Лето больших надежд
Счастливое лето в лагере «Киога» на озере Уиллоу для умной симпатичной толстушки Оливии закончилось катастрофой. Ее сердце разбил синеглазый красавец Коннор. Над ней жестоко посмеялись. Она решила навсегда выкинуть из головы все, что тогда произошло. Минуло девять лет. Оливия окончила колледж, превратилась в стройную красавицу, достигла весьма заметных успехов в дизайнерском бизнесе и пережила третью неудачную помолвку. Выполняя заказ на возрождение лагеря «Киога», где пятьдесят лет назад состоялась свадьба ее бабушки и дедушки, Оливия пригласила владельца местной строительной компании, и им оказался тот самый синеглазый Коннор, которого она любила с самого детства…
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Лето больших надежд предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
2
Оливия Беллами положила тисненое приглашение и улыбнулась через стол своей бабушке.
— Что за чудесная мысль, — сказала она. — Мои поздравления тебе и дедушке.
Нана медленно раскладывала на ярусном подносе сандвичи и печенье. Раз в месяц, что бы ни происходило в их жизни, бабушка и внучка устраивали чай в «Астор-Корт» в отеле «Сент-Регис» в центре города. Они делали это многие годы, с тех пор как Оливия была толстушкой, угрюмой двадцатилетней девушкой, нуждающейся во внимании. Даже теперь было что-то волнующее в том, чтобы вступить в роскошь стиля бю арт с его элегантной мебелью, пальмами в горшках и тихим бормотанием арфы.
Нана уложила ломтик огурца, украшенный тресковым муссом.
— Спасибо. Юбилей через три месяца, но я уже в восторге.
— Почему лагерь «Киога»? — спросила Оливия, вертя в руках чайное ситечко. Она не была там со времени последнего лета перед колледжем. Она считала, что ей удалось оставить все драмы и тревоги позади.
— Лагерь «Киога» — особое место для нас с Чарльзом. — Нана попробовала крохотный сандвич с трюфельным маслом. — Это место, где мы впервые встретились и поженились там, на застекленном балконе, на острове Спрюс посредине озера Уиллоу.
— Ты шутишь. Я этого не знала. Почему я этого не знала?
— Поверь мне, то, чего ты не знаешь о нашей семье, может занять целые тома. Мы с Чарльзом были обыкновенными Ромео и Джульеттой.
— Ты никогда не рассказывала мне эту историю. Нана, в чем дело?
— Ни в чем. Большинству молодых людей наплевать, как их бабушка и дедушка встретились и поженились. И их нельзя в этом винить.
— Мне есть дело прямо сейчас, — сказала Оливия. — Колись.
— Это было так давно и сейчас выглядит таким тривиальным. Видишь ли, мои родители — Гордоны — и семья Беллами происходили из двух разных миров. Я выросла в Авалоне и увидела большой город только после того, как вышла замуж. Родители твоего дедушки даже угрожали бойкотировать свадьбу. Они были решительно настроены на то, чтобы их единственный сын заключил достойный брак. В те дни это означало, что он должен найти кого-то с высоким социальным статусом. А не жениться на какой-то кэсткилзской девчонке из горного лагеря.
Оливия была поражена болью, промелькнувшей в глазах бабушки. Некоторые раны, похоже, никогда не залечиваются.
— Мне жаль, — сказала она.
Нана сделала над собой заметное усилие, чтобы улучшить свое настроение.
— В те времена было множество классовых предрассудков.
— И сейчас есть, — мягко сказала Оливия.
Нана закрыла глаза, и Оливия поняла, что ей лучше сменить тему, или она вынуждена будет пуститься в объяснения, что она имела в виду. Она с надеждой посмотрела на чайник.
— Он готов?
Они всегда заказывали большой чайник чая «Леди Грей», с лавандой и бергамотом. Бабушка Оливии кивнула и налила чаю.
— В любом случае, — сказала Нана, — тебе есть о чем думать, кроме моей древней истории. — Ее глаза сверкнули из-за шикарного черно-розового стакана, и на мгновение она показалась Оливии на несколько десятков лет моложе. — Однако это замечательная история. Я уверена, что ты услышишь ее этим летом. Надеюсь, что все приедут и останутся надолго. Мы с Чарльзом собираемся произнести наши клятвы на балконе, точно так же, как впервые сделали это. Мы собираемся повторить свадьбу, насколько это возможно.
— О, Нана, это… замечательная идея.
Глубоко в душе Оливия съежилась. Она была уверена, что идиллическая картинка, существующая в сознании бабушки, далека от реальности. Лагерь перестал функционировать девять лет назад и оставался заброшенным с тех пор, за ним кое-как присматривали два-три человека из персонала, которые следили, чтобы здания не обветшали окончательно. Некоторые из кузин Беллами и другие родственники проводили там вечеринки и отпуска, но Оливия опасалась, что лагерь превратился в руины. Ее бабушка с дедушкой будут разочарованы, когда увидят, что с ним стало, и пожалеют о своем решении провести здесь торжества по случаю своей золотой свадьбы.
— Ты знаешь, — сказала Оливия, стараясь быть дипломатичной, — некоторые из ваших друзей уже в годах. А, как я уже говорила, лагерь не приспособлен для кресел на колесиках. Люди наверняка с большей радостью пришли бы отметить юбилей в «Уолдорф-Астории» или, может быть, прямо здесь, в «Сент-Регис».
Джейн отхлебнула чаю.
— Мы с Чарльзом обсуждали это и решили сделать это ради нас. Как бы мы ни любили друзей и семью, наша золотая свадьба должна быть такой, какой мы хотим ее видеть. Такой была наша свадьба, и такой мы проведем ее через пятьдесят лет. Мы выбрали лагерь «Киога». Это способ отметить то, кем мы были в прошлом, и то, кем мы надеемся прожить остаток нашей жизни — счастливой парой. — Ее чашка зазвенела, и она поставила ее на блюдце. — Это будет наше прощание с лагерем.
— Что ты имеешь в виду?
— Празднование золотой свадьбы будет нашим последним мероприятием в лагере «Киога». После этого нам придется решить, что делать с этой собственностью.
Оливия нахмурилась:
— Нана? Я правильно тебя поняла?
