пленённую «ясноокую деву», и которых уж точно бы никто не стал спасать — или мстить за них… Думал он и о деве-учёной: что она чувствовала, когда её предали сразу после того, как она спасла город? Откуда взялись у неё силы и упрямство, чтоб обхитрить караванщика и сбежать? О чём она размышляла, скитаясь по пустыне, и позже, в Кашиме, встретив своего мучителя?..

Рейну, как водится, тоже беспокоило что-то своё.

— Сэрим, Сэрим, скажи, — потянула она сказителя за краешек потрёпанной хисты. — Скажи только сразу, их спасут ведь?

— Кого? — Он, кажется, смутился.

— Тех кимортов, которых, ну, — Рейна потупилась, а потом и вовсе отвернулась, — которых злые люди украли… Работорговцы.

В этот миг Алар понял — и у него перехватило дыхание.

«Так она себя представляет на их месте».

И немудрено: для сообразительной девочки не составило труда догадаться, выслушав рассказ, для чего её в своё время одурманили дружинники и куда собирались передать дальше. Сэрим не знал о её злоключениях — но, кажется, многое понимал тоже.

— Спасут, — уверенно сказал он. — О том-то и повесть, разве нет? Что однажды всё будет хорошо.

Рейна улыбнулась, кивнула — и покрепче прижала к груди моток морт-верёвки, как иные дети обнимают любимые игрушки.

…А между тем рассказ затянулся. Настолько, что явилась наконец подавальщица и принесла большой котелок каши с птичьим мясом — недурной, к слову, сытной. Пришлось ненадолго прерваться, чтобы потом продолжить историю уже за чашкой ароматного травяного настоя со сладкими ягодами. Впрочем, до финала Сэрим не дошёл, даже когда солнце начало клониться к горизонту; а когда начало темнеть, спохватился:

— Ох, я ж обещал песню на площади закончить! Нехорошо людей обманывать. Если нынче не приду, то в следующий раз мне разве что палками по спине заплатят, — вскочил он с лавки, закинул суму на плечо и махнул рукой. — Завтра к полудню приходите снова к Брайне, я дорасскажу! Не обману, честное слово!

Дверь хлопнула — а его и след уже простыл.

Телор подхватился было за ним, но Алар остановил его:

— Не стоит, сядь.

— Почему? — голос у киморта дрожал от нетерпения.

Алар посмотрел в ту сторону, где исчез сказитель. По морт расходились круги, словно от камня, брошенного в воду — и только.

Самого камня было не видать.

— Всё равно не догонишь, — ответил он наконец. Сэрим казался ему смутно знакомым, но при попытке вспомнить его звезда спутника начинала протестующе вибрировать, а во рту появлялся привкус железа. — Не знаю, кто этот сказитель на самом деле, но он отнюдь не прост… И что-то мне подсказывает, что обманывать он и впрямь не станет. Если сказал, что продолжит завтра — значит, так и будет.

— Предполагаешь? — Телор с подозрением сощурился.

— Уверен, — твёрдо сказал Алар.

И ошибся.

Сэрим отыскал их ранним утром, сразу после рассвета, когда они завтракали вместе с табором. Ворвался на стоянку, безошибочно их нашёл — и с ходу отвесил Телору поклон:

— Не думал, что дело этим обернётся и придётся просить тебя о помощи… Не откажи!

Волосы у него выглядели ещё более растрёпанными, чем накануне, серая хиста запачкалась, точно ей улицу подметали — и лишь флейта, заткнутая за пояс, ярко сияла, точно испускала свет сама по себе, а не отражала скупое солнце.

— В чём не отказать? — спросил Телор, скрещивая руки на груди.

Со вчерашнего дня он порядком успокоился — похоже, что обдумал услышанное и что-то решил — и уже не так изводился от нетерпения. А ещё — явно счёл долговязого Сэрима достаточно полезным, чтобы не припоминать ему все дерзости, а делать вид, что позабыл их.

Хотя киморты, конечно, ничего не забывают.

— Нужно во дворец к лорге, — выпрямился сказитель. Взгляд у него, против ожидания, был не отчаянный или потерянный, а уверенный и спокойный. — Та ясноокая дева из рассказа… она ведь правда нашла кимортов, проданных в рабство, спасла их и вернула на север, в родные края. И Лиуру… и сестру его, Онор.

Два имени — и точно два удара под дых; Телор встал, едва не опрокинув стакан с травяным чаем, и неосознанно прижал к губам пальцы:

— Что?..

— Она их спасла, — повторил Сэрим упрямо, глядя на него в упор. — А теперь их всех по ложному обвинению вызвали в суд… по обвинению человека, которого мы видели в доме Радхаба — того Радхаба, который полтора года владел Лиурой и Онор, истязал их и мучал. Ты вчера хотел узнать, кто из северян знается с работорговцами? Вот и возможность подвернулась. Посмотришь в его бесстыжие глаза, а заодно учеников своих поприветствуешь — и обнимешь, если они позволят, конечно. Ну как, выручишь мою ясноокую деву, Телор с Севера, Погибель Дабура?

Он ответил не сразу. Выдохнул тихо, сжимая кулаки; зажмурился. Морт заклубилась вокруг него, словно грозовые тучи — нет, не грозовые, снеговые, холодные, смертоносные… а затем схлынула, и запахло вдруг молодой травой и робкими лесными цветами.

— Имя назови, — тихо попросил он.

— Кого, купца того? Ну…

— Нет, — прервал сказителя Телор. — Её. Девы-киморта, которой я, если тебе верить, должен теперь даже больше, чем жизнь.

— Это легко. — Сэрим усмехнулся. — Фогарта Сой-рон.

— Я запомню, — пообещал Телор.

