Клептоманка. Надкусанное яблочко

Станислава Бер, 2019

Вы думаете, так просто "воровать" воспоминания? Влезать в чужую шкуру? Вот и Регина Ростоцкая не в восторге. А что делать? Расправились над врачом неотложки, а задержали невиновного. Регина точно знает, ей карты подсказали. И кто задержал? Собственный жених. Ну, ничего, она выведет всех на чистую воду. Клептоманка готовится к свадьбе и берётся за новое загадочное дело. Помогают ей всё те же – следователь Архипов и ручной ворон Гриша.

Оружейник Пётр. Продолжение традиций

В плавильном цеху жар стоял, как в индийских тропиках, где управляющий уральских демидовских заводов Пётр Ростоцкий никогда не бывал, но в детстве ему читала про них бабушка Агния. И не смотри, что сейчас ветреный февраль, и за окном снег порошит, камзол отяжелел, лицо покраснело, ручейки пота бежали по щекам наперегонки, успевай утирайся рукавом. Полумрак тёмного цеха окрашивали всполохи огня, руда не выдерживала высокой температуры и превращалась в жидкий металл, из которого в оружейном цеху потом отольют пушки или ружья для царской армии.

Пётр Ростоцкий загородил глаза ладонью, огонь из жаровни не только обжигал, он ещё и слепил смотрящего.

— Нужно придумать специальный шлем со стеклянной вставкой на уровне глаз для защиты.

— Кому придумать-то, Пётр Иоганович? — спросил старший мастеровой, округляя глаза. Совсем ополоумел, немчура проклятая.

— Кому-кому, — передразнил Пётр, посмотрел на мастерового и досадливо махнул рукой. — Забудь. Я сам придумаю.

Подумать только, восемнадцатый век подходит к концу, а на Урале всё равно, что в лесу дремучем. Невежество, а ещё лень да пьянство. Эх, если бы не заводы, где столько интересных дел творится, да батюшкин наказ помогать русским царям в оружейном деле, давно уехал бы Пётр в Германию, где чистота, порядок и прогресс. Он бы сам выучился у лучших мастеров и детей выучил наукам.

Сто лет назад прадед Ганс Хельмшмидт приехал в Россию из города Росток по приглашению покойного царя Петра, был обласкан вельможами и признан лучшим оружейником в немецкой слободе. По распоряжению царя портрет Ганса придворный художник писал. С лёгкой руки промышленника Демидова трудная для славян фамилия Хельмшмидт затерялась, и целая династия оружейников носила теперь фамилию Ростоцкие.

Маленькая смышлёная Клара, любимица отца, подавала надежды. Только какая ей доля выпадет в холодных русских землях?

— Фатер приехал! Ура! — закричала девочка, как только скрипнула входная дверь добротного кирпичного дома в центре небольшого городка, выросшего вокруг прииска.

— Иди скорее, обниму. Шнеле, шнеле! — сказал Пётр, стоя в прихожей, широко расставив руки.

Клара бежала по длинному узкому коридору навстречу отцу, спотыкаясь в башмаках, доставшихся от старших братьев. Пётр засмотрелся на неё — вылитая Агния Ростоцкая. Любимая бабушка воспитывала его в лучших традициях немецких переселенцев, приучала к порядку, любви к работе, уважению к русскому народу и земле, ставшей родиной.

— Помни, внучок, моему отцу пришлось бежать из Германии, а русские приняли его как родного. Никогда не забывай.

Пётр наклонился, сгрёб малышку в охапку и закружил. Клара хохотала, обнажая фамильную щербинку. Надо же, такая маленькая, зубы молочные, а щербинка уже появилась. Вот что значит сильная немецкая кровь!

— Питер! Так скоро? — сказала жена, вышедшая из кухни.

— Не ждала? — спросил оружейник, шутливо нахмурившись и уперев одну руку в бок. На другой руке сидела Клара, обхватив отца за шею. — Признавайся, кто к тебе захаживал, пока я был в разъездах?

— Глупый! Конечно, ждала.

