Мысли вслух во сне и наяву. Книга первая

Татьяна Васильевна Володина

Москва в 2014 году. Таня и Кирилл вместе уже четыре года. Это молодые, талантливые люди со сложившимися характерами и карьерами. Им хорошо вместе. Но в каждой жизни есть это пресловутое «НО», с которым приходится считаться. И «судьбу» никто не отменял…

Глава 1

Голова раскалывалась. Снова мигрень! Боль невыносима, но она с трудом заставила открыть глаза. Был день. Это она поняла по яркому солнечному свету, бьющему из окна и заполнившему всю комнату. Комната незнакомая, но уютная и ей здесь спокойно, вот только страшно болит голова. Она лежит на маленьком диванчике — такой покупают, когда ребенок подрастает и кроватка ему уже мала — машинально отмечает она, поджав к себе ноги и обхватив голову руками. Такая страшная головная боль, как наказание божье. Она наваливается вдруг страшным зверем, затаскивает в темноту, укладывает в постель или на любую иную подстилку, чтобы только положить голову и заставляет закрыть глаза, чтобы не видеть света, солнца. И ждать, ждать, когда безжалостный зверь, насладившись твоей болью и страданием, покинет тебя.

Она с трудом обвела взглядом комнату. Нет, она здесь никогда не была. К ней наклоняется личико красивого русоволосого малыша со стрижкой «пажа», с пухлыми губками, которые она уже где-то видела и даже помнила их вкус, родным и таким знакомым запахом, большими синими глазами, глазами, которые она видит каждый день в зеркале. Где она? Почему здесь прелестный мальчик? Его теплые маленькие ручки накрывают ее зеленым детским одеяльцем, и ей становится хорошо и уютно. Боль отступает. «Таким, наверное, бывает счастье», — успевает подумать она и видение исчезает.

Остатки сна мешались с явью, и ей было трудно понять, где она находится. Покачав головой, она поднимает ее от подушки и понимает, что это только сон, закрывает быстро глаза в надежде снова вернуться туда, в свой сон, к милому мальчику, к тому, что еще не испытывала в своей жизни, но очень хочет испытать. Пытается снова и снова проникнуть туда, в тот солнечный день, чтобы продлить чудесные мгновения, но сон ускользает, и вернуть его невозможно, слезы обиды потоком скатываются по ее лицу, заливая уши, рот…

Ей снова приснился чудо сон, часто повторяющийся уже в течение года. Снился он особенно в те ночи, когда тяжелым покрывалом накрывала мигрень. Малыш приходит к ней, чтобы спасти от мучительной боли и та отступает.

Рядом зашевелился Кирилл, протянул руку, обнял ее за талию, властно притянул к себе и крепко прижал к своему телу. Его губы нашли ее шею, и она почувствовала нежный поцелуй. Она погладила его сильную руку, закрыла глаза, вбирая его тепло и запах. Они вместе вот уже четыре года, а она до сих пор, просыпаясь, каждое утро отказывалась поверить, что рядом, обнимая ее, спит самоуверенный, умный и неотразимый мужчина. Было еще раннее утро, и она снова заснула, но, заснув, попадает в другой сон, где дорогой ее сердцу мужчина плетет венок из незабудок. Нет, это не Кирилл, а тот другой… Она его узнает и тут же протягивает к нему руки. Она любит его, она желает его…. Все вокруг одеты торжественно и, когда он надевает ей на руку венок, оказывается, что тот из алых роз. А где незабудки? Должны быть незабудки, он их обещал, и она ждала их. Руке больно, очень больно и она пытается его снять, но не может. Шипы впились в кожу. Она пытается отыскать того, кто надел ей венок и попросить снять его, но в комнате уже никого нет. Она совсем одна и тогда, сорвав с руки венок, она видит кровь, которая алыми струйками сочится по руке… Больно, очень больно!