…А Алар застыл, комкая рубаху на груди, потому что вдруг стало невозможно дышать.

«Я её знал», — понял он.

А ещё — что спутник никогда, ни за что не позволит ему её вспомнить.

Телор хоть и выглядел порывистым, но в омут с головой бросаться не спешил. Первое, что он сделал — неторопливо допил травяной чай. Перевернул пиалу вверх тормашками и отстранённо постучал пальцами по донышку; затем тихо приказал кьярчи, которые сновали поблизости, делая вид, что заняты какой-то работой и совсем не подслушивают:

— Ну-ка, отойдите пока. Для вашей же пользы, — и обернулся к Сэриму. — А теперь расскажи, что мне ещё стоит услышать. Что за купец? Почему судить будет сам лорга?

— Откуда же простому бродяге знать, что у самого государя на уме? — поддельно удивился тот. И улыбнулся плутовато. — Впрочем, кое-какие соображения имеются…

Рейна собралась было уйти подальше вместе с людьми из табора, но Алар её остановил и заставил присесть рядом с ним, заметив:

— Привыкай вникать и делать выводы. Это в деревне тебя за ребёнка держали — и зря. Ты киморт; в твоих руках — большая сила и власть. Будешь наивной, станешь закрывать глаза на интриги и хитрости — и непременно найдётся человек, который использует твою силу во зло.

Сэрим, услышав это, коротко усмехнулся — и одобрительно кивнул.

По его словам выходило, что купец по имени Дурген, известный благотворитель, не просто так обратился к лорге за помощью в разрешении спора. Торговые караваны шли из Ульменгарма в Ашраб и обратно; туда купец отправлял зерно и иные припасы, а получал драгоценные камни и мирцит для мастеров. Вот только ходили упорные слухи, что на повозках, где везли скотину, попадались иногда клетки, закрытые со всех сторон тёмной тканью, и охраняли их столичные дружинники. Купец часто захаживал во дворец; кроме того, он один поставлял к государеву столу раймовое вино из некой дальней деревни и пряности из Ишмирата. Милостями его осыпали сверх всякой меры, а если и случалось кому-то из торговцев пожаловаться на несправедливость, то вскоре они отказывались от своих слов — или спешно покидали столицу.

Какие бы делишки Дурген ни проворачивал, лорга явно был о них осведомлён — и одобрял их.

— Это лишь предположение, — заключил Сэрим осторожно, поглядывая то на одного, то на другого собеседника. — В конце концов, я ведь просто бродяга, где мне судить о важном и высоком? Но одно могу сказать точно: не за справедливостью зазвали Фогарту во дворец. Ей готовят ловушку, а вот какую… Что может киморту навредить?

— Дурман, — не раздумывая, ответил Телор. Лицо у него было точно изо льда высечено — светлое и холодное, и ни одна чёрточка не двигалась. — Морт-мечи, если их больше дюжины… Или другой киморт. Что же, самое необходимое я узнал — так не будем же медлить. Нанесём лорге Захаиру визит со всем почтением; не терпится узнать, как он скривит рожу, когда меня увидит.

Покидая стоянку табора, он отозвал в сторону Тарри и посоветовал ему подготовиться к скорому отъезду — на всякий случай. Тайра, как ни рвалась во дворец с Аларом, в итоге осталась с братом — помогать в сборах.

— Не знаю, как суд пройдёт, но добра ждать не приходится. Вот вам монетка; если она почернеет — тотчас же выезжайте из города через южные ворота и по старому тракту, мимо дерева с обугленной вершиной, отправляйтесь вдоль крепостной стены к северу через восток, — сказал Телор на прощание. — Через час пешего ходу увидите по правой стороне большой куст в человеческий рост, сплошь в розовых цветах. Ступайте прямо сквозь него — и дальше до округлой поляны с тремя старыми кострищами. Если там будут всадники в белых плащах с эмблемой зелёной ветви, дружина Эсхейд, скажите, что это я вас отправил туда на постой… И не медлите слишком. Здешняя стража умнее, чем кажется; а после того, что сегодня на суде будет, в покое вас не оставят.

— А что будет-то там, кудесник? — крикнул ему вслед Тарри.

— Вот придём и узнаем, — махнул рукой Телор, не оборачиваясь. — Но Аю-Насмешника мы повеселим изрядно, клянусь.

Табор ответил ему одобрительными возгласами: уж что-что, а суматоху и шумиху кьярчи любили не меньше, чем их незлой проказливый бог.

Всю дорогу до замка Алар крепко держал Рейну за руку и объяснял, как себя вести при дворе у лорги, что говорить и о чём молчать. Больше отвлекал от переживаний, чем учил, по правде говоря; да и у него самого сердце было не на месте — и то начинало биться втрое быстрее, то замирало. Спутник тоже беспокойно метался над плечом, точно был не всемогущим вместилищем силы и памяти трёхсотлетнего киморта, а встревоженной птицей; наконец Алару настолько опостылел постоянный привкус крови во рту и дурнота, что он сунул спутника в меч.

«Надеюсь, — пронеслась мысль, — что хоть несколько часов он там пробудет».

Удерживать его внутри клинка в последнее время стало гораздо легче — и, сказать по правде, жизнь это изрядно упрощало.

Примерно на полпути Телор извлёк из поясного кошеля крохотную глиняную свистульку и дунул. Вроде бы ничего и не произошло, но почти у самых ворот замка послышался вдруг топот копыт позади — и вылетела из-за поворота дюжина всадников и всадниц. Гурны у них были высокие, мощные, серебристо-серой расцветки, а плащи — белые, с изображением зелёной ветви, заключённой в кольцо.

«Дружина Эсхейд, — догадался Алар. — Или, верней, её часть».

