Читер, или… Один процент до ста

Татьяна Богатова

Читер – это человек, получающий преимущество перед честными игроками путём мошенничества, это жулик и плут. В этой книге каждый может оказаться читером. Герой, создающий впечатление положительного. Герой, попавший в ловушку хитроумных интриг. И, наконец, проходящий персонаж, едва упомянутый в повествовании. Любой из них и, к тому же не один, может быть читером. Приглашаю Читателя принять участие в увлекательнейшем «расследовании».

Глава 6

Запекая в микроволновке рыбу, нарезая салат и сервируя стол, Агата продолжала размышлять о своих нелепо завершившихся отношениях с Локотковым. Мать, словно почувствовав, что дочери необходимо хотя бы недолго побыть в одиночестве, вымыв руки, удалилась в свою комнату. Не спеша переодевшись, Ирина Константиновна сделала пару звонков, чтобы поделиться с приятельницами впечатлением о концерте.

Уехав, родители Славы оставили его на попечение соседки. Добрейшая женщина любила мальчика, как своего. Детей у неё не было. Мать с отцом ограничивались тем, что регулярно присылали деньги и один раз в неделю звонили сыну. Тётя Лида готовила парню еду и стирала одежду. Покупки Слава делал сам, в том числе и для соседки. Уборка квартиры являлась привычным делом, поскольку, начиная с десяти лет, он занимался этим поочерёдно со старшим братом.

Времяпровождением сына, свободным от занятий, родители не интересовались. Как правило, Слава проводил его с Агатой. Их привыкли считать парой чуть ли не с шестого класса. Однако со стороны они напоминали скорее отличников, которыми, кстати, и являлись, целенаправленно стремившихся получить после школы экономическое образование, чем безоглядно влюблённых молодых людей. Поэтому родители Славы и мама Агаты совершенно не переживали по поводу возможной интимной связи между ними. Единственным, кто волновался, оставалась Людмила Константиновна. В отличие от своей сестры и матери, она смотрела на жизнь с практической стороны, пытаясь по мере сил привить свои взгляды племяннице. Научив Агату готовить, тётушка посоветовала ей время от времени радовать влюблённого в неё парня, оставшегося в одиночестве, вкусными блюдами, вдобавок к приготовленным его соседкой. При этом она беспрерывно повторяла племяннице, чтобы та не вздумала вступать с мальчиком в интимные отношения, будучи неистощимой в приведении аргументов против ранней связи.

«Беременность, — говорила тётя Люся, — перечеркнёт твою мечту получить высшее образование. Об аборте, разумеется, не может быть и речи. И в то же время, некому будет побыть с ребёнком, если ты всё же поступишь в институт. Нам с Ирочкой до пенсии ещё далеко, а бабуля, ты сама знаешь, не настолько крепка здоровьем, чтобы выхаживать малыша. И самое главное, — многозначительно взглядывала на племянницу женщина, — случись подобное, Славик перестанет тебя уважать. Скажет, теперь она и так от меня никуда не денется. Или будет считать тебя легкомысленной особой, способной лечь в постель и с другим, понимаешь? Прошу тебя, девочка моя дорогая, не допускай легкомыслия».

В дополнение к своим разговорам с племянницей, Людмила Константиновна пыталась предостеречь сестру, чтобы та была начеку, со вниманием приглядываясь к дочери. Мать Агаты зачастую отмахивалась, уверяя, что та постоянно ночует дома, появляясь не позже девяти. Сестра, с изумлением и жалостью вглядываясь в лицо Ирины, уточняла попутно, неужели сестра думает, будто для этого нужно обязательно переночевать с парнем. Женщина недовольно отвечала, что дочери доверяет и не собирается третировать её, каждый раз выясняя, чем они с парнем занимались. После чего Людмила отступалась, разочаровавшись пробиться к благоразумию сестры.

Не подозревая о терзаниях тётушки, Агата беспечно относилась к её предостережениям. Дальше поцелуев, которые нравились девушке до головокружения, они со Славой не заходили. Агата полагала, что её удовольствие по силе накала равно тому, что испытывает парень, и не помышляла о более тесной связи. Назидания тёти Люси вызывали недоумение. Девушка искренне не понимала, зачем придавать такое значение интимным отношениям, если жизнь вполне прекрасна и без них.

«Успеется, — думала Агата. — Вот закончим институт, тогда и будем жить вместе. А пока можно отлично устроиться в общежитии, встречаясь на свиданиях. Надеюсь, — улыбалась она, — у нас останется возможность поцеловаться кое-когда. Или не ехать ни в какую Москву, — размышляла девушка, — а остаться дома. Наш экономический ничуть не хуже московских вузов».