Первым всегда вставал Кирилл, но не потому, что не хотел спать, а скорее наоборот, он не любил просыпаться рано, но Таня каждое утро расталкивала его со словами: «Милый пора» и начинала целовать его в закрытые глаза, нос, шею… Если он лежал к ней спиной, поцелуи доставались его лопаткам. Но часто они задерживались в постели дольше, чем это позволяло время, а затем неслись, как угорелые, в свои офисы. Задача Тани заключалась в том, чтобы всеми возможными уловками заставить Кирилла подняться с кровати, надеть спортивную одежду и отправиться на пробежку. Затем наступало ее время: она принимала душ, затем отправлялась в комнату застелить постель, постоять у окна, прикидывая, во что лучше сегодня одеться с учетом погоды и предстоящей работы. Работая в издательском доме, выпускающие великолепные глянцевые альбомы по искусству и журналы по теме живопись, скульптура, театр, фотография, мода; книги об искусстве и авторах произведений искусства, она придерживалась правила, что в любой ситуации должна выглядеть достойно. Встречи, интервью, знакомства с людьми искусства, требовали уважительного к ним отношения, а это во многом определялось, во что ты одет. «Встречают по одежке» — отвечала она тем, кто посмеивался над ее щепетильностью. Сейчас она прокрутила в мыслях программу дня и решила, что может себе позволить сегодня быть «без галстука» — брюки, свитер…. Она любила такие дни. Улыбнувшись и потянувшись, она закрыла глаза и снова представила малыша, которого видела во сне, за тем направилась в ванную.

Сегодня Кирилл бегал не долго. Таня услышала, как открылась входная дверь, и голос Кирилла весело прокричал:

— Я вернулся. Я вернулся навсегда.

— И что это значит? — спросила Таня.

Она все еще была под впечатлением сна. Послышались приближающиеся шаги, дверь комнаты открылась и в нее просунулась голова с взъерошенными и влажными темными волосами. Глаза были хитро прищурены.

— Это значит, что я никуда и никогда не уйду, даже если ты меня прогонишь.

— Да, ну? Звучит, как клятва. Бойся не обдуманных слов, их запомнят и могут предъявить в самый неподходящий момент.

— Я уверен, что у нас с тобой такого момента не случится, — радостно улыбнувшись, парировал Кирилл и его голова скрылась.

— Ну-ну! — Таня покачала головой, улыбнулась и направилась на кухню готовить завтрак. Послышался звук льющейся воды. Кирилл был уже под душем.

Поставив на стол два блюдца, она потянулась за чашками, а из головы не выходил приснившийся сон. Это был мальчик. Она всегда это чувствовала, она это знала на подсознательном уровне, да и одет он был в клетчатую рубашечку, с длинными рукавчиками и застегнутую на все пуговки. Пухлые ручки и сосредоточенное личико с большими синими глазами. Там, во сне, он помогал ей справиться с болью. Она так ясно видела его синие глаза и зеленого цвета одеяльце. Цветной сон. Он всегда был цветным. Чтобы это значило?

В кухню вошел Кирилл и, прислонившись к шкафу, стал завязывать галстук.

— Я сегодня задержусь, а потом мы могли бы с тобой поужинать в ресторане, — предложил он.

Таня промолчала

— Ты что думаешь, Тань?

Она не слышала его, все еще думала о странном сне, который с таким постоянством ей снился.

Кирилл положил руки ей на талию и носом потерся о шею. Выходя из кухни, он снова обратил к ней, но она не прореагировала на его вопрос. Тогда он позвал ее громче, но она снова промолчала. На лице ее блуждала нежная улыбка. «Это значит, что у меня шизофрения», — продолжала улыбаться она своим мыслям. Не дождавшись в ответ ни слова, Кирилл вернулся и тронул ее за плечо. Вздрогнув, она оглянулась и вопросительно посмотрела на него.

— Извини, — сказал он. — Я спрашивал, не поужинать ли нам где-нибудь, чтобы тебе не возиться с готовкой? Но ты, по-видимому, сегодня ночью снова побывала у Федора Михайловича в селе Степанчикове? — Кирилл весело хмыкнул. — И снова у тебя в гостях побывал малыш?

Вопрос о малыше был задан не так весело, как о селе Степанчикове. Таня уже не впервые чувствовала неприятие Кирилла к ее снам. Он сел за стол и подвинул ближе к себе чашку с кофе. Она подняла голову и весело кивнула. Затем в недоумении пожала плечами.

— Это почему же ты так решил? — все еще в раздумье спросила она.

— У тебя всегда такое блаженное выражение, когда приснится этот долгоиграющий сон. Успела, хоть на этот раз, спросить, как его зовут и чей он? — Кирилл нежно погладил ее руку и в ответ получил воздушный поцелуй.

