Невероятный шпионский детектив. Поэты и лжецы

Стелла Фракта

Агент британской разведки действует по законам шпионского жанра, пытаясь проникнуть в ряды великих алхимиков – сообщество Поэтов, – но терпит неудачу за неудачей. Известная писательница детективных романов, тем временем, путешествует между эпохами, разгадывая головоломку о таинственном незнакомце, которому предстоит встреча с ее друзьями из прошлых столетий.Противостояние своих и чужих, сил порядка и хаоса, разума и воображения в драме о силе искусства и поиске истинного предназначения.

4. Законы жанра

[Великобритания, Лондон, Сити]

— Конечно нет! Какой же детектив без трупа! — хохотала Александра, облокотившись на высокий столик у окна с видом на улицу. — Всегда есть преступление, всегда есть преступник.

В Рослин Коффи на Куин-Виктория было людно, аромат свежесваренной колумбийской арабики заполнял пространство, Ричард уже расправился с завтраком — кофе и полосатым хрустящим круассаном — и старался не упустить ни мгновения.

Он написал ей в одной из соцсетей, с профиля-прикрытия актера Ричарда Норта — с очень даже правдоподобными фото с его театральной работы, прошлыми вымышленными отношениями и приятелями, — она ответила не сразу, только в конце дня.

Она сказала, что утро — самое продуктивное время суток, и потому лучше встретиться за завтраком… Дополуденный Лондон в будни был бодр, жизнь кипела, на узких улицах Сити автомобили выстраивались в ряд перед светофорами, пешеходы спешили на работу, на бегу забирая кофе навынос.

— Смысл детектива — в изложении последовательности разгадывания загадки, убийство здесь и преступление, и нарушение баланса добра и зла, — продолжала Александра. — Это закон жанра. Структурные элементы системы ее определяют. Всегда есть конфликт и задача, и чем проработаннее детективная история, тем она правдоподобнее — потому что устойчивее.

Ричард кивал, облизывал губы. Александра еще едва осилила половину завтрака — занятая разговором, с привычкой не торопиться с едой.

— Ну ты сам все понимаешь, в актерском мастерстве то же самое. Чем больше ты поймешь персонажа, его мотивацию и его суть, тем больше он станет неотличим от реальности.

Он понимал. Он всю жизнь живет под вымышленными именами, в чужих странах, всю жизнь балансирует на грани, отделяя ложь от правды, обвитой хитросплетениями нитей мистификаций и искусственно созданных декораций.

Она создавала сюжеты, в правдоподобии которых сложно было усомниться.

— Когда приходится освоить новую профессию, чтобы сыграть одну единственную сцену продолжительностью в минуту, — хмыкнул Ричард.

— Когда приходится лезть в архивы парижской Национальной Библиотеки и переводить периодику за все лето определенного года XIX столетия — чтобы написать один единственный эпизод в историческом романе, — подхватила Александра. — Именно так. Человек недооценивает свои способности в воображении — и мало задумывается о том, что объективная реальность ничем не отличается от вымышленной.

— Хорошо, если бы все творили зло только в своей собственной голове.

— Да, — легко согласилась она. — В идеале — да. Только никто не слушает — хотя все так просто.

Действительно, просто… Вот только и он, и она сейчас сидят в кафе в реальности, а не в воображении, и мир вокруг реален и материален — как чашка недопитого капучино и половина бейгла на тарелке.

Он чувствовал, что стало теплее — как в игре горячо-холодно. Она была умна и проницательна, она все еще смотрела на него пристально — чтобы увидеть что-то, что он скрывал под маской симпатии и смущения. Он не играл ловеласа, он не изображал потерявшего голову поклонника — он выбрал что-то между, он хотел показать, что он отличается от остальных — пусть и пока безуспешно.

Он мало говорил о себе — и больше слушал. Ричард по неведомой ему самому причине не пытался навесить лапшу на уши, играя роль того, кто хочет выставить себя в лучшем свете — перед ней.

Она привыкла, что ее используют — она привыкла, что ее хотят. Она пряталась под личиной открытости и раскрепощенности, но за принятием мира таким, какой он есть — с невежеством и жестокостью — она скрывала разочарованное смирение.

Все просто.

— Ты говоришь так, словно все на свете знаешь, и от этого тебе скучно.

Она задумалась, темные глаза смотрели не на Ричарда, а в окно, на вывески по противоположную сторону улицы, на прохожих и проезжающие мимо кэбы.

— Возможно, — не сразу молвила она. — Иногда так и есть, без шуток. Более того, я делюсь этим, много рассказываю и так много перевожу на доступный язык — метафор, архетипов, ролевых моделей и съедобных сюжетов — но оно по-прежнему доходит только до тех, кто хочет видеть и слышать.

Ричард скрыл возбуждение, лишь переставил ноги на перекладине барного стула.

— Алхимия?

— Она самая, — с улыбкой отозвалась Александра. — Вино крови королей, воплощение и миссия, великое делание… Кому оно нужно — если все увидели кошек и виноградники, средневековые катакомбы и аутиста-собачника, которого из тюрьмы спасала жена-фантазерка?

