Моцарт в метро. Альманах

Татьяна Евгеньевна Помысова

Проект «Живое Авторское Слово» объединяет авторов Москвы и Санкт-Петербурга, Германии, Франции и Украины, Польши, Америки и Израиля. Современные поэты и прозаики говорят с читателем на языке сердца… «Моцарт в метро» – пятый по счёту альманах в этой серии.Дорогой читатель, поделись своим мнением либо на сайте РИДЕРО, либо по электронной почте.

Дмитрий Степанович, Виктор Жижирин, Екатерина Брайловская-Оранская

Какие они теперь

Пьеса

Действующие лица:

Альбер (молодой барон)

Филипп (старый барон)

Вальсингам (дворянин, друг Альбера)

Мэри (молодая шотландка)

Луиза (её подруга)

Соломон (ростовщик, еврей)

Священник

Хайландер (певец на пиру)

Слуга

Хор гостей за пиршественным столом

Танцор и Танцовщица на пиру

Акт 1

Картина 1

(ветхий замок, бедная обстановка; входит Альбер)

Альбер:

Творец! Зачем дал титул мне Ты?

Гордыню в душу мне вложил,

Чтобы меж рыцарей я жил.

Но здесь оставил без монеты.

Я, на турнирах побеждая,

Скрывал плащом убогость лат.

Но на самом плаще заплат

Не скроет доблесть молодая!

Вон нищий подаянье просит,

И не снедает стыд его!

Он просто счастлив оттого,

Что кто-то грошик в шляпу бросит.

Вот мой отец — богаче Креза!

Что ж я не смею попросить?

Как мне мой стыд переносить?

Ведь я совсем не из железа!

(входит слуга)

Слуга:

Мой господин, к вам гость стучится

Ваш кредитор, жид Соломон.

Альбер:

О, пусть немедля входит он!

Его кошель нам пригодится.

Слуга:

Но вы и так ему должны,

И нет надежды расквитаться.

Альбер:

Да! Честно надобно признаться:

Мы словно нищие бедны!

(входит Соломон)

Соломон:

Сеньор! Мое почтенье Вам!

Я здесь, чтоб получить по счету.

Альбер:

По счету? Нет, иди ты к чёрту!

Я ничего тебе не дам.

Ты знаешь, беден я как мышь,

В твоих деньгах нуждаюсь снова.

Соломон:

О, нет! Не будьте столь суровы!

Любой в Европе нувориш

Вам позавидует стократ, —

Отец ваш сказочно богат.

Альбер:

Конечно, так! Но это злато

Лежит без дела в сундуках.

Отец как раб в его руках.

Ни сына для него, ни брата…

Но я ведь — у отца наследник,

И долг смогу тебе вернуть.

Соломон:

Не сомневаюсь я ничуть,

Но сколько ждать и слушать бредни?

Цвёл юноша вечор, но — ах! —

Его на сморщенных руках

Родные старые несут,

В могилу свежую кладут!

А можно ведь помочь папаше

Покинуть этот жалкий свет.

Жил старичок — и вот уж нет.

И все богатство стало ваше.

Есть лекарь…, капли составляет.

Так чудно действуют они:

Ни запаха, ни вкуса, ни…

Больной без боли… — умирает.

Альбер:

Ты смеешь мне, змеи отродье,

Отцеубийство предложить?

Ступай отсюда, вранья сыть,

Пока тебя не сдал пороть я.

Я за себя уж не ручаюсь.

Соломон:

Шучу, простите, удаляюсь

(убегает)

Альбер:

Собаку на него спустите!

…Но что ж? Без денег мне — беда!

Ужели мне вернуть жида?..

Нет, лучше в гроб меня кладите.

(уходит)

Картина 2

(Замок Филиппа, подвал с сундуками, входит Филипп)

Филипп:

Сегодня был удачный вечер,

Шестой наполню я сундук,

Перебирая: чем, мой друг, —

Мой каждый золотой, — отмечен!

Здесь у меня дублон старинный

Его мне принесла вдова!