В столовой накрыли праздничный стол, отца семейства, почитай, месяц не было дома. Со стены, с портрета смотрел на потомков Ганс Хельмшмидт, улыбался в пышные усы. Наваристая похлёбка дымилась в фарфоровой супнице, жена чинно разливала по тарелкам. Пётр оглядел детей. Мальчики и Клара ждали своей очереди на суп. Мать следила за порядком. Суп только после отца!

— Хорошо себя вели в моё отсутствие? Слушали мутер? — серьёзно спросил отец.

— Слушали! — хором ответили малыши.

— Тогда вот, получайте гостинцы, — сказал Пётр и вытащил из кармана кулёк сладостей.

Дети заверещали, соскочили со стульев, потянулись было к кульку, мать шикнула. Сначала суп, потом сладкое! Ребята послушно сели на места. Отобедали, получили гостинцы, засыпали отца вопросами, где был, что видел. А пушки громко палят? А ядра пушечные тяжёлые? К вечеру угомонились. Перед сном Пётр зашёл в детскую, мальчишек погладил по головам, сел на кровать дочери, сказку рассказать про горбатого человечка.

— А ещё про гномов почитай, рудокопов. Фатер, пожалуйста! — взмолилась Клара.

— Давайте-ка я вам лучше расскажу про Ганса и Агнию.

— А это ещё кто? — нахмурилась дочь.

— Видели, портрет висит в столовой?

— Дядька в смешном кафтане? — спросил старший сын, хихикая. Смешливый малый растёт.

— Это мой прадед, а ваш прапрадедушка Ганс Ростоцкий. Золотые руки, знатный умелец по оружейной части слыл.

Дети притихли в кроватках. Такую сказку им ещё не рассказывали.

— Давным-давно Ганс ехал в Россию, в Московию. Жена была на сносях, охала да ахала. Вдруг среди чистого поля ба-бац… Гром и гроза! И тут в их возок ударила молния, жена испугалась, и начались роды. Родилась у Ганса дочь. Да непростая девочка, а знающая. Агния — из огня рождённая.

— А что она знала? — заинтересовалась Клара.

— А всё знала. Наперёд. Вот должна, например, беда случится, а Агния уже предупреждала. Осторожно! Отца от смерти неминуемой несколько раз спасала.

— Как? — хором спросили дети.

— Однажды Ганс должен был в лютый мороз из Москвы в Тулу ехать, на тульский оружейный завод. Агния не хотела пускать отца. Он заупрямился, тогда она с ним напросилась, а по пути волки напали на возок.

— И съели их? — выдал средний сын, не подумав.

— Ну, а как бы тогда я появился на свет? И ты? Если бы мою бабушку в детстве съели волки. А? Подумай.

Дети развеселились.

— Тихо, ребята, тихо, а то мама придёт и всем нам задаст. Тсс! Так вот, — понизил голос Пётр. — Агния остановила волков одним только взглядом. Поджали хвосты серые хищники и в лес убежали, голодными.

— А как она сумела? — спросила дочь.

— Никто не знает. Это бабушка хранила в секрете. А когда выросла, она детей лечила, вправляла им вывихнутые ножки, раны заживляла. Вот какая была у вас прабабушка.

Клара заснула, спала тревожно, вздрагивала. Снились ей серые волки, голодные жёлтые огоньки вместо глаз, и будто это она, а не Агния останавливала их взглядом. А потом опять появилась Агния, близко-близко. Посмотрела Кларе в глаза и поцеловала в макушку. Девочка проснулась среди ночи, подушка мокрая, сердце барабанило, как игрушечный солдатик братьев, макушка пылала огнём.

Десять лет пролетело, как один день. Пётр поседел, ссутулился. Объезжал заводы, обходил цеха медленно, степенно, без былой удали. Порядок навёл на предприятиях, сам Демидов не смог придраться. Хоть наследник промышленной империи редко здесь появлялся. Почитай раз в пятилетку или того реже. Он всё больше по столицам, по заграницам, по балам да вернисажам разъезжал.