— Моя охрана, — подтвердил Телор его догадку, обменявшись с командиром отряда короткими приветствиями. — Эсхейд считает, что одному мне ходить не стоит — время тревожное… В другой раз я б поспорил, но сейчас и впрямь ни один клинок лишним не будет. Если что лорга и уважает даже у своих врагов, так это силу.

Мечи и кинжалы у всадников в белых плащах оказались куда лучше тех, какими была вооружена городская стража: работа взрослого киморта, а не ученика или вовсе простого мастера. А потому даже дюжина воинов стала бы грозной силой — или, по крайней мере, причиной, чтобы Телора побоялись атаковать в спину. Двоих он оставил за стенами замка, в древней роще, помнившей, быть может, саму Брайну — сторожить гурнов; остальные вошли вместе с ним через главные ворота. Стражникам это не понравилось, но ещё меньше понравились им слова, брошенные через плечо:

— Лорге обо мне не докладывать. Я сам о себе доложу.

— Что, и впрямь ничего не скажут? — спросил Алар шёпотом, когда отряд миновал вторые ворота и оказался под сводами замка.

— А отчего, думаешь, Захаир меня так не любит? — усмехнулся Телор, и белые зубы влажно блеснули в полумраке. Но улыбка исчезла без следа едва ли не быстрее, чем появилась, и бледное прекрасное лицо снова стало холодным и отстранённым, как маска изо льда. — Идём-ка левее. Я знаю, как срезать путь, и что-то подсказывает, что лучше бы поспешить. Чуешь, какая морт вокруг? Кипит, как смола в котле.

Дышать в замке и впрямь было тяжело. И не столько из-за спёртого воздуха, запаха старости и неубранной казармы, сколько из-за силы, собравшейся в одном месте. Морт уплотнилась настолько, что стала похожа на густое масло, вязкое — и жгучее, потому что наполняла его чужая воля, гнев и отчаяние… И это был ещё не предел, ведь вверх, к небу, тянулась огромная воронка, видимая даже сквозь перекрытия и стены.

«Не хотел бы я стать врагом киморту, способному на такое, — подумал Алар, невольно сжимая руку Рейны покрепче. — Да и найдётся ли кто-то достаточно безрассудный, чтоб с ним враждовать?»

Телор, вероятно, тоже чувствовал нечто подобное, потому что обернул вокруг себя морт, как плащ. Повеяло холодом, как с ледника, цветами и листвой — но этот слабый аромат почти тонул в раскалённой, яростной силе, разлитой вокруг. Даже обычные люди ощущали её отзвуки: моргали замедленно, как в полусне; чаще сгладывали вязкую слюну; неосознанно ощупывали грудь, точно пытаясь унять сердцебиение сквозь рёбра.

Зал, где проходил суд, оказался в дальней части замка, у внешней стены. Двери охраняли с полдюжины дружинников; один из них выступил вперёд, поднимая руку в знак мира:

— Государь наш, лорга Захаир, не может сейчас принять тебя, кудесник. Прошу, прояви терпение и позволь отвести тебя туда, где ожидание не покажется столь обременительным, как здесь, посреди сквозняков и коптящих ламп.

Губы у него немного подрагивали — видимо, о дурном характере киморта из Хродды он знал не понаслышке.

— Благодарю за заботу, но останусь, пожалуй, здесь, — ответил Телор, чуть изогнув губы в намёке на улыбку. — Во-первых, сквозняки этому месту лишь во благо… А во-вторых, я пришёл сегодня не к твоему государю.

Он шевельнул пальцами, словно отталкивая что-то от себя — и морт, наполненная лесной прохладой, хлынула, обтекая стражу, расплескалась по арочным створкам тяжёлых дверей, по грубой старинной кладке стен; и там, где она касалась дерева или камня, те становились прозрачными, как лучшее ишмиратское стекло.

Стража, как по команде, подалась в стороны — стоять на пути у киморта не хотел никто.

— Что ж, посмотрим на справедливый суд, — произнёс Телор, скрестив руки на груди. И добавил с прищуром: — Сколько лет живу, а справедливость в таких местах мне видеть ещё не приходилось. Может, сегодня повезёт… вот только не верится что-то.

Он как в воду глядел.

В самом зале дружинников хватало, но даже больше их было в тайных галереях, опоясывающих его: оттого-то, видно, лорга и выбрал именно это место. Многие были вооружены не морт-мечами, а стреломётами — вполне обычными, зато от болтов веяло жутковатой смертоносной силой. У воздуховодов под самым потолком, в скрытых нишах, затаились люди с курильницами наготове — и не было сомнений в том, что внутри не обычные благовония, а дурман.

«В обычное время его заметить легко, если знать, чего опасаться, — подумал Алар. — Но в бою, пожалуй, можно и пропустить угрозу».

Ему стало не по себе.

А потом Телор сделал что-то ещё, и звуки, доносившиеся из зала, стали громче.

–…в Шимру я не вернусь, — раздался женский голос, чистый и звонкий, как металл.

Говорила молодая женщина в бирюзовой хисте, среднего роста, очень стройная, почти хрупкая, с рыжеватыми локонами. За плечом у неё стоял черноволосый красавец, в котором Алар тотчас же узнал давешнего проходимца, заслужившего уважение Тайры. Он придерживал женщину в бирюзовом за плечо и шептал ей что-то на ухо, а она смотрела, не отрываясь, на седовласого мужчину в богатых ишмиратских одеяниях, который стоял справа от лорги.

— Тоже киморт, — прошептал Телор, отступая на полшага. — Да, прав был бродяга, без моей помощи тут не обойтись… Эй, эстра, — обернулся он к Алару. — Умеешь говорить людям такое, от чего уши заткнуть хочется?