— Да. Пришло время. Мы должны составить план будущего этого владения. Это сотня акров земли, и она находится во владении моей семьи с 1932 года. Мы надеялись, что сможем сохранить ее в семье для наших детей. — Она пристально посмотрела на Оливию. — Или для наших внуков. Ни в чем нельзя быть уверенным в этой жизни, но мы надеемся, что эта земля не будет продана тому, кто устроит здесь парковки и построит ряды ужасных безликих домов.
Оливия не знала, почему перспектива продажи лагеря так ее расстроила. Ей даже не нравилось это место. Ей нравилась сама идея лагеря. Отец Наны получил эту собственность во время Великой депрессии в качестве уплаты за долги и сам выстроил лагерь, назвал его «Киога», считая, что на алгонкинском[3] языке это означает «спокойствие», но позже он узнал, что это слово не имеет смысла. После того как лагерь был закрыт в 1997 году, никто из потомков Беллами не взял заботу о нем на себя.
Ее бабушка угостилась рожком, наполненным шоколадным муссом.
— Мы обсудим это после юбилея. Лучше все устроить и решить, чтобы никому не пришлось ломать голову над этой проблемой после того, как мы уйдем.
— Ненавижу, когда ты так говоришь. Тебе шестьдесят девять лет, и ты только что получила разряд в троеборье…
— Которого я бы никогда не добилась, если бы ты не тренировалась со мной. — Джейн развела руками и на мгновение задумалась. — Там произошло так много важных событий в моей жизни. Этот лагерь провел мою семью через Великую депрессию, он дал нам выжить. После того как мы с Чарльзом поженились и взяли на себя руководство лагерем, это место стало частью нас.
«Так типично для Наны, — думала Оливия. — Она всегда искала выход, даже если лучше было пустить все на самотек».
— Это все в будущем. — Нана снова оживилась, как будто перевернула страничку, распечатанную с веб-сайта Оливии. — Нам нужно обсудить дела. Я хочу, чтобы ты подготовила лагерь к нашему торжеству.
Оливия рассмеялась:
— Я не могу сделать этого, Нана.
— Глупости. В данный момент ты занимаешься экспертными исследованиями, дизайном и службами по поместьям, чтобы оптимизировать их маркетинговую цену.
— Все это означает, что я довожу дома до ума, — сказала Оливия.
Некоторые из дизайнеров возражали против этого определения, которому действительно не хватало определенной солидности. Это определение весьма относительно раскрывало суть работы Оливии. Она предоставляла услуги людям, которые желали показать свою неповторимость в лучшем свете. Оливия была мастером иллюзий. И художником обмана. Сделать собственность неотразимой было не так уж сложно и не стоило больших денег, эта работа часто включала элементы, которые у продавцов собственности уже были, их нужно было просто по-другому скомбинировать.
Она любила свою работу и хорошо ее делала, у нее была отличная репутация. В некоторых частях Манхэттена агенты не включали собственность в списки на продажу, не проконсультировавшись с Оливией Беллами из «Трансформэйшнз». С тех пор как Оливия завела свою фирму, она узнала, что с собственностью гораздо больше хлопот, чем с простым устройством цветочных горшков, покраской всего в белый цвет и установкой машинки для выпечки хлеба.
И тем не менее проект размера «Киога» был ей не по плечу.
— Ты говоришь о сотне акров пустыни, в полутора сотнях миль отсюда. Я не знаю, с чего начать.
— А я знаю. — Джейн подтолкнула к ней через стол старомодный фотоальбом в кожаном переплете. — Все представляют себе, что такое летний лагерь, даже если они в нем никогда не были. Все, что тебе нужно, — это воссоздать иллюзию. Вот несколько фотографий, сделанных за много лет, чтобы тебе было с чего начать.
Фотографии были по большей части классическими видами деревенских домишек на берегу озера в девственном лесу. Оливии пришлось признать, что в этом месте было что-то мирное и ностальгическое. Нана была права насчет иллюзии — или, может быть, это был обман. У Оливии было ужасное время в летнем лагере. Однако где-то на задворках ее сознания обитал идеальный летний уголок, свободный от ехидных детей, солнечных ожогов и комаров.
Ее воображение вдохновенно заработало, так всегда бывало, когда она видела собственность. Несмотря на свое нежелание браться за лагерь, она почти немедленно увидела, как его можно преобразить.
«Остановись», — сказала она себе.
— У меня не слишком хорошие воспоминания о проведенном там времени, — напомнила она бабушке.
— Я знаю, дорогая. Но теперь у тебя есть шанс укротить этих демонов и создать новые воспоминания.
Интересно, Оливия и не знала, что ее бабушка знала о ее страданиях. «Почему ты их не прекратила?» — хотелось спросить ей.
— Этот проект займет все лето. Я не уверена, что смогу уехать так надолго.
Нана подняла брови выше оправы своих очков.
— Почему?
Оливия не могла сдерживать больше свой восторг:
— Потому что я думаю, у меня есть причина остаться.
— Эта причина тот парень с дипломом Гарварда, который выглядит как Брэд Питт?
«Глубоко дыши, Оливия», — напомнила она себе.
— Я думаю, Рэнд Уитни собирается сделать мне предложение.
Нана сняла очки и положила их на стол.
— О, моя дорогая Оливия. — Она приложила салфетку к глазам.
Оливия была рада, что решилась сказать Нане. Кое-кто в ее семье отреагировал бы с большим скепсисом. Некоторые — и ее мать была в их числе — быстро напомнили бы ей, что к возрасту двадцати семи лет Оливия уже имела в запасе два несостоявшихся обручения.
Как будто она могла забыть об этом.
Она отодвинула эту неприятную мысль в сторону и добавила:
— Он продает свою квартиру в центре. Это мой последний проект. На самом деле мне нужно проверить последние штрихи сегодня вечером, потому что завтра ее выставляют на рынок. Когда он вернется домой из аэропорта, я буду ждать его там. Он был в Лос-Анджелесе всю неделю в западном офисе своей фирмы. Он сказал, что, когда вернется, сделает мне предложение.
— Предложение выйти за него.
— Полагаю, что так. — Оливия ощутила некоторую неловкость. Он ведь на самом деле не сказал этого.
— Так что хорошо, что он продает свою квартиру.
Оливия почувствовала, что улыбается.
— Он ищет местечко на Лонг-Айленде.
— О боже. Парень готов остепениться.
Улыбка Оливии стала шире.
— Так что ты понимаешь… мне нужно подумать о твоем предложении.
