Новые райские кущи

Татьяна Алюшина (2024)

Искрометный микс элементов французского детектива, любви и семейных разборок в стиле дачного кооператива, умноженный на утонченный юмор и легкую иронию. Немного истории и редкого в наше время аристократизма от одного из известнейших авторов сентиментальной литературы. Ищите сокровища с лучшим аналитиком страны и его любимой девушкой, решайте семейные проблемы семейства Октябрьских и наслаждайтесь по-снайперски идеальным финалом!

Глава 3

— Ничего себе… — восхищенно протянул Ладников, рассматривая панно полтора на два метра, закрепленное на одной из стен библиотеки, между двумя стеллажами-пеналами со стеклянными витринами и дверцами. В оных были расставлены, как экспонаты в музее, различные вещицы (от солидного серебряного портсигара с именной гравировкой и до стильной женской шляпки, что носили дамочки в тридцатых годах прошлого века), разложены пожелтевшие документы, короткие записочки, газеты (видимо, с заметками, в которых упоминались родные) и письма несколькими стопочками. По бокам от стеллажей висели старинные черно-белые фотографии. Качественно отреставрированные, увеличенные и вставленные в рамки.

— Это они? — Ярослав указал подбородком на самый большой среди прочих фотопортрет, висевший на стене.

— Да, — Соня подошла к нему. — Прохор Поликарпович и Агриппина Александровна. Это фото сделано в день их венчания, в семнадцатом году.

На студийной фотографии, выполненной в манере того давнего недоброго времени, выдерживая великолепную осанку (прямую спинку, поднятый подбородок, расправленные плечи) и буквально излучая достоинство и изысканность, сидела на стуле молодая, хрупкая как тростиночка красивая женщина в длинном платье и с уложенными в прическу густыми волнистыми волосами. Из-под подола виднелись элегантные ботиночки на шнуровке на невысоком каблучке. А рядом, положив руку на плечо женщине, стоял высокий, подтянутый, стройный и одновременно крепкий мужчина в парадной форме морского нижнего офицерского чина.

— Ты добыла всю информацию о них? — поинтересовался Ладников, продолжая внимательно рассматривать пару на фото.

— Всю информацию раздобыть невозможно, тебе же это известно лучше всех, — напомнила ему очевидный факт Софья. — Не бывает абсолютно полной информации о людях, она уходит вместе с человеком. Но что смогла, да, все разыскала. Повезло, что у меня случаются частые командировки в Питер. Там, в архиве у коллег, удалось раздобыть бо́льшую часть сведений. Они же оба были родом из Санкт-Петербурга.

— Интересная женщина… Необычная, изысканная и хрупкая на вид, но в то же время с явно весьма сильным характером, — поделился Ладников впечатлением, произведенным на него женщиной на снимке.

— В письмах к бабушке и в некоторых своих дневниковых записях дед часто упоминал ее необыкновенные глаза. «…Твои удивительные, невероятные, яркие до необычайности и прозрачные, как вода в ледниках, голубые-голубые глазки…» — процитировала Софья и произнесла с сожалением: — Жаль, что фотография не может передать цвет ее глаз.

— Этого и не требуется, — возразил каким-то необыкновенно проникновенным голосом Ладников, посмотрев на Софью непонятным взглядом. — Достаточно посмотреть на тебя и заглянуть в твои глаза. Ты такая же стройная и хрупкая на вид и очень на нее похожа. По всей видимости, именно тебе достались поразительные глаза бабушки Агриппины. Или в семье еще кому-то повезло?

— Это очень странно, но нет, до меня ни у кого из родных такого цвета глаз не было, — ответила Соня и поделилась предположением: — Может, и у меня не совсем уж такие же глаза, ведь увидеть их воочию мы не имеем никакой возможности. Ну а дед Прохор в своем восхищении мог и преувеличить их необычность и красоту. Обладая редким уникальным свойством, которое называют «врожденным слухом языка», он очень грамотно писал и умел весьма художественно излагать и выстраивать свои мысли. Его письма бабушке были просто поэмами в прозе. Он ее очень любил.

— А она его? — спросил Ярослав, отвернувшись от Сони и продолжая рассматривать людей на фото.

— И она его, — рассказывала Софья. — Агриппина Александровна была более сдержанна в выражении и проявлении своих чувств и эмоций. Это и понятно, все-таки дворянское воспитание. Да и по характеру она была куда как сдержаннее Прохора. Но иногда в ее дневниковых записях и письмах изливалась поразительная нежность к мужу и любовь.

— Ну еще бы. Вон какой бравый красавец. Орденоносец! — Ладников вновь кивнул на фото.

— Писаным красавцем дед не был, но по сохранившимся письменным воспоминаниям родных и друзей, отличался невероятной привлекательностью. Такой чисто мужской красотой и энергией. Харизмой, как сказали бы сейчас. Он был очень умным и такой… мощной, цельной натурой. И постоянно учился. Окончил курсы красных командиров, потом служил на Балтфлоте. Бабушка учила его иностранным языкам, потом учился на инженера-механика, когда уже университет в Питере открылся… — Соня тряхнула головой, останавливая себя. — Ладно. Я могу долго о них рассказывать.