Пришла с детьми, держась едва,

Просить отсрочки воем длинным.

Ей мужнин долг грозил тюрьмой,

Я с ними строг! Теперь он мой.

Вот золотой Тибо — он мрачен.

Бездельник, где же взять ему,

Украл богатую суму!

Убил кого-то, не иначе

О, сколько слёз, надежд разбитых

Со златом я в сундук вложу!

Я от волнения дрожу

Бродя средь сундуков раскрытых.

Со мной здесь всё: величье, сила!

Я царствую! Но Боже мой,

Настанет час. И кто ж за мной,

Когда возьмёт меня могила?

Мой сын — младой гуляка! Праздный!

Его девиз: «Всё расточи!»

Ах, как бы мне и там, в ночи

За гробом править им заглазно….

(входит Альбер)

Альбер:

Отец!

Опять у ног я ваших,

Как мышь подпольная, ваш сын.

Спасите, я же дворянин.

Без средств мой жребий будет страшен.

Филипп:

Уйди навек!

В тебе — проклятье.

Моей ты жаждешь головы.

Альбер:

Как сказочно спокойны Вы,

Что нищим должен погибать я!

(Альбер уходит)

Филипп:

Ну, вот, избавился от сына

Но что-то слабость в теле, боль…

На помощь…!!

Слуга:

…Cэр, донёс контроль…

Чума идёт к нам, как лавина!..

Вдова, что принесла Вам злато,

Скончалась, с долгом дав чуму.

Филипп:

Вот! Божий суд! Но почему?..

О, нет, мечталось мне когда-то…

(умирает)

Акт 2

(Улица, пиршественный стол, вокруг гости, рядом же

стоит и закрытый сундук, поет хор гостей)

Хор гостей:

Мы все потеряли друзей и родных,

И в страхе мы сходим с ума.

Наш дом обезлюдел, наш город затих,

Нас сотнями косит чума.

Мы жмёмся друг к другу, как в стаде овец,

Мы ждём утешенья в толпе.

О, кто же отменит тот страшный конец?!

Успе… Успе… Успе… Ту песню последнюю спе…

Вальсингам:

Друзья!

Я вас за этот стол собраться

Просил сейчас, да скрасим наш удел.

Довольны ль Вы?

Альбер:

Иных и нет мне дел,

Как буйному веселью предаваться.

Чума меня богатством наградила

Всё то, о чём мечтал, я получил.

Но жаль отца, но белый свет не мил,

Как будто впереди одна могила!

Что так? Кто скажет?

Луиза:

Время есть у нас,

Чтоб песню спеть или пуститься в пляс.

А может и любовью насладиться.

Печали — прочь, нам надо торопиться.

(бешено танцует)

Альбер:

Прости, Луиза, не идёт веселье…

Ещё сильно отчаянья похмелье!

Друг Вальсингам, что ум твой говорит?

Ты всех нас и бесстрашней и мудрее,

Что делать нам — поведай же скорее!

На чём душа над страхом воспарит?

Вальсингам:

Тебе отвечу я, но прежде — Мэри

Старинную балладу пропоёт.

Нельзя душе отправиться в полёт,

Пока не жаждет дотянуться двери!

Мэри:

Было время, процветала

В мире наша сторона;

В воскресение бывала

Церковь божия полна;

Наших деток в шумной школе

Раздавались голоса,

И сверкали в светлом поле

Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;

Школа глухо заперта;

Нива праздно перезрела;

Роща тёмная пуста;

И селенье, как жилище

Погорелое, стоит, —

Тихо всё. Одно кладбище

Не пустеет, не молчит.

Поминутно мёртвых носят,

И стенания живых

Боязливо бога просят

Упокоить души их.

Поминутно места надо,

И могилы меж собой,

Как испуганное стадо,

Жмутся тесной чередой.

Если ранняя могила

Суждена моей весне —

Ты, кого я так любила,

Чья любовь отрада мне, —

Я молю: не приближайся

К телу Дженни ты своей,

Уст умерших не касайся,

Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье,

Уходи куда—нибудь,

Где б ты мог души мученье

Усладить и отдохнуть.

И когда зараза минет,

Посети мой бедный прах;

А Эдмонда не покинет

Дженни даже в небесах.

Вальсингам:

Благодарю!

За жалобною песней

От Мэри — вот, послушайте теперь

Другую, — как чума стучится в дверь!

Я сочинял её в каморке тесной,

Когда похоронил и мать, и деву…

Итак. Внимайте ж дикому напеву.

(Тихо входит Священник.)

Когда могущая Зима,

Как бодрый вождь, ведёт сама

На нас косматые дружины

Своих морозов и снегов, —

Навстречу ей трещат камины,

И весел зимний жар пиров.

Царица, грозная Чума

Теперь идёт на нас сама

И льстится жатвою богатой;

И к нам в окошко день и ночь

Стучит могильною лопатой.

Что делать нам? И чем помочь?

Как от проказницы Зимы,

Запрёмся также от Чумы,

Зажжём огни, нальём бокалы,

Утопим весело умы

И заварив пиры да балы,

Восславим царствие Чумы.

Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане

И в дуновении Чумы.

Всё, всё, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья —

Бессмертья, может быть, залог,

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

Итак, — хвала тебе, Чума,

Нам не страшна могилы тьма,

Нас не смутит твое призванье.

Бокалы пеним дружно мы,

И девы-розы пьем дыханье, —

Быть может… полное Чумы.

Священник:

Несчастные, погубленные души

Бежать вы тщитесь Божия суда,

Но ад вы не избегнете, когда

Глаза зальёте и заткнёте уши.

Вальсингам:

Отец! Отец! Чем плохо мне в аду,

Коль я тебя там больше не найду?!

(Общий хохот.)

Священник:

Опомнись! Сын мой!

Вальсингам:

П`олно! Ты пугаешь,

Да разве сам не понимаешь,

Что страху есть черта? И мир,

Переступив её, устраивает пир?

Священник:

Тебе я гадок! Что ж, вы в чём-то правы

Перед лицом погибельной отравы!

Мы вскоре можем умереть,

И первым — я, пока ты будешь петь!

Вальсингам:

Ужели первым ты умрёшь, старик,

Чтоб оставался мой ослиный крик?

(Общий хохот.)

Нет. Ты упрям! Ты будешь душу пить,

И мне не превозмочь твою лихую прыть!

(Длительный общий хохот.)

Священник: (цитируя исконный текст Пушкина):

Матильды чистый дух тебя зовёт…

Вальсингам:

Сначала — мать!

Невеста — в свой черёд.

Я «гордым, вольным»

быть мечтал на прошлом пире…

Но, вижу, ты, отец, вниманье отдал лире,

Коль на неё меня стараешься поймать!

Альбер:

Послушав этот спор, не страшно умирать!

Хор:

Мы скоро уже задыхаться начнём,

Нам страшно, но выхода нет.

И молится наша душа об одном:

Ещё один встретить рассвет!

О, солнце, о, небо, куда нам теперь?

И будет ли это «куда»?

Скрипит, отворяется чёрная дверь…

Созда!.. Созда!.. Созда!.. Да где же твоя благода?..

Альбер:

Друзья! Друзья!

Я здесь глотнул свободы,

Какой не видывал все прежни годы!

По капле жизни радости пия,

Мы прежде были жадными. И я,

Пируя с вами здесь, дивлюсь немало:

Ушло стяжанье! Словно не бывало!

Ты прав, мой Председатель! Есть черта!

И даже золото пред ней — тщета!

Не унесёшь его за грань, по крайней мере!

Но взор Луизы, нежны песни Мэри,

И ты — уд`ержитесь во мне,

Как кажется, и на луне!

(Все молчат, Священник, первым выходя из оцепенения,

окидывает сидящих быстрым взглядом и, не находя, что

сказать Вальсингаму, поворачивается к Альберу и даже

делает шаг к нему).

Альбер

(останавливая его):

Святой отец! Ты судишь. Учишь. Прочишь.

В последний час, знать, подвига ты хочешь!

Возьми! На пир довольно нам. ПримЕнишь

Оставшееся злато так, как ценишь!

(общее волнение)

Что скажете, друзья!? Пускай берёт,

И милует кого-то в свой черёд!

Вальсингам:

Друзья! Не торопитесь! Неужели, —

Его сейчас прогоним в самом деле?

Как будешь избран, коль ещё не зван?!

Отец! К столу! Тут жареный фазан!

(Все ждут.)

Священник (пауза):

Но…

Вальсингам

(опуская глаза и подымая их после на Альбера):

Добрый юноша… изведав скорбь и стыд,

Всем сердцем радости открыт!

(Обводя взглядом собрание.)

Нас впечатляет это дерзновенье,

И, может быть, порыв его души

Благословит Святое Провиденье!

Да только денежки — не хороши!

Священник (громче):

Но!..

Вальсингам:

Да, отец! Почистить не мешало б

Те деньги от кровавых слёз и жалоб!

И если ты для этого пришёл,

Но не торопишься за наш «весёлый» стол,

Мы вправе усомниться,

Что сможем присоединиться!

А нам, любезный, проку нет,

Коль, у Творца ты вымолив спасенье

И мира нового затеяв устроенье,

Нам, падшим, не пошлёшь сюда привет.

Эй, милые мне братцы и сестрицы!

Кто помнит, как это — молиться?

Альбер? Луиза? Мэри?..

Луиза:

Вальсингам!

Тебя я тоже не забуду — там!

Голоса из хора

(повторы, возможно, вплоть до фуги на эти слова):

ПоддЕржим новое лихое развлеченье!

Повеселим летящее мгновенье!

(Смех.)

Священник (в сторону):

Молитва им — утеха! Правит плоть!

Да что ж это за оргия, Господь?!

Альбер:

Отец сказал, что сердцу м`илы

Стенанья на краю могилы!

А для нас,

Хор:

А для нас —

Вместе:

Всё ж милей весёлый пляс!

Луиза:

Я тоже плакала сначала,

Но в плаче нет того накала!..

Хор:

Только смех, только смех

Оживить сумеет всех!

Мэри:

Когда я плакала во ржи,

Мой милый мне сказал: «Держи!»

Хор:

Это рожь! Это рожь!

Где сладка бывает дрожь!

Вальсингам:

Друзья! Пойдёмте к золоту скорей,

Пока не слышим мы учительных речей!

(Общий радостный хохот.)

Творец! Ты видишь нас! Мы грЯзны!

Мы в высшей степени заразны!

И наши денежки, как мы,

Полны чумы!

Не ради нас, а ближних ради

Очисти денежки от гади!

И им позволь от нас уйти

В чест`и!

Голоса из хора:

В чест`и!

Вальсингам:

Восторжествует, ради бреда,

Не для меня моя победа

Над душу душащим узлом!

Над злом!

И будут древа, будут нивы

Так упоительно красивы!

И гимны сладкие весны —

Везде слышны!

Хор:

О, Вы, кто лишь песню о нас пропоёт

В далёкой и чистой стране!

Пусть дом Ваш стоит! Пусть сад Ваш цветёт

Пусть сердце поверит весне!

Мы люди, хоть нам это сложно понять,

Всё время пред кем-то дрожа!

…И, не состоявшись, должны умирать…

О, сжа!.. О, сжа!.. О, сжа!..

Не надо нас так обижа!..

Священник:

Не множьте за безумием безумье!

Не расточайте же остатки сил,

Являя бушевание самумье

Пред сонмом неоплаканных могил!

Сейчас Вам это ничего не значит!

Но вас — кто похоронит, кто оплачет!?

Чем Бог неблагодарных одарит!?

Голоса из хора:

Он мастерски о боге говорит!

Вальсингам:

Довольно, отче! Нечем мне хотеть,

Чтоб кто-то смог мой прах гнилой отпеть!

Не ты ли мне пустыню сделал в сердце?

Иди ж теперь к другой стучаться дверце!

Мы душу вылили на твой металл.

Как прежде, я тебя не проклинаю.

И волю напоследок изъявляю:

Чтоб ты меня — не отпевал!

Священник

(потрясённый, a parte.

Лучше бы свет со стола сейчас снять,

а осветить только Священника):

…Звучал орган в старинной церкви нашей,

Как-будто, Сам Спаситель говорил

С Создателем пред Мировою Чашей…

Но музыканта взгляд меня давил

Какой-то чёрною тоскою.

И вот я вновь увиделся с такою.

Я помню (в грёзе окаянской)

Себя, в одежде итальянской,

И музыканта… Я хвалил,

А после, в страхе, отравил…

(свет возвращается на стол в равной мере со Священником)

Альбер

(напевает под гитару известную песню Моцарта,

В течение его пения Вальсингам и Луиза сидят,

одинаково потупившись):

Прощай, моя Луиза!

Прощай, моя родная!

За что тебя я бросил,

И сам я не пойму!

(далее мотив уже не Моцарта, а вроде бардов XX века)

Наверно, просто суждено

Влюбиться мне в чуму!

(общий хохот)

Вальсингам:

Отец! Довольно разговоров!

Мы не в сени твоих притворов!

Собранье наше не студи!

Бери сундук и уходи!

Священник

(делает движение забрать сундук, примеряется

к вероятной телеге за кулисами, открывает):

Господь! Ты удивляешь ныне!

Вот эти чада праха, здесь (!)

Тебя не `имут и в помине,

Ан могут пить! Ан могут есть!

Горланить песни бесовские,

Кривляться!.. И потом… потом!..

Дарить червонцы золотые!

И зачумлённым языком

О них по-своему молиться!..

А взяли мало… словно птицы!

Склюют два зёрнышка и в быль!

Лишь искрами взовьётся пыль!..

Не тронули и сотой доли!

Да можно ли дивиться боле!

А я… невольно сердце тает…

Ах! Как то золото блистает!

Молчи, мой помысел шальной!

Я сотворю обряд святой,

Как подобает, чисто, строго!

И разделю во славу Бога!

(Священник начинает тихо молиться, осенив себя крестом.

Участники Пира меж тем засыпают за столом в разных

позах. Через некоторое время и, видимо, после некоторых

должных слов Священник крестит сундук. И вдруг, сундук

САМ раскрывается шире, и из него под звуки волшебной

Музыки выскакивают прекрасные Танцор и Танцовщица.

и был их танец подобен птичьему полёту. Плавно,

не изображая никаких «действий реакций пробуждения»,

к танцующим присоединяются несколько гостей из-за стола.)

Вальсингам

(также без демонстрации, проснулся или нет,

открывает глаза, если не заснул с открытыми, и смотрит

на изначальную пару):

Я Чарльза с Юлией в них узнаю!

Их семьи ссорились. Явился он средь бала

Просить руки. И чтоб вражда престала!

Отец её проклЯл его семью!

Луиза (столь же плавно перейдя в бодрое состояние):

Они сбежали, приняли настой,

Оплаканные каждою семьёй,

Во склепе порознь пробудились,

Но на самоубийство не решились…

Подруга

(взгляд на Мэри, та потупилась)

Видела нарядный танец их

На самой свадьбе… Вдруг, упал жених,

За ним невеста. Ах! Судьба жестока!

Подруга, во мгновенье ока

Всё разумев, — к окошку! На карниз!

«И с криком кинулася вниз!»

Ко мне явилась. Рассказала!

Мэри (внезапно):

Постойте! Хайландера я теперь узнала!

(Чуть в стороне от стола между танцующими

открылась сумрачная фигура)

Вальсингам:

А-а! Хайландер! Я слышал много раз!

Он также на пиру угас!

(Танцующие удаляются со сцены, отзвуки их

музыки плавно переходят во вступление к певцу.)

Хайландер:

Я считался героем, но слушали Вы

Гениальней, чем думали сами!

Я учился ласкать Вас стеблЯми травы,

Целовать золотыми лучами.

Вы ж сияли трудящимся в поте лицом

И навряд ли меня сознавали…

Но тихонько, пред занятым кем-то дворцом,

Вы про рай в шалаше напевали…

Хор (действительно тихо):

«Но тихонько,

Пред занятым кем-то дворцом

Вы про рай в шалаше напевали…»

Про такое забудешь едва ли…

Вальсингам:

Он будто мягче стал, — промытое сребро!

Альбер:

Да! Сгладился металл, усилилось перо!

Мэри:

Он продолжает песню! Тише!

Вальсингам и Альбер вместе:

Ах! Остановитесь, стрелки на часах!

Хайландер:

Но жаждою моей

Из мрачной мерзлоты

Я напылял на жилах упованья

Не верности твоей

И не твоей мечты,

Но практики любовного дыханья!

Потому, что из мрака пред нами встаёт

розопёрстая юная Эос!

И за нею умчаться немедля в полёт

Важно, чтоб и моглось, и хотелось!

Средь полей, истерзанных бедой,

Среди птиц, свои продавших крылья,

Будет вдох, любовью полный, твой

Новою дорогой изобилья!

Хор

(как и певец пред сим, более воодушевлённо):

«Будет вдох, любовью полный, твой

Новою дорогой Изобилья!»

Пой ещё! Целитель сердца, пой!..

(Во время первого эпизода певца декорация может представлять картину дворца и шалаша, при втором эпизоде — мифическую Афродиту, выходящую из пены морской, на отзвуке последнего хорового возгласа появляется группа школьников, пробегая из кулисы в кулису за игрой «в салочки» с возможным смехом. Пока всеобщее внимание уделяется им, певец Хайландер исчезает.)

Альбер:

Как дивен этот детский рой!

ОН несколько занёс нам песен райских

И ангелов привёл ещё с собой!

Луиза:

Эй вы! Довольно ваших слов зазнайских!

Глядите-ка! С шипеньем, на глазах

Цветок лазурный землю раздвигает

И юною головкою кивает!

За ним уж розовый! Златой! Мы все в цветах!

Священник:

Что происходит, Творец?

Или в глазах — рябит?

Прямо с небес — бес

Душу смущает, мутИт!

Прочь, нечестивый! Выдь!

Не искушай меня

Вслед за собой — выть,

Самый уж свет — кляня!

Вальсингам:

Отец, ты здесь ещё? Что происходит с нами?

Мы живы или умерли? Скажи!

Здесь рай иль ад? Покрылся дол цветами,

Дворцов и новых школ сияют миражи!

Я чувствую в себе невиданные силы!

И мысли новые, и песни рвутся ввысь,

А в чаше — не вино, в ней жидкие бериллы!

Приди, отец, коснись!

(все замерли)

Священник:

Как летят и летят журавли,

Со звезды на звезду прилетая.

Им далёко лететь до земли,

И конца небу нету и края…

Но сегодня, как в сказке, они

На крыльцо, заплутав, приземлились.

Ты же спи, моя радость, усни,

Чтоб тебе журавли те приснились.

Пусть тебя журавли унесут

В дали дальние, райские раи:

Там царит и покой, и уют,

Жить там будешь, резвясь и играя.

Не шумите же, вы, журавли,

Да не хлопайте громко крылами,

Вы же чадо Моё берегли,

Пусть во сне налетается с вами.

Журавли в тот невиданный край

Каждой ночью с Тобой улетают…

Спи же, радость Моя, засыпай,

Ведь совсем уже скоро светает.

(Общее потрясённое молчание.)

Священник:

Как мне внутри и пусто, и легко…

Как будто, разум был мне наказаньем…

Вся жизнь была суровым воздержаньем,

И вдруг — во рту парное молоко!

Вальсингам

(вставая и предлагая своё место Священнику):

Отец! Ты бледен. Хочешь ли присесть?

Сввященник:

А там и — пить… а там и — есть?

(В зал.) На месте веры обнажил мне муку,

Меня постигнув,

(кивок в сторону Вальсингама)

Добрый человек!

Иду в мой путь. Бегу в мой скорбный бег!

И в сердце крик:

(Вальсингаму.) Пусти!

(В зал.) Пусти мне руку!

(убегает), (тишина)

Вальсингам (Альберу):

Генезис яр! Куда пойдём

По Розе Мирозданья дале?

Альбер:

Тропою жёсткой. Лепестком,

Где смрадней вьюги завывали!

Луиза:

О, Вальсингам! Я посвечу

Отсюда вам через валежник,

Но перешлите мне подснежник!

С ним побеседовать хочу.

Мэри:

Альбер! Наш добрый талисман!

Ты насыщаешь, будто ладан,

Слепую глушь полночных стран…

Ты угасаешь, неразгадан,

И вновь идёшь… Вдруг, ты поймёшь

По пульсу Розы Просветлённой,

Что и своею, удивлённой,

Зарёю просияешь, всё ж!

Альбер:

А! Мэри! Значит, я вернусь,

Коли и я теперь постигнут!

Тебе мой дом желанен? — пусть!

Но прежде — Мост!

Да будет выгнут!

Вальсингам (с хором):

О, сколько нам открытий чудных

Готовит Просвещенья дух!

И опыт, сын ошибок трудных!

И гений, парадоксов друг!

И случай, бог-изобретатель!..

И, не прогневайтесь, друзья,

…ещё одно прибавлю я:

Благодарим Тебя, Создатель!

Нам будет множество дорог,

Неповторимых, тривиальных,

За ними — Стол Пиров Вакхальных,

Иль запечатанный Порог!

Кто знает, как прольются сквозь —

Мои вещания на долы…

Друзья! Мы люди! Мы — глаголы!

Мы вечно вместе! Вечно врозь!

Мы за столом — в режиме шутки…

От дел в минутном промежутке!

Кто нас решится трактовать,

Да почерпнут — что смогут дать!

План пьесы

Председатель задаёт священнику вопрос по делу: уверен ли святой отец в именно таком течении Божьего суда. Ведь они залили глаза и заткнули уши лишь от уныния, и сделали это разве не по словам Спасителя? Может ли святой отец сказать точно, кто из пирующих умрёт сейчас, кто следом, не подстерегает ли гибель и самого св. отца наравне с ними, разве мы не помогаем своими песнями отойти от горя и не ты ли первым останавливаешь нашу радость.

Священник: видит серьёзность в печали, а в радости — пустоту, и говорит об этом коротко и мягко, потому что верит в это искренне

Альбер: Он согласен с тем, что за столом — радость. Ему не доводилось до этих пор пировать столь приятно, не будет кичиться своим дворянством. Он удивлён, что св. отцу действительно совсем не понятно: какой глоток свободы, достоинства, чести он увидел за этим столом. Пред ним сундук с громадным количеством золота. Все предыдущие знакомые Альбера, увидев этот сундук вьяве, забыли бы про все болезни, про родство, про честь, про старость, ныряли бы и попробовали утянуть что-либо, но мы сидим за столом и слушаем золотые россыпи мудрости председателя, нежности Мери, страсти Луизы, дружеской преданности благородных юношей. Может быть св. отец лучше поймёт, если эти деньги будут предложены ему на серьезные нужды церкви (дальше выразить аккуратно). Быть может в деньгах св. отец обнаружит весомость, которую не находит в наших речах.

Председатель: Обращается к Альберу: добрый юноша, мы благодарим тебя вновь за обеспечение этого собрания и пира и, более того, именно присутствие св. отца наводит меня на мысль о том, как прекрасен этот пир именно во время чумы, и прекрасен порыв пригласить принять участие в нём св. отца в соответствии с понятием его. Воистину надо сказать ваше намерение достойно титула молодого барона. Божиим соизволением взятые деньги ищут быть отданными. Но если мы пьём на эти деньги сейчас, то успеет ли св. отец применить эти деньги во имя жизни. Мы едим и пьём с радостью, и не горюем о том, что это может быть наш последний час. А св. отец говорит о горе и могилах. Что если мы от наших грешных и недостойных сердец в порядке чумного бреда, устремим в небо дикую просьбу, возможно, она позабавит нашего Творца. Пускай не ради нас, грешных и недостойных, а ради искреннего намерения св. отца. Чума отойдёт от этих денег, и они помогут страждущим по воле Творца и Его промыслу.

Мэри: Эдмонд бы обрадовался, что я попрошу Творца об этом

Хор гостей: И наши матери и близкие были бы рады такой нашей просьбе. И обращение к чуме, где раскрывается суть чумы: грозное испытание, но от кого ты? Мы остро чувствуем жизнь, когда близка смерть. Мы не знаем, увидим ли следующую зарю после тёмной и холодной ночи, когда погаснут свечи за нашим столом. Но увидят же новый день другие счастливцы, ведомые Творцу и укрытые Им. Да будут с ними наш привет, наша любовь, наши погибшие мечты, наше преданное счастье. Да будет их еда Божией пищей, да будет их питие ангельской вестью. Почувствуют ли они нас, вспомнят ли. Кто знает, кроме творца.

Св. Отец: Вы множите безумье за безумьем. Вы утрачиваете последнюю надежду получить благо на небе.

Председатель: Довольно, отец, довольно речей, забирай деньги и уходи. Если все твои слова о благости Творца верны, он не оставит просящих и тебя. А если они лживы, то тем более они нам не нужны.

Священник делает движение забрать сундук и открывает его. Дальше он должен сказать: Господь, ты удивляешь меня. Я вижу, что здесь собрались чада праха и своими бескрылыми желаниями они пачкают образ Твой. И всё же я удивляюсь, как они могут быть не привязаны к деньгам. Я не встречал такого прежде. Господь, разве Ты можешь допустить эти падшие создания до дел милосердия и великодушия. Здесь так много богатств. Они не истратили и толики от этого состояния. (Из сундука вдруг выскочили прекрасные танцор и танцовщица. И был их танец подобен птичьему полёту. Удивительным образом к танцующим присоединились несколько гостей из-за стола).

Председатель сказал: Я узнаю Чарлза и Юлию, чью свадьбу прервала чума. Выходит, что теперь они живые.

После этого появляется певец. Мери его узнаёт, называя по имени и вспоминает, что его удивительные песни прервала чума. Песня певца о том, что с милым и в шалаше — рай. В другом куплете я дышу, а значит я люблю, я люблю, а значит я — живу. При первом куплете декорация представляет картину дворца и шалаша. После этого по сцене пробегает группа школьников, их прокомментирует Альбер и вспомнит песню Мери и произносит фразу «Он несколько занёс нам песен райских». Мне непонятно, это явь иль смерть.

Председатель: Отец, ты здесь ещё? Что происходит с нами? Мы живы или умерли, скажи? Но если мы мертвы, здесь рай иль ад? Я чувствую в себе невиданные силы, новые мысли и песни приходят со скоростью и лёгкостью, и в чаше вместо вина — что-то сияющее. Подойди, отец, посмотри. Что это?

Хор гостей: Подойди, отец, посмотри, какой новый цветок появился. Ещё один, ещё. Ой, они распускаются на глазах! Что это?

Отец: Я не знаю, не понимаю, у меня рябит в глазах. Как будто бес хочет забраться в мои глаза и уши. Уйди, сгинь, я не поддамся. (Ужель он прав, и не спасёт сутана? Значит зря молился непрестанно?) (убегает).

Как объединить всех персонажей:

О, сколько нам открытий чудных

готовит просвещенья дух

и опыт сын ошибок трудных

и гений — парадоксов друг.

И случай, Бог — изобретатель,

как бы кузнец или ваятель

среди лишений бурь и бед

несёт нежданный нам ответ.

Мудрее всех энциклопедий,

венец из «Маленьких трагедий».