— Конечно, дорогая. — Нана жестом показала, чтобы им принесли счет, и этот жест заставил официанта в белых перчатках поторопиться. — Я надеюсь, что все у тебя сложится отлично.
Когда Оливия торопливо поднималась по ступеням в квартиру Рэнда рядом с Крамерси-парком, она чувствовала себя самой счастливой девушкой в мире. Она насладится привилегией посмотреть на свою до последней детали хорошо сделанную работу. Когда Рэндэл Уитни попросит ее выйти за него замуж, она будет в том месте, которое создала собственным воображением и тяжелым трудом. Так часто в подобных ситуациях джентльмены должны были создать соответствующее окружение, и как часто им это не удавалось.
«Но не в этот раз, — думала Оливия, наслаждаясь легким восторженным звоном в ушах. — На этот раз все будет так, как надо. Не так, как в другие разы». С Пайерсом помолвка была обречена с самого начала, Оливия отказывалась это признавать, пока не обнаружила его принимающим душ с другой девушкой. С Ричардом момент унижения она пережила, когда поймала его на том, что он крал деньги с ее кредитки. Две неудачи заставили ее сомневаться в собственных суждениях… до Рэнда. На этот раз все будет правильно.
Она открыла дверь, повернулась и представила себе, как будет выглядеть квартира глазами Рэнда. «Превосходно, вот как», — подумала она. Местечко было образцом современной роскоши в миниатюре: чистое, но не вылизанное (несмотря на то, что она буквально тряслась над каждой мелочью), обставленное со вкусом, но не декорированное (несмотря на то, что она с маниакальным упорством все спланировала).
В такси, возвращаясь из центра, Оливия снова и снова прокручивала в уме сценарий предстоящей встречи, пока у нее не закружилась голова от предвкушения. Меньше чем через час Рэнд войдет в дверь и вступит в свою идеальную квартиру. Он, конечно, не станет опускаться на одно колено, это не в его стиле. Вместо этого у него на лице возникнет его беспутная ухмылка, когда он потянется к своему пиджаку, чтобы вытащить сияющую черную коробочку с бриллиантовым логотипом Гарри Уинстона[4]. Рэнд был Уитни, в конце концов. Он был пижоном.
Заставляя себя двигаться с очаровательным достоинством, она задержалась у серванта и проверила бутылку шампанского в ведерке со льдом. Этикетку не нужно выставлять наружу. Любой опытный взгляд разглядит отметку «Дом Периньон» по одному силуэту бутылки.
Она бросила взгляд — полвзгляда — в зеркало над сервантом, которое она арендовала на антикварном складе. Зеркала были важной частью ее работы, она не изучала в них свое отражение, но создавала с их помощью свет, размеры и обстановку в комнате. Она только проверила — на секунду, не надо ли подправить помаду на губах. Все остальное было просто пустой тратой времени.
И в этот момент она заметила тень движения в зеркальном отражении. Не успев еще крикнуть, она схватила бутылку «Дом Периньон» за горлышко и замахнулась ею, готовая к бою.
— Я всегда хотел распить с тобой бутылку шипучки, дорогая, — сказал Фредди Дельгадо, — но, может быть, ты окажешь мне честь открыть эту бутылку.
Ее лучший друг, который вызывающе хорошо выглядел даже во взятом напрокат фартуке и с пыльной тряпкой в руках, прошел через комнату и отобрал у нее бутылку.
Она вырвала у него из рук бутылку и опустила обратно в ледяное ведерко.
— Что ты здесь делаешь?
— Просто заканчиваю работу. Я взял ключ в офисе и приехал прямо сюда.
Ее «офисом» был угол гостиной в ее квартирке, которая была еще дальше от центра города. У Фредди были собственные ключи от квартиры, но это был первый случай, когда он воспользовался своей привилегией. Он снял фартук. Под ним оказались рабочие штаны. Рабочие ботинки и узкая футболка с надписью «Спамалот»[5]. Его стильно подстриженные волосы были выкрашены под белые перья. Фредди был театральным дизайнером и страстно желал стать актером. Он также был одиночкой, хорошо говорил и одевался с исключительным вкусом. Достаточно причин для того, чтобы принять его за гея. Но он не гей. Он просто одинок.
— Я поняла. Ты снова потерял работу. — Она выдернула тряпку, торчавшую из его заднего кармана, и вытерла брызги воды от раскрошившегося льда.
— Откуда ты знаешь?
— Ты работаешь на меня. Ты работаешь на меня, только когда не подворачивается ничего лучше.
Осмотрев квартиру, она не могла не заметить, что он сделал выдающуюся работу, дополнив дизайн последними деталями. Он всегда это делал. Она подумала, изменится ли их дружба, когда она выйдет замуж. Рэнду никогда не нравился Фредди, и их чувства были взаимными. Она ненавидела мысль о том, что верность одному означала предательство по отношению к другому.
— В шоу, в котором я работаю, кончились деньги. Ненавижу, когда такое происходит.
Фредди был талантливым дизайнером одежды, но имел тенденцию наниматься на работу в шоу с малым или несуществующим финансированием и зачастую обнаруживал, что снова лишился работы. К счастью для Оливии, он был первоклассным строителем, маляром и вообще креативным во всем, за что бы ни брался.
— Между прочим, — сказал он, одаряя ее улыбкой. — Ты по-настоящему превзошла себя с этой квартирой. Она выглядит на миллион баксов.
— Между прочим на два миллиона, если быть точными.
Он присвистнул.
— Амбициозно. Упс, паутина.
Он подошел к встроенной полке для телевизора и вытер один из углов пыльной тряпкой.
— И снова упс, — добавил он. — Я чуть не пропустил это.
— Пропустил что?
— Коллекцию DVD.
Узкие коробочки были аккуратно выстроены на полке.
— Что такое? — спросила она.
— Ты, должно быть, шутишь. Ты никогда не продашь это место с «Мулен Руж» на полке.
— Эй, мне нравится это кино. И большинству людей тоже нравится это кино.
Фредди был киноманом. Он поглощал кино в невероятных количествах. Если что-то было записано на целлулоиде, Фредди это увидит и запомнит. Он быстро прошелся по полке с DVD, засунув в шкаф «Мулен Руж» вместе с «Призраком оперы» и «Готовым одеться».
