Великий нефритовый путь

Станислав Гольдфарб (2023)

В мире много великих путей, которые связывали страны и народы: Великий Лазуритовый, Шёлковый, Меховой, Чайный, «из варяг в греки»… Но был ещё один, названный по имени камня, который, без всякого преувеличения, сыграл выдающуюся роль в истории человечества — так бесценны оказались его уникальные свойства. Камень обожествляли, наделяли волшебными чертами, считали, что он приносит удачу, счастье, любовь, здоровье, успокоение и многое-многое другое. Камень нефрит дал имя пути — Великий Нефритовый путь. Он объединил множество дорог, по которым зелёный, белый, серый, чёрный, красный, жёлтый и синий нефрит доставлялся жаждущим. Магистральная дорога притягивала к себе множество земель, в которых нефрит добывался, обрабатывался, превращался в произведения великого искусства. Археологические находки доказывали — нефритовые артефакты нередко изготавливались из местного сырья местными мастерами. В этой повести герои, знакомые по удивительным приключениям на Ольхоне («Котёл Чингисхана»), нашедшие сибирский булат и разгадывающие тайны загадочного племени курыкан («Волшебный меч курыкан»), отправляются в новое путешествие, окутанное нефритовыми историями.

Глава 2

Замысел воеводы

Май выдался сухим и жарким. Дождей давно не было, и в Иркутском городе опасались, как бы не полыхнули пожары. Поглядывали подозрительно на ребятню, что без присмотра шарахалась меж домов. Не ровен час… Воевода усилил караулы.

Вечерело. Заход солнца на Ангаре стал поздним. Да и куда ему спешить — впереди лето — день заметно прибавлял и становился длиннее. Михей сидел на лавочке, примостившись у пенька, и щепил лучину. Многие занимались этим, когда выдавалось свободное время. Её всегда нужно много. Весной и летом лучина шла в дело только для растопки. С Благовещенья до Ильина дня, а то и до Успенья избы освещать — баловство.

Дни долгие — и так светло. Да и старинному поверью следовали: «После Благовещенья грех зажигать огонь».

Без лучины в хозяйстве никак — ни печь не растопить, ни избу осветить, ни в подполье тёмное не спуститься.

Абы какое бревно не пойдёт. Лучшая щепа из сосны и берёзы, да чтоб осмола было поболе, тогда огонёк полыхает ярче и ровнее. Хочешь побольше света, бери несколько лучин, а то и вовсе пучок.

Щепить тоже уметь надобно. Для того дела в хозяйстве имеется специальный нож-косарь, припечный топорик. Лучины лучше делать длинными и тонкими.

А бревно для того, чтобы щепить, готовили специально — распаривали в печи. Как? Клали его поверх чугуна с водой, вода кипела, пар дерево увлажнял, делал мягким и податливым. Но это ещё не всё, опосля брёвнышко топориком с одного конца надкалывали рядами меньше чем наполовину и тогда податливое дерево можно и руками драть.

А как жгли в избе? Тоже не просто — закрепляли в светец — специальное приспособление, нижний конец которого крепился на чурбачке или на специальной подставке. Чтобы больше света было, под светец ставили корытце или любую ёмкость с водой. Вода отражала свет, а угольки падали в воду, не дай бог пожар.

…За забором забрехала собака.

— Эй, Ангар, чё те лается, — лениво шугнул Михей. — Сыт, спишь на сене, не какая-нибудь бездомная животина, опять же при деле — сторожишь Хватушку. Я вот с тобой говорю, а ты всё одно лаешь и лаешь.

Михей положил косарь^[11] и пошёл поглядеть, чего там собака лает. Заглянул за калитку — никого.

Ангар сидел на крыльце дома и сердито фыркал на соседний забор. Там, как птица на жёрдочке, восседал рыжий кошак. Он, не обращая никакого внимания на Ангара, неспешно облизывал то одну, то другую лапу.

«Ах ты, кошара, совсем страх потерял, весь в хозяина пошёл», — подумал Михей. Поднял с земли камешек и уже было замахнулся, как из-за забора возникла голова Хвата.

— Я вот те кину, кидальщик нашёлся. Ты чего котярку обидеть норовишь, а, Михей?

«Мать честная, чуть было не вмазал Хватушке по роже», — подумал Михей.

— Ты чего, злыдень, на кошака махнуть хотел?

— Да что ты, Хватушка, что ты! Порядок вот навожу. Смотрю, где чего валяется не по делу.

— Смотри, Михей. Коли пожалуется Кешка, будет тебе… — Из-за забора показался огромный кулак Хвата. Котяра, словно бы почувствовал защиту, заурчал, замурлыкал, всем своим видом показывая, что с таким хозяином ему ничего не страшно.

— Хватушка, ты пошто такой-то? Не зайдёшь, из-за заплота кулаками машешь. Не серчай, дружок ты мой… Кирька всё ещё на воде?

— Так пошто я знаю, не видал сегодня. Ефимий сказывал, воевода хочет новую пристань ставить. Дело долгое, а без Кирьки-то не обойтись, он у нас знатный мастер. Поди, расскажет?

Михей согласно кивнул.

— А то заходи, кваску попьём. Завтра опять день-деньской работный.

— Может, и зайду, делов вроде мало.

…Четыре дома в ряд поставили для Михея, Ефимия, Кирьяна и Хвата после возвращения из прошлой экспедиции. Воевода Леонтий Кислянский был доволен: много сведений привезли казачки, камешков разных, гербарий собрали. Леонтий с интересом слушал рассказы следопытов и уже обдумывал новую экспедицию. А как же, всё больше китайские купцы интересуются нефритом, всё больше слухов, что этот камень находят в иркутских местах. Стало быть, надо искать! Казна прирастёт!

В награду приказал Леонтий отпустить Михею, Ефимию, Кирьяну и Хвату лесу строевого. А уж срубы подняли сами. За осень-зиму сложили — прям улица новая началась. Дома встали красиво, крепко. И то, рубили хорошо, мастера оказались умелыми в плотницком деле, особенно Кирьян и Ефимий. А по следующей весне стали избы обживать. Семьями обзавестись не успели, но женихаться начали.

А чего, теперь все четверо при своих стенах-подворьях. Хозяйство — дело наживное.

… Лето постучалось новым замыслом воеводы. Каким, никто, кроме Леонтия, не знал. А посыльный уже у избы Ефимия, передал на словах: воевода к вечеру кличет.

Дело ясное, да, как всегда, секретное, а потому важное, а то и вовсе государево.

Собрались сперва в избе у старшого. Кирька и Ефимий явно подустали, с утра плотничали да хозяйничали на Ушаковской пристани. Ярмарка лесная ширится, старая пристань на быстрой речке уже не вмещает всех желающих. Надобно было причалы удлинять. Воевода загодя начал готовиться.

Михей маленько взгрустнул. Только-только начал он свой «поход» к дочке десятника Тимофея. Вроде девка не дюже разговорчивая и строгая, но ему, Михею, несколько раз улыбнулась, глазками стрельнула, а однажды, когда встретились на базаре, так и вовсе пунцом залилась. «Ну ничё, подождёт маленько, — то ли успокаивал, то ли оправдывал себя Михей. — Ну месячишку, другую… Лучше бы, конечно, за месячишку с заданием управиться. Приказы-то, они хотя и строгие, но не долгие, это жёнка на всю жизнь».

Ефимий был, как всегда, серьёзен и неразговорчив.

— Старшой, пошто воевода призывает?

— Так он сам и расскажет.

— Секретничает воевода, а, старшой?

— Может, и секретничает, чего раньше времени трубить.

— Эх, пора, пора, — Хват возбуждённо вскочил с лавки, — засиделись дома-то.

Потом сграбастал Михея в объятия:

— Засиделись!

— Ой, чёрт, сломал всего. От ты вправду засиделся, силищу девать некуда. Вон хоть дров набей. А то, может, и жёнку присмотрел, оттого и радуешься.

Хват махнул рукой:

— Жёнки пока не присмотрел. Всё как-то не складывается.