На лице у него была нежная улыбка, но в голосе Таня слышала досаду и легкое раздражение. Человеку, которому практически не снятся сны трудно понять того, кто видит их с регулярным постоянством.

— Это скорее я побывала у него в гостях. Все та же комната, в которой я никогда не была, и мальчик так же красив, но спросить не успела.

— Снова болела голова? — с тревогой в голосе, спросил Кирилл. Сны с малышом, как правило, снились, когда у нее начиналась мигрень. Головные боли Тани волновали его, и он неоднократно просил ее показаться врачу.

— Болела

Она сразу же пожалела, что была столь откровенна: «Голова и правда болела, но зачем об этом говорить Кириллу? Чем он может помочь ей?»

— А сейчас?

— Нет, — солгала она.

— Врешь, — констатировал Кирилл, сверля ее взглядом. — У тебя измученное лицо.

— Очень?

— Что очень? — не понял Кирилл, нахмурив брови.

— Лицо. Очень измученное?

— Не очень, — примирительно ответил он, но тревога в глазах выдавала его.

— Все уже в норме, — подытожила Таня, и всем своим видом давая понять, что больше не хочет об этом говорить.

Она все еще не понимала, что хочет сказать ей Кирилл. Боль в голове мешала ей думать. Выпив таблетку, она ждала, когда мучавшая ее боль утихнет. С трудом подняв голову, Таня внимательно посмотрела на хмурого Кирилла. «Андре Моруа прав, — подумала она, всматриваясь в черты такого родного лица, — «мужчина нередко нравится женщине именно тогда, когда он наиболее сух и беспощадно логичен». Интересно, а женщины им, какие нравятся? Умные? Дерзкие? Веселые? Или такие, как у Моруа? — Таня попыталась вспомнить, а когда вспомнила, обрадовалась. — «Что наивная, почти глупенькая фраза, сказанная женщиной, иной раз внушает мужчине желание»… нет, не так…. Не просто желание. Он написал: «непреодолимое желание поцеловать эти детские уста». Покачав головой и превозмогая головную боль, Таня постаралась радостно улыбнуться. Она хорошо запомнила слова, какими писатель описал такой тип женщин: «наивная, почти глупенькая фраза», «детские уста». Женщина — девочка, одним словом «шаловливая дурочка».

Продолжая улыбаться, она стала гадать, какие женщины нравятся Кириллу, когда услышала его вопрос:

— Я смотрю тебе даже весело? С чего бы? — с иронией спросил Кирилл.

Пожав плечами, Таня промолчала. Удобный жест. Он всегда выручает, когда не знаешь, что сказать или не хочешь ничего сказать. А она не хотела, а может быть боялась своего ответа?

— У тебя лечебные сны, — с усмешкой заметил Кирилл. — В следующий раз спроси, как его зовут и чей он.

Улыбнувшись, Кирилл подумал, что очень привязан к ней. А может, привык? Стал стариться, стало лень бегать по клубам? Но он не чувствовал усталости и, тем более старости, и бегать еще мог бы, но нет желания. Нет желания или ему больше не нужно? А если не нужно, то почему?

— Ты, счастлива?

Вопрос возник вдруг и напугал его самого. Но слова уже были произнесены. Воздух в комнате вибрировал от любви и нежности, снисхождения и уже проходящей обиды.

— Что? Счастлива ли я? — переспросила она. — Странный вопрос.

— Вопрос, как вопрос, — пробурчал Кирилл.

— Почему вдруг он у тебя возник? — встревожилась Таня, внимательно посмотрев в глаза Кирилла.

— Не знаю. Но все же хотел бы услышать ответ, — стоял на своем он.

— Утром, за завтраком? — она нежно улыбнулась, — с тобой рядом скорее да, чем нет. Но все относительно, ты это знаешь лучше меня. И они все цветные.

— Что, цветные?

— Сны все цветные. Глаза у него такие синие и весь он такой прекрасный, как из сказки.

Наверное, счастье иметь такого красивого и ласкового сына, — задумчиво произнесла Таня, словно видела малыша, сидящим за столом.

Кирилл внимательно посмотрел на нее и озабоченно покачал головой.

— Я не об этом.

— Знаю. А я о том и об этом.

— Мало ли что приснится? С моей стороны будет нечестно согласиться, что сон в руку или на руку, как в таких случаях говорят. Ты этому придаешь большое значение. Именно в этом — я твердо уверен. Тебе не следует на этом зацикливаться. Это все сплошная чепуха.

— Или исполненная мечта. Подсознательное воплощение наших истинных желаний. Или ты считаешь, что этого со мной не может быть?

— Почему ты так решила.

— Это не я решила. Так решил Зигмунд Фрейд.

— У-у-у. Если сам Фрейд, то я пас. — Кирилл с ухмылкой поднял руки вверх. — Сдаюсь. — Затем задумался и тихо спросил. — Сына? Что это ты вдруг?

От удивления у него красиво выгибаются брови, взгляд полыхнул восхищенным обожанием, а голос звучит нежным баритоном. Таня отвела глаза, внезапно почувствовав неимоверное желание расплакаться, но усилием воли сдерживает слезы, чтобы Кирилл не подумал, что она прибегла к эмоциональному шантажу.

— А почему нет? И потом, это не вдруг. Это просто мысли вслух. Так иногда бывает. Мысли вслух наяву.

Она опустила глаза и замолчала. Ей трудно было говорить. Да и как сказать, что во сне даже чувствовала запах малыша, как ей хотелось прижать его к себе, что хочет иметь детей от него: мальчика с такими синими ласковыми глазами и девочку — с зелеными, как у него.

— Но раньше ты такие мысли вслух не озвучивала. — Кирилл улыбнулся нежной улыбкой.

— Что-то всегда бывает впервые. Вот и у меня они цветные. Правда, не в первые, а скорее постоянно.

— Цветные, что? — спросил Кирилл, поднося чашку ко рту, и тут же сам ответил на свой вопрос, новым вопросом, но теперь он был адресован себе самому:

— Сны, что ли или мысли?

— Ну, да, — подтвердила Таня, — то ли сны, то ли мысли вслух.

— Тебе снятся цветные сны, — задумчиво произнес Кирилл. Это не был вопрос. Он рассуждал вслух. Его уже давно беспокоили сны Тани и ее состояние по утрам после таких сновидений. Ему сны не снились или он их не запоминал.

— В последнее время «сны» у нас излюбленная тема, тебе так не кажется? — со вздохом произнес он. Таня вся сжалась и промолчала. Тема была не простая, учитывая к ней отношение Кирилла.

— А ты знаешь, что об этом думают ученые?

Пару секунд поколебавшись, она решает ответить.

— В каком-то смысле, да, знаю.

Кирилл некоторое время ел молча, затем холодно сказал:

— Так вот. Ученые утверждают…

–…а наши ученые…, — со смехом перебила его Таня и замотала головой.

Но Кирилл не только не ответил на ее смех, но даже не улыбнулся.

— И наши тоже, — сказал он, строго взглянув на нее, а после секундной паузы, снова заговорил: — Ученые, и наши тоже, утверждают, что частые и запоминающиеся цветные сны, это признак особой активности головного мозга.

Но хорошо это или не очень — никто из них еще не сказал. Думаю, что не следует рассказывать остальным.

Таню поразило его настолько серьезное отношение к ее снам. Веселое выражение на ее лице сменилось на скептическое, и Кирилл, заменив это, поднял указательный палец вверх, требуя от нее внимания, при этом добавив: — Типичной, для различных пограничных расстройств.

— Типичной, конечно, типичной…. Знаю, — Таня махнула рукой. Этим она обозначила, что считает такие заключения ученых глупой болтовней. — Я уже давно предполагала, что у меня шизофрения или что-то в этом роде. Ты должен хорошо подумать, с кем связался. Спорим, я могу назвать дату, когда он мне снова приснится?

— Не буду я с тобой спорить. Так-таки шизофрения?

— Угу!

Кирилл изобразил грустное лицо и закивал головой, как бы говоря, что согласен над этим подумать. Он был серьезным, а вот глаза смеялись. Этим приемом он владел мастерски, и, в первое время их знакомства, Таня покупалась на это, но не сейчас. Она восприняла это, как очередную его игру в поддавки и на ее лице появилось выражение полнейшего внимания. Она даже попыталась прогнать смешинку в глазах, но ей это не удалось.