— Это отстой, — сказал он. — Никто не захочет иметь дела с парнем, который смотрит подобную халтуру. — Он присел на корточки и посмотрел в коробку, где лежали остальные фильмы. — Ага. Это намного лучше.
— «Ночные сестры из Вегаса»? — спросила Оливия. — «Битва за пенис»? Ни в коем случае. Ты не можешь выставить диски с порнографией там, где люди могут их увидеть.
— Расслабься, — настаивал Фредди. — Это мелочи, но я скажу, что продавец — просто обычный парень, который не чванится. Кстати, почему ты встречаешься с парнем, который смотрит порно?
Эти диски были принесены с дипломной вечеринки, но Оливии не хотелось объяснять это Фредди. Она таинственно улыбнулась:
— А кто говорит, что Рэнд смотрит порно?
— Подожди минутку.
— Это я, — заявила она, — похоже это на меня или нет. В следующий раз, когда решишь заглянуть в платежную ведомость, проясни этот вопрос со мной.
— Ты скажешь «да». — Он сунул пыльную тряпку в задний карман. — Ты всегда говоришь «да». Это еще одна причина того, что я здесь.
— Не поняла.
Его привычная солнечная улыбка исчезла. Он посмотрел на Оливию искренними карими глазами и опустился перед ней на колено. Сунув руку в карман фартука, он вытащил маленькую черную коробочку.
— Оливия, я должен кое-что спросить у тебя.
— О, пожалуйста. Это шутка? — Она рассмеялась, но пристальность его взгляда встревожила ее.
— Я серьезен до смерти.
— Тогда вставай. Я не могу к тебе относиться серьезно, когда ты сидишь вот так на полу.
— Хорошо. Как скажешь. — Фредди глубоко вздохнул, встал и открыл коробочку. Внутри была пара серебряных сережек. С одной свисала буковка «Н», а с другой — буковка «О». — Дружеское напоминание о том, что ты мне отказала.
— Перестань, Фредди. — Она игриво толкнула его в бок. — У тебя были проблемы с Рэндом с первого дня. Я бы хотела, чтобы вы это преодолели.
— Я умоляю тебя. Всем сердцем. Не выходи за него. — Он драматично обнял ее. — Вместо этого выходи за меня.
— Ты безработный. — Она оттолкнула его.
— Нет уж. У меня лучший работодатель в городе — ты. А он опаздывает, не так ли? Мерзавец. Что это за мужчина, который опаздывает на собственную помолвку?
— Мужчина, который застрял в пробке из аэропорта. — Оливия подошла к окну и посмотрела вниз, на улицу, на авеню, настолько запруженную такси, что это напоминало желтую реку. — И никто больше не говорит «мерзавец». Не ругай его, Фредди.
— Прости, ты права. Плохой Фредди. Плохой. — Он сделал движение, словно бичевал себя. — Это просто потому, что я не хочу, чтобы тебе сделали больно.
Снова. Он не сказал этого вслух, но слово повисло в тишине между ними.
— Я в порядке. Рэнд нисколько не похож на… — Она боролась с эмоциональной бурей в душе. — Нет. Я не должна этого говорить. Я не хочу даже упоминать их.
Оливия вздрогнула. Проблема была в том, что она не могла убежать от собственной жизни. Факт состоял в том, что она уже была обручена и ее бросили два раза, и это стало такой же частью ее, как ее серые глаза и седьмой размер ноги[6]. В кругу ее друзей ее неудачи с мужчинами были чем-то, о чем принято шутить, как в старые добрые времена, когда они подшучивали над ее весом. И точно так же, как в старые добрые времена, Оливия смеялась вместе с ними, истекая кровью внутри.
— Умная девочка, — сказал Фредди. — Рэнд Уитни плох в своем роде, не так, как другие.
— О, ты становишься мелодраматичным.
— Он совсем не подходит тебе, солнышко.
— Знаешь что? — сказала она. — Мне это не нравится.
— Ты не можешь уволить меня. Ты меня не нанимала.
Она нетерпеливо притопнула.
— В случае если ты не понял, я хочу, чтобы ты ушел.
— В случае если ты не поняла, я пытаюсь заставить тебя бросить Рэнда.
Они смотрели друг на друга, и струна их дружбы дрожала между ними. Они встретились как студенты в Колумбии и с тех пор были лучшими друзьями. Они даже сделали одинаковые татуировки в ночь перед выпускным, хлебнув для мужества из бутылки «Саузен комфорт» вместе с Догджем, татуировщиком, нарисовав по бабочке на своих спинах: голубую — Фредди и розовую — Оливии. Фредди не знал старую, толстую, несчастную Оливию. Он верил, что она всегда была ошеломительной. Это была одна из любимых ее мыслей.
Бормоча предостережения и внушающие ужас предсказания между вздохами, он стащил с себя фартук, вытащил тряпку и ушел. Оливия сложила вещи для уборки, вытащила мобильник и проверила сообщения. Последнее, что Рэнд мог сделать, это дать ей знать, что он задерживается. Но если он был в самолете, он не мог сделать этого, разве не так?
Конечно, она могла позвонить в аэропорт, выяснить, прибыл ли его самолет, но она не знала номера его рейса. Что она за девушка, если не знает номера рейса своего бойфренда? Занятая девушка, у которой бойфренд половину времени проводит в разъездах. Он будет здесь с минуты на минуту, сказала она себе. Она сунула руку в карман и нащупала серебряные сережки, которые подарил ей Фредди. Что, если Фредди знал? И это так и есть. Она готова сойтись с Рэндом, строить с ним свою жизнь, иметь детей. Эта потребность была такой ощутимой, что ее живот свело.
Делая медленный круг, чтобы осмотреть квартиру, она снова испытала чувство гордости и удовлетворения. Это замечательно, решила она, каждая малейшая деталь значит так много, оттенки цвета и угол, под которым падает свет, создавали настроение. Эти вещи производили большое впечатление на покупателей. Недвижимость, которая была умело подана, всегда получала более высокую цену.
Люди любят думать о себе как о живущих в определенном стиле, будучи окруженными определенными вещами. Создание комфорта, следы искушенности, признаки успеха и, может быть, самое важное и последнее — это чувство дома, чувство безопасности и принадлежности этому дому. И даже если все, что она делала, было дым и зеркала, она чувствовала, что достижения ее лучших работ реальны.