— Ну, наука это нехитрая…

— Раз так, то будь наготове, — предупредил он без улыбки и устремил взгляд к тёмной фигуре, скрючившейся на троне в глубине зала. — Я пойду первым, а как понадобится, позову и тебя. Врагов наживать ты тоже не боишься, полагаю?

В зале седовласый киморт из Ишмирата насмехался и зубоскалил, втайне готовясь к атаке; слова его разили, как стрелы, жгли, как злая пустынная трава, что растёт в заброшенных оазисах. Каждый его выпад против женщины в бирюзовом попадал в цель… а один задел и Алара.

–…может, и найдётся киморт-наставник, который признает тебя готовой завершить обучение. Может, и сам Алаойш Та-ци вернётся по такому случаю, чтобы эти слова подтвердить.

«Он меня встречал раньше».

Осознание захлестнуло волной, оглушило, ослепило на мгновение. Всё отодвинулось, стало неважным — и суд, и замок, и земли вокруг, где кимортов почти извели за минувшие годы, и работорговля, и опасности. Зато прошлое приблизилось; из чего-то необратимо утерянного, начисто позабытого оно обернулось вдруг размытым силуэтом за бумажной ширмой — протяни руку и коснёшься. Странник завозился, задребезжал в клинке, пытаясь вырваться, а затем снова притих. Во рту пересохло; пальцы конвульсивно сжались — и Рейна вскрикнула тихонько, пытаясь высвободить руку.

«Я должен сосредоточиться. Нельзя давать волю чувствам».

Преодолевая мучительное головокружение, он медленно обернулся в поисках поддержки — и наткнулся взглядом на Сэрима, настороженно замершего с флейтой в руке, словно готового сейчас прямо сыграть. Осторожно развернув Рейну, Алар подтолкнул её к сказителю и попросил:

— Присмотри за ней, пока я буду в зале.

— Ступай спокойно, с её головы ни один волос не упадёт, — пообещал Сэрим ворчливо, удерживая девочку за плечо, чтоб та не ринулась следом за учителем. — Кроме тех, что она сама выдернет, пока будет за тебя переживать. Придумал уже, что станешь говорить?

— Там соображу, — отмахнулся Алар и перехватил поудобнее посох эстры с красной лентой наверху. Потом улыбнулся — для Рейны, чтоб та не волновалась так. — Чаще всего и выдумывать ничего не надо, достаточно правду сказать.

— И то верно, — кивнул Сэрим. И вытянул шею, потешно выворачивая голову боком к распахнутым дверям, чтоб слышать лучше. — О, зовут тебя! Ну, ступай — и не переусердствуй там.

«Ну что же, пора».

Самым трудным стало пройти по залу, не глядя ни на женщину в бирюзовом, ни на дверь, за которой скрылся седовласый мужчина в ишмиратских одеждах… Телор стоял чуть поодаль, и лицо его было растерянным, счастливым и преисполненным вины одновременно. Он обнимал двух молодых светловолосых кимортов, юношу и девушку; справа — может, за большим сундуком — тихо ворчал-всхлипывал младенец, словно готовясь разразиться бурным плачем, и кто-то баюкал его, мешая лорги и пустынное наречие. А впереди, на помосте, застеленном шкурами, на потемневшем от времени деревянном троне восседал старик в багряных одеждах, в золотом венце, с ног до головы увешанный морт-оружием, и глядел исподлобья, а глаза у него пылали от ярости, как уголья.

Это и был лорга Захаир, государь Лоргинариума.

«Одно хорошо, — подумал Алар, останавливаясь аккурат напротив него. — Такого разозлить или уязвить — много труда не нужно».

— Я странник-эстра, — произнёс он спокойно, с лёгкой улыбкой на устах — и внимательно отслеживая, как откликнутся его слова, какое эхо породят. — Путешествую от поселения к поселению по воле морт. Со мной ученица, девочка по имени Рейна, киморт. Иногда, отлучаясь по делам, я оставляю её на попечение женщины — травницы и проводницы в горах. И близ славного города Свенна, на ярмарке, при всём честном народе, Рейну похитили.

Лорга, впрочем, удивлён не был, точно уже знал об этом; скорее уж, у него на лице промелькнула досада, и губы брезгливо поджались на мгновение.

«Что ж, тогда жалеть его не буду — заодно и узнаю наверняка, не он ли за всем стоит».

— Рейну ударили дубинкой по затылку, — продолжил Алар негромко, постепенно повышая голос. — А после оглушили дурманным зельем и сунули в клетку наподобие звериной; ни прятаться, ни скрываться не стали, словно по праву действовали, по закону… И немудрено: ведь были это славные воины из двенадцатой дружины Ульменгарма, — произнёс он громко и чётко. И добавил, качнув посохом эстры и положив руку на эфес меча в жесте недвусмысленной угрозы: — Из твоей дружины, добрый государь.

И лорга испугался — на один миг, но этого хватило, чтоб подтвердить догадки.

А затем — разгневался так, как могут лишь неправые, злоумышляющие и те, у кого совесть нечиста.

— Все вон, — приказал он придушенным голосом, чуть привставая на троне.

Пальцы его, вцепившиеся в подлокотник, мелко подёргивались от напряжения.

Зеваки, столпившиеся у стен, ринулись к выходу так быстро, что, кажется, пол задрожал, а гобелены на стенах заколебались, как от сквозняка. Одни причитали, другие бранились, третьи сетовали на судьбу, а дружинники, привычные, видно, к переменчивому нраву своего господина, подгоняли и первых, и вторых, и третьих. Приближаться к Алару они, впрочем, опасались.