— И еще, — продолжал умничать Кирилл, — чужие и наши ученые, считают, что сознание у таких людей подвергалось какому-то негативному изменению: стрессу, горю, перенапряжению. Тебе же не снятся кошмары? Правда?

Таня пожала плечами и продолжала молча жевать бутерброд. Смешинка в глазах пропала сама собой. После сказанного Кириллом, ей и правда стало не уютно, но она хотела думать, что это просто очередная утренняя шутка Кирилла. Нужно было срочно что-то придумать «этакое», чтобы загнать его в тупик.

— А если бы снились цветные кошмарные сны? — она внимательно смотрела на Кирилла, с трудом сдерживая улыбку. — Ну, алая кровь, свет свечей, ну и другая дребедень. — Кирилл отставил чашку в сторону и уставился на нее. — А еще бред и галлюцинации, острая забывчивость? Тогда что?

Таня рассчитывала на смех Кирилл, но он продолжал молчать, и вопросительно смотреть на нее. Шутка явно не удалась и, хмыкнув, она тихо произнесла:

— Нет. Не нужно так волноваться. Я еще не слышу «голоса» в голове и в моем роду не было сумасшедших. Это все можно проверить. Справку принести? — И тут же не удержалась, чтобы с сарказмом не пошутить: — Но это, возможно, все еще впереди.

— Да неужели, — нахмурив брови, тихо сказал Кирилл и вернулся к своему завтраку. А Таня наоборот, отставив в сторону чашку с блюдцем, стала терзать его вопросами.

— Поскольку ты сведущ в вопросах аномальных проявлений мозга…

— Я? Сведущ? — Кирилл покачал головой и весело взглянул на нее. — Спасибо, милая, что так хорошо думаешь обо мне.

— Я не стану убеждать тебя, что это не так, и твой сарказм тут совсем не уместен. Мы с тобой знаем, что, не смотря на научные институты и потуги ученых всего мира, до настоящего времени это является загадкой человечества, вместе с тем, скажи мне, что-то есть положительное в этих проявлениях, ну хоть чуть-чуть? Они же цветные и это красиво.

Кирилл засмеялся и откинулся на спинку стула.

— А, испугалась?

Она действительно испугалось, но совсем не этого. Она испугалась, что Кирилл отказывается серьезно воспринимать ее сны.

— Мне как раз показалось, что это ты струхнул. Уж больно выразительным стало твое лицо. Но давай, по сути.

— Согласен. По сути, так, по сути. Есть и положительное. Цветные сны могут сниться от положительных эмоций. Это раз.

— Уже хорошо, — Таня изобразила на лице одобрение и полное внимание к сказанному Кириллом. — Будем считать, что это как раз мой случай.

— Цветные сны видят талантливые люди.

— Это два. От этого было бы глупо отказываться, и я буду утверждать, что и это мой случай. — Таня засмеялась, но тут же взяла себя в руки и с умным лицом закивала головой.

— Ты будешь считать? — лукавая улыбка чуть тронула губы Кирилла.

— Буду, — утвердительно кивнула она.

— Ну ладно, считай. Цветные сны, как утверждают, — Таня сделала чуть заметное движение, и Кирилл тут же поднял вверх обе руки, успокаивая ее, — да-да, и наши, и ваши, и те и другие ученые, что их еще видят высокоинтеллектуальные люди. Но, по моему мнению, скорее их могут видеть впечатлительные и эмоциональные люди, такие как ты, и это очень тебе идет.

— Спасибо. Ты очень добр ко мне. А вот куда делся высокий интеллект? Или ты мне в нем отказываешь?

— Ну что ты? Как ты могла такое подумать? Вся беда в том, что его в тебе хоть отбавляй, — в голосе явно слышался сарказм вперемешку со смехом.

Таня поняла, что добилась своего и превратила очень серьезный разговор в утреннюю шутку. Но это было не так. Ей только показалось.

— А, если мы вернемся к нашему разговору о снах, но интеллект тут не причем, если только он влияет на сюжет сновидения.