В ее бизнесе ключевой вопрос заключался в следующем: «Когда я вхожу в этот дом, чувствую ли я потребность снять туфли, налить себе стакан шерри у серванта и затем усесться в мягкое кресло с хорошей книгой и промурлыкать: я дома?»
Через сорок пять минут она уселась в кресло, борясь с зевотой. Она попыталась позвонить Рэнду на мобильный и с первого же звонка попала на автоответчик, и это означало, что он еще не приземлился. Он, скорее всего, был еще в воздухе.
Она прождала еще тридцать пять минут, прежде чем направиться в кухню. Она также была прекрасно оформлена, вплоть до ретродизайна из яблок на чайных полотенцах из винтажного магазина, в котором она частенько бывала. Одним из ключевых моментов было найти подлинные вещи, лишенные поддельного блеска новизны.
Чайные полотенца, выцветшие, но не блеклые, превосходно подошли.
Оливия направилась к буфетной, где расположились импортная паста из «Дин и Делука»[7], оливковое масло холодного отжима, гранатовый сок и консервированный тунец. То, что Рэнд обычно ел, вроде «Лаки чермз» и копченых равиоли, теперь лежало спрятанное в корзине, которая выглядела так, словно готова была отправиться на пикник.
Она вытащила корзину и схватила пачку «Читос». Один из многих специалистов-диетологов, к которым ее направляли, когда она была круглолицым подростком, консультировал ее об опасностях еды под настроение.
«Черт с ним, — подумала она, залезая в пачку „Читос“, из которой пахнуло сыром. — Черт побери все». Для полноты картины она схватила банку пива из стального, без единого пятнышка холодильника «Саб-Зеро», сделала долгий дерзкий глоток и отрыгнула.
Она уже десять минут предавалась разврату с «Читос» и пивом, когда услышала, как открылась и закрылась парадная дверь.
— Эй? — позвал голос от входа.
О-хо-хо. Она посмотрела на оранжевую пыльцу, впитавшуюся в ее пальцы. Она, наверное, легла и вокруг ее рта.
— Я вернулся, — неуверенно позвал Рэнд. Затем: — Bay. Эй, это место выглядит потрясающе.
Оливия выбросила пакет из-под «Читос» и бутылку из-под пива в мусорное ведро и бросилась к раковине, чтобы вымыть руки.
— Я на кухне, — отозвалась она, ее голос охрип. — Я сейчас выйду.
Она наклонилась над раковиной, ее волосы сбились на одну сторону, она сполоснула рот, когда он вошел.
— Оливия, ты чертов гений, — воскликнул он, открывая объятия.
Она торопливо вытерла рот чайным полотенцем.
— Да, а ты сомневался, — сказала она и упала в его объятия.
Мгновение он обнимал ее, затем поцеловал в лоб.
— Ты должна стать моим агентом по недвижимости после всего, что ты здесь сделала.
Оливия застыла. Ее сердце заныло раньше, чем понял рассудок. Понимание пронзило ее позвоночник и сжало голову. Было что-то в том, как мужчина обнимает женщину, когда он собирается сделать ей предложение. Осознание заключалось в том, что в его мышцах и во всем его теле было едва ощутимое сопротивление. Ощущение дискомфорта, витавшее вокруг него, было безошибочным.
Она отступила назад и посмотрела в его привлекательное лицо.
— О, мой бог, — сказала она. — Ты решил порвать со мной.
— Что? — Ее проницательность была для него сюрпризом. — Эй, послушай, детка. Я не имею никакого представления, о чем ты говоришь.
Его протест только усилил ее убежденность. Она была права, и они оба это знали. Многие женщины с более сильными механизмами отрицания, чем у Оливии, были не способны заметить предупредительные сигналы. Но не Оливия, только не она со своим чувствительным радаром и только не после двух предыдущих поражений, которые оставили ее истекать кровью. Она была как одна из тех собак, которые натренированы на электрическую ограду. Ей достаточно было обжечься два раза, и она научилась это понимать.
«Читос» и пиво сформировали холодный, неприятный комок в ее желудке. «Это не должно случиться снова», — думала она.
— Я совершенно не поняла тебя. Боже, какая идиотка. — Она еще на шаг отступила от него.
— Помедленней, — сказал он, и его рука, которая легла на ее руку, была такой нежной, что ей захотелось заплакать.
— Сделай это быстро, — огрызнулась она. — Словно срываешь пластырь. Покончи с этим быстро.
— Ты пришла к неверному заключению.
— В самом деле? — Она сложила руки на животе. «Не плачь, — сказала она себе, смаргивая слезы, которые вскипали под ее контактными линзами. — Оставь слезы до подходящего времени». — Ну хорошо. Как насчет того, чтобы рассказать мне, что ты намерен делать после того, как продашь эту квартиру?
Его взгляд бегал по сторонам, задерживаясь на потолке, который она поменяла в два часа дня сегодня пополудни. Это был еще один симптом мужчины в бегах. Он не хотел встречаться с ней взглядом.
— Кое-что случилось, когда я был в Лос-Анджелесе, — сообщил он ей, и, несмотря на то что ему, очевидно, было неловко перед ней, его лицо осветил энтузиазм. — Они хотят, чтобы я переехал туда, Лив.
Она задержала дыхание. Предполагалось, что он скажет: «Я сказал им, что не могу принять решения, пока не поговорю с тобой». Однако она уже знала. С сухой усмешкой, все еще не веря, она произнесла:
— Ты ответил им «да», не так ли?
Он этого не отрицал.
— Фирма собирается создать для меня новую позицию.
— Что, в резиденции для ослов?
— Оливия, я знаю, мы говорили о будущем вместе. Я не отрицаю этого. Ты можешь поехать со мной.
— И делать что?
— Это Лос-Анджелес. Ты можешь делать все, что захочешь.
«Выйти за тебя замуж? Иметь от тебя детей?» Она знала, что это не то, что он имел в виду.
— Вся моя жизнь, моя семья, мой дом, мой бизнес — все здесь, в Нью-Йорке. Я положила последние пять лет своей жизни на «Трансформэйшнз», — сказала она. — Я построила ее. Я не собираюсь просто уйти.
Она подумала о том, чтобы начать все заново. Компьютерная сеть, новые контакты, пиар, реклама самой себя на словах.
