Черная полынь. Рассказы, повесть

Станислав Геннадьевич Ржевский

Истории, представленные в этой книге,лежат на грани мистики и реализма.Их герои, родом из разных стран и эпох,оказываются на пороге личных катастроф,сталкиваясь с тем, что кажетсясверхъестественным. Однине желают расставаться с очаровательнымииллюзиями, другие не могут избавитьсяот кошмаров. И едва случившееся прикосновениек потустороннему оставляет вечныйвопрос — где заканчивается объективнаяреальность и начинается обман чувств?

Дьявольские картины

За столиком возле мутного окна таверны сидели необычные для сего заведения посетители — пожилой и высокочтимый живописец Теофил де Фрис и молодой художник Иоганн Майер, лишь недавно окончивший путь ученичества и открывший собственную мастерскую. Эти два человека, отделенные полувековой разницей в возрасте, не были друзьями или даже приятелями, они пришли в таверну далеко не ради развлечения, хотя уже в течение часа заказывали добавочные порции напитка. В этом шумном месте их свел один непростой разговор, инициатором которого стал Иоганн.

Поначалу беседа не складывалась, старый мастер оставался угрюмым и немногословным. Иоганн старался разговорить его и прибег к проверенному средству, полагая: что у трезвого на уме, то у пьяного — на языке. Однако мэтр де Фрис оказался еще далеко не слаб духом, хотя и пребывал в почтенных годах. Долгое время он продолжал упрямиться, темнить и запутывать собеседника. Но после очередной порции горячего хмельного напитка все же перешел к более откровенному диалогу:

— А впрочем, не будем ходить вокруг да около… Я понял, ты хочешь выведать у меня, где те диковинные портреты, что объявлялись в нашем городе на аукционе лет шесть назад? Да, ты верно запомнил, я тогда скупил их все. Приобрел то, что продавали у нас, а потом еще долго колесил по окрестным городам и покупал остальные. Я собрал их все. Ты наверняка хотел бы их увидеть воочию?

— Разумеется, господин де Фрис, мне довелось созерцать их лишь краткое время, но я был поражен искусностью исполнения.

— Вот как? — старец надрывно рассмеялся. — Так знай, не суждено тебе их узреть! Нет больше этих проклятых картин, я их сжег! Истребил скверну с лица земли!

— Боже, мой, как вы могли! — прокричал Иоганн, вскочив со стула. Престарелый мастер продолжал истерически смеяться, сквозь всхлипывания с трудом выдавливая слова:

— Глупый юнец, знал бы ты, что это такое. Полотна сии были не человеческие, но дьявольские. Хотя и оказались приведены в мир посредством человека. Этого лентяя и бездаря Лауридсона…

Иоганн, еще не вполне оправившийся от шока, стал смутно припоминать:

— Мэтр Лауридсон… Постойте, он же приходился вам сверстником? Творил в нашем городе, но покинул его, когда я был еще в детских годах.

— Так оно и есть… — Теофил де Фрис внезапно посерьезнел, его голос стал глухим и по-старчески дрожащим. — Более того, он был моим сотоварищем по ремеслу. Мы учились в одной мастерской у мэтра Аврелиуса, которого вы наверняка не помните.

— Разумеется, я не застал его в земной жизни, но труды его мне хорошо известны.

— Вот какой всезнайка сыскался! Воистину, провидение Божье не допустило, чтобы в руки тебе попал этот дьявольский секрет. Такой любопытный юнец, конечно же, поспешил бы претворить его в жизнь. А потом, по наивности своей, разбазарил бы на весь свет. И все, пропало бы наше великое и славное искусство!

— Не понимаю, господин де Фрис. Чего же в этих картинах было дьявольского? То, что были они столь искусны? Что чудесным образом передавали облик человека, словно живого? Так стоит восхвалить мастерство живописца, их создавшего!

— Нет же, говорю я тебе, не его рукой они были написаны! Ян Лауридсон был никчемным художником и оттого всячески изощрялся, искал, как бы облегчить себе работу. Пока я корпел ночами над эскизами, пока совершенствовал твердость руки, он все возился с аптекарскими снадобьями и зажигательными стеклами, тратил пигменты и бумагу, пытался что-то изобрести. Но все великое и богоугодное, как, скажем, секрет масляного растворителя пигментов, уже было изобретено до него. Сначала он утверждал, что ищет способ продления долговечности красок, и это было бы только похвально… Но далее его изыскания ступили на иную стезю. И он, верно, воззвал к темным силам — иначе объяснить я сие не могу. Не умея искусно рисовать своими руками, он изыскал колдовской способ, позволяющий картинам созидаться самим, без постороннего усилия. Свой нечестивый секрет он оберегал в тайне, справедливо опасаясь, что на него донесут в инквизицию. Эх, наверное, так и надо было поступить, но я смалодушничал по юности лет…

— Честно говоря, во все это не верится, не могу я представить, чтобы картины рисовались сами собой. Каким же образом краски ложились на холст?

— Бесовской силе не нужны кисти и мольберты. Насколько я понял, этот пройдоха применял некий состав, которым покрывал холст. Дальше, после колдовских манипуляций на нем появилось изображение, в точности повторяющее натуру, только блеклое и бесцветное. Затем он брал краски и маскировал образ, противоестественным способом украденный у мира, дабы внушить, что он сам приложил руку к созданию работы. Вот и получалось не пойми что — не похожие ни какую из известных техник, дьявольски очаровательные лики и пейзажи, над которыми ломали голову многие мастера. Даже наш учитель, который к тому времени был весьма в солидных годах, не смог разгадать тайну его метода, а ведь сколь мудрым тот был мастером! Разумеется, ведь разгадка лежала за пределами наших земных искусств — она была продиктована Яну, не иначе, бесовскими устами.

Конец ознакомительного фрагмента.