— Ну, да, — Таня с одобрением закивала головой. — Чем человек больше образован, тем более закручен сценарий сна и в нем больше мудреных событий. Судя по картинам, думаю, именно такие сны снились Дали, да и Пикассо они не миновали. Вот только не знаю, связано ли это у них с образованием, или с чем-то другим. В первые годы их творчества образования им явно не хватало, и картины были реалистичны и понятны всем окружающим, но, по мере развития их таланта и, по-видимому, роста образования, картины стали напоминать цветные иллюстрации кошмарных снов, а иногда даже вполне замысловатых и забавных сюжетов. Это только мое мнение, а мое мнение — это мнение моего «я» и только. Но должна, как на духу, признаться, что мне нравятся картины Дали. Особенно ранний Дали, а Пикассо — нет, совсем нет, ни ранний, ни поздний. Он не мой художник. Я даже отказалась писать о нем статью, боясь быть не объективной, а врать, еще не научилась. Да мне пока и не нужно, слава Богу, есть, кому виртуозно сочинить классные небылицы и найти «восклицательные» слова. Ты, случайно, не знаешь, почему так бывает?

— Что бывает? Тебе нравятся разные художники? Вернее картины разных художников? Случайно, не знаю. Но я знаю, что это у нас все сидит в правом полушарии.

— Ты имеешь в виду сценарий сна? — усмехнулась Таня.

— Именно. А за частоту таких снов отвечает левое полушарие. И если бы ты была левшой, то видела бы сны с продолжением.

Таня громко рассмеялась.

— Ты хочешь сказать, что в другие ночи я могла бы видеть продолжение своего сна? «Сериал» из снов или сонный «сериал»? Забавно.

— Наверное, забавно, но мы с тобой правши и у нас развита больше левая половина мозга, отвечающая за математические способности и логику. Вот поэтому я занимаюсь тем, чем занимаюсь. А папа — левша и поэтому он архитектор.

— Не-е-ет. Ты сам себя опроверг. Архитектор — это и зодчий и математик в одном флаконе. Мама у тебя правша, но она отнюдь не математик. И у тебя это не так. Ты все можешь, все умеешь: рисовать, играть на рояле и как играть! У тебя в голове, и слева и справа, все функционирует на полную катушку. Ты — исключение! Раньше тебя бы назвали выродком.

Последние слова Таня произнесла весело смеясь.

— Оп-па! Спасибо. Это называется — напросился, — Кирилл засмеялся, вставая. — Если бы это услышала Юлия, она бы долго смеялась, а потом тебе бы от нее досталось.

— От нее? Мне? Это почему? — смех пропал и по выражению на лице Тани Кирилл видел, что после его упоминания Юлии, она начала злиться. — Тебе так важно ее мнение? — Она пожала плечами и отвернулась. — Ты уже достаточно взрослый, чтобы иметь собственное мнение, да и мне она не указ.

— Ну вот, опять, — в сердцах буркнул Кирилл, снова садясь за стол. — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Я считал, что вы дружите.

— А должна?

«Здесь он прав, — подумала Таня. — Они давно дружат. Я не должна так себя вести».

— Нет. Но раньше вы дружили, у вас были отличные отношения. Разве не так?

— Не так. Совсем не так. — У Тани задрожал голос, но она справилась, и он опять зазвучал ровно и сердито. — Мы никогда не дружили, и у нас никаких отношений не было. Это твое заблуждение. Да, мы работаем в одной конторе, но это не предполагает, что мы должны стать подругами. У меня со всеми коллегами хорошие ровные отношения, но это не значит, что я их впускаю в свою жизнь… нашу жизнь. А она вместе с нами с утра до вечера. Осталось только забраться в нашу постель, что не исключено, если ты не перестанешь ей так доверять.

Она тряхнула головой и замолчала. Теперь уже Кирилл начал злиться.

— Танюш, ты с упорством, достойным лучшего применения пытаешься меня убедить, что Юлия хочет разрушить наши отношения. Но это не так. Не забывай, что это она нас познакомила. — Произнес он с плохо скрываемым недовольством.

— И это тоже не правда, — Таня резко повернулась к нему. — Она не знакомила нас. Все произошло случайно, но я не буду отрицать, что это случилось в ее квартире. Но квартира — это лишь география, место, где абсолютно случайно и вопреки твоей Юлии сошлись в тот вечер наши координаты и ничего больше, а во всем другом она…

–…Тань, довольно! — остановил ее Кирилл, сердито сдвинув брови. Глаза стали колючими. Его недовольство стало принимать форму вполне отчетливой злости. — Мы уже не единожды говорили об этом, а теперь словно ослики ходим по кругу. Я не хочу и не буду с тобой спорить. Ты умная, замечательная, но по этому вопросу глубоко ошибаешься. Я не знаю с чем это связано. Неужели ревность? То это…

Таня закатила глаза, вздохнув, и Кирилл не стал заканчивать фразы, поняв, насколько она нелепа.