Тем не менее, всё произошло вопреки её ожиданиям. Молодые люди перешли грань за месяц до выпускных экзаменов. На сей раз они втроём, вместе с Миленой, готовились к олимпиаде по русскому языку. Учительница убедила двух «великих математиков», как называли Славу с Агатой, принять в ней участие, чтобы, по её выражению, они вышли из школы разносторонне развитыми личностями. Обладая так называемой врождённой грамотностью, молодые люди писали без ошибок. Но вот заучивание правил являлось для них существенной проблемой. Для лучшего запоминания Слава шутливо перестраивал правила под математические, пытаясь применить свои уникальные способности и умения Агаты. Выходило довольно неуклюже, однако весёлость снимала напряжение, и правила оседали в памяти. Милена, обладая гуманитарным складом ума, недоумевала, почему Славику с Агатой, с лёгкостью запоминающим громоздкие формулы, так трудно даются правила русского языка. Приколы Локоткова, в отличие от заливавшейся смехом подруги, её совсем не потешали. Несмотря на это, Милена изо всех сил стремилась поддержать Агату, натянуто улыбаясь шутливым приёмам Славика. Стараясь в своих объяснениях всё, как следует, разложить по полочкам, девушка натыкалась на изумлённые возгласы ребят, уверяющих, будто ни одному нормальному человеку не придёт в голову иное написание слова. В конце концов, Милене это надоело, и она умчалась к репетитору английского, у которого занималась четыре раза в неделю.

Оставшись вдвоём, Слава с Агатой не обратили внимание на то, что заучивание пошло намного быстрее. Оставив попытки подключить логику, молодые люди незаметно для себя вызубрили правила наизусть. Сделав передышку, умолкли, посмотрев в одном направлении, очарованные невообразимо ранней весной за распахнутым окном. Едва заметный ветер, доносивший нежные запахи юных листочков; радостное шуршание велосипедных шин по асфальту и даже птичий гомон, казалось, всё излучает тепло, в завершении этого апреля, больше похожего на засушливый июнь. Губы влюблённых сами потянулись друг к другу, утонув в сладости длительного поцелуя. Опомнившись от наваждения, Слава с Агатой довольно долго не могли поверить в произошедшее между ними. Парень беспрерывно повторял шёпотом, как сильно он любит. В свою очередь Агата, невзирая на завершающий болевой аккорд, чувствовала себя счастливой, тихо откликаясь возлюбленному взаимными признаниями.

На следующий день Милена обратила внимание на необычное состояние подруги. Победоносное смущение — именно такое определение вынесла она выражению лица Агаты.

«Ой, вас даже на минуту оставить нельзя», — затаённо улыбнулась Милена после признания подруги.

«Вот и не оставляла бы», — хохотнула Агата.

«Что же мне теперь, бросить репетитора? — притворно возмутилась Милена. — Ну, да ладно, — посерьёзнела она, — а что ты будешь делать, если вдруг залетела?»

«Надеюсь, что нет, — поддержала суровый тон подруги Агата. — Во всяком случае, осталось поволноваться несколько дней».

Волнения закончились благополучно. Опасения подруги не подтвердились. Испытывая друг к другу самые нежные чувства, Славик с Агатой уединялись ещё несколько раз, причём по инициативе девушки, выбиравшей время поближе к наступлению месячных. С каждым разом интимная связь приводила обоих в больший восторг. Слава и прежде был без ума от возлюбленной, а теперь готов был повсюду носить её на руках. Агату в свою очередь перестало волновать будущее в плане секса вообще и беременности в частности. Она уже подумывала, не пожениться ли им по достижении восемнадцати, не дожидаясь окончания института. Девушка наивно полагала, будто семейным парам предоставляют отдельную комнату в общежитии.

***

— Кстати, о Локоткове, — проговорила Агата, когда они с матерью пили чай. — С сегодняшнего дня он работает водителем в нашем агентстве.

— Оп-ля! То есть, экономистом он так и не стал? — осторожно уточнила мать, хотя спросить ей хотелось совсем о другом.

— Зато стал отцом девочки, — с непонятным Ирине Константиновне озлоблением выпалила дочь.

— Вот как. Он, что, удочерил её?

— Почему удочерил? — не сообразила Агата. — Наоборот, бросил свою. Ну, не совсем бросил, просто, развёлся с её матерью. И теперь платит алименты, — с отвращением добавила она. — Две тысячи пятьсот, представляешь, мам?!

— А на ком он женился? — растерянно спросила Ирина Константиновна.

— Понятия не имею. И он ещё так спокойно об этом говорит. Подумать только, две пятьсот!

— Должно быть, — с сочувствием произнесла мать, — он не очень много получает.

— Ну, знаешь, — возмутилась Агата, — мог бы и постараться, чтобы получать больше.

— Не у всех есть такая возможность, — попыталась мягко возразить Ирина Константиновна.

— Не оправдывай его, мамуль! Если бы ты только слышала, как он рассуждает! Квартиру он, видите ли, оставил бывшей жене.

— Какую квартиру? Родительскую?

— Да, — пожала плечами дочь, — какую ещё.

— Но, согласись, это можно считать поступком.

— Брось, мам! У меня вообще сложилось впечатление, будто он отдал квартиру, чтобы переложить оплату коммунальных услуг на плечи бывшей жены.