— Я с удовольствием послушаю, это необычайно интересно, — подбодрил Соню Ладников, отвернувшись от фотографии и посмотрев на девушку.

— У нас несколько иная задача, — напомнила ему Софья, — но кое-что про них еще надо рассказать. Ты же любишь, когда информация как можно более полная, — заметила она и предложила немного искусственным бодрым тоном: — Ну что, обратимся к Древу жизни?

— Давай обратимся, — кивнул Ярослав.

— Тебе как удобней, чтобы я указкой показывала? — поинтересовалась Софья предпочтением гостя.

— Обязательно указкой, — запросил предложенную «опцию» Ладников и пояснил, усмехнувшись: — Ты же знаешь, мне ужасно нравится, когда ты включаешь ученого.

— Ну, давай включу, — усмехнулась ему в ответ Соня, беря указку, находившуюся в углу у одного из стеллажей. Встала напротив генеалогического панно и приступила к пояснениям: — Ну что, смотри: вот это у нас Прохор Поликарпович и Агриппина Александровна Октябрьские, прародители и зачинатели рода так сказать. — Она указала кончиком указки на первые два нижних круга в основании «Древа». Самые большие. — Они поженились в семнадцатом году, когда деду был двадцать один год, а бабушке — восемнадцать. А уже в восемнадцатом у них родился первенец, сын Архип. В тысяча девятьсот двадцать первом году родился второй сын, Павел. И третий сын — Ерофей — родился в двадцать пятом. И тут у нас имеется интересный момент, о котором бабушка, излагая тебе краткую историю, не упомянула. — Соня лукаво-загадочным взглядом посмотрела на Ладникова.

— Заинтриговала, — ожидаемо заинтересовался тот.

— Дело в том, что Прохор с Агриппиной оставили сокровища не только старшему сыну, но и двум другим. Павлу следовало сохранять три малоизвестные картины кисти Серова, Репина и Шишкина. Подлинники, понятное дело. А младшему, Ерофею, достались уникальные фолианты. Десять совершенно раритетных книг, в числе которых — первые издания Карамзина и Пушкина, не говоря уж о более ранних книгах времен еще Анны Иоанновны.

— Ну ни фига себе… Это же… — протянул ошарашенный такой информацией Ярослав.

— Ага, — подтвердила Соня, довольная его реакцией. — То самое, что ты подумал.

— И они до сих пор находятся в семье? — с ошарашенным видом переспросил Ярослав.

— В семье, но не совсем. С этими сокровищами все не так прямолинейно, как в нашем случае, — продолжила пояснять Соня. — Дело в том, что Павел погиб на войне, не успев жениться и не оставив потомство, и картины перешли под присмотр Ерофея. С тех пор они остаются в той ветви семьи, у третьего, младшего сына. Только они отдали картины по специальному договору на ответственное хранение и как бы в аренду Русскому музею в Питере, где их и выставляют в числе прочей постоянной музейной экспозиции. Но плату за их эксплуатацию семья не взимает. Приблизительно по такому же договору бо́льшая часть раритетных книг отдана в Центральную научную библиотеку, где те и хранятся.

— Ну, молодцы, — с одобрением покивал Ладников и спросил: — То есть потомки третьего, младшего сына живут в Питере, а старшего — в Москве, я правильно понял?

— Именно так. Когда началась война, на фронт ушли трое Октябрьских: сам Прохор Поликарпович, его старший сын Архип и средний сын Павел. В Ленинграде же остались Агриппина, их младший сын Ерофей, которому к тому моменту исполнилось шестнадцать лет, жена Архипа Елизавета и их маленький сын Егор, которому еще не исполнилось и трех лет. Они все выжили.

— Повезло, — отметил Ярослав. — Особенно удивительно, что сумел выжить такой маленький ребенок.

— Без сомнения, им очень повезло, — покивала, соглашаясь, Софья. — В основном в том, что дом, в котором они жили, не разбомбило и что никто из них не попал под обстрел и не погиб под бомбежками. Но по большей части они выжили в блокаду только благодаря силе и стойкости духа каждого из них, а еще — дальновидности и мудрости деда Прохора. В тот день, когда началась война, после радиообращения Калинина к народу Прохор Поликарпович сразу же сообразил, чем может обернуться для Ленинграда эта война. Он же не простым человеком был, а занимал какой-то пост в Адмиралтействе и обладал гораздо большей информацией, чем обычные граждане. Поэтому, даже не дослушав до конца выступление Калинина, он отдал жене и сыновьям распоряжение немедленно отправляться по магазинам и на рынок. Покупать крупы, растительное масло, муку, спички, мыло… все, что может понадобиться для длительной осады.

Конец ознакомительного фрагмента.