— Согласна. Здесь нет темы для спора. Все предельно ясно и уже давно, — пробурчала она обижено. Кирилл снова не слышит ее и у нее совсем опустились руки. — Да я, в общем—то, и не спорю,… надоело, устала….

— Вот и отлично, — примирительно улыбнулся Кирилл, — тогда тебе легче будет понять, что Юлия мой давний близкий друг и ее мнением я дорожу. Это не сложно. Просто нужно это принять как,… как данность, что ли, — день, ночь, затем снова день… — и все. И потом у нас есть более срочные дела, тебе так не кажется?

Резко развернувшись в сторону Кирилла, Таня четко произнесла:

— Чем обсуждать поведение твоего близкого друга? Говори за себя. Ты сам решаешь с кем тебе дружить. — Она подняла обе руки вверх. — Так не лишай меня этого права. В моем понимании дружба, прежде всего, основывается на взаимном уважении. Как ты считаешь, она меня уважает? А я ее? Она хочет нашей дружбы?

В воздухе повисло тревожное молчание.

— Молчишь! Так вот, я с ней вынуждена общаться каждый день, и она мне не друг, а лишь коллега по работе. Согласна, к ней привлекает людей: живой ум, умение подать себя выгодно в той или иной ситуации, но нарочитая бестактность, с которой я сталкиваюсь ежедневно, отталкивает. Возможно, ты этого не замечаешь или она с тобой так не ведет. А я замечаю, чувствую, и мне это не нравится. Ты понимаешь меня? Прости, но тебе впредь необходимо будет с этим считаться. Сам ты можешь с ней дружить, я вмешиваться не буду, мешать вашей дружбе тоже не буду.

Прозвучала это так резко, что Кирилл не нашелся, что ответить. Он продолжал молчать.

«Зачем я это сказала? Прозвучало, как ультиматум, а любой ультиматум приводит только к непониманию и отчуждению», — ругала себя Таня.

— Хорошо. А что будешь?.. — с иронией спросил Кирилл, внимательно всматриваясь в ее лицо.

— Я буду наблюдать за всем этим со стороны, с безопасного расстояния.

Воцарилось ошеломленное молчание.

— Вот как? Оригинально! И нахально! — В глазах Кирилла мелькнула тревога. — Мне нужно начинать беспокоиться?

— Беспокоиться? О чем? — Глаза Тани расширились, и Кирилл увидел в них немой вопрос.

— Ты, на чьей стороне?

— Я? — Во взгляде Кирилла читалась обида. — Тань, дорогая, я всегда на твоей стороне, с первой минуты, как увидел тебя тогда, на пороге кухни, и не заставляй меня прыгать через веревку, чтобы доказать это.

— Прости. Пусть будет так, как ты считаешь, — примирительно тихо сказала она и снова сделала попытку образумить его. — Только не надейся, что мы станем подругами. Это, априори, не возможно.

Кирилл, сделав глоток кофе, уже порядком остывшего, настороженно покосился на нее, пытаясь улыбнуться.

— Почему я не удивлен?

У Тани вдруг возникло ощущение, будто она шагает вверх по едущему вниз эскалатору. Нужно было остановиться и подумать куда идти. Ее эго срочно нуждалось в любви и ласке.

— Вот и хорошо. Тогда куда мне направить свое упорство?

— О чем ты? — Кирилл захлопал своими длинными ресницами, а у Тани при этом застучало громче сердце.

— Ты же сам сказал, что мое упорство достойно лучшего применения. Тогда, где мне его применить?

— О! Да ты иронизируешь?

— Именно это я и делаю.

— Я хотел предложить тебе подружиться с ней. Но ты уже сказала, что этого делать не будешь. Я услышал тебя. Теперь тебе нужно услышать меня.

