Русский акцент

С. Н. Ходоров, 2017

Роман охватывает четвертьвековой (1990-2015) формат бытия репатрианта из России на святой обетованной земле и прослеживает тернистый путь его интеграции в израильское общество.

Глава 5. Судный день

Ближе к вечеру следующего дня Борис ощутил какую-то неестественную тишину за окном. Выглянув из окна салона, которое выходило на шоссе Бер-Шева — Тель-Авив, он обнаружил, что оно пустое. Обычно загруженная бесконечным потоком легковых и грузовых машин, рейсовыми и туристскими автобусами междугородняя трасса сегодня выглядела как узкая серая лента, медленно сползающая за хорошо видимым горизонтом в пустынную негевскую бесконечность. Не успел он придумать причину этого явления, как кто-то позвонил в дверь. На пороге стоял Нисим, облачённый в парадные чёрные брюки и белую рубашку, на голове у него темнилась круглая шапочка, называемая кипой. Он, не давая Борису опомниться, водрузил ему на голову, поспешно вынутую из брючного кармана, такую же кипу, схватил его за руку и чуть ли не силком потащил в синагогу. По дороге он объяснил ошеломлённому Борису, что сегодня не совсем обычный день, что сегодня в Израиле наступил Судный день, который в иудаизме считается неординарной датой. В принципе, этот день считается днём покаяния и отпущения грехов. Именно в этот день, согласно Талмуду, Господь выносит свой вердикт, оценивая деятельность человека за весь прошедший год. В этот день религиозные евреи соблюдают пять основных запретов: нельзя есть, пить и курить, нельзя умываться и принимать душ, нельзя пользоваться косметикой и парфюмерией, нельзя носить кожаную обувь, нельзя заниматься сексом. Относительно последнего запрета народная молва даже сложила анекдот:

— Скажите, ребе, — спрашивает раввина еврей, — можно ли в Судный день иметь половую близость с женой.

— Если это, действительно, необходимо, — отвечает задумчиво раввин, — то в виде исключения можно.

— А можно ли, ребе, — продолжает еврей, — делать тоже самое с любовницей.

— Категорически недопустимо, — рявкнул ребе, — богоугодный еврей не должен получать в этот день удовольствие и блаженство.

На самом деле в Судный день интимные отношения не допускались ни с женой и ни с любовницей. Всё это объяснил Борису на чистом русском языке один из молящихся в синагоге мужчин, к которому подвёл его Нисим. Фима, так звали толстого низкорослого мужчину, одетого в таллит: ритуальное мужское одеяние, напоминающее плащ, вышитый из белой ткани с голубыми полосами. Борис обратил внимание, что на флаге Израиля присутствуют цвета и полосы этого таллита. Фима вручил Борису толстый, чёрного цвета молитвенник, правая сторона каждой страницы которого была написана на иврите, а левая — на русском языке и спросил:

— Извини, Борис, твои родители живы?

Когда Борис ответил, что и мать, и отец покоятся на одном из московских кладбищ, Фима открыл молитвенник на нужной странице и прошептал:

— Минут через десять в синагоге закончат читать Тору, после чего начнётся поминальная молитва по умершим.

Главная часть этой молитвы заключается в том, что молящийся даёт про себя обещание сделать пожертвование в честь покойного, совершая тем самым доброе дело в этом материальном мире. Считается, что тогда душа покойного получает дополнительную заслугу и духовное вознесение. Борис, слегка покачиваясь, впервые в жизни читал про себя текст молитвы, вспоминая при этом мать и отца. Перед ним, как в замедленной киносъёмке, прокручивались кадры его, действительно, счастливого детства. Перед его закрытыми глазами из поднебесья выплывали до боли знакомые родные лица мамы и папы. За несколько минут почти полного отрешения от реального мира он вспомнил громадное количество эпизодов, связанных с покойными родителями. Маловероятно, что в суете будничного повседневья с ним бы произошло это таинство проникновения в прошлое, связанное с самыми родными людьми. Борис чувствовал какое-то лёгкое головокружение, ощущение какого-то внезапного погружения в завуалированную мистерию не покидало его всё время нахождения в синагоге. Получалось, что бывший председатель пионерского отряда, бывший секретарь комсомольской организации факультета провёл этот день не только в полном согласии со своей духовностью, а как подспудно подозревал Борис, в гармонии с самим Господом. Он испытал давно забытые чувства счастья, глубокой радости, необычайной лёгкости и свободы. Здесь у входного портала бер-шевской синагоги он поклялся каждый год соблюдать Судный день со всеми его запретами, тяготами и лишениями. Вразумительного толкования этой неординарности своего решения Борис вряд ли смог бы истолковать кому либо, не сумел бы он объяснить это даже самому себе.