«Зря, — подумал он. — Не меня стоит бояться, а её. Вот уж где сила…»

И — обернулся наконец к незнакомке в бирюзовых одеждах.

…она оказалась куда более юной, чем померещилось издали из-за её подавляющей мощи. Лет двадцать, вряд ли больше; узкие плечи, хрупкое сложение — фигура подростка, а не зрелой женщины.

— И впрямь, ясноокая дева, — почти беззвучно шепнул Алар. Звон в ушах нарастал; пальцы, прикасавшиеся к рукояти меча, жгло как огнём, а сердце в груди с трудом ворочалось. — И как на неё такую рука-то поднялась?..

Особенно выделялись на нежном лице глаза — светлые, скорей, голубые, чем серые, и взгляд был обманчиво наивным и уязвимым. На носу и щеках виднелась россыпь бледных веснушек; рыжеватые волосы беспорядочно вились и казались спутанными… а ещё у неё тряслись губы, как бывает у очень смелых и стойких девочек за мгновение до того, как они расплачутся.

«Не плачь, — хотел сказать Алар. — Скажи, кто обидел тебя, и я…»

И даже шагнул к ней, точнее, попытался — а затем едва не согнулся пополам, как от резкого удара в живот, тяжело дыша и ощущая сильный привкус крови во рту. Спутник вырвался из меча, гневно трепеща — и начал расти, расти, расти, заполняя собой всё пространство, заслоняя лоргу, и шпалеры у него за спиной, и сводчатые потолки. Голова закружилась так, что не понять уже было, где верх, где низ…

Но потом всё внезапно закончилось.

Спутник снова был в мече; рядом стоял Сэрим, круглоглазый и нелепый, и встревоженно заглядывал к нему в лицо.

— Ты в порядке, приятель? — спросил он. И не дожидаясь ответа, подхватил его под локоть и потащил прочь. — Ай, без разницы уже! Идём, идём. Свалились на мою голову, дети малые, всему-то вас учить…

Кое-как они сумели покинуть замок, не встретив сопротивления. Возможно, потому что воины лорги слишком опасались Телора; или потому, что дружинники Эсхейд в белых плащах не позволяли никому приблизиться; или, быть может, всякое живое существо ощущало вихри дикой, необузданной морт, которые закручивались вокруг ясноокой девы в бирюзовых одеждах… Так или иначе, вскоре отряд миновал вторые ворота и вошёл в рощу, очень древнюю — и, без сомнения, повидавшую многое.

Алар к тому времени успел немного совладать с собой — и даже почувствовать укол совести за то, что даже не вспомнил о Рейне за последние минуты. Девочка, впрочем, нисколько не страдала и на удивление успела завести дружбу с рыжим северянином в пустынных одеждах, нянчившим младенца.

— Ну что, вошёл в ум? — ворчливо поинтересовался Сэрим, неожиданно возникая рядом. В руках у него была флейта, ярко блестящая, хотя солнце уже скрылось. — Да, беда с тобой… И мне возиться недосуг. Впрочем, — оживился он, — есть у меня приятель, тоже бродячий сказитель. Он, э-э, об эстрах многое знает, может, подскажет тебе чего. Как, свести вас? Он нынче в городе, только вчера его видал.

— Сведи, — согласился Алар, толком его и не слушая. Всё его внимание было сосредоточено на деве в бирюзовой хисте, а силы уходили на то, чтоб не смотреть слишком пристально — и чтоб не спросить в лицо, были ли они знакомы прежде. — Что хочешь, то и делай… Мы надолго здесь? Я б… я б передохнул, а то дурно что-то.

«А если спрошу, а она не ответит? — думал он. — Она ведь если и знала, то его, Алойша Та-ци. Которого нынче нет; и не будет никогда уже, нет возврата к прошлому. Так к чему бередить раны?..»

Сэрим глянул на него — и аж скривился:

— Да уж, дурной ты, иначе и не скажешь. Ну, в таких делах я тебе не советчик. Пойду, что ли, полезным чем-то займусь, за детьми пригляжу хоть, а то Иаллам, бедняга, от такого количества прекрасных юных дев того и гляди повесится. Привалило же счастья, эх…

Однако ни отдохнуть, ни даже выдохнуть не получилось.

— Значит, Алар?

Вопрос прозвучал с вызовом, дерзко, однако та, что его задала, выглядела так, словно вот-вот зарыдает.

«Ясноокая дева… Дева-беда».

— Да. Так меня теперь зовут, — ответил Алар, стараясь не обращать внимания ни на резкий укол боли, ни на вновь навалившуюся дурноту.

Лицо у девы исказилось от отчаяния, на ресницах — длинных-длинных — задрожали слёзы, однако говорила она ровно, не запинаясь.

— Красивое имя. «Любимый»?

— «Желанный», — бездумно исправил Алар и мысленно на себя выругался: нашёл время знанием языков козырять. Попытался оправдаться: — Уж какое дали, бродяге-эстре привередничать ни к чему.

Он думал, что дева развернётся и уйдёт, однако она стояла, болезненно выпрямившись, и сжимала кулаки. А затем резко подалась вперёд — на мгновение стало страшно, что поцелует — и выудила у него из-под ворота шнурок с камешком.

— Зна… знаешь, что это такое? — еле сумел выговорить Алар.

От девы слабо пахло цветочным мылом, чистой кожей — и солью.

Слезами.

— Знаю, — выдохнула она едва слышно и провела по камешку пальцами, точно лаская. — Камень памяти, только незавершённый. Просто безделушка.

«Камень памяти, значит… Этот Алаойш Та-ци очень не хотел исчезать».

— Надо же, — вырвалось у Алара. Хотелось спросить о многом — и дева наверняка знала ответы, но на ум пришло только самое простое. — Может, и надпись прочитать сможешь?