Сказал он это ровным тихим голосом, и нежно погладил ее по спине. А для нее его слова прозвучали как раскаты грома. «Что? Нет!» — кричало у нее внутри, но она не стала это произносить вслух. Ей хотелось закричать, что он как раз и не услышал ее, что он не готов, а скорее не хочет услышать ее.

— Допустим, я тебя услышала, — с трудом выдавила она из себя. — Я постараюсь беспристрастно относиться к ней, но это только ради тебя.

— Спасибо. Ценю. Это весьма великодушно. Значит, все не так уж плохо, а куда лучше, чем я думал.

— И не нужно так улыбаться, — в ее голосе явственно звучало возмущение.

От удивления брови Кирилла подскочили вверх.

— Как это?

— Как, как. Этак — свысока.

— Как это, свысока? Я так умею? — в этот раз Кирилл не удержался и весело рассмеялся.

Была ли в словах Кирилла ирония, Таня так и не поняла. Ей подумалось, что она никогда не предполагала, насколько важны для него ее отношения с Юлией. Отныне она будет осторожна в своих высказываниях.

— Именно так ты и умеешь. Я не буду с ней дружить, — упрямо проговорила Таня, — ты должен согласиться со мной.

— Я согласился, — ответил он, невольно улыбнувшись. Затем снисходительно похлопал ее по руке и, покачав головой, взглянул с нежностью.

«Покачивание головой, — решила Таня, — по-видимому, означает несогласие с ее словами, а похлопывание по руке — подтверждение права собственности. Своей собственности. Второе ее вполне устраивало, а с первым еще придется разбираться. И пара заканчивать ему рассказывать сны, иначе он меня упечет в больницу». Она молча улыбнулась.

Кирилл протянул руку, помогая ей встать, обнял ее, поцеловал нос, глаза и подумал: «До чего я люблю ее!»

— Мне пора. Игоря сегодня не будет, он поехал к жене на дачу. Ты не возражаешь, если я возьму свою машину?

Таня пожала плечами.

— У меня есть выбор?

— Выбор всегда есть, — с умным лицом произнес избитую истину Кирилл, но она вдруг разозлила Таню.

— Правда? Тогда возражаю. Поедешь на моей машине?

— Или на метро, — усмехнулся Кирилл.

— Верно. Хороший выбор. Будешь на месте через двадцать минут.

Кирилл молча надевал пиджак.

— Ключи на тумбочке, где всегда, — через плечо сказала она.

— Давай и тебе такую же купим, — предложил он.

— Не нужно. У меня есть машина, и она меня устраивает.

— Понял. А ездишь на моей.

Таня промолчала, да и как она могла сказать ему, что в его машине она чувствует его. Это как обнять его и уткнуться в его шею и дышать одним с ним воздухом. Взяв ключи от машины, Кирилл вернулся на кухню и долго нежно целовал ее в губы, словно в жажду пил воду и никак не мог напиться.

— Люби меня, — прошептала Таня, когда он оторвался от ее губ.

— Хорошо, — согласился озадачено Кирилл и с тревогой в голосе спросил: — Что это значит?

— Все хорошо, — поглаживая по его груди, прошептала Таня. Она не стала ему объяснять, что Гете этими словами завершал свои письма любимой женщине, а ей они вдруг показались такими до боли значимыми, что не смогла удержать их в себе. Они словно желание, просьба, требование, заклинание. Они — молитва, когда сердце бьется в горле, а голова наполнена страхами.

Кирилл снова нежно поцеловал ее, торжествующе улыбнулся и ушел, не дав ей возможности объяснить свой страх.

Частая головная боль и постоянные странные сны у Тани вызывали у Кирилла смутное беспокойство. Он и сегодня не сказал ей об этом. «Надо обязательно поговорить об этом вечером и попытаться уговорить показаться врачу, но она не согласится», — подумал он с досадой, садясь в машину. Уже выезжая на Садовое кольцо, он почувствовал, что не может избавиться от волнения вызванного словами Тани: «буду наблюдать со стороны, с безопасного расстояния». Она словно отстранялась от него. И потом эти слова: «люби меня». Почему вдруг такая просьба? Разве он давал повод усомниться в нем? Он попытался отбросить эти мысли, но они преследовала его до самого офиса компании и еще полдня после этого возникала не к месту, и не ко времени, то одна, то другая, но к концу дня он забыл о них.