Лук на подоконнике и верба под столом

Татьяна Анатольевна Минченко, 2021

Нет, эта книга вовсе не о том, что вы подумали. Это не энциклопедия быта второй половины двадцатого века. Всем приятно копаться в развале на барахолке, обнаруживая вещи, родные с детства. Те самые вещи, что мы любили, что мы ненавидели и любили ненавидеть. Вещи, которые, казалось нам тогда, будут с нами навсегда, которые мы будем любить и хранить вечно, и которые мы с такой легкостью забыли, отправив умирать на пыльные чердаки памяти о детстве. Ничего этого не вернуть. Да и надо ли? Зато можно открыть книгу Татьяны Минченко и прожить это снова. Пережить заново те радость и тоску, смех и уныние, что дарили нам эти вещи и события. Увидеть все это глазами автора, который совершенно не будет возражать, когда вы с давно забытым пылом и воодушевлением возразите, что у вас, у вас лично, были другие игрушки и одежда, другие события и обстоятельства. Но ведь были же! И вы их помните, а может, помнили, да забыли, а вот сейчас вспомнили. И это прекрасно! Дмитрий Маланичев

ГЕРБАРИЙ

В каких-то классах — уже не то чтобы совсем детских, но и не совсем сознательных — всем советским школьникам задавали на лето собрать гербарий. Это должно было подвести итог погружению в природу юных Паганелей и увенчать его, как вишенка на торте. А пока, в течение всего года, мы разминались тем, что вели дневник наблюдений за погодой по классу природоведения.

Предполагалось, что каждый божий день радивый ученик с утра пораньше бежит к градуснику за окном, потом, высунувшись из окна, измеряет наслюнявленным пальцем силу ветра и, обнаружив осадки или какие-то особые погодные приметы, немедленно вносит все это в соответствующие графы дневника. Мне это занятие нравилось, и я с упоением ему отдавалась. Все странички были заполнены безукоризненно, за исключением майских, когда наблюдению за погодой мешало непосредственное слияние с ней на улице.

Перспектива сбора гербария поначалу не вдохновляла меня. Но, оказавшись летом в настоящей деревне, я разохотилась не на шутку и по собственной инициативе присовокупила к засушенным цветам и листьям умерщвленных насекомых. Как всегда, на лето задавали внеклассное чтение. На сей раз со мной на каникулы отправился «Гулливер». Это была адаптированная детская книжка, не толстая и с картинками. В Москву она вернулась разбухшей раза в три, как после настоящего кораблекрушения. Именно она стала хранительницей моей коллекции и усыпальницей для невинно убиенных.

Поначалу энтузиазм мой бил ключом. Не сказать чтобы, живя в Москве, я часто погружалась в реальную жизнь природы. А тут вдруг она окружила меня со всех сторон: лес, болота, луга, речка, огород, сад, поля, покосы — неисчерпаемая и колдовская вселенная, затянувшая меня в свои глубины. Пришлось отдаться и познать её, чтобы, как юный бушмен, пройти инициацию. Засушивая листики и цветочки, я поневоле как бы усыновляла их, продлевала им жизнь и инвестировала не только в оценку в дневнике, но в опыт. Я прошла обряд и до сих пор храню добытые знания. Гербарий был аттестатом, а мир растений за одно это лето стал мне родным.

Собирать растения — дело безобидное и невинное, но вот ловить летучую живность — это уже совсем другая статья. Кто бы в детстве мне это объяснил! В деревне, где при тебе отрубают голову курице, а она еще несколько минут хаотично носится по двору у тебя на глазах и пытается взлететь, даже не заметят пойманной бабочки. Я была полностью предоставлена себе во всем, кроме кормёжки и укладывания спать, поэтому гонялась за беспечными насекомыми с жадностью неофита. Однако в Брянской области водилось не так уж много привлекательно окрашенных особей. Это быстро охладило мой пыл и помешало мне превратиться в Набокова.

Детская беспощадность иногда реально холодит кровь, но признаюсь, что прикалывание бабочек и стрекоз булавкой к подоконнику было наибольшим из моих грехов. Технологию я помню смутно, кажется, только когда они переставали подавать признаки жизни, я закладывала их останки в книжные страницы. От нетерпения я, конечно же, без конца заглядывала в книжку и проверяла, всё ли в порядке. Обидно было, когда хрупкий хвостик стрекозы с выдавленными внутренностями присыхал к бумаге и отламывался от тельца. Или плохо расправленные крылышки бабочки делали экземпляр непригодным для любования. Но потери легко компенсировались новой добычей.

В результате драгоценный гербарий прибыл в Москву и потом ещё много лет служил наглядным воспоминаем о сладчайшем лете и вольных каникулах. В грустные минуты я открывала «Приключения Гулливера», рассматривала блёклые листочки, полупрозрачные лепестки, принюхивалась к их едва уловимому аромату и вспоминала свои деревенские похождения, ничем не уступающие Свифту.