Эта мысль утомляла ее. Она наконец-то свела свои рабочие часы до мыслимых пределов, но у нее ушли на это годы. Начать все сначала в Лос-Анджелесе будет даже еще труднее. Здесь ее имя и связи открывали перед ней двери Манхэттена. «Этого не должно было случиться, — подумала она. — Не должно было».
— Скажи, что ты любишь меня, — бросила она ему вызов. — Скажи, что ты не можешь жить без меня. И именно это я имею в виду.
— Когда это ты превратилась в такую театральную деву?
— Знаешь что? — сказала она, отбрасывая волосы и расправляя плечи. — Если бы я достаточно сильно тебя любила, я бы поехала. Я бы с радостью в ту же секунду упаковала свои вещи.
— Что ты имеешь в виду под словами «достаточно сильно тебя любила»? — потребовал он.
— Достаточно, чтобы последовать за тобой куда угодно. Но я тебя не люблю. И это освобождающее замечание, Рэнд.
— Я тебя не понял. — Он провел рукой по волосам. — Это простая ситуация. Ты или переезжаешь в Лос-Анджелес со мной, или нет. Твой выбор.
«Мой выбор», — думала Оливия. К собственному удивлению, она поняла, что у нее есть выбор.
— Ну хорошо, в таком случае, — сказала она, как-то преодолев внезапную, забирающую дыхание агонию, — нет. — И с этими словами она направилась к двери.
На этот раз она справилась вполне достойно — в третий раз. Но если она задержится еще подольше, ее самообладание может ослабнуть. Она прошла через фойе, по артистичному ковру в красный цветок, который добавлял благоприятному впечатлению от входа. Было трудно не заметить иронию этого прекрасно организованного, словно сцена, жилища. Она решила разбить какую-нибудь чертову вещицу, но это было бы так… так похоже на Беллами.
Она пошла к лестнице, чтобы не ждать лифт. Она спускалась по лестнице в первый раз, она прорывалась по ней. Она все еще помнила, как стояла в вестибюле, желая, чтобы он догнал ее с криком: «Подожди! Я был не прав! О чем я только думал?»
Это никогда не срабатывало, разве что с людьми вроде Кэйт Хадсон или Риз Уизерспун. Люди вроде Оливии Беллами спускались по ступенькам.
Она даже не помнила, как приехала на такси домой. Она машинально переплатила водителю и взобралась по лестнице в свой каменный дом.
— О, это нехорошо, — сказал ее сосед, Эрл, поприветствовав ее, когда она шагнула в фойе между квартирами первого этажа. — Вы приехали домой слишком скоро.
Седовласый пожилой человек, который ходил в школу с отцом Оливии, Энтони Джордж Эрл-третий был владельцем здания из бурого песчаника. С тех пор как его вторая жена бросила его, он утверждал, что Оливия — единственная женщина, которую он хотел в своей жизни. Торопясь исполнить амбиции среднего возраста, он стал брать уроки кулинарии. В данный момент богатый аромат трески и уксуса проникал из кухни, но от этого Оливию только затошнило. Ей хотелось, чтобы она не говорила ему, что сегодня Рэнд собирается сделать ей предложение.
Эрл был разведен и жил один, но сейчас он повернулся и прокричал что-то кому-то в своей квартире.
— Наша девочка вернулась. И ничего хорошего.
Наша девочка. Он называл ее так только с одним человеком — его лучшим другом. Она уставилась на Эрла.
— Вы сказали ему? — Не ожидая ответа, она толкнула дверь и вступила в квартиру. — Папа?
Филипп Беллами поднялся с крутящегося кресла и открыл объятия Оливии.
— Просто крыса.
Он обнял ее. Ее отец был ее скалой и, может быть, той опорой, благодаря которой она пережила трудное взросление. Она прислонилась к его груди, вдыхая успокаивающий запах лосьона после бритья. Но только на мгновение. Если она обопрется на него слишком сильно, она потеряет способность стоять на своих ногах.
— Ах, Лолли, — сказал он, используя ее детское имя. — Мне очень жаль.
Было что-то фальшивое в тоне ее отца, разве он не знал, что она это услышит? Отодвинувшись назад, она изучала его лицо. Он выглядел как Гэри Грант[8], все так говорили, из-за ямочки на его подбородке и этих глаз киллера. Он был высоким, элегантным мужчиной, таким, которых видишь в музеях управителями благотворительных фондов и которые устраивают по выходным вечеринки в Хэмптоне.
— Что происходит? — спросила она его.
— Разве что-то должно произойти, чтобы я навестил моего единственного ребенка и моего лучшего друга?
— Ты никогда не появлялся здесь без предупреждения. — Оливия снова взглянула на Эрла. — Не могу поверить, что ты сказал ему. — Она также не могла поверить, что оба, и Эрл и ее отец, знали, что все прошло плохо, что она вернулась домой расстроенная и нуждается в утешении. Она подумала, что это уже в третий раз они получают от нее сигнал ложной тревоги. — Мне нужно проверить Баркиса, — сказала она, крутя на пальце ключи и отступая в холл.
Она открыла дверь, и Баркис выбежал из своей собачьей дверцы и вспрыгнул ей на руки. Родители Оливии думали, что дверца для собак — это для безопасности, но она стала необходимой, учитывая ее сумасшедший рабочий график. Она теперь не беспокоилась о прогулках с собакой. Эрл был автором пьес и работал дома, он и присматривал за собакой, так что Баркису повезло.
Что было в изобилии у этой маленькой собаки, так это чувства. Один только вид ее заставлял собаку плясать от радости. Оливия часто желала, чтобы она была такой потрясающей, какой ее считал Баркис. Она наклонилась, чтобы погладить его, отчего тот забился в экстазе.
Одно только то, что она пришла домой, немного подняло ее настроение. Ее квартира не была какой-то особенной, но, в конце концов, она была ее, наполненная светом, и красками, и текстурой, созданная за те три года, что она прожила здесь. Это была квартира, которую только можно было получить в Нью-Йорке, если верить ее матери, и это не был комплимент. Она была слишком теплая, и это было опасно приятно, и выкрашена в цвета глубокой осени, и заполнена старинной мебелью, которая служила больше удобству, чем моде.
— Ты такой прекрасный дизайнер, — частенько говорила ее мать. — Что здесь происходит?