— Дочур, — невольно расхохоталась мать, — ты сама-то поняла, что сказала? Но ведь самому Славе надо где-то жить. И, кстати, тоже платить за коммуналку.

— Он и живёт, — отмахнулась Агата, — на съёмной.

— Ну, вот. А ты говоришь, специально отдал.

— Да не знаю, мам. Мне он показался таким хитрецом. Всё-то у него продумано-предусмотрено. И на работу-то он устраивается только по трудовой книжке. Пусть на три копейки, лишь бы жена видела его официальные заработки, — фыркнула Агата. — И ездит из города в город, то в Москву, то в Иркутск. Теперь вот сюда вернулся.

— Дочь, я что-то не совсем понимаю, — решилась Ирина Константиновна на откровенный вопрос, — почему ты такое внимание уделяешь его бывшей семье? У тебя остались чувства к Славе?

— Сама не понимаю, мам, — сникла Агата. — Просто теперь я уже не могу рассуждать, как без памяти влюблённая семнадцатилетняя девчонка.

— Влюблённые семнадцатилетние девчонки не способны рассуждать в принципе, — ласково улыбнулась мать.

— Видишь ли, — запальчиво продолжала дочь, — увидев сегодня Локоткова, я поначалу испытала шок. Как это?! Слава, и вдруг, водитель! Сразу возникло какое-то отторжение. А потом он ещё и сам добавил негативного впечатления… своим занудством.

— Но Слава никогда не был занудой. Спокойным, рассудительным, да. Но только не занудой. Неужели, он мог так измениться?

— И, тем не менее, стал.

— А почему ты, всё-таки, на него злишься? — продолжала по-доброму улыбаться Ирина Константиновна.

— Я злюсь?! Не злюсь я! Хотя, наверное, в чём-то ты права. Да-да, теперь-то я уже вполне могу определить своё отношение к нему. Итак, поначалу шок. Затем чувство собственного превосходства, — откровенно произнесла Агата. — Согласись, у меня гораздо больше оснований гордиться достижениями в работе. И наконец, жалость к Локоткову.

— Странно, — задумалась мать, — ты действительно разложила свои чувства по полочкам. И, в то же время, меня не покидает ощущение, будто ты, как бы поточнее выразиться, неровно дышишь к Славе. Скажи честно, дочур, неужели для тебя имеет значение, чего достиг человек в профессии, если ты испытываешь к нему приязнь?

— Мам, ну конечно имеет, — всплеснула руками Агата. — Например, никогда не понимала вашего с Люсей восторга по отношению к Гоше из фильма «Москва слезам не верит».

— Гоша — настоящий мужчина, — мечтательно улыбнулась Ирина Константиновна.

— Меня всегда удивляло, — вновь распалилась дочь, — что женщины готовы водрузить мужика на пьедестал лишь за одну попытку состроить из себя супер-героя. Но в жизни-то этот Гоша ничего не достиг. Нормальной квартиры нет, в профессии не состоялся.

— Почему не состоялся? — растерялась женщина. — Его очень ценили, как специалиста.

— Ты рассуждаешь совсем как Локотков. Тот тоже утверждает, будто вполне состоялся в своей профессии водителя. Но ещё совсем недавно он работал грузчиком по доставке воды. Представляешь, мам?! А кем он был, когда уезжал в Иркутск, жил в Москве? Дворником?! Ой, — вскинула ладони Агата, перебивая собравшуюся возразить ей мать, — только не говори мне, что все профессии почётны.

— А разве это не так? — мягко спросила Ирина Константиновна. — Если относиться к работе добросовестно.

— Очень может быть, — поджав губы, скептически покивала дочь. — Но не для Славки! Неужели это так сложно понять? Мам, разве ты не помнишь, как он блистал в математике?! Ни на одной олимпиаде ему не было равных. Не получилось пройти на экономический, выбрал бы прикладную математику. Пошёл бы в науку. Так ведь нет, предпочёл примитивный путь, стал шофёром.

— Дочур, но ты ведь не знаешь, какие складывались у него обстоятельства. Мальчик поехал в Москву один, без поддержки родителей. И всё-таки не сломался, не покатился по наклонной, не спился, в конце концов.

— А превратился в зануду, — заключила Агата. — Даже противно слушать, как он всё учитывает. Отданную квартиру, эти жалкие алименты, устройство на работу по трудовой. Лишь бы не платить бывшей жене больше, чем определил суд при разводе. В общем, вместо блистательного экономиста, мы видим дотошного, мелкотравчатого бухгалтера. Гротескное превращение, не правда ли? — напряжённо рассмеялась она в завершении своей тирады.

— Ты несправедлива к Славе, — заметила мать.

— Ой, ладно, мам, — поднялась из-за стола Агата, — давай, закруглимся про Славу. Пусть себе работает. А у меня и без него проблем хватает.

Поскольку дочь называла проблемами обычные трудности на работе, то Ирина Константиновна не стала допытываться, услышав опрометчиво вырвавшееся слово.