— Да ничё, успеется. Такой знатный женишок не заваляется. Давайте, братцы, кипяточку плеснём, побалуемся сухариками, а там и к воеводе время топать…

Михей любил байки травить. Редко выпадало свободное время. То воевода, то десятский без труда находили занятия для проворного и смышлёного парня.

В избе Ефимия только-то и было — стол да две лавки. Сразу видно, один живёт, не семейно. Правда, и у остальных с обстановкой да утварью хозяйской не густо. Сговаривались все четверо со столяром-плотником Михайлой. Тот и мастерил то одному, то другому, к зиме обещал обставить всех. Но сговорились, что старшому надо бы первому собрать.

Кипяток на травках приятно щекотал нос, а калач, который хозяин избы щедро наломал большими кусками, привёл Хвата в полный восторг.

— Чей хлебушко?

— Так я принёс. Помог хорошему человеку грамотку сочинить в управу, а он, вишь, благодарил.

— От человече, Михей! Ничего не пожалел для товарищей.

Михею похвала Хвата понравилась.

— Нонче на торгу монголов и китайцев заметнее стало. И буряты из дальних улусов подходят. Оживает торговлишка базарная. Значит, в степи поспокойнее становится.

— Поспокойнее, — согласился Ефимий. — Т еперича сильно-то не навоюешься. Острожки поокрепли, пушечки завсегда надраены, и казаков в достатке — выходит, воинство в порядке. Намедни и жалованье оборонцам нашим выдали.

— Так оттого и купчина на рынок пошёл, прознали, поди, что служилые при деньгах.

— При деньгах, Хватушка, при деньгах, — поддакнул Михей.

— Да ещё я слышал, что камни в цену пошли.

— Хватушка, Бог с тобой, какие такие камни? Щебень, что ли, бутовый на фундамент? Коли так, значит, строится народ, опять же спокойно в степи, людишки мирной работёнкой занялись.

— Не там ищешь, Михей. Купцы всё больше о нефрите да лазурите выведывают, слудяной камень спрашивают да мрамор. Щебень!

— Нефрит?! Богатый камешек. Красота! И лазурит красота!

— За ту красоту голову могут в момент — вжик-вжик.

Михей перекрестился:

— Скажешь, Киря, тоже.

— А то и скажу. Точно, вжик — и всё. Шибко китайский купец по нефриту сохнет. Как увидит, аж трясётся.

Послышались шаги и стук в дверь.

— Однако гости к нам, — встревожился Михей.

Стук повторился, а следом раздался голос десятского:

— Ефимий, дома, что ли?

Михей кинулся на голос, скинул щеколду, открывая дверь.

Показался десятский:

— Гляди-ка, все и собрались. Айдать к воеводе. Давай-давай, Ефимий, собирай быстренько своих, требуют.

— А что за дело, Степан Иванович, не сказывал? — не терпелось узнать Михею.

— Сказано доставить, а про что, за что, не говорено.

— От ёшкин-морошкин, ничего ты не знаешь. Может, кипяточком побалуешься? Расскажешь, чего да как в слободе.

— От я тебе расскажу счас котелочком с кипяточком. Велено быстро собраться. Сам всё обскажет. Пошли, мужики, доведу вас до крыльца воеводского да пойду почивать. Умаялись мы сегодня на Ушаковке.

— Ефимий с Кирьяном тож ладили.

— Ладили-ладили. Мосты-причалы правили. Умаялись сильно. Речка горная, быстрая, глубокая. Не бежит, а скачет, несётся к Ангаре. Да по пути берега изрыла напрочь, вымоины большие. И это ещё паводка нет. Не дай бог, наводнится, снесёт кузнечные ряды, к городу подступит. Не зря же воевода нас к речке отправил. Надобно, сказал, берега укреплять, ряжы^[12] ставить. Большую пристань поднимать начнём — для сплавного леса самый то будет, — уточнил Ефимий.

— Для лесной ярмарки, что ли, загодя начинаете. Молодцы, заранее-то всегда хорошо, — добавил Михей.

— Для неё, конечно. И лес, и дрова, и драньё, и другое лесное туда стянут.

— Ишь ты, размахнулся воевода.