Растения в разноцветных горшках цвели на каждом подоконнике — не редкие тропические растения, которые выражают вкус и искушенность, но бостонские папоротники и африканские фиалки, герани и примулы. Задний дворик, окруженный крошечным патио с флагами, был таким же, в конфетных цветах, освещающих каменную защищенность всех трех сторон. Иногда она сидела там и фантазировала, что шум машин — это звуки реки, что она живет в местечке, где есть комната для ее пианино и ее любимых вещей, в окружении зеленых деревьев и открытого пространства. Пока ее отношения с Рэндом развивались, в картинку вплетались дети, смеющиеся в ее воображении. Трое или четверо, во всяком случае. Так много мечтаний, думала она. Правильная мечта, но не тот парень.
Ее отец и Эрл заспорили и перешли в не слишком удобный кабинет для выпивки.
— Что будем пить? — спросил Эрл.
— Кампари с содовой, — сказал ее отец. — Со льдом.
— Я говорил с Оливией.
— У нее все то же самое.
Ее отец поднял локоть, он выглядел молодым и озорным, и Оливия была благодарна ему за то, что он не сентиментален. Если бы он сейчас предложил ей сочувствие, она могла бы просто растаять. Она кивнула, заставив себя улыбнуться мужчинам, затем оглядела квартиру. Если все сегодня пошло не так, то это еще мягко сказано. Она смотрела на свою квартиру новыми глазами и чувствовала одновременно сладость и горечь, потому что вскоре она собиралась переехать отсюда, планируя будущее с Рэндом Уитни. Вместо этого она видела место, где она, вероятно, будет жить вечно, превращаясь в старую деву.
Оливия и ее отец уселись за столиком у окна, выходящего в сад, и пили их аперитивы. Эрл умудрился подать им поднос с закусками.
У Оливии не было аппетита. Она чувствовала себя, словно выжила в каком-то бедствии, она была потрясена и разбита, пересчитывая свои раны.
— Я идиотка, — сказала она, и лед звякнул в ее стакане, который она поставила на железный столик.
— Ты солнышко. Как там его зовут, он первоклассный болван, — возразил ее отец.
Она закрыла глаза.
— Боже, почему я делаю это с собой?
— Потому что ты… — Всегда осторожно подбирая слова, ее отец замолчал, чтобы употребить нужное.
— Неудачница три раза, — подсказала Оливия.
— Я собирался сказать, что ты безнадежно романтична. — Он нежно улыбнулся ей.
Она одним глотком допила остатки своей выпивки.
— Полагаю, что ты прав только наполовину. Я безнадежна.
— О, начинается, — сказал Эрл. — Позволь мне взять мою скрипку.
— Перестань. Разве нельзя помучиться хотя бы один вечер?
— Не из-за него, — сказал ее отец.
— Он этого не стоит, — поддержал Эрл. — Не больше чем Пайерс или Ричард этого стоили. — Он произнес имена ее первых двух поражений с преувеличенным отвращением.
— Есть одна вещь, касающаяся разбитых сердец, — сказал ее отец. — Ты всегда можешь выжить, всегда. Не имеет значения, как глубока боль, способность исцелиться и двигаться дальше всегда сильнее.
Она подумала, не говорит ли он о своем разводе с ее матерью столько лет назад.
— Спасибо, ребята, — сказала она. — Ваши уговоры, что я слишком хороша для него, сработали раз. Может быть, два. Но это третий раз, и мне приходится признать, что что-то не так со мной. Я хочу сказать, не кажется ли вам странным, что я встретила трех негодяев подряд?
— Дорогая, это Манхэттен, — оживился ее отец. — Это место заполнено ими.
— Прекрати винить себя, — посоветовал Эрл. — Ты заработаешь себе комплекс.
Она наклонилась и почесала Баркиса за ухом — его любимая ласка.
— Я думаю, у меня уже есть комплекс.
— Нет, — сказал Эрл, — у тебя есть результат. Вот в чем разница.
— И один из этих результатов тот, что ты принимаешь свою потребность в любви за настоящую любовь, — заключил ее отец. Он выглядел очень похожим на доктора Фила.
— О, отлично сказано, — одобрил Эрл, и они обменялись рукопожатиями через стол.
— Эй! Вы имеете дело с разбитым сердцем, — напомнила им Оливия. — Предполагается, что вы должны помочь мне, а не практиковаться в доктринерской философии.
Ее отец и Эрл посерьезнели.
— Ты начнешь первым или я? — спросил Эрл.
Ее отец скормил собаке еще одну галету. Оливия заметила, что он не ест и не пьет, и почувствовала себя виноватой из-за того, что расстроила его.
— Тут в самом деле особенно много не скажешь, — сообщил ей Эрл, — кроме того, что ты не любишь Рэнда. Или еще одно. Ты только думала, что Рэнд какой-то особенный, потому что он казался тебе подходящей парой.
— Он переезжает в Лос-Анджелес, — призналась она. — Он даже не спросил, соглашусь ли я на это. Он просто ожидал, что я поеду с ним. — Она ощущала, что ее грудь распирает, и знала, что она в одном шаге от слез, потому что истина состояла в том, что она не любила Рэнда достаточно… но все же немного любила.
— Тебе сколько? Двадцать семь лет, — продолжал Эрл. — Ты еще ребенок. Эмоционально словно новорожденный. Ты даже не прикоснулась к поверхности того, что такое любовь.
Ее отец кивнул:
— Ты еще не прошла начальную стадию. Ты гуляла по Сентрал-парку, и вы кормили друг друга вкусными обедами, и он представил тебя своим друзьям. Это не любовь, не то, чего ты заслуживаешь. Это вроде… согревающего упражнения.
— Откуда ты знаешь это, пап? — потребовала ответа она, убитая тем, что он так славно препарировал ее взаимоотношения с Рэндом. Затем она поймала выражение лица ее отца и сдалась. Несмотря на то что ее любовная жизнь всегда была под микроскопом, брак и развод ее родителей были защищены конспиративным молчанием.
— Есть любовь, которая в силах спасти тебя, провести через всю твою жизнь, — сказал ее отец. — Это словно дышать. Ты должна получить ее, или ты умрешь. И когда с этим покончено, ты начинаешь истекать кровью, Ливи. В мире больше нет подобной боли, и, клянусь, если бы ты сейчас чувствовала себя так, ты была бы не способна сидеть здесь и вести связную беседу.
