Диагноз по случаю. Почти серьезные рассказы

Татьяна Кравец

Муки творчества, муки любви, муки науки, муки бытия… Но зачем же мучиться? А без мук в жизни какой интерес?!О разных муках и людях — почти серьезные рассказы. Почти — потому, что жизнь вообще штука трагикомическая.Чтение рекомендуется как средство от хандры.

Заехала

Алевтина Афанасьевна выехала в Алапаевск неожиданно. Печальное обстоятельство позвало в дорогу — близкий человек попал в реанимацию. Выехала, конечно, в отвратительном настроении. И оно стало еще мрачнее, когда выяснилось, что положение в больнице тяжелое и пробыть в этом уральском городке ей предстоит не день-два, а неделю или даже больше: мало ли какая помощь понадобится. Как жить в чужом городе в тягостных мыслях? Однако она собралась-настроилась — уж как-нибудь проживет. Как-нибудь…

Куриные яйца. Да, именно куриные. О них в день приезда вспомнила Алевтина. Причем с улыбкой. Здесь родилась и жила двадцать лет до замужества ее мама. Не раз она рассказывала дочери о послевоенном детстве, и особенно о подруге Тоне, мама которой работала в заводской столовой. Девчонки часто проводили время в доме Антонины: у мамы еще сестра с братом были, а подруга одна у родителей росла, да щедрая была — угощала всем, что ее мама из столовой приносила.

На малую родину мама Алевтины редко приезжала, но связь с подругой не теряла, даже ближе с ней была, чем с братом и сестрой, тоже разъехавшимися по другим городам. А потом Аля, став студенткой Уральского университета, как-то приезжала к тете Тонечке после трудового семестра в колхозе — к маме в военный городок, где служил папа, везти грязные вещи пришлось бы двое суток.

При чем же куриные яйца? Они были ценным объектом тайного угощения мамы в детстве.

— Мы лезли за печку, где хранились яйца, Тонька доставала для мня несколько штук, я их прятала под резинку панталон, — рассказывала мама Але, улыбаясь при этом так озорно, что ее лицо с загадочным взглядом «как у жены Штирлица» (так соседка твердила) приобретало какое-то по-детски хитрое выражение. Уточнив, что панталоны — это утепленные трусы того времени, продолжала: — По дороге домой я доставала яйца одно за другим, делала дырочку в скорлупе и выпивала. Ой, сколько яиц в панталонах переносила! А сколько их смялось под резинками…

Тетя Тоня — добродушная, веселая, полненькая: к ней тянуло прижаться и вернуться в детские впечатления. И с дочкой, ее копией, Тусей-Натой-Наташей Аля подружилась. Не раз на юбилеи семейства тети Тони Алевтина приезжала с мамой. Но все визиты ограничивались одной территорией — домом с печкой, куда мамы-подростки лазили за куриными яйцами. Так что самого города Алевтина не видела и не знала.

С Натусей, ставшей специалистом городской администрации по недвижимости, они сохранили связь и через десятилетия, даже когда тети Тони не стало, и отцов у обеих тоже. Как-то в новогодние праздники Аля созвонилась с Наташей и, оставив родных, вместе с сестрой поехали к ней в баню. В тот самый дом со ставнями на окнах и с туалетом-дыркой в полу пристройки. Банное царство, конечно, муж Натальи возродил заново. Новогодняя помывка, ох, удалась!

— Это мой тазик, — Аля взялась за край, чтобы отодвинуть.

Но сестра с размаху опустила в таз руку и заорала: кипяток! Холодную воду Аля только собиралась плеснуть. Хотела предупредить «это мой», но не успела.

— Скорее! Масло! — в телогрейке на голое тело Аля ворвалась в комнату. Наташа поняла и через минуту они уже смазывали руку сестры. Позже праздник продолжился. Удивительно, но даже ожоговых пузырей не случилось!

Куриные яйца, панталоны, банька, тазик… Воспоминания первых дней притупили горький повод, повлекший в дорогу.

А дальше случилась музыка.

— Вы одна?

— Да.

— Совсем одна?

— Абсолютно.

— А мужчина подошел, он не с вами?

— Да одинешенька я!

Несколько дней Алевтина ходила по больничным делам мимо красивого особняка за ажурным забором и не знала, что это Дом-музей Чайковского. Но как-то на обратном пути остановилась у ворот — камешек в туфельку попал: отряхнулась-оглянулась, прочитала вывеску и зашла. Посещение поначалу вызвало странные впечатления: работники музея, часть которого оказалась посвящена иным экспозициям, абсолютно не слышали ее.

— Обратите внимание на музыкальный инструмент с хвостом: дернешь за него — раздастся рев быка.

— Извините, у меня мало времени, хотела побывать в комнатах семьи Чайковских, — Алевтина сразу обозначила цель своего посещения.

— Вот украинская труба, три метра длиной, ее везли на поезде, выкупив все купе. Коллекцию инструментов народов мира собрала основательница музея — заслуженный работник культуры России Вера Городилина, — не сходила со своей колеи сопровождающая.

— Инструменты, конечно, удивительные, но хочу Чайковского.

— Еще есть выставка микроминиатюр…

— Спасибо! Где же комнаты композитора? Через зал направо?

Да, именно так. Девятилетний Петр приехал в этот дом, когда отца назначили управляющим местного металлургического завода. Всего год прожил до отъезда на учебу в Петербург, однако ауру его пребывания Алевтина прочувствовала через вещи: посуду, альбомы, фоторамки. А сильнее — через письма родным после отъезда. Вот что он писал в одном из первых посланий: «Помните ли, как в тот день, как уезжал, я посадил плющ. Посмотрите, пожалуйста, как он растет…». В другой раз он признавался, что плакал, вспоминая счастливое время, проведенное в уральском городке.

Алевтина когда-то читала, что композитор по поводу «русского элемента» в своей музыке всегда подчеркивал — это благодаря детству, проведенному в глуши. Значит, в Алапаевске тоже. И это глушь? Для юного Пети — да, наверное. А для нее сейчас городок стал центром музыкального мироздания.

— Ты была в музее Чайковского? — позвонила подруга.

— Да. А почему… Почему ты вдруг спрашиваешь?

— Про него Владимир Шахрин из «Чайфа» сейчас в интервью говорил.

Алевтина не заметила, как ее внутренняя пустота стала потихоньку наполняться звуками.

Теперь — белье. Нижнее. Поездка в Алапаевск возникла неожиданно. Надо было очень быстро собраться: схватила, что первым попалось. Ветровка, зубная щётка, расчёска… А запас нижнего белья — что на себе, то и ладно, хотя, как кинокритик, она, конечно, не раз срочно выезжала на показы, фестивали, награждения и премьеры.

Да в чем проблема? Это в студенческую пору хороших женских трусиков днем с огнем было не найти: из Пятигорска везла импортный комплект из семи штук под названием «Неделька» — девчонки в общаге позавидовали!

В общем, в ближайшем к дому бутике Алевтина купила себе импортную обновку. Сменила вечером. А утром еле до ванной добежала — невыносимо давили резинки! Из глаз полились слезы, но больше от мысли, что поправилась. За весом очень следила: последние годы стала округляться, что огорчало, хотя коллеги заявляли, что только теперь она начала походить на приличную даму, раньше была слишком худая. И все равно Алевтина аккуратно учитывала размерные поправки: сначала от 46 до 48 размера, потом до 50-го (L). Стоп. Не больше! Здесь купила именно эль-ку, а она сдавила. Встала на весы — в норме. Ах, капиталисты проклятые, как говорила ее бабушка-соседка про все заграничное, — сшили маломерку!

На следующий день пошла в другой магазинчик. Купила. Думала, угадала. Да, утром ничего нигде не давило. Но и не держалось: пока дошла до туалета, почти до колен съехали. Черт побери, третьи покупать?

— Что в ваши бутики поставляют? — позвонила с возмущением Наташе.

— Вот ненормальная, в белье потерялась! — потешалась подруга над Алевтиной. — По каким закоулкам ходила? Отправляйся в центр, в салон женского белья — там есть все, что надо.

Аля там и купила.

О, алапаевские интимные приятности!

— Да неужели? Нет! — Алевтина зажмурилась. Открыла глаза — не привиделось: на всю стену двухэтажного дома профиль Пушкина. В очередной раз на обратной дороге из больницы случилось видение. Вдруг разглядела портрет поэта и стихи его. Он тоже бывал в Алапаевске? С вопросом тут же к Наташе, у которой и остановилась: вся семья подруги жила летом в фамильном деревянном доме, благоустроенная квартира пустовала, ну а сама хозяйка заглядывала к гостье поболтать.

— Да уж, да уж, — расплылась в улыбке Наташа, — это здание детской библиотеки. Где еще быть Пушкину!

— «Сердце будущим живет. Настоящее уныло. Все мгновенно, все пройдет. Что пройдет, то будет мило», — продекламировала Алевтина стихи со стены, на фоне которых сделала селфи (рядом с Пушкиным — святое дело). И следом про другую стену поинтересовалась: — А многоэтажный дом через дорогу, сбоку которого нарисованы ветряная мельница, часовня, пожарная каланча — это о чем?

— Дом, где жил Самойлов, известный реставратор. Недалеко от нас есть деревня Нижняя Синячиха, куда свозили старинные постройки, а он реставрировал. Там теперь заповедник деревянного зодчества. Все экспонаты и нарисованы на стене.

— Просто город искусств! У меня культурный шок, — Алевтина закатила серые глаза и из приятной положительной героини преобразилась в мультяшную Шапокляк.

— А хочешь исторический восторг? Пройди по проспекту дальше музея Чайковского, мимо сквера… В общем, сама поймешь, где остановиться и куда зайти.

— Монастырь??? Женский монастырь! Ты зачем меня туда отправить решила? — стенала Аля через два дня на кухне, когда Наташа вновь заглянула.

— Я тебя в музей отправляла! — подруга не сразу уловила иронию.

— Так я ворота перепутала. Увидела стенд с ликом святой преподобномученицы Елисаветы Феодоровны и решила, что нужно войти в дверь под аркой. Вошла, а навстречу из белого домика мужчина спешит: «Здравствуйте, вы в монастырь? Ну что застыли, проходите». Потом взял меня под локоток и развернул к кирпичному зданию внутри той же ограды. Я отстранилась и туда ринулась.

— После больничного городка ты с лица спала, потому он принял тебя за претендентку в монахини, — рассудила Наташа. — Значит, в музей «Напольной школы» все-таки попала?

— Попала! И почувствовала себя неучем. Историю люблю, а то, что там большевики сестру жены Николая II держали, прежде чем казнить, не знала. И что «напольная» — не от слова «пол», как вначале подумала (мало ли какой уникальной мозаикой могли полы выложить), а от слова «поле» — оказывается, раньше сразу за зданием школы шли поля.

Аля замолчала и оглянулась на окно. Повернулась обратно с улыбкой Моны Лизы: в душе осознала, что, гуляя в музейном дворе, она «поймала» лето! До этого не замечала его. Листья деревьев — изумрудные, церковный купол — сверкающее золото, школа — красная, пламенеющая. Зашкаливающая яркость была во всем.

— «Князь Голицын» в историческую тему, — провозгласила Наташа и протянула подруге бокал крымского игристого вина.

— И к царской семье прикоснулась! И про монастырь узнала зачем-то… — тихо произнесла Алевтина. Но тут же встрепенулась: — А зачем? Нет-нет, лучше в твою баню!

«Как-нибудь проживу-переживу», — думалось в первый день. А получилось? Город так ее принял, что «как-нибудь» растаяло мороженым в жару. Печаль — нет, не исчезла, но стала легче. Вот, заехала…