— Размахнулся, — согласился десятский.

— Может, про это дело воевода с нами обсудить хочет?

— Ага, глядя на твою худобу, брёвнышки сразу на дно лягут, — расхохотался Хват. — Ну какой из тебя строитель? И чё в тебе Маруська нашла — рыжий, худой…

Десятский показал Хвату и Михею кулак.

— Нишкните, паразиты, девку не приплетайте. Коли по закону да по согласию, то и пусть. Не препятствую. А чтоб в разговорах!

— Степан Иванович, да кого ты слушаешь?! Хватушка, он пересмешник, мелет, чего взбредёт. Конечно, всё по-сурьёзному, по обоюдному, по-другому никак нельзя.

— Слышь, пустомеля, ты не серди десятского. Брёвнышки есть у нас кому таскать. А я всё больше по уму. Это у некоторых, когда сила есть, то и ума не надо. Тут не Михей потребен, а кто покрупнее будет.

Хват насупился, но смолчал — сам первый задирался.

— Да хватит вам слова-то катать. Оба умные, — десятник вздохнул. — Говоруны.

— Да и хватит, — поддержал десятского Кирьян. — Лучше вот чего послушайте. На реке встретили мы с Ефимием братских, которые на торг воскресный собрались. То да сё, покланялись, пообнимались — яндашевские, стало быть, знакомые. Костерок общий разложили. Мы с Ефимием сразу удивились, откуда здесь яндашевские, чего забыли. Кочевать вроде должны. Охота, рыболов? Да вроде без добычи. Ну за каким лешим братские сюда забрели? А потом разговоры пошли. Стали они рассказывать про торговцев, что встретились на пути. Караванщики. Большой, однако, насчитали караван — раньше таких не было. А тут прямо большой. И всё те караванщики про камешки выспрашивали — нефритов, дескать, кто встречал? Слюда бывает, мраморы тоже. А нефриты шибко редкий камень?

— Редкий! Особливо для китайцев. Главный для них камень, — подтвердил Ефимий.

Михей аж подпрыгнул на лавке:

— Нас, ещё когда ясачили, буряты всегда спрашивали, нет ли зелёных, светло-молочных, чёрных камешковнефритов.

— Почему именно нефрит?

— Да потому что это царский камень, Хватушка.

— Сказывают, всякие недуги лечит, — добавил десятский. — А ещё говорят, тот камень шибко ценится купцами, которые на Шёлковом пути промышляют. В Китае за него хорошие деньги выручить можно.

— Слышь, Михей, поди, подороже жумчугов будет!

Тот серьёзно поглядел на Кирьяна:

— Точно?

— Так говорят.

— Надобно тех нефритов найти, — твёрдо сказал Михей. — Обживаться пора, избы голые. Надобно найти, мужики, тех камешков.

— Я его боюсь, Киря.

— Я тоже, Хватушка. Коли Михею что в голову взбредёт, конец!

— Может, то и хорошо, а, Киря? Глядишь, найдёт тех нефритов, и заживём мы безбедно…

— Да разбогатеть неплохо бы, опять же свадебку Михей сыграет, нас позовёт, повеселимся.

— Смейтесь, смейтесь. Непременно найду, и разбогатеем непременно. Если уж на жемчуг свезло, то на каменюки эти нефритовые отчего не свезти. Чай не жемчуг!

— Ну всё, потопали к воеводе. Вас тут не переслушать. Одному жемчуг, другому нефриты, третьему… А, женить вас всех надо, вот и не будет дурь в башку лезть. Так-то вы парни работящие. Слышь, Михей, работящие?

— А то!

— Ладно, рудознатцы, погнали уже, опоздаем, осерчает ведь воевода.

Примечания

11

Косарь — большой тяжёлый нож с толстым и широким лезвием для щепания лучины (Прим. ред.).

12

Ряж — деревянный сруб, погружаемый в грунт и заполняемый обыкновенно сухой, вязкой, жирной глиной или булыжником. В основном применяется к гидротехническим постройкам для устройства основания плотин, молов, набережных, а иногда мостовых опор и прочих сооружений (Прим. авт.).