Буквально на следующий день на пороге квартиры Бориса снова проявился Нисим. В руках у него развевалась раскрытая газета. Взбудораженный Нисим громко выкрикнул:

— Вот видишь, Борис, Господь всемогущ, он всё видит. Ты помолился вчера в синагоге, а он уже и работу для тебя приготовил.

Нисим ткнул свой указательный палец в маленький чёрный квадратик газетного объявления, которое гласило, что бер-шевской мэрии требуется на работу начальник инженерно-геодезического отдела. Он, вручив Борису листочек бумаги с написанным телефоном, менторским голосом возвестил:

— Здесь телефон Фимы, с которым я тебя вчера познакомил в синагоге. Обратись к нему, он поможет тебе заполнить документы.

Борис был в смятении, прежде чем позвонить Фиме, он, выкурив две сигареты подряд, старался представить себя в роли шефа геодезической службы учреждения, направление и профиль работы которой он не представлял себе даже на русском языке. Конкретная визуализация всего этого, которую пытался вырисовать себе Борис, как-то не складывалась. Все его сомнения в одночасье развеял Фима.

— Не робей, Боря, — успокаивал он, — ты же всё-таки доктор наук. Разберёшься, где наша не пропадала.

Не прошло и двух часов, как Фима заполнил все необходимые бланки, вложил их в большой конверт и они отправились на почту.

Уже через неделю Борис радостно кружил по комнате Татьяну, после того, как она, вооружившись словарём, перевела текст короткого письма из бер-шевской мэрии. Борис не верил своим ушам, заставляя жену несколько раз проверить правильность перевода слова «принят». Из канцелярского эпистолярия следовало, что он, доктор Борис Буткевич, принят на работу в муниципалитет Беер-Шевы на должность начальника инженерно-геодезического отдела с трёхмесячным испытательным сроком. Уже потом он узнал, что претендентом на эту должность он являлся в единственном числе, по документам он более чем соответствовал предъявляемым критериям отбора и поэтому, предписанного всеми правилами, конкурса решили не устраивать. Да ещё с большой долей вероятности можно было предположить, что никто из членов комиссии не обратил внимания на малый срок его пребывания в Израиле. Что сулил Борису завтрашний день, было известно только Всевышнему, а сегодня он праздновал победу. Сегодня он заставил себя забыть, что финансовой помощи от государства для полноценного бытия было недостаточно, а небольшая подработка Татьяны позволяла только разнообразить и улучшить качество поглощаемых продуктов, что в их доме был введён строжайший режим расходования денежных средств. Ведь, кроме покупки продуктов, надлежало платить немалые деньги за аренду квартиры, за коммунальные услуги (вода, электричество, газ, муниципальный налог), вносить помесячные платежи за взятые в кредит холодильник, стиральную машину, телевизор и газовую плиту. В соответствии с введенными Борисом экономическими ограничениями, которые он называл, по аналогии с НЭП, ВЭП (временная экономическая политика), предписывалось на продукты питания тратить не более ста шекелей в месяц. Сегодня, в честь получения хорошей должности, которая, надо полагать, позволит отменить эту самую ВЭП, он сам себе санкционировал покупку недешёвого израильского бренди. Сегодня, уложив дочерей спать, он с Татьяной позволил себе на самую малость абстрагироваться от трудностей репатриантского бытия, превратив поздний ужин в маленький семейный праздник.

Время до вожделённого завтра тянулось целую вечность. Борис не спал всю ночь, прикидывая возможные варианты своей будущей работы. Он хорошо понимал, что мэрии требовались специалисты по инженерной геодезии, которой, по большому счёту, он никогда не занимался. Московский институт инженеров геодезии готовил специалистов по трём специальностям: инженерная геодезия, аэрофотогеодезия и астрономогеодезия. Борис являлся выпускником последней, самой престижной и, как он считал, наиболее интересной специальности, в программе которой трёхсеместровый курс инженерной геодезии, изучаемой прикладниками, не значился. Поэтому, он правильно полагал, что в предлагаемой работе ему может не хватить знаний и опыта, не говоря уже о том, что ко всему ещё и требовалось руководить. С другой стороны, внутренний голос утешающе нашёптывал ему:

— Да брось ты волноваться, Борис, ты всё-таки доктор наук, диссертация твоя затрагивает и аспекты прикладной геодезии, разберёшься, не боги горшки обжигают.

Заглядывающая в окно жёлтая луна подмигивала ему прожилками своих кратеров, а розовая ленточка, вспыхнувшая на ободке горизонта, напомнила, что завтра уже наступило, незаметно превращаясь в сегодня.

Борис медленно шёл по старому городу. Он рано вышел из дома, не в силах усидеть в замкнутом пространстве. До начала рабочего дня оставался ещё целый час. Впереди показалась чёрная решётчатая оградка, окаймляющая историческую реликвию города, колодец праотца Авраама, который, как упоминается в Танахе, выкопал его. По одной из версий таких водяных скважин было семь. Собственно, этот недоказанный факт и дал название городу, словосочетание Бер-Шева переводится как семь колодцев. Продолжая свой путь, Борис, неторопливо обойдя арку, выполненную в стиле турецкого моста и примыкающую к ней старую мусульманскую мечеть, приблизился к ветхой, выстроенной ещё турками, железнодорожной станции, к кирпичному фасаду которой прилепился допотопный паровозик. Запутанный лабиринт узких улочек вывел Бориса к бедуинскому базару, который, несмотря на раннее утро уже утопал в шумовом громыхании пёстрого восточного рынка. Возле огромного торгового центра он обнаружил маленькую кофеюшку, в которой приветливый молодой бедуин всего за один шекель сварил ему кофе. Борис с удовольствием отхлёбывал из маленькой чашечки пахнущий кардамоном кофе, закусывая его глубокими затяжками самых дешёвых израильских сигарет под названием «Ноблес». Рука, держащая сигарету, заметно подрагивала, Борис нервничал, до начала работы оставалось всего четверть часа. Лихорадочно затушив почти истлевший окурок, он поспешил к белеющему современному зданию бер-шевского городского совета.

Без особого труда разыскав нужный кабинет, он с усилием приоткрыл входную дверь. Навстречу ему, ослепляя блеском огненно-рыжих волос, поднялся высокого роста пожилой человек. Приподняв очки и в упор глядя на Бориса, он радостно проговорил:

— Шалом адон Буткевич! Барух аба вэ бэ шаа това!

Что в переводе означало:

— Здравствуйте, господин Буткевич! Добро пожаловать и в добрый час!

Борис, ничего не поняв из этой короткой тирады, кроме своей фамилии, на всякий случай улыбнулся, приветливо кивнул головой и в ответ, без всяких дополнительных второстепенных членов предложения, произнёс стандартное и короткое:

— Шалом.

Постигнув, что новоявленный начальник отдела говорит на иврите гораздо хуже, чем он на китайском, т. е. вообще не говорит, рыжеволосый, которого величали Мартин Шварц, перешёл на вполне сносный русский язык. В этом плане Борису везло, куда бы он ни приходил, везде ему попадались люди приемлемо говорящие по-русски. Рыжеволосый оказался начальником этого отдела, правда, уже бывшим, уходящим на пенсию. Выяснилось, что он родился и получил образование в Румынии, в которой изучение русского языка в то время являлось обязательным. И, видимо, есть бог на свете, если не дал ему забыть то, что учил несколько десятков лет назад. В течение нескольких минут Мартин уяснил, что у Бориса не существует проблемы изъясняться на иврите по причине, что он его вообще не знает. Вслух же, он широко улыбаясь, предложил следующее:

— Давайте, Борис, я пока не буду представлять вас коллективу отдела поскольку, не сомневаясь в том, что сказать вам этому коллективу есть что, совсем не уверен, сможете ли вы это выразить на иврите.

Борис покорно кивнул головой, устремив свой взгляд на портрет премьер-министра Израиля Ицхака Шамира.

— Вот, видите, даже сам премьер министр со мной согласен, — рассмеялся Мартин, перехватив его немигающий взгляд.

— Знаете что, Борис, — невесело усмехнулся он, — я, в принципе, уже нахожусь на заслуженном отдыхе и сегодня я пришёл сюда только для того, чтобы передать вам дела. Но, честно говоря, не знаю, как это сделать. Ведь вся документация, все проектно-изыскательские материалы составлены на иврите. Не могу же я каждое слово переводить на русский язык, да и кто будет это делать, когда вы останетесь в этом кабинете один.

Борис чувствовал себя маленьким зверьком, загнанным в большую клетку. Вроде бы совсем неплохо, корм не надо добывать, его приносят три раза в день, места много, есть где побегать, тем не менее, чего-то всё же не хватает. Умом он понимал, что не достаёт всего навсего какой-то мелочи — знания иврита. Эта мелочь в данной ситуации совершенно правомерно превращалась в фактор, сводящий на нет все его усилия получить работу, которую он был достоин по всем остальным предъявляемым критериям. Однако сердце Бориса, находящееся сегодня в противоречии с его умом и в дисгармонии с формальной логикой, отказывалось принимать противоречия желаемого и действительного. Мартин, по-видимому, догадываясь, что творится в душе его визави, неожиданно предложил некий компромисс:

— Сегодня, Борис, я ради вас остаюсь на работе и буду совершенно бесплатно исполнять свои прежние обязанности. Вы же, уважаемый, будете сидеть возле меня, будете слушать, смотреть, наблюдать, постигать и задавать вопросы. У нас в распоряжении восемь с половиной часов рабочего времени, времени вполне достаточного для такого инженерно грамотного человека как вы, чтобы понять или, возможно, не понять, что происходит в отделе. Согласны?

Борису ничего не оставалось, как в очередной раз, не давая монологу Мартина перейти в диалог, криво улыбнуться и неопределённо пожать плечами. Не успел он прийти в себя, как в кабинет ввалилась целая группа молодых людей, которые оказались архитекторами, составляющими генеральный план строительства нового жилого квартала. Они развернули крупномасштабные карты, что-то оживлённо обсуждая и показывая Мартину. Это стало понятно Борису только тогда, когда после их ухода Мартин объяснил ему, что архитектурное управление выдавало техническое задание отделу для топографической съёмки, необходимое для вертикальной планировки местности. Борис знал, как пользоваться картой крупного масштаба, как делать топографическую съёмку, что такое вертикальная планировка. Единственное, что он не знал, как понять пришедших архитекторов, как понять, что они хотят и как передать это своим подчинённым. Это перечёркивало как всё предыдущее, так и всё последующее. Вслед за архитекторами в кабинет вошли строительные подрядчики, которые добивались разрешения на строительство. О чём идёт речь, Борис не совсем сумел взять в толк даже после перевода Мартина. Речь шла о том, что геодезисты неправильно определили красные линии застройки и получалось, что участки строительства оказались за этой линией, что запрещено законодательством. Взамен строительной геодезии Борис изучал в институте теоретическую и практическую астрономию, небесную механику, физику земли, гравиметрию и теорию фигуры земли. А ведь когда-то друзья уговаривали его перейти с астрогеодезии на прикладную, мотивируя это практической ценностью последней. Сегодня он остро пожалел об этом. Не успел Борис переварить этих визитёров, как кабинет заполнила пышнотелая брюнетка. Она представляла беершевский филиал земельного управления Израиля, занимая там должность юриста. Она высыпала перед Мартином целую кучу каких-то листочков, которые были испещрены таблицами, насквозь заполненные колонками цифр. Она долго и безудержно что-то тараторила на иврите, пока Мартин не развернул перед ней карту, указывая на обозначенные там контуры. Здесь Борис при всём своём желании разобраться что к чему, даже на картографическом материале не понял ровным счётом ничего. Только, когда Мартин объяснил, что перед ним земельнокадастровая карта и что речь шла о парцелляции, т. е. о разделении земельных участков между их владельцами, Борис, осмыслив услышанное, пришёл к выводу, что здесь налицо пробел в его высоком образовании. Земельный кадастр в СССР являлся понятием теоретическим, поскольку там существовали два вида собственности на землю: государственная и колхозная, которая, по сути, тоже находилась в собственности государства. Вследствие того, что частная собственность на землю в стране Советов отсутствовала, необходимости в разделении земель не было, равно как и юридическое и геодезическое её сопровождение.

Время подходило к обеду, и Мартин пригласил Бориса пройти с ним в столовую с тем, чтобы набрать силы для продолжения рабочего дня. Вконец расстроенный и опечаленный Борис не нашёл ничего лучшего как грустно пробубнить:

— Вы уж извините меня, Мартин, какой может быть обед, когда аппетита нет ни малейшего. Это всё потому, что я потерпел полное фиаско в работе, которую уже считал у себя в кармане. Да, видимо, карман оказался маленьким. Спасибо вам за участие.

Мартин протянул Борису какой-то бланк, в котором он должен был расписаться в том, что отказывается от должности, полученной по результатам проведенного конкурса, крепко пожал ему руку и провозгласил ему то же самое, что и профессор Браверман из Техниона:

— Учите иврит, молодой человек, направьте на это все ваши усилия и, поверьте, всё у вас будет хорошо.

Борис согласно кивнул головой и мрачно прошептал про себя:

— Вот тебе, Боренька и Судный день!