Об ответе он уже догадывался.

— Там написано «Фогарта».

…глаза у неё в тот момент казались бездонными; на ресницах дрожали капельки влаги, а морт, густая, бархатная точно, окутывала их обоих, точно обнимала.

— И что это значит? — тихо спросил Алар, ощущая себя последним подлецом — и трусом заодно.

Он знал ответ.

Точно знал, но желал — жаждал! — услышать от неё.

Однако дева — Фогарта Сой-рон, её звали так, да — отступила на шаг, смертельно бледная, очень сильная и слабая одновременно.

— Уже неважно, — произнесла она глухо. И глянула на него в упор, точно пытаясь запечатлеть каждую чёрточку, каждую деталь. — Я… я отойду ненадолго.

И кинулась прочь, развернулась — и побежала, как вспугнутый зверёк. Сэрим крикнул недоумённо: «Эй, эй, ты куда?» — и сделал несколько шагов следом, но тут младенец у него на руках разразился пронзительным рёвом. Рыжий северянин тут же зашипел, забранился, пытаясь забрать ребёнка себе. Телор сидел на поваленном стволе, заросшем мхом, и не замечал никого, кроме близнецов-кимортов, что-то рассказывающих ему взахлёб; высокая светловолосая дружинница подставляла руку охотничьей птице, пикирующей с неба, и готовилась снять у неё с лапы капсулу с письмом, а остальные кто охранял временный лагерь, кто седлал гурнов… И даже Рейна больше интересовалась большим жуком, присевшим на пень, чем собственным учителем — то ли обиделась, то ли и впрямь отвлеклась.

«Никому нет до нас дела», — с обжигающей ясностью осознал Алар — и почувствовал себя очень одиноким.

…а затем увидел такой же потерянный, искажённый от боли взгляд у другого — у черноволосого красавца, который стоял у Фогарты — у Фог — за плечом во время этого проклятого суда.

И шепнул тихо:

— Ступай за ней.

Черноволосый оглянулся — опалил взглядом, в котором мешалось слишком многое — и направился вслед за Фог, сперва шагом, затем всё быстрее и быстрее, пока не перешёл на бег и не скрылся в зарослях. Но никто действительно ничего не заметил, кроме, пожалуй, Сэрима, который смотрел то на Алара, то на кусты — и бранился на пустынном наречии.

Фогарта и её спутник отсутствовали порядочно. За это время Алар успел узнать, что черноволосого красавца зовут Сидше Джай-рон, он капитан дирижабля и контрабандист; человек опасный, коварный, и в целом с ним лучше за стол не садиться, если не умеешь по цвету и запаху различать хотя бы двести разных ядов. Чай капитан, впрочем, тоже заваривал непревзойдённо, а ещё прекрасно играл в на-джи и умел поддерживать разговор на любую тему так, что собеседник не чувствовал себя неловко.

Всё это охотно рассказал рыжий северянин, Иаллам, которого наконец освободили от повинности няньки и позволили немного отдохнуть перед тем, как тронуться дальше в путь.

— К тому же у Сидше на руках Садхам тут же затихает, — добавил он, наставительно подняв палец, и с подозрением оглянулся: не слушает ли кто посторонний. — Что первая, что вторая… Кстати, ты знал, что у садхама, который смертоносный пустынный вихрь, внутри ма-аленькая ящерка? Милая такая, умненькая.

— Не знал, — растерянно ответил Алар, принимая из рук у северянина флягу. Внутри на удивление обнаружился всего лишь бодрящий травяной настой, резковатый на вкус, но неплохой. — Нет, знал, — исправился он, быстро посмотрев на звезду спутника. — Но забыл.

— Да уж, вы, эстры, народ забывчивый, — поддел его Иаллам необидно. Лицо у него было приятное: островатый подбородок, прямой нос, ясные серые глаза; черты крупные, но не грубые — простые ровно в той мере, чтобы вызывать доверие. Шутил он едко, но беззлобно, и над собой даже чаще, чем над другими, а ещё легко сходился с незнакомцами — может, потому и подсел к Алару первым. — Слушай, я всё в толк не возьму. Что ты сам-то за ней не пошёл? За Фог.

Алар чуть не поперхнулся настоем.

«Простоватый, значит?»

— Так ты понял?

— Тут много ума не надо, — не стал отрицать Иаллам. — К тому же у нас с Фог друг от друга секретов нет… Не смотри так, она как сестра мне. Младшая, — рассмеялся он коротко и почти сразу умолк. Повозился на месте, вздохнул. — И всё же? Учитель из Шимры, Алаойш Та-ци.

Имя резануло, как кинжал. Алар отвернулся, глядя на чёрную стену замка, на которой словно бы повис туманный клок, на крикливых птиц, кружащих в дымке…

Сложней всего было признаться самому себе.

— Потому что я — не Алаойш, — произнёс он наконец. — Я другой человек. И не могу посягать на место, которое полагается кому-то… кому-то иному. Тому, кто уже исчез. И глупо давать надежду, если оправдать её никогда не сможешь.

Иаллам потешно выгнул брови:

— Да ну? Чудак ты. Какой же ты другой человек, если она тебя узнала тотчас же, как взглянула? Да и если бы ты и стал совсем чужим, что мешает заново узнать друг друга? Зачем самому мучиться — и её мучить? Хотя не моё это дело. Скажи лучше, ты с младенцами нянчиться умеешь?..

Когда Фог вернулась, то по-прежнему была бледна и шарахалась от собственной тени; взгляд у неё словно обратился внутрь, к собственному сердцу. Сидше вёл её за руку, но также выглядел растерянным — и потерянным; на Алара он больше не смотрел.