Ростоцкий свою часть заводов холил и лелеял, технологии усовершенствовал, людишек держал в строгости, у него не забалуешь. Пушки отливали на зависть французам и шведам. Царь Павел I от войн и земельных притязаний отказывался, но армию содержать всё равно нужно, чтоб басурмане рот не раззевали на Русь. Хвалил, говорят, демидовский арсенал. И Петру было лестно, не зря жизнь положил на военное дело. Не жалел ни себя, ни людей. Давеча накрыл шайку казнокрадов с прииска.

— Ишь, чего удумали! Заменять чистый металл поганым. А разницу в цене по карманам распихивать, — возмущался Ростоцкий на заседании суда.

— Пушки ведь стреляли, — оправдывались воры.

— Это хорошо, что на заводе заметили. Если б эти пушки в дело пошли, поубивало бы солдатиков-пушкарей. Разорвало бы на части и стволы пушечные из поганого сырья, и тела их молодые. На куски разлетелись бы.

— Ты, Петрушка, попомнишь ещё нас! — грозился пальцем левой руки старший надзорный за ссыльнокаторжными на демидовских рудниках, долговязый рябой мужик, сам отправляясь на каторгу по приговору суда. — Найдётся и на тебя управа.

Уж года три прошло с тех пор. Этот случай отвадил воровать. Хорошее сырьё шло на царские пушки, штыки и фузеи. Хоть и стар стал Пётр, ноги вечерами гудели как заводской гудок, Ростоцкому не стыдно было людям в глаза смотреть.

— Ты не ходи сегодня на завод, фатер, — подросшая дочь сказала оружейнику за завтраком.

Клара вытянулась, распустилась, как хорошо политый цветок в тёплую погоду, почти невеста, через годик замуж можно отдавать. Такую красавицу — синие глаза-льдинки, чёрные брови, любой возьмёт. Вот, чёрт! Как быстро растут дети! Пётр этого не хотел, боялся этого дня. Младшенькая, умница, любимица, и вдруг чья-то жена. Даже головой встряхнул, отгоняя эти мысли. Уговаривал сам себя, ещё рано.

— Сегодня четверг. Как я могу не пойти на службу? — удивился отец.

— Прошу, не надо. Сон видела, и предчувствие нехорошее, — сказала Клара и положила руку на его ладонь.

— Как будто бабушка Агния со мной разговаривает. Как же ты на неё похожа! — сказал Пётр, засмотревшись.

— Вот видишь! Значит, надо меня слушаться, — обрадовалась дочь.

Пётр, конечно, на девичьи капризы внимания не обратил, надел камзол, шляпу нахлобучил и был таков. Дел много ещё нерешённых, новый вид фузеи или, как нынче принято говорить — ружья, надобно подготовить к просмотру в Петербурге.

У заводских ворот крутились босые нищие. Отрепье, лохмотья, гной, язвы, чёрные сбитые ноги, кровавые следы на щиколотках. Попрошайки. Надо бы сказать сторожам, чтоб гнали взашей, принесут заразу на завод, эпидемии ещё не хватало.

— Ахтунг! Ахтунг! — сорвался далеко позади девичий звонкий голос.

Ростоцкий оглянулся, и во время. Долговязый нищий левой рукой заносил над ним топор, в спину метил, душегуб. Пётр увернулся, нищий полетел по инерции вслед за топором. Сколько же силы он вложил в удар, сколько ненависти.

— Ты цел, фатер? — подбежала запыхавшаяся Клара. Успела!

— Цел, конечно, цел. Твоими молитвами, доченька.

Сторожа прибежали из-за ворот, скрутили доходягу. Оружейник ногой развернул к себе лежащего на земле лиходея. Жёлтое, рябое лицо, глаза, налитые кровью и злобой. Ба! Да это же старый знакомец, беглый каторжник.

— Батюшки! — воскликнул Пётр от неожиданности. — Какими судьбами к нам пожаловали?

Рябой нищий, никто иной как бывший надзорный за ссыльнокаторжными, валялся в грязи.

— Сбежал я, чтоб тебе, Петрушка, отомстить. Вишь, свезло тебе. Девку благодари.

Отомстить больше не получилось, через пару лет сгнил он на каторжных работах, а Пётр ещё много лет трудился во славу русского оружия.