Она встретила взгляд отца. Он так редко говорил с Оливией о предметах сердечной боли, что она была склонна его послушать. Его слова задевали что-то в глубине ее души. Любить так… это было невозможно. Это пугало.
— Для чего кому-то хотеть такого?
— В этом и состоит жизнь. Это причина, которая проводит тебя через жизнь. Не потому что ты с кем-то совместима, или вы хорошо смотритесь вместе, или ваши матери в один и тот же колледж ходили.
Явно, эти двое изучали и обсуждали резюме Рэнда Уитни.
— Я все еще чувствую себя ужасно, — сказала она, понимая, однако, что они правы.
— Ну конечно, — сказал отец. — И предполагается, что ты так будешь чувствовать себя день-два. Но не путай это чувство с утратой любви. Ты не можешь ее потерять, если ее с самого начала не было. — Он покрутил стакан, звеня кубиками льда.
Оливия подперла рукой подбородок.
— Спасибо тебе, папа, за то, что ты такой отличный.
— Он — мать, которой у тебя никогда не было. — Эрл не делал тайны из своей неприязни к Памеле Лайтси Беллами, которая все еще носила имя мужа, через годы после развода.
— Эй, — предостерег его Филипп.
— Ну, это правда, — заверил Эрл.
Оливия допила остаток кампари и положила лед в пересохшую землю африканской фиалки.
— Итак, что теперь?
— Теперь нам стоит отправиться пообедать, и у тебя, может быть, нет аппетита, но все в порядке, — сказал Эрл.
— Мама будет вне себя, — вздохнула Оливия. — У нее были большие надежды в отношении Рэнда. Я просто-таки слышу ее теперь: «Что ты сделала, чтобы отшить его?»
— Памела всегда была такой очаровательной женщиной, — сказал Эрл. — Ты уверена, что ты единственный ребенок? Может быть, она съела остальных, когда ты была маленькой?
Оливия ухмыльнулась над краем высокого стакана.
— Она бы никогда этого не сделала. Мама получает слишком большое удовольствие, мороча людям голову. Готова спорить, что она бы заимела десяток таких, как я, если бы могла.
Годы взросления у Оливии ушли на то, чтобы снизить вес, который делал ее мишенью для насмешек, и получить одобрение своей матери. Забавно, но неудивительно, все, что потребовалось для этого, — потерять сорок или шестьдесят фунтов. Когда тонкая, шикарная Оливия вылезла из кокона своего пристрастия к еде, Памела получила возможность удовлетворить целую серию амбиций, связанных с ее единственной дочерью. Памелу никогда не занимал вопрос, почему Оливия успешно сбросила вес, когда покинула дом и отправилась в колледж.
— Я хотел бы, чтобы вас был десяток, — громко заявил Эрл, чокаясь с ней стаканом. — Ты очаровательна, и все равно с Рэндом Уитни это бы не сработало.
— И все равно Памела обрадовалась бы, если бы Оливия вышла замуж за Уитни, — задумался ее отец.
— Ерунда. Она так занята благотворительностью и всякими открытиями галерей, что мы ее и не видим.
— Не могу поверить вам, ребята. Если вы так убеждены, что я была бы несчастна с Рэндом, почему вы не сказали мне этого месяц назад?
— Разве ты стала бы слушать? — Ее отец поднял бровь.
— Ты шутишь? Он Рэнд Уитни. Он выглядит как Брэд Питт.
— Что должно было бы стать для тебя первым предостережением, — подчеркнул Эрл. — Никогда не доверяй мужчине, который делает инъекции коллагена.
— Он и не делал. — Оливия знала, что это было только один раз, для журнала «Ярмарка тщеславия». Из-за этих журналов она стала еще большей его фанаткой, она приходила в восторг от этого роскошного блондина, его очарования, достигаемого без труда, его упорства, его убежденности, что он работает ради того, чтобы жить как и все остальные.
В статье Оливию покорило одно предложение: «Рэнд Уитни защищает свою частную жизнь. Когда его спросили о романтических отношениях, он сказал только: „Я встретил кое-кого особенного. Она замечательная, и это все, что я могу вам сказать“».
Была только одна проблема. Дюжина других женщин также думали, что это заявление сделано о них. Когда статья вышла, Оливия и Рэнд посмеялись над ней, и она была тронута гордостью, которая осветила его лицо. У него были свои проблемы и чувство неуверенности, как и у каждого на свете.
И теперь он получил свою свободу.
Она смирилась с тем, что проведет этот вечер с отцом и Эрлом. Это был один из первых теплых вечеров сезона, так что Эрл настоял, чтобы они перенесли еду в патио для обеда на свежем воздухе. Она, ее отец и Эрл играли в тосты. Они обходили вокруг стола, по очереди отыскивая, что бы им выпить. Это была игра в доказательства самим себе того, что миру есть за что быть благодарными, как бы ни складывалась жизнь.
— Компьютерное обеспечение для диктовки, — сказал Эрл, поднимая стакан. — Я ненавижу печатать.
— Я поднимаю бокал за мужчин, которые умеют готовить, — сказал Филипп. — Спасибо за обед. — Он повернулся к Оливии: — Твоя очередь.
— Таблетки от глистов, которые нужно давать раз в месяц, — сказала она, нежно глядя на Баркиса.
Ее отец посмотрел на нее добрыми глазами:
— Как плохо, что они не делают их для людей.
Они с Эрлом видели, как она проходила через это уже два раза. Она чувствовала себя… пронзенной. В ее прошлом был пункт, который все еще держал ее в плену. Она знала, что это за момент. Ей было семнадцать, она проводила в лагере свое последнее лето перед колледжем, работая вожатой. В тот раз она отдала свое сердце, — полностью, бесстрашно, без отлагательств. Все кончилось плохо, и она завязла в эмоциональных зыбучих песках. Она все еще не знала, как оттуда выбраться.
Может быть, ее бабушка дала ей шанс сделать это.
— Знаете что? — сказала она, вскакивая из-за стола. — У меня нет времени сидеть тут с вами и депрессировать.
— Итак, мы практикуем быстрые разрывы?
— Простите, но вы, ребята, должны меня извинить. Мне нужно упаковать сумки, — сказала она, вытаскивая из кейса фотоальбом Наны. — Первое, что я сделаю утром, — это начну новый проект. — Она сделала глубокий вдох, удивленная тем, что ее охватили надежда и восторг. — Я уезжаю на лето.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Лето больших надежд предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