Опять загадки… Значение каждой метафоры она объясняла в своих книгах, они складывались в определенный алгоритм успеха любого дела — но всегда чего-то не хватало. Как в шифровании: она сделала публичным один ключ, второй оставила при себе — ибо тот ключ только у тех, кто был посвящен в Поэты.

— Мне нужно, — Ричард приподнял брови, глядел на Александру пристально до тех пор, пока она не посмотрела на него. — Я вроде все понял — и все равно ничего не понял.

Она вздохнула и улыбнулась. Мягко, снисходительно. Она предполагала, что они будут говорить об объективной реальности — Лондоне, Москве, вечеринках и маскарадах, той сфере деятельности, которая их объединяла — по его легенде… А он ждет от нее откровения — так, словно она может здесь и сейчас открыть ему секреты бытия.

— А зачем тебе это нужно?

Хороший вопрос. Чтобы выполнить задание…

— Чтобы стать собой.

Он сам не понял, почему так сказал — рот произнес это сам. Странно — но он будто бы начал слышать ее лучше, говорить на ее языке — без принуждения, без постоянного осмысления каждого выдаваемого предложения.

— У тебя уже все для этого есть, Ричард Норт. Не надо искать ответы вовне — они внутри нас. Как только ты узнаешь, кто ты, все случится само собой — потому что иного варианта просто не будет.

— Сложно.

— Сложно — это привычка. Мы всю жизнь строим нагромождение терминов и понятий, пытаясь описать мир вокруг, мы используем видимое, чтобы описать видимое — и отрицаем то, что не понимаем или не можем описать. Если я тебе скажу, что у тебя за спиной кто-то стоит, а ты не будешь оборачиваться — сможешь ли ты описать то, что у тебя за спиной?

От таких разговоров у обычных людей начинается мигрень. У агентов Секретной Разведывательной Службы мигрени быть не должно — потому что это не эффективно.

— Смогу, — ответил он, невольно шевеля плечами, словно у него были мурашки. — Интуиция, воображение, сопоставление косвенных признаков — отражение в стекле, дыхание, шум, направление твоего взгляда…

Ей понравился ответ. Александра просияла:

— Ну, значит, ты все и без меня знаешь — а понимание придет, когда настанет подходящее время. Алхимия — в первую очередь не трансформация внешнего, а трансформация внутреннего.

Единственное, что он пока понял: чем больше он открывается ей, тем больше она доверяет. Она просила раздеться воображаемого агента разведки не из похотливых побуждений, а чтобы он обнажил душу.

Ричард провел ладонью по лицу, щеки покраснели — от ненаигранного ощущения нелепости. Ему придется достать из себя настоящее смущение — а не поддельное, лукавое, — с учащенным пульсом и холодным потом на висках.

— Про трупы говорить проще, — хохотнул он.

— Потому что с ними все понятно, вспоминаем законы жанра. В своей собственной душе мы проводим то же расследование, наводим порядок в системе символов, в замке воображения. Мы даем всякому явлению название — которое однозначно определяет его суть, но по своему собственному усмотрению, а не так, как нас учит мир объективно существующих вещей, — Александра промолчала, а затем добавила: — Потому что объективное существование это миф, всего лишь ориентир закона жанра.

Его жанр — шпионаж. Ричарду вдруг стало интересно, что она скажет, если он вывалит ей всю правду, как есть: что он следит за ней уже месяц, до этого его готовила британская разведка, чтобы он как можно лучше втерся к ней в доверие, что он знал ее биографию, знал, какой зубной пастой она чистит зубы и в каком салоне в Москве делает свои огромные длинные когти раз в три недели — вне зависимости от разъездов…

Что он должен стать ее любовником, сделать так, чтобы она ввела его в круг Поэтов — чтобы он выведал, зачем была инициирована эта алхимическая публичность.

Он мог бы предложить ей сотрудничество, мог завербовать, мог угрожать — но она из тех кошек, которые гуляют сами по себе, и их не запугать даже страхом пыток и смерти.

Она хитрее, чем он думал — хитрее, чем его руководство предполагало. Она бы не смотрела на него так, если бы не догадывалась, что к ней могут подослать агента.

Александра может водить его за нос… В любом случае, он и главный исполнитель, и расходный материал. Испытать что-то личное — от обиды до разочарования — было за рамками его профессиональных навыков. У него, действительно, есть все необходимое, чтобы не обмануться.

Он не понимает, что ищет — даже если ему дали четкие инструкции. С людьми всегда все непросто, это факт — однако, когда игроки слишком опережают его, играть становится мучительно, через силу.

С ней Ричард словно тянулся к луне, но желал далекие звезды — которые уже давно умерли, а расстояние световых лет лишь доносило до зрения воспоминания об их жизни.

— Господи боже, я вовсе не хотела тебя грузить! — воскликнула Александра.

Ричард встрепенулся.

Законы жанра… Даже она признает их.

— Все в порядке, я просто задумался. Прогуляемся?