Телор же, дождавшись, когда все будут в сборе, сообщил, что из города надо уходить.

— Эсхейд задерживается, — сказал он коротко. — А нас слишком мало. Я послал кьярчи знак, они тоже покинут Ульменгарм. Есть у кого вопросы?

Тон не подразумевал, что вопросов быть не должно, однако Сэрим поспешно вскочил с места:

— У меня, у меня есть! А ничего, если я приятеля приведу?

— Ждать не станем, — отрезал Телор.

— Да как-нибудь догонит! — обрадовал его Сэрим — и сам просиял, точно вспомнив нечто приятное. — Он мастер спрямлять дороги… А как на семиструнке играет? Закачаешься!

Из Ульменгарма уходили спешно — и тайно. Телор окутал улицы плотным туманом — таким, что из седла даже уха гурна было не видать — и направил свой небольшой отряд прямо к городской стене, чуть восточнее южных ворот. Там в древней кладке проступал едва заметный узор, высокая арка; стоило напитать её морт — и камень обратился в две створки, медленно, со скрипом отворившиеся.

Когда последний всадник миновал тайный ход, дверь снова затворилась — и стала камнем.

От стены путь лежал сперва по едва заметной тропе меж холмов, под деревьями, а затем — по широкому тракту, пусть и порядком заросшему. Здесь туман поредел. Из низин сильно пахло незнакомыми цветами, сладкими и терпкими одновременно, а в кустарнике по бокам от дороги заливались трелями птицы. В какой-то момент, когда стало уже смеркаться, справа показался большой куст, сплошь в розовых бутонах в мужскую ладонь величиной, где-то полураскрытых, а где-то уже и опадающих. Внизу, на земле, впрочем, увядших лепестков видно не было, и Алар сразу заподозрил, что перед ним морок.

Так и оказалось.

Телор, ехавший первым, смело направил гурна прямо в куст — и проехал насквозь. За ним последовали и остальные. Рейна с восторгом наблюдала за процессией и о чём-то оживлённо перешёптывалась со светловолосой всадницей, взявшей её в седло… Когда на тракте оставалось всего трое человек, не больше, послышался вдруг нежный перебор семиструнки — сперва издали, затем ближе и ближе, пока наконец не вынырнул из тумана странник в светлой хисте, высокий, с белыми волосами почти до середины спины, частично убранными в пучок на затылке; остальные удерживались несколькими прядями, перевитыми с синей ниткой — незамысловатая причёска, распространённая в Ишмирате.

— Друг Дёран! — тут же высунулся Сэрим из куста. Половина его туловища, утопающая в цветах, смотрелась одновременно жутковато и смешно. — Ты всё-таки пришёл!

— Друг Сэрим, — любезно ответил бродяга. Черты лица у него оказались по-женски изящные, губы — нежно-розовые, глаза — ярко-голубые, раскосые, в тени от длинных ресниц; в полумраке, пожалуй, его можно было принять за юную деву с широковатыми плечами. — Не скрою, меня вела надежда, что ты всё-таки вернёшь кошель, который одолжил пару дней назад… Но, вижу, причина была иная. Так или иначе, рад видеть тебя — и тебя, друг Алар, — улыбнулся он неожиданно, обернувшись. — Вот мы и встретились снова, хотя путь из Беры был неблизок.

Продолжить он не успел — всадник, ехавший замыкающим, поторопил их.

Сразу за миражом сделалось теплее и тише. Исчезли птицы; сладко-пряный аромат цветов сменился смолистым, островатым, словно от нагретой за день хвои. Слева и справа виделись ряды красноватых стволов-колонн, а кроны терялись в темноте где-то высоко; узловатые мощные корни выпирали из земли, точно огромные змеи, укрытые зеленовато-коричневым мхом. Вскоре запахло дымом, послышался смех, голоса, звон посуды — кубков и бутылок…

Табор уже был на месте, умудрившись опередить Телора на добрых несколько часов.

— Мы сразу почти и уехали из города, как ты ушёл, приятель, — пояснил Тарри довольно, покачивая птичьей ножкой, жаренной в ароматных специях. — К сестре моей бедной подобрался некий мерзавец, дружинник Ульменгарма, судя по его усатой роже и эмблеме на плаще, и попытался расспросить её об Аларе. Когда она отвечать не стала, так пригрозил…

— Где он? — хмуро спросил Телор, легко спрыгивая с неосёдланного гурна, на котором ехал. — Твоя сестра не пострадала?

— Очень пострадала — юбку порвала, пока ногами махала, — охотно просветил его Тарри. И фыркнул: — Если пожелаешь, можешь возместить, отказываться не будем… Что же до того дружинника, то он лежит в канаве, наверное. У сестры, знаешь ли, удар сильный — как у норовистого гурна, ей-ей, иные невезучие, бывало, только к вечеру и прочухивались. Ну да полно об этом! Пожалуйте к столу, добрые господа — скромному, чего уж там, да и стола-то, в общем-то, нет… Зато дичь отменная, и лепёшки хороши, а пьяный мёд и настойки и сам Аю бы попробовать не побрезговал, я клянусь!

После суда, долгого ожидания под стенами замка лорги и утомительного путешествия ужин и впрямь пришёлся кстати. Вскоре, утолив голод, кьярчи достали музыкальные инструменты — дудки и бубны; семиструнка Дёрана тоже оказалась к месту. Полилась мелодия, разухабистая и бойкая. Тарри, нисколько не смущаясь, первым бросился в пляс, а потом умудрился как-то вытащить в круг светловолосую всадницу, которая днём везла Рейну на своём гурне, и уговорить потанцевать. Тайра тоже была не прочь сплясать и уже вовсю искала Алара глазами, и он испытал постыдное облегчение, когда к нему подсел Телор с чашей разведённого тёплого вина — и важным разговором.

«Хоть сейчас объясняться не придётся».

Фог нигде не было видно — а ещё Сэрима, и на сердце было неспокойно.

— Послушай, что я скажу, и сразу не отказывайся, подумай, — начал тем временем Телор. В тёплом оранжевом свете костра его волосы выглядели грязноватыми, а глаза — тёмными. — После того, что ты сегодня сказал, лорга тебе покоя не даст. И выхода два. Первый — идти вместе с нами. С Эсхейд, с дружиной, — перечислил он спокойно. И добавил тише: — С моими учениками… и с их спасительницей.

Алар отвернулся к огню. Пламя дрожало, извивалось — а оторваться от обугленной древесины не могло.

— С Фогартой.

— Да, — не стал отрицать Телор. — Потому что мои ученики её от себя отпустить не хотят — пока, по крайней мере, а она их не бросит. Не таков её нрав.

— Не таков, — тихо согласился Алар, не отводя от костра взгляда. — А второй выход?

Телор не стал медлить с ответом.

— Отправиться на юг — и доискаться там до правды. У меня в Кашиме есть верный человек; если б ты нашёл его, то он бы помог разузнать, с которыми из наших купцов связались работорговцы. Одно имя мы знаем — Дурген. Но есть и другие; и кто-то ведь создаёт дурман…

— Я согласен, — быстро ответил Алар, чтоб не передумать. И сразу стало стыдно за свою трусость — и одновременно спокойно. — Только дай мне день или два, нужно с Рейной попрощаться… и с остальными. Наверное.

«Если смелости хватит — у Тайры-то удар и впрямь сильный».

Телор похлопал его по плечу, не то ободряя, не то благодаря:

— Понимаю. Тебя никто не гонит прямо сейчас… Спасибо, что согласился.

Отвечать он не стал — слишком скверно себя чувствовал. Отставил недопитую чашу — и пошёл прочь, в лесную прохладу, в сырой туман.

«Видно, такая у эстры судьба, — билось в висках. — Бросать и забывать, забывать и бросать… Оно и к лучшему. Того-то я и заслуживаю».

Фог появилась перед ним внезапно, выбралась из зарослей, вынимая на ходу паутину и листья из волос, и застыла, до полусмерти перепугавшись, кажется.

— Я… — выдохнула она, прижимая руки к груди, и отступила.

И тут же снова сделала шаг вперёд, навстречу.

Выглядела она бледной, но здоровой, точнее, оставившей боль в прошлом. Глаза смотрели твёрдо и ясно; спина была прямой.

«Сейчас или никогда, — понял Алар. — Если теперь не объяснимся, то, может, больше не встретимся».

Нащупал камень на шнурке сквозь рубаху… и решился.

— Я тебя не помню, — сказал он мягко, как только мог, но всё равно глаза у Фог заблестели. — Прости. И боюсь, что не вспомню никогда. Я не знаю, что значил для тебя Алаойш Та-ци, но он ушёл навсегда.

Она прерывисто вздохнула. Отвела взгляд — и посмотрела снова, в упор.

— Да. Понимаю.

Алар помедлил; дальше было сложнее.

— Я не знаю, что значил Алаойш для тебя, — продолжил он тише. — Но знаю, что ты значила для него. Больше, чем что бы то ни было ещё; настолько много, что его чувства пробиваются даже сквозь забвение, даже сквозь запреты спутника, и я… я ощущаю…

Дышать отчего-то вдруг стало сложно.

Фог смотрела на него широко распахнутыми глазами — а затем осторожно провела пальцами по щеке.

На них осталась влага.

— Ты…

Где-то невероятно далеко, словно в иной жизни, вспыхнул ярче костёр, выбрасывая в небо сноп искр, и кто-то расхохотался. Алар вздрогнул, и Фогарта тоже, и они шагнули друг к другу — и остановились в последний момент.

— Я не смогу заменить тебе того, кого ты потеряла, — произнёс Алар, едва размыкая губы — и тоже коснулся пальцами её лица, как давно хотел, очень давно, с того момента, как увидел её в замке у лорги. — Но мы можем… можем стать друг другу кем-то ещё. Когда… когда переживём это. Ты… ты хочешь?

Фог опустила глаза на мгновение, точно задумавшись, затем кивнула:

— Да. И… можно твою подвеску?

В её руках, окутанных мягким сиянием, растрескавшийся камень снова стал цельным. Вот только знаки с него исчезли — совсем, и гладкая поверхность теперь отражала только звёздное небо да отсветы от костров.

Пела флейта; летел над лесом, над ночью, грустный перебор семиструнки.

— Так лучше, — тихо сказала Фогарта, отпуская кулон. — Что захочешь, то и напишешь. Но я рада буду, если ты меня всё-таки вспомнишь, так что постарайся, пожалуйста, Алаойш… Алар.

Сказала — и ушла к кострам, музыке и песням.

Алар остался один в темноте.

Утром, сразу после рассвета, он разбудил Телора, выслушал всё, что полагалось за неурочную побудку — и то, что требовалось знать о Кашиме, о дороге на юг и об опасностях в пути. Затем собрал дорожную суму — лёгкую, с одной сменой одежды и небольшим запасом воды, нашёл Тайру, спящую бок о бок с Рейной, и положил ей у изголовья пять золотых монет — ровно столько, сколько обещал когда-то давным-давно.

— Прощайте, — шепнул он. — И не сердитесь. Правду ведь говорят, что нет у эстры ни рода, ни дома.

Лагерь он покидал в безмолвии и чувствовал себя не лёгким даже, а невесомым, как птичий пух, как белое облако.

Дунет ветер — и унесёт.