Свидетель по делу о шабаше

Татьяна Разумова (2025)

Исторический детектив с элементами производственного. Детектив, в котором читателю предоставлены все «ключики», чтобы он имел возможность первым, задолго до сыщика найти разгадку. Поиску решения способствует отсутствие в повести фантастических допущений, а также то, что её герои ведут следствие в рамках своих средневековых представлений и средств. О многих важных деталях читатель XXI века нередко знает или догадывается больше, чем они. Инквизиторский детектив, то есть такой, где следствие ведёт инквизитор, а многие события продиктованы логикой инквизиторского расследования. Мир в преддверии охоты на ведьм, но пока ещё в святой службе нет согласия по вопросу существования и действенности колдовства. Чему верить, кому верить, кому довериться, что и какими средствами защитить — выбор героев повести.

4. ТРАВЫ

Длинные тени уползли из залы вслед за бароном Беранжье, брат-прислужник увёл его устраиваться на ночлег. Отскрипела лестница. Инквизиторы не ожидали от ночного пришлеца такