Тайга простёрла руки кедра

Татьяна Немшанова (2024)

«Тайга простёрла руки кедра» — повесть о трагической гибели опытного таёжника в лесах Крайнего Севера Западной Сибири Югры. В основу легли реальные дневниковые записи супруги. Спустя год, в сентябре 2023 она отправилась с двумя лайками в свои таёжные владения за многие километры от людей, чтобы найти ответ на мучащий вопрос: «Как и почему погиб супруг, не дойдя до таёжного зимовья несколько сотен метров?». Мистика и суровая реальность Севера, Зауральского Приполярья. Красота природы и беспощадность современной жизни, где слабый не выживает. Золотая осень Сибири. Медведи, птицы, лайки и сны — вещие, пугающие. Прошлое и настоящее. Воспоминания о прежней жизни на Севере. Соло поход женщины — опытного охотника, геолога по образованию. Ночёвки у костра, в палатке. Экстремальные километры пути на обычном дамском велосипеде по грунтовой трассе и многодневный переход сквозь тайгу, по болотам, пересушенным урманам. Страхи и опасности. И надо как-то жить дальше…

Глава 1

Дневник таёжницы. Сентябрь 2023. Дневниковые записи в тайге Крайнего Севера Западной Сибири, Югры, на месте трагической гибели таёжника. Посвящается погибшим в тайге и тем, кто их ждал и ждёт.

4 сентября 2023. Дорога зовёт.

Осень золото

Раскидала по тайге.

Дорога зовёт.

Пишу в лесу. Понедельник. Я — в палатке. На девятнадцатом километре трассы, считая от объездной дороги села. Дорога ведёт с Западно-Сибирской равнины в горы Приполярного Урала. А от моего дома, который остался уже в ушедшем времени, — на двадцать первом километре, — получается так. День осенний. Красивый. Солнечный. Обещанного дождя не случилось. И, надеюсь получится до дождей добраться до реки Манья, — не хотелось бы идти сырой, сквозь промокшую тайгу до своих таёжных угодий, под защиту лесной избы. По прямой до зимовья километров пятнадцать осталось, а по земле топать… — все тридцать накрутишь. Напрямую лишь вертолёты летают, а в тайге с обходами топей, коряг накручиваешь вдвое, а то и — втрое километраж.

Золотая осень во всех красках! — Берёза золотится — ярко жёлтая. Желтизна ещё не затронута тленом умирания, — насыщенная! Рябина багровеет, — ярко-красных цветов и оттенков. Пахнет северной таёжной осенью!

***

Полежала на спальниках в палатке. Их — два. Натруженные, ноющие спина, руки, ноги приятно отдыхают. Доехала по трассе на обычном, советских времён, стареньком велосипеде дамском. Он мне всё же высоковат. Всю жизнь испытываю неудобства из-за своего низенького роста, недаром и родовая фамилия — Мальковы, от слова «мал, да удал казаче уральский». А ещё часто в детстве от мамы слышала поговорку: «Мал золотник, да дорог». Только непросто доставать ногами до педалей, — кручу частенько носками. И сложновато запрыгивать в седло. — Ногу приходится перед посадкой закидывать выше головы, будто акробат, а годы не способствуют гибкости гимнаста и гимнастическим трюкам.

Лежу на спине. Достала смартфон. Включила. Изначальная зарядка — сто процентов, при включении сняло один процент. Антенны нет. Тут — долина Каменистого. Низина болотная тянется вдоль восточных отрогов Урала на километры, и связь не ловит, горой восточного борта экранирует радиоволны. Время: 12.50 дня. Получается, с села добралась за четыре часа, считая с переправами через две реки, с установкой палатки. — Это прекрасно! Быстро!

Встала сегодня в 6.30. Пока собралась, выехать получилось уже в восемь утра. Ехала по объездной дороге до переправы на реке Ятрия. Оттуда — по трассе на велике до предгорий Урала, до его восточного склона. Багаж… — рюкзак, примотан на багажнике, там же разместила чай в пластиковой бутылке, сапоги болотники — тяжеленные! Прикрепила и насос накачивать колёса, если вдруг спустят. Насос — крупный, мотоциклетный, от нашего «Урала», что отдала после смерти мужа соседу за «так». Теперь он стоит сиротливо на улице, — не в гараже, ржавеет. Тяжко смотреть: столько на нём ездили! Столько воспоминаний связано! Теперь и он, и я осиротели. Муж погиб в мае 2022. Заходил с этого места в наши таёжные владения — с Каменистого, домой больше не вернулся. Похоронили только в сентябре, как в августе сама отправилась на поиски в тайгу с лайками, и сама нашла… На руле велика приспособила спальник для облегчения нагрузки на заднее колесо.

На переправе через Ятрию переправиться получилось весьма удачно. Парень перевозчик, умница! — мой бывший ученик. Всегда поражаюсь, когда ребята, которые неважно учились в школе, во взрослом статусе оказываются куда добрее, чем школьные отличники и хорошисты. Думаю, непростая жизнь учит их пониманию и человека, и жизни. Он помог и разгрузиться и загрузиться. Поблагодарила. Заметила, — молодёжь села и соседней деревушки, даже подростки, всегда приветливы, всегда помогают, чего не скажешь о мужиках моего возраста, те в лучшем случае здороваются на равных, а нередко подозрительно косятся. Понимаю их настороженность: мы конкуренты в тайге. И как пишет Джек Лондон в своих рассказах «Смог Белью», — золотопромышленники — хытники, да и охотники, народ специфичный, — подозрительный. И сразу думает: «Куда это она намылилась опять?!.. — явно тут что-то нечисто…».

Необходимые бивачные вещи оставляла тут, — под кедрами, с апреля 2023, как ходила в апреле в избу на Манью — к себе. Тогда всё упаковала в целлофановые большие пакеты, а те — в мешки картофельные. Упаковала спальник, часть палатки (брала с собой весной только верх), коврики, запасные перчатки, штаны, рукавицы, котелок, верёвочки и верёвки всяческие. Складировала в немалую кучу под кедрами. Сверху прикрыла куском армированного полиэтилена нового, и вверх дном уложила рыбацкие пластиковые сани-волокушу, топор, прижав ими вещи, чтоб не промокало летом в дожди. Ночевала в конце апреле, ухайдаканная, — в снегах. Снег ещё не таял тогда. Шла с избы по западу участка на лыжах — по следу снегохода, таща груз в волокуше. Только та за одну ходку прохудилась дном, истёрлась до дыр на сгибах. И всё же, — на себе, на своём горбу было б непосильно нести вес под двадцать пять кило. Да и мой станковый армейский швейцарский рюкзак рассчитан не на охоту, а на войну, на армию, на перенос оружия, и не вмещает подобный объём барахла всяческого постельно — походного. Лыжи, — ухряпанные, лесные, старые, потёртые о наст, со сколами, в избе подбила кусками камуса белого. — Невозможно без камуса оленьего по насту идти: разносит на любом, невидимом глазу, спуске, а на подъём — тем паче… — геморрой ещё тот! Постоянен риск поломаться серьёзно. Без камуса на деревянных лыжах в весенний наст невозможно идти!

Весной лыжи вертикально привязала к стволу кедра, примотала зелёным резиновым шнуром. — Замечательная вещь! — Удобная для крепления любого груза в тайге при транспортировке. Верёвки — те, размахрячиваются, растягиваются, и поклажа в итоге шатается, а тут — резина тянется, прочно схватывает, и гибка на качке, поворотах, как нарты традиционные северные оленьи и собачьи. И, главное, — не требуется вязать узлы, которые потом в смороженном виде смороженными руками на холоде не развязать. Уставшей, голыми руками не каждый раз удаётся их развязать, часто приходится резать, а потом думать, каким образом заново связать воединое целое куски.

Оставляя лыжи, опасалась, что медведи, привлечённые запахом камуса, разгрызут лыжи, однако вышло иначе. — Медведь, естественно, пришёл и активно заинтересовался всем моим скарбом. В поисках съестного разворошил груду моей собственности, осмотрел по-свойски все мешочки и мешки, пораскидывал.

Особое внимание хищника почему-то сконцентрировалось на полиуретановом коврике. Тот — тонкий, с одной стороны покрыт теплоотражающим слоем золотинки, блестящей. Коврик мишка основательно погрыз и порвал когтями. Вкус синтетики не соблазнил, — и выбросил. Мешки с палаткой и спальником… — слава Создателю! — лишь погрыз немного, да и улёгся на них поверх, как на подстилку мягкую, почивать!.. — В окружении моих вещей, точно в берлогу, залёг в естественную ямку меж корней кедра. Кедр взрослый, и корни — крупные. Яму разгрёб поглубже. А от ветра, со всех сторон, зверь прикрылся моими спальными принадлежностями, что лежали в белых мешках, и стволами кедрушек, корнями. Снега лежало ещё метр! Однако мороз в марте давил под тридцать отдельными ночами!

Лежанку из моих спальных принадлежностей медведь устроил себе классную! Жил в полсотни метрах от наезженной трассы, по которой, как в городе в час пик носятся туда — сюда машины и машинки всяческих размеров и видов, — пыхтят, дико гремят так, что слышно за километры. Снуют, грохоча, КрАЗы, гружёные кварцем; носятся всевозможные снегоходы и триколы, легковушки, всяческие иномарки, а через дорогу стоит изба с охотниками. И никто из людей не знает, что находятся под постоянным пристальным вниманием хищника, обосновавшегося в окружении запахов вещей человека. Зверь в окружении моей собственности чувствовал себя в безопасности и от собратьев по разуму, и от охотников.

— Он видит всех! Обо всех всё знает, а о нём никто!.. — чем ни разведчик, ни партизан — исконно российский сибиряк?!.. А спал… — прислонившись боком, спиной к мои охотничьим лыжам, подбитым оленьим камусом! И их не трогал! — Вот и удивляйся! Жил тут, как поняла, всё лето с весны. Обосновался прочно! И, когда я сегодня пришла, то спугнула, — во мху остался свежий след его лап. След ещё не застарел. Неприятно, вот так, находиться под постоянным вниманием зверя, не ведая о том. Подумала об охотниках, которые в избе частенько обитали. Сталкивалась с подобным поведением медведей при работе в геологии, в поле, на Тыкотлова, — это много севернее, в тундре, вблизи гор Полярного Урала. Там, когда делала магнитку, медведи постоянно наблюдали за мной из-за кустов…

Лежала в палатке и опасалась: обязательно придёт к себе — домой, к ночи, да ещё и надумает меня прогнать. — Надежда вся на собак. Мишка считает мои вещи уже своими, плохо обошёлся только с ковриком. — Его погрыз. А вытащил с пакета (тот из-под продуктов) мои штаны, перчатки, рукавицы, варежки, Володин широкий кожаный ремень, — те разбросал, так-как принадлежали человеку, и зверь их ассоциирует со мной. Они крепко замокли, заплесневели за лето, то есть, — хозяйничал весной, по снегу ещё, лишь я ушла в село. Когда мужнин ремень весной приспособила под пояс для крепления волокуши, он был ещё относительно новым. Супруг купил тот накануне последнего похода в лес, и толком ещё не носил. — Натуральная кожа! — Широкий, но тяжеленный! Жёсткий! Красивый, да неудобный. А для волокуши подошёл, — самое то! Ремень мишка не погрыз, хотя мог бы и съесть. Тот изрядно вымок, не просох за лето и заплесневел, — позеленел, и пах плесенью.

Разложила вещи сушить: на сучки повесила. На валежины поклала спальник и запасные штаны. Поставила палатку довольно удачно и сравнительно быстро, — дома специально тренировалась. А вот костёр развести не рискнула, — сушь стоит аномальная! Если загорится смолистый корень какой-нибудь, — не потушить, да и воды нет ни грамма в лесу! — Только в бутылочке польинская. Её набрала на переправе через горную Палью на четырнадцатом километре, предвидя подобную ситуацию. — Понимала: искать воду на вершине, как дойду, не по силам будет… — устану. С Польи позвонила дочери, сообщила, где нахожусь. Предупредила: «Дальше связи не будет до самой избы, а дойду с одной или с двумя ночевыми, — как получится. С избы позвоеню по приходу, — не теряйте!».

Прозвала мишку лыжником. — Как-никак спал с апреля под моими лыжами, прислонившись к ним, — охранял.

Спускалась с трассы по острым камням, спускала и гружёный велик. — Непросто! — Круто! Спрятала его под кедрами. Вокруг растёт мох и спеет кистями брусничка. Хотелось наклониться, съесть горсть, только нагруженной рюкзаком, — наклон — то дополнительная работа на мышцы… — не стала собирать. Пока прятала велосипед, Дымка занервничал. Не знала ещё: «Целы ли вещи?..». Ведь в апреле оставляла, уходя, когда лежал по-пояс снег и мороз — утренник — за двадцать. А спала почти нормально той апрельской ночью! А вот подниматься ото сна, одеваться и собираться на морозе было весьма и весьма неопрятно, сложно. К утру, когда ночевала, замёрзла! Палатка… — то лишь капроновый верх от летней туристической. Как тогда дошла, ухайдаканная, прямо на снег бросила полиэтилена мелкий кусок, Привязала шнурками палаточный верх к веткам деревьев. А с боков подсыпала, прижав снегом, чтоб не дуло снизу. Во внутрь положила тоненький кусок коврика на полиэтилен, несколько хиленьких веток ели, распилила поверх портянки и куртку… — считай, спала прямо на снегу…

Вскипятила вечером на костре чай, разлила в пластиковые бутылки и бросила их в спальник, прогревать холодный мешок. Залазила на четвереньках. Бутылки с тёплой водой ногами откатила в конец спальника. Пока те не остыли, то неплохо грели в ногах. Сверху покрыла себя тонкой «золотинкой», разместив «утеплитель» как крышу. Получился второй внутренний слой палатки. Он неплохо удерживал тепло моего тела. Проснулась на рассвете, так-как стала замерзать. Сверху, от дыхания на утеплителе кристаллизовался иней, однако спала, полежала неплохо, — отдохнула!

Утром выползла из спальника и мгновенно развела костёр. С вечера благоразумно, предвидя побудку в мороз экстремальную, приготовила кедровый сушняк и бересту. Однако дров мало заготовила, — лишь согреться хватило, собираясь. Вечером, когда пришла, не до того было, — сил не оставалось. Сложно после холодной ночёвке на холоде упаковывать вещи! Они — в изморози. И руки сильно подстывали на морозе, приходилось непрерывно греть, оттаивать над огнём, чтоб упаковывать ледяные вещи ледяные мешки. Спустилась тогда на трассу по подтаявшему днями согретому южному склону. Благо, — снег на южном склоне оказался едва выше колена, да с вечера пробила специально тропку — колею. Это позволило спуститься без лыж и подняться наверх, на дорогу по снегам в целик. А по трассе, на восходящем солнце, рванула бегом вперёд, согреваясь уже на ходьбе. — Шла очень скоренько!

А вот сейчас, — прошло лето, пришла осень, и я опять, как сплошная аномалия, ухожу с двумя лайками в тайгу, — иду туда, где год назад погиб супруг, такой же обезбашенный таёжник, как его супруга.

— Что меня туда тянет?.. — Где меня теперь никто не ждёт? — Зачем я иду туда?..

Оправдываю себя тем, что нужно сходить на место гибели мужа, подсобрать косточки, вещи, — если те остались и закопать — предать земле. И мучает постоянно вопрос: «Почему муж не дошёл до зимовья?.. — что или кто не дал пройти опытному таёжнику последние сотни метров, что отделяли жизнь от смерти?..». — Но только ли это меня туда опять несёт? Как себя понять?.. Каждую минуту чётко осознаю степень риска. Возврата с тайги не всем дано. — Знаю на многолетнем опыте, какие запредельные трудности ожидают. — Готова ли всё вынести, вернувшись оттуда в жизнь?.. — Не знаю ответа, и не знаю, почему, для чего уродилась иной. Однако я — уже в пути, и возврата назад нет.

Отдыхаю, сидя в спальнике. За тонкой тканью снуют птицы. Необычно много в этом году дятлов и мелких птах. Кедровый орех уродился, ягоды уродились, и впереди — стужа, оттого живность суетится, перекликается, летает, стучит по деревьям, пиликает, чирикает, а собачата возбуждены после долгого сидения дома, нервничают, бегают гавкать на каждую проезжающую мимо машину. Боюсь, чтоб дурак какой-нибудь не стрельнул. А в голове звучит казачья песня:

«Покачнулся я и с коня упал…

Эй, да мой конь, мой вороной!

Эй, да обрез стальной…

Эй, да густой туман…

Эй, ой, — да батька атаман…».

***

Тайга простёрла

руки кедров, сосенок,

обняв просторы до горы.

4 сентября 2023 год.

Отдыхаю после дороги, лёжа в палатке на спальниках. Уютно, тепло. Слышно, как машины прошли в горы, и одна шла с гор в село. Вчера заехали через переправу сельчане на работу. Моется металл на золотоносных участках бывших экспедиционных, хотя говорят, будто участок уже продан чужим, и неизвестно, где теперь местным мужикам работать. Молодёжь кормится подчас летними сезонами в здешнем золотоносном Клондайке. А тот собирает и свои жертвы, ибо «драчка» за металл неизбежна. Полно и хытников. Моют часто воровски, без лицензий, сталкивают на Землю тайно. Только так или иначе в этом нечистом бизнесе вовлечена молодёжь села, а контроль… — тот тоже подчинён деньгам со всеми вытекающими. — Дикий Север похлеще рассказов Джека Лондона!..

Сегодня проснулась дома в 5.30, — дома ад! Батареи центрального отопления горяченные, а на улице стоит знойное лето! Жара несусветная! Днём температура в тени до двадцати пяти жары! И ночью до пятнадцати! А к батареям не прикоснуться, — кипяток! С ЖКХ воевать сил нет, только до аварии шаг! — Прорвёт и кипятком затопит! А соседи молчат. Все ждут, когда за них кто-то другой станет воевать, — все подцеплены страхами мести, да безработицы. Решила тоже этот раз нервы не трепать. — Что могла, закрыла одеялами. В квартире душно, точно в парилке бани, — за сорок жары! Спать совершенно невозможно! Регулярно открываю дверь в подъезд, чтоб хоть на часок передохнуть, — там прохладнее. Форточки все распахнуты настежь, только мало помогает. Опасаюсь, как бы не прорвало старые трубы, и не залить квартиру соседей кипятком. Трубы ещё советских времён, естественно, — не менялись! А в соседних подъездах по-прежнему изнывают от холода, там батареи ледяные. И никто не звонит в ЖКХ, чтобы спустили воду, продули воздушные пробки. Решила и я не вмешиваться, — достало за всех пилюли получать! — Потерплю как-нибудь.

Встала, — дышать нечем совсем. Почти не спала. Собаки тоже совсем замучились и рвутся на улицу. Пришлось собираться бегом. Залпом выпила кружку кофе, — невозможно находиться в квартире и минуты! Собаки психуют. А выпустить их одних не могу, — убьют! Или спровоцируют нападение, подставив меня целенаправленно на деньги, — новая схема мошеннического побора пенсионеров, — узаконенная! Залила спешно в бутылку литр чая — с собой в дорогу. И. как при пожаре, выскочили втроём на улицу. Там — прохладно, можно дышать, а в квартире уже под пятьдесят жары, если не все шестьдесят!

Дымка, словно очумелый, носится галопом, — рад свободе. С его-то мехом совсем невмочь жкхашный античеловечный экстрим. Загрузила велосипед второпях, — быстрей — быстрей отсюда, — из ада, пока соседи не повыскакивали, интересуясь: «Куда это я намылилась опять?!..». — Сплетен грязных, алчных не избежать, — перемоют кости доблеску, чего только ни придумают?!… — деревня, есть деревня!.. — От скуки люд выдумывает фэнтази, да такие, каких ни одному писателю не нафантазировать. В поспешности, в итоге, оставила два собачьих поводка на крыльце дома. Решила не возвращаться, подумала: «Соседка повесит, — не пропадут. А, если и пропадут, — переживём. Только поводов для пересуд дадут гору!». В итоге, так и вышло! — по деревне пошла кошмарная трепотня, якобы я пропала, ибо нашли ошейник!.. — Не поводок на крыльце моего дома собачий, а уже ошейник? Только вот интересно, — чей? — Собачий? Или… — человечий?!..». — Аморазму людскому предела нет! Да, не только дури, — больше алчности и тщательно скрываемой злобы, ибо сплетню пустила соседка не просто так: целенаправленно, чтоб заинтересованные люди знали, где и когда я нахожусь, и предприняли необходимые меры. — Жалко, если пропадёт стропа — поводок! На нём остался и хороший карабин. Поводок покупала в Екатеринбурге в специализированном магазине — качественный! И руку не рвёт, тогда как простая верёвка сильно травмирует ладонь, когда пёс рванул за кошкой или по иной теме.

Облегчённо вздохнули лишь, когда выехала с села, со дворов, на дорогу объездную, — подальше от пристального нездорового внимания неусыпного соседей. Успокоилась, что и лайки проскочили псовые своры благополучно без традиционных разборок, да и Дымка за очередной сукой текущей не ускакал по кавалерским делам, привлечённый призывным запахом продолжения собачьего рода.

И совсем на душе полегчало, как добралась до реки Щекурья. Поняла: вырвалась на свободу из-под людской ненасытной алчной «опеки». На берегах реки стоят три лодки — горнячка и шлюпки. Накачала свою резинку одноместную лодочку. Уложила на дно полиуретановый коврик, чтоб укрепить плавучесть дна. Переплыла реку с помощью шеста, заранее изготовленного из берёзы молоденькой. Шест до дна не достаёт: яма. Приходится им и толкаться, где возможно, и грести, будто веслом.

Добралась до противоположного берега удачно, разгрузилась, поплыла обратно за велосипедом. Велик положила поперёк лодки впереди на борта. Лодочка маленькая и колесо заднее касалось воды, немного тормозя движение. Сама на корточках разместилась на баллонах бортов, стараясь не давить на дно, иначе тормозит. Силы в ногах пока хватает! Ветра нет, и течение на реке приемлемое. Перебралась тоже удачно, хотя долго не решалась на подвиг и побаивалась транспортировать громоздкий велосипед на маленькой хрупкой вёрткой, плохо управляемой лодчонке.

На берегу упаковала лодку, коврик, вёсла, термос, который опустошила уже, в два мешка. Выбрала укромное местечко в густом лесу, — спрятала. В принципе, раньше люд не сильно воровал, если видел чьи-то лежащие вещи, — не брал. Сейчас же жизнь меняется, и надёжнее спрятать ценное, чтобы случайно народ не принял за бесхозное — ничейное, точнее — за своё. Сейчас молодёжь не рискует технику оставить на дороге, — разберут же свои, ограбят! — Крепко воровитый народ стал!

***

Лежу, блаженствую. Приятно вот так лежать в тепле, уюте и слушать лес, думать, мыслить, вспоминать хорошее. Стучит по дереву деловито дятел. Кричит встревоженная нашим присутствием кедровка. Всё думала о мишке, который спал в окружении моих вещей многие месяца, в шуме оживлённой дороги, что в сотне метрах. Следы зверя во мху, вероятно, сегодняшние. Лежанка древняя — примятая изрядно. Мхи и травы давно подсохли, травмированные зверем. Хищник прикрывался от естественных врагов моим запахом, оставаясь невидимым и для людей, и для своих собратьев. Тинькает синичка. Когда ехала по трассе, на ручье подняли уток. Полья — красивая! Журчит мелодично по камням в окружении золота берёз сентябрьской осени и строгой зелени кедров. С Польи позвонила дочери, сообщила, где нахожусь, каким путём двигаюсь, где планирую ночевать. Попросила сообщить сыну, что с матерью всё в порядке, — не волнуйтесь!

Везла с собой, с дома, один литр сладкого чая и поллитра молока. Оказалось, — мало! На Полье набрала поллитра воды речной в пластиковую бутылочку с широким горлышком. Костёр не развожу из-за суши, — не рискую. Чай вскипятить не выходит. Воды рядом тоже нет. Днём — тепло, светит солнце. Небо — синее, синее! Без облаков, — осеннее. Лес желтеет. Желтизна — яркая, чистых оттенков, сочная. С собой у меня два спальника синтепоновых, летних и летняя туристическая старенькая палатка. Везла только две дуги палаточные, одну оставила дома из-за экономии тягаемого на себе веса. В процессе установки палатки, выяснилось: и её стоит иметь при себе, — так уютнее отдыхать. Она рассчитана для тамбура. Нужны и колышки. — С собой взяла лишь пять, — не хватает! Коврик порвал мишка. Постелила под спальники лишь полиэтилена кусок. От земли отделяет теперь ткань палатки, полиэтилен и спальник.

Штаны, перчатки, что лежали тут с весны, вымокли под дождями, — медведь их выкинул из мешков, разбросав. Разложила все вещи просушивать, однако ночи сейчас холодные, и их не просушить качественно, — лишь подвялятся. Прежде, чем отправиться в велопоход, по Интернету много читала рассказов опытных путешественников одиночек. Сбоку разместила на раме спальник, палатку, свитер, сапоги-болотники. Оставила велосипед у трассы, спрятав. Там же спрятала мотоциклетный насос.

Утром, дома, от жары собаки отказались наотрез завтракать. — Предлагала им по миске мясного бульона оленьего с кусками хлеба. Пришлось убрать в холодильник, зная: по возвращению с леса проголодаются и уплетут за милу душу. А теперь пробежались двадцать километров за мной галопом, да через реки наплавались и… — голодные! Дала по куску сала. Поели. Успокоились и теперь лежат, млеют. — Довольные!

В голове будто Володя говорит, Танюшкой называет. Голос не забывается до сих пор, — тревожит. — Рад, что иду к нему навестить… — Разные мысли приходят в таёжном уединении. И слеза невольно течёт из глаз при воспоминании. Ругаю и себя, и его: «Жить бы, да жить!..».

***

Я — в тайге. Странно это осознавать. Взлетела стремглав на дерево, резко цокнув возмущённо белка, — совсем рядом с палаткой. Она тут — хозяйка, скачет, собирает ягоды, грибы, орехи и запасается на зиму. Собаки соскочили с моховых лежанок и стремглав бросились облаивать зверушку, как заведено в лаечьем мире. Во мху, кругом, лежат кедровые шишки. Они время от времени падают с дерева, громко стуча о землю, — спускаются вниз и белками, и кедровками. Всё опасаюсь, — лишь бы на голову такая не свалилась!.. — надеюсь, палатка выдержит, и крышу не пробьёт. Постоянно о ткань постукивает опавший лист берёз и хвоинки кедров.

Из-за урожая кедрового ореха нынешним летом народилось полно дятлов, кедровок, поползней и всяческих иных таёжных птах. Вижу непрестанно снующего малого пёстрого дятла — с красной шапочкой на голове, с красным пятном под хвостом на попе, с узорчатой чёрно-белой окраской тела, головы-пера. Оттого и пёстрым именуют. Размером — с кедровку. Этой осенью скопилось в тайге много кедровок — и народилось, и слетело с соседних регионов на прокорм. Теперь неустанно трудятся, делая запасы-кладовые, во мху, под кореньями, на долгую зиму. Их запасами в зиму кормится и медведь, и полёвки, лисы, волки и прочая живность — все жируют, — сами-то не могут с макушки кедрового исполина спустить во мхи урожай ореха! А кедровки за всех трудятся, всех кормят. Многочисленные крикливые беспокойные труженики леса стаскивают шишки в кучи, шелушат, только ленятся, — выбирают зёрнышки сверху шишки и покрупнее, оставляя с боков и снизу.

Солнце с юга обеденного повернуло на вечерний запад — в горы Приполярного Урала. Они совсем рядом со мной, а с окна сельского видны далёкой дугой на горизонте западном. В палатке сразу посерело. — Свет ушёл за склон ручья и притенился, прячась за стволы кедров — лесом. Неприятно похмурело. Непрерывно стучат дятлы, кедровки, снуют поползни, синички и прочие мелкие птахи, — разговаривают, веселы — еды достаточно, тепло, до ночи необходимо наесться. Проехала с грохотом в горы очередная машина. Собаки побежали на трассу гавкать. Сильно беспокоюсь за них. Они бегают и меня выдают, да и могут стрельнуть в них, или Пульку подозвать, — украсть. Та до сих пор носится за всеми лодками, снегоходами, надеясь найти хозяина, — всё не забывает, а прошёл уже год с похорон, — ни я, ни дети, ни собака не забывают…

Слышно… — едет ещё одна машина. А наивные лайки понеслись и её облаивать. Голоса уже далеко слышны, — гавкают далеко. Сильно тревожит их ретивость по охране хозяйки и нашего скарба — палатки. Они теперь считают клочёк тайги своей собственностью, оттого и стараются показать всем, кто тут хозяин. Лишь по печальному опыту знаю: лучше б, чтоб меньше люда знало, где нахожусь. — Тайга, есть тайга! И опаснее, страшнее человека, зверя не существует на планете.

Хочется в туалет, — водица выжимает, как обычно в лесу происходит, да лень вставать, обуваться, вылазить наружу, — типичные обстоятельства палаточной жизни. Немного знобит, лихорадит после дороги. Мышцы натрудила опять. Болят руки, ноет спина. Велик нагружен и, с силой необходимо было непрерывно удерживать равновесие, — постоянно прочно держать обеими руками руль, — изо всех сил, чтобы не скинула под откос трассы. Дорога — хорошая, однако — гравийная, местами и валуны крупные торчат. Оттого непрестанно приходилось отслеживать камни, выруливать вовремя, объезжать, рискуя серьёзно упасть. — То не прогулка в парк!

Без дел лежать непривычно и тоскливо. Безделье, даже минутное, для меня нетипично. Надо поспать, а не спится. — Выспалась. Почти уснула сейчас, да проснулась и просто теперь лежу, — отдыхаю, распрямив блаженно спину, вытянув ноги. Сушу все вещи. Они отсырели и подмокли, ибо мишка порвал, погрыз целлофановый пакет, хотя и целы сами. Сушу спальник, что тут оставляла в апреле. Во второй половине апреля ночевала на снегу при минус двадцати градусах мороза, и тот покрылся сверху инеем. Так и затолкала с инеем в мешок. Постепенно просушенное стаскиваю в палатку. Побаливает голова. Спала последнее время дома через ночь, — то нервы сворачивают, то холод. Вначале не включали отопление при стойких минусах. А вдарила жара, — включили школу и садики, и нас заодно, не заботясь о поддержки приемлемых показателей температурного режима.

Гнуса в палатке нет. А дома — подвальные комары достают! — Житья не дают! В лесу немного помазалась репелентами, а в селе, в квартире нет возможности на диване просто посидеть у телевизора, — ад! Легла на спальник и, внезапно, точно наяву, увидела горы Южного Урала — родины, родной город, окружённый склонами живописных вершин, кленовые рощи… — красивые, близкие! Сердце защемило тоскливостью. Вижу: словно птицей парю над городскими кварталами, над долиной реки Сим. Подступила тоска, душу выворачивает: «Когда теперь туда попаду?!..». В тайге необычные порой мысли, зрительные образы внезапно вспыхивают!..

Машины ходят по трассе часто. Вода в реках заметно падает. — Стоит сушь, дождей хороших вторую неделю нет, и перекат на Крестах проходим, оттого и ездят в горы непрестанно, — кто на отдых, кто по охоте, да и старатели стараются гребануть золотишка…

Вчера накупила фруктов. Попала на завоз в магазины. Завезли, как поняла, к выборам. Так всегда случается перед важным мероприятием, — чтобы люди шли голосовать, — задобрить избирателей. Сейчас завозят продукты в магазины накануне выборов в местные «думы», а народ спешит воспользоваться. Вот и я, — накупила винограда, персиков, нектарин… — дорогущие! Кислые! Да не до перебирательств. Даже арбуз дотащила! Часть фруктов, уходя, положила в морозилку — не одолела!

Ночью шёл дождь. Дома жара стоит немыслимая! — Ад чистый! Закрываю батареи одеялами. Все форточки открыты, а в подъезде прохладно, — там отопление не работает: пробки воздушные, и воду ЖКХ не слили. В деревне — куча собак дерутся, не привязываются хозяевами, живут на вольном выпасе во дворах. Свадьбы лаечьи сейчас осенние в пике! Дружок соседский лежит сутками у гаража. Его хозяева переехали, а он тут ошивается. Там и серый пёс обитает… — чейный и ничейный. Его кормят исправно. Но стоит пожалиться, что кусачий, — тут же все громогласно орут, утверждая, якобы, — не их. А попробуй забери себе! — Тут же завопят, что их! — Хитрости людской предела не придумано! Идут люди, а собаки сбившейся стаей бегут следом с лаем, со всех дворов, погавкать, да подраться. И все… — чейные, а как отвечать… — ничейные! С соседнего дома несётся чёрный пёс и безногий (с ампутированной передней лапой), с нашего двора скачет бывших соседей кобель. Они переехали в частный дом, купив тот за выделенные округом огромные миллионы. Тут же и серый кобель, которого вчера соседка хвалила за нападение на моего пса и на меня!.. — Случилось обычная людская, собачья подлянка:

— Вчера вечером заводила на ночь домой Дымка, на поводке, выгуливала по пути. Он день сидел в огороде на цепи, как и положено по Закону о содержании собак. На крыльце соседнем сидит сука не лаечьей породы с течкой. Из пике она уже вышла, да кобели всё ещё кучкуются в надежде продолжить род собачий. Даму сторожит ихний серый кобель. Мой пёс, естественно, заинтересовался, привлечённый соблазняющим запахом — гормонами женскими, потащил меня незаметно, да целенаправленно, поздороваться с хвостатой красавицей, метя, естественно, традиционно, кустики по трассе. А тут… соперник! Началась типичная северная драка лаечьих кобелей — традиционные разборки из-за суки.

Мой — на поводке, тащит уже меня, серый пёс — на вольном выпасе, без привязи кидается на нас. Из-за того, что Дымка на поводке, не может драться полноценно, — ошейник не даёт, — я удерживаю. Не отпускаю поводка, пробую сдержать своего, да другим собакам то «на руку». И вот уже с соседних дворов двухэтажек несутся кобели драться. Они только и дожидались любимого развлечения! Вес лаек — моего и серого кобеля, в сумме около восьмидесяти килограмм, а то и более, что вдвое превышает мой вес. При этом, — они ещё и на четырёх лапах, а я на «подраненных временем» неустойчивых двух. У них… — клыки, зубы волчьи! — Молодые! Опытные! Реакция и скорость зверя дикого, — не человечья! Да и ум лаек затмила драка за благосклонность хвостатой дамы. Понимаю: «Подойду вплотную, начну разнимать, — меня разнесут в клочья!». — Кобели спласнулись насмерть! В такой ситуации даже опытные молодые мужики не суются к дерущимися. Собаки должны, традиционно померявшись силами, выяснить, — кто сильнее, и мирно подрыкивая, разойтись, уступив сильнейшему сопернику право продолжить лаечий род.

И тут, на звуки драки, выскочила соседка, что подписывала годами, как однажды выяснилось, за всех жильцов дома протоколы собраний, не проводимых собственниками дома. Решения, якобы согласованные, проводились администрацией, списывались миллионы миллионов под шумок, и о том мы не ведали, даже не подозревали. В итоге выяснилось, что в нашем доме давным-давно проведено и действует горячее водоснабжение, и в аварийной деревянной двухэтажке (в бараке) с тремя подъездами, мы платим за три лифта! Так узнали: в нашем дворе, оказывается, давно существует и действует детская площадка, которая регулярно финансируется с сельского бюджета! Много чего ещё интересного позже узналось. Под маркой капремонта и прочих проектов отчислялись миллионы миллионов! Да и нам в раскидку включалось под оплату за ЖКХ! — Платили и за лифты несуществующие. А к общедомовому электропотреблению кто только не подключен?!.. — И магазины, и пилорамы, Интернет и т.д, и т. п, и всё раскидывалось в итоге на физлиц, о чём те и не ведали.

С тех пор, когда афера вскрылась, отношения складывались натянуто. А тут ещё и у зятя, у сватьи из «коренных» угро-украинцев погорели угодья охотничьи, я же, несмотря на жутчайшее давление, не планирую уезжать, не сбегаю от страха с села. Чем и надежды многих жаждущих не оправдала. А так мечталось оттяпать землю у неочухавшейся от трагической гибели мужа вдовы. И… — опять осень! И охотничий сезон подпёр, а я, вопреки жутчайшему давлению опять оформила все документы, и собралась в тайгу, в свои земли, срывая мечты и планы! Да ещё и лайки породистые не на вольном выпасе, а под бдительным контролем: ночами — дома, днями в огороде на привязи. — Как — только ни пытаются их порешить, да меня подставить под уголовщину, раскрутить на деньги — не выходит! — Людской наглости предела зачастую нет!

И вот, хитрая хохлушка, которая зачем-то упорно пишет сейчас, во время СВО, в Инете, что училась на Украине в украинском селе! — решила мне серьёзно предъявить. — Орёт, типа не увожу пса своего от её крыльца и от её собак. Требует, чтоб обучала команде «фу!». — Дура несусветная! — Понятия не имеет: команда «Фу!» подаётся псу при иных обстоятельствах, а не в случае, когда хозяйка на поводке у пса и её собака нападает и на мою собаку, и на человека!

Пытаюсь всё же, по-соседски, смягчить конфликт. Говорю: «Не мой напал, а твои — непривязанны! И, — «Фу!», — кобелю — лайке западно-сибирской, увидевшую пахнущую течкой суку, бесполезно говорить. Он — не кастрирован. «Фу!» говорят, когда подбирает собака падаль. — Твоя сука — падаль?!.. Говорят в этом случае команду: «Нельзя!». Твои собаки без привязи в отличие от моих, — выгуливаются без присмотра. Серый кобель и вовсе живёт во дворе. Сука же, постоянно провоцирует драки кобелей и ежедневно таскается по дворам без присмотра.

Ситуация складывается тяжёлая. Понимаю: очередная «осенняя» подстава намечается. Прошлой осенью ребёнку соседскому намазали медвежьим жиром велосипед, чтобы спровоцировать моих собак на нападение. Тогда удалось раскрутить на большие деньги моих детей, — по-глупому! А надо было мне подать в опеку, в полицию за такие мошеннические дела. И опять всё повторяется! — Многим нужны наши лесные угодья! Оттого пошли наглые подставы и в отношении собак! Детей строго — настрого предупредила, чтобы не велись на провокации. И прежде всего, чем бездумно платить по любому мошенническому телефонному разводу, думать и советоваться со мной, — с матерью! Всегда теряюсь перед людской наглостью. Не умею из-за воспитания, противостоять борзости, особо бабской — хохляцкой. А округ негласно в народе именуется «Хохляцким», ибо, куда ни глянь, — все «коренные северные» соседи носят украинские фамилии с окончанием на букву «о». — Представляю, что творится на юге страны, если на Севере, «хохлы» так наглеют. Всё же пытаюсь спустить конфликт на мирные стёжки, понимая, — слишком глубоко заходит, и перемирие возможно лишь внешнее.

Кобели, как и положено, порычав, успокаиваются. Возбуждённо справляют нужду, точнее, — мирно метят границы владений, каждый со своей стороны, разделив территорию двора.

Пытаюсь объяснить: «Ни один крепкий мужик не сунется разнимать кобелей, дерущихся из-за текущей суки». — Разливают соперников только холодной водой. — Выливают вёдра воды на головы псов. — Только так возможно разжать их намертво сомкнутые волчьи клыки на горле соперника. — То потомки волков! «Коренная северная» хохлушка стоит злющая, готова меня разорвать, — дай лишь волю! Причина злости не в собаках, то лишь повод. Сообразив, — замолчала. — Ведь мой пёс на привязи, а её на вольном выпасе. И не ей мне предъявлять претензии, а мне, — содержит опасных собак в общественном дворе без контроля, выгуливает без поводков, и те напали на меня, а не мы на них. И по «Закону» я теперь имею полное право подать на неё заявление крайне серьёзное для привлечения к ответственности!

Хозяйка псов, ненавидящая весь мир, — заходит в подъезд, её собаки следуют за ней. Останавливается и, не зная, что я ещё не ушла и слышу, — хвалит своих псов за спровоцированную драку, — хвалит за нападение на нас! — Я не прихожу от происшедшего в шок! То ли ещё творится сейчас на юге?!.. Давно поняла: соседи хитро, подло целенаправленно провоцируют моих лаек, стремясь меня подставить под уголовную ответственность, оставить беззащитной. Без лаек охотника нет, и в тайгу не сунуться. Регулярно пытается меня снимать на смартфон… — тайно, из-под тишка. Не раз прямо ей говорила, заметив скрытую съёмку, чтобы не смела фотографировать меня, моих лаек. — Увижу фото в Интернет! Сразу подам в надзорные инстанции! А она знает: «С Законами я дружу!». Чувствую, — ищет способ подставить под уголовщину не по собственной инициативе, — до сих пор боятся: уйду туда, где погиб супруг и узнаю причину гибели супруга.

Неизменно себя успокаиваю: «Что ни делается, — всё к лучшему!». И не случайны случайности. Проявилась во всей полноте подлость человека, который частенько мило машет рукой в знак приветствия, и тут же раскручивает на информацию: «Куда я пошла и зачем?..». Целенаправленно обучает своих собак, провоцирует драку, нападение, — готовит очередную опасную подставу. У её зятя погорели угодья в лесном пожаре, теперь негде охотится, отжать мои не выходит никак. Год назад пропал муж. Его искали. Делалось всё, чтобы меня запугать, изничтожить, ограбить. Давление со всех сторон шло неописуемое. И нашли способ подставы, да такой, что пришлось экстренно глубокой ночью сбегать с лайками в тайгу. Поняла: сделают всё, чтобы не смогла найти, и тайга похоронит следы. — Слишком высоко пошло! А ночью, пришла полицейская. — Телефон и тот прослушивался! О моём намерение уйти в тайгу на поиски останков мужа, знала только дочь. Ей я сообщила по телефону, что ухожу на поиски отца, ибо дальше мне уже не дадут этого сделать. Капитанша — местная, — пыталась остановить, втирая, типа: там медведи! На законном основании не смогла остановить. Пришла, якобы ей позвонили: «Мои собаки насмерть порвали собаку чью-то в соседнем дворе». — Наглая придуманная ложь! Мои собаки — белые, не рыжие, и сидели на цепи днём! Проводила в огород, — показала. — Очень боялись, что уйду с лайками и найду мужа. Не прошло и несколько месяцев, как молодой женщины — полицейской, что всё знала, тоже не стало!..

На другой день иду с магазина, а соседка — навстречу. Её пёсика не слушает хозяйку, — бежит по дороге, собирая своры кобелей со всего села. Увидев меня, перепугалась. — Поняла, — теперь не дам себя разводить. Сошло с рук раз, два — третий не прокатит. По доброте сердечной прощаю, да прощаниям есть и предел.

***

Утром опять сам собою врубался блютуз и отрубают непрерывно телефон при разговоре с сестрой. Поняла: активно прикладывают руку здешние хакеры, — прослушивают все мои переговоры, только боятся, что рассказываю ситуацию другому лицу, как есть; ведут запись. Опять против меня пошла лютая кровавая война. — Никак не получается устранить неугодного писаку на всех планах. — И заблокировали на сайте, и подбрасывают в огород на тропки свёртки, чтоб подняла, оставив отпечатки, и натравливают с ружьями охотников, пытаются в безлюдном месте сбить машиной меня и собак; подкидывают в огород лайкам отраву, подселяют в пустующие квартиры уголовников пьющих, чтобы те планово, за огромные деньги доводили, подставляли под серьёзные уголовные статьи… — всего не перечислить. Шла после в магазин, а соседка перепуганная, убегает от меня, страха скрыть не может, боится теперь — дошло. — Глупая, — боится, что «нашаманю» подобно её профессиональной сватье — манси. — Ещё и шаманят (колдуют), не только подписывают протокола собраний собственников не проводимых…

Купила арбуз. Люди, что не связаны с экспедицией, администрацией, ЖКХ приветливы, улыбаются, здороваются, помогают. А вот те, кому обломалось воровать, — злы, напуганы и мстительны. Вчера в планшете оказалась воткнутой булавка. Рылась по старым файлам своим и нашла историю про сон. Суть сна, приснившегося в тайге 19 сентября 2021: давно ушедшая на небеса мама помогла вылезти из ада в свет по лестнице, через последнюю стену троим измождённым мужчинам. Остался в темноте лишь четвёртый. Среди выбравшихся был и мой муж. Мама помогла троим перелезть через стену туда, где сиял солнечный, загадочный свет. А мне мама руку не подала. Улыбаясь лишь сказала, чтоб подождала, — мне ещё рано к ней. А этим троим пришло время, им надо помочь выбраться из тьмы жизни в верхний свет. Они — слишком сильно устали, измучены жизнью в аду.

Поняла позже суть вещего сна. На следующий год умерло трое — один за другим сватов. Они сильно и долго болели. А я вышла на свет с ямы жизненной бездонной тёмной сама. И остановилась у невысокой стены, за которой сиял солнечный свет, пели птицы, голубело чистейшее небо, и улыбалась мама, умершая одновременно с Высоцким, более сорока лет назад. — Моё время ещё не пришло! И предстоит стены стен продолжить крушить. Я окрепла. — Кто остался четвёртый в глубинах ада жизни?.. — глубоко внизу? — не признала. — Какая-то заблудшая во мраке бытия душа. Анализируя сон, пришла к выводу: «Мама не могла мне подать руку и увести к себе. — Мой час не настал. Я сильнею и не выполнила своего земного назначения. И нужна ещё тут — на Земле». И вот опять шумят над моей головой ветвями деревья, лежу спиной на родной сибирской земле и думаю, вспоминаю и крепну, подпитываясь силой родной земли.

Среда, 20 сентября 2023 г..

Спешно бежит время. Его не остановить, не догнать. Миг сейчас — то уже миг прошлого. Ветер, холодно, ноут долго грузится. Вчера с утра ездила за лодкой на велосипеде. На переправе через Ятрию дежурит знакомый мужик. Нас с Володей хорошо знает, на реке часто подходил к нам, здоровались, говорили за лес, за охоту. Сейчас помогает мне загрузиться в горнячку с велосипедом. «Угостила» сигаретами, — отказывается, — не курит. Сказала: «Отдай мужикам, — я тоже не курю. Принесла курево молодому, что дежурит на переправе. Мужики мне постоянно помогают, как то стоит отблагодарить, — курево сильно дорожает, многим уже не по силам покупать, а от привычки не избавиться в секунды «по щучьему велению, по моему хотению».

Спрашивает: «Куда в такую непогодь?..». Сказала: за лодкой… Оставляла на Щекурье, на переправе, а скоро выпадет снег, — необходимо до слякоти домой вернуть, просушить, убрать на хранение. Паромщики работают на переправе вдвоём, — по три дня дежурят. Признаются: «Хорошо, что работа есть! Немного, — да хоть платят!..». В селе отсутствие работы — проблема у молодёжи насущная. Экспедиции нет, — развалили, как и СССР, теперь с работой напряг. Каждый крутится, как может, хватается за любой кусок хлеба — честного, нечестного, — сейчас всем уже «Пофиг». Говорю, — вернусь через пару часов!.. — а про себя подумала: «Нельзя зарекаться, — никогда в тайге не ведаешь, когда вернёшься. Муж ушёл — и не вернулся…».

***

Оседлала велосипед. Дорога грунтовая, каменистая, проложена сквозь тайгу. Велосипед обычный, не приспособлен к грунтовке. Еду мимо красивой таёжной деревушки. Проезжаю зырянское кладбище. Мысленно здороваюсь с душами ушедших, прошу прощение за возможные пригрешения, прошу помогать в таёжном деле. Там лежит много охотников не один уже век. Там и те, кто пережил гражданскую, Великую Отечественную, сталинские лютые репрессии, кто строил, восстанавливал, мечтал и погибал.

Вспоминается, как несколько лет назад проезжали с супругом мимо, — возвращались зимой с оснёвки, с тайги, — уставшие, закоковелые, а мотособака внезапно юзанула напротив крестов и сошла под откос. Уткнулись носом в сугроб, не травмировались. Мотособаку с гружёными санями вытащили на дорогу. Оказалось: Володя не удержал руль, вот и на скользкой дороге скинуло. А мысли… — духи не пропустили, хотели, чтоб их вспомнили, помянули. Еду мимо этого места и вспомнилось. Лавирую меж камней, чтоб и сейчас не кинуло под откос насыпи. А дождь — холодный, залепил очки, бьёт струями больно в лицо. Терплю. Почти ничего уже не видать сквозь мокрые стёкла. Энцефалитка промокла насквозь мгновенно. Тревожно, неуютно на душе, да упрямо кручу педали, понимая, — потом ещё сложнее будет заставить себя ехать в снег, в холод.

Подъезжаю к переправе через вторую реку. Впереди идёт крутоватый спуск к реке Щекурья. Вода угрюмо потемнела, глядит неприветливо. Ночью этой лил дождь. Деревья почти облетели. На ветка, на пожухлых трава, блестит каплями ледяная вода. Золотая осень ушла в память, в прошлое, и впереди — лютые холода северной зимы! На противоположном берегу голосят сотни мелких птиц. — Они сбиваются в стаи, готовятся к дальнему перелёту, а теперь о чём-то голосисто спорят. Похоже, — птицам страшно решится покинуть родину, дом, страшен дальний перелёт. А оставаться нельзя, — не выжить зимой, что длится более полугода, почти восемь месяцев бескормицы.

Холодно. Моросит дождь. Вымокла. Неуютно. Доехала скоренько, удачно. Поднимаюсь на крутой откос. Берег — глинистый, вертикальный. А надо, цепляясь за сырые кусты тала, вытаскивать себя на яр вверх к поклонному староверческому кресту. Лес — неуютный. Холод и сырость во всём. Лодка лежит на месте. Кое-как вытащилась с чащи с двумя огромными мешками обратно на яр. Загрузила на плечи и… — в обратный путь. — Продираюсь сквозь заросли, только теперь гружёная. И ещё — крутой склизский путь по берегу реки: «Как бы не скатится в реку! Не уронить вещи в воду!». Скользко! Опасалась сорваться в реку с высоты. Оттуда не выбраться, — яма, а берег глинистый, не за что зацепиться.

Удачно выкарабкалась на дорогу, теперь тащусь наверх. Дыхалку сбивает. Миллион раз мысленно восхваляю велосипед, — не пешком топать! Дотащилась до велосипеда. Пытаюсь загрузиться вещи на багажник. Лодку после переправы сложила комом в огромный пластиковый мешок. Она не до конца сдута и сырая. На руль подвесила мешок с вёслами, насосом, ковриком и всяческой лодочной мелочёвкой. В итоге, — самой невозможно сесть в седло. Загрузилась неудобно, багажник расшатался и елозит. Пришлось идти пешком. А лодка непрестанно падает. Приходится её воодружать опять на багажник. — С первого, с третьего раза не получается. Веду велик аккуратно. Плавно обхожу каждый булыжник, избегая малейшей тряски. Стараюсь предотвратить скидывание вбок груза. Дошла до деревни! Подумала: «Не разгрузиться ли?..». — Притормозила себя: «Второй раз не захочется опять сюда ехать». — Лучше уж: «Тише ехать, дальше буду!». Идти неудобно, да привычно шагаю. Рефлекс дороги срабатывает на автомате. — Просто тупо переставляю ноги, изредка глядя по сторонам, — ориентируясь.

На переправе мужчина помогает, — не позволяет даже самой разгружаться. Подъехала, спеша, — на велосипеде тоже, немолодая женщина. Она ставит сети на реке, — ездила проверять. Сообщает: «Вода немного прибыла…». Говорю: «Хорошо! В зиму нужно, чтоб воды подкинуло в реки, иначе рыба стоит перед перекатами и вверх не идёт». Соглашается, — опытный рыбак! Деревня с нетерпением ждёт подъём рыбы. Объясняет: «Пусто! — Рыбы ещё нет».

Рыбачка спешит в соседнее село и боится опоздать на работу. Вспоминаю, как в жуткую перестройку, ломку страны Советов, фактически голодая, вставала по-утряне, задолго до работы и аналогично бежала на реку проверять сети, на охоту. Подбегала домой до семи утра, спешно умывалась, на ходу глотала чай и бежала на работу. А часто не спала сутками: ночами сидела на охоте, на уток. За ночь пробегала по тайге десятки километров. Намёрзнувшись, пропахшая лесом, спешила успеть на работу… — Так и сейчас, эта женщина сочетает дом, реку, лес и работу на производстве… — выживает. Подумала с уважением: «Не я одна в северных сёлах аномальная!..».

За минуту, что переправлялись в лодке, разговорились. — Опытная! Разумирую: « ну и жизнь опять пошла! — Женщины рыбачат, охотятся!». А в ответ: «А куда деваться?!.. — жить-то надо! В войну тут все женщины рыбачили…». Я замолкла, — в шоке! — Не предполагала, что столь сложно сейчас людям жить, если Великую Отечественную войну вспомнили… — Ведь и сейчас идёт война! — Мне-то хорошо, — дети взрослые, помогают матери материально, да пенсию, слава Богу! — получаю. — Да огород, да лес!.. — Сиднем не сижу, в магазинах только хлеб, да соль, сахар покупаю… — всё своё!

Переправились. Женщина спешно уехала на работу в село. С переправщиком остановились, поговорили, рассказала про мужа, как ходила на Манью его искать, как сейчас ходила. О медведях поговорили. Я — не турист, а охотник и бросать пока тайгу не планирую. Дети строжатся, боятся за мать, да меня не исправить. Избу медведи в этот раз не тронули, — заколачивала окно, а в темноту те неохотно лезут. Раньше залазили через окно, выставляя стекло. Однажды мишка застрял в окне и вывернул центральное бревно стены. Муж домкратил, вправляя брёвна в стену избушки… — посмеялись.

Про резиновую лодку заметил: «Удивительно лёгкая! — Из современных материалов изготовлена. У него — двухместна, — старая резина, — очень тяжёлая. А моя — лёгкая. Согласилась: «Я на ней прошлым летом спускалась по горной Манье!.. — только парусит очень!.. А сейчас и велик переправляла…».

Спросил, — не страшно ли одной в тайге?.. Ответила: «Надо жить дальше… — привыкаю немного… — Страх привычен. Сложно одной в лесу сейчас из-за тоски, ощущения одиночества, осознания, что вдова. Больше двух недель одна в тайге сейчас уже не могу жить… — не выдерживаю пока. Раньше же, уходила на месяц. Мы с Володей не уехали с села, когда экспедиция развалилась, остались. — В городе не захотели жить. Постоянно таёжничали, поднимались по реке, а перекаты Маньинские опасны! — Подниматься по горной реке всегда опасно! Вот там было всегда страшно! До миллиметров просчитывали глубину под лодкой. Слаженно шли, — опыта много!.. — рассчитываешь до секунд, чтобы не перевернуло гружёную лодку, да под завалы не затащило. Сейчас тоскливо. Одиноко. Да привыкаю. Необходимо жить дальше полноценно.

Мужик слушает, — всё понимает, — сам таёжник. До сих пор сельчане помнят и тоже не пришли в себя от шока трагической гибели мужа. — Сочувствуют искренне, ибо все мы под одним Богом ходим. А северный лесной люд, кому перевалило за шестьдесят, в постелях не умирает… — как правило остаётся навсегда в тайге. Говорит, — его жена и дня в лесу не хочет с ним осневать, — не рвётся в лес…». — Хорошо поговорили. Тепло осталось в душе от понимания и сопереживания простых людей. Они тоже живут тайгой.

***

Разбираю записи, начерканные в тайге:

— 4 сентября. 17.30 вечера, — примерно. Совсем рядом, за ручьём, пилят бензопилой дрова. Слышала, — там тормозила машина. Отдала собакам сало свиное, чтобы завтра на себе не тащить, — накормила калорийно. Поели. Утихли. Лежат во мху, сделав гнёзда по типу птичьих. Птички на все голоса тинькают. Голосят непрерывно. Лайки, наконец-то, бросили лаять белку, — утихомирились. Я лежу в свитере шерстяном, старом. Он служит исправно полвека, ещё со студенчества. — Весь потёртый, с подпалинами от ночёвок зимних у костра. Тёплый! Не холодно в нём. Занесла в палатку немного подсушенный спальник. Под него подложила мешки для тепла. Те тоже подсохли. Очень хочется непрерывно после дороги пить. Так всегда бывает в лесу. Организм много испаряет и поглощает воды для формирования энергии. Костёр не жгу. Чай не кипячу. Воды польинской на ночь осталось поллитра. Чай планирую кипятить завтра, в пути, во время отдыха. Тут нет воды и слишком сухо, чтоб разводить костёр.

Палатка — это чудо! Точно — дом, в ней нет ветра. Постепенно затаскиваю вещи на случай дождя и ночного холода, — от сырости вечерней. Беспокоит завтрашний день, — дорога. — Как-то всё сложится?!.. — всегда волнительно идти в неизвестность. Беспокоит и утренний подъём по холоду. И на холоде все вещи необходимо утром надёжно упаковать. Решила спальник тёплый вывозить, — не оставлять. Он необходим дома, да и просушить хорошо возможно лишь только дома.

В палатке намного удобнее ночевать, нежели на улице у костра. Ехала сюда, — солнце светило в спину, и не слепило в глаза. Связи тут нет. Села, а до этого лежала на спине — отдыхала. Как обычно, — устала в дороге. Времени ещё достаточно, чтобы до темноты добраться до избы, да сил мало. Душа спешит, заставляю себя не рваться бездумно вперёд, а отдыхать, — ночевать. Раньше, по молодости, ломала ноги, и притаскивалась далеко взаполночь, едва живая, — только бы ночевать под крышей, а не под кедром. Решаю тормозить себя и не уродоваться впредь в дороге, — идти по мере сил, отдыхая.

В лесу не хватает радио, хочется музыки, телека, людской речи. В тайге, в одиночестве солопохода, особо ощущаешь свою привязанность к людскому миру. В лесу сейчас легко дышится, а дома — настоящий ад, устроенный коммунальщиками! — Баня круглосуточная — парилка! — Врубили отопление, и не продули пробки. В подъездах соседних — холод! А у меня несносная жара! — Пекло!

Дымка ластится. Лизнул мне в нос, когда выползала на четвереньках из палатки. Он улёгся калачиком у самого входа, — беспокоится. Пса тревожат и люди, и запах медведя. Собаки кошмарно много едят! — Пробежались, и теперь голодны.

— Ти, ти, ти… — тиять, — кричит кедровка.

— Ти-ти — ти — от ва тил. — в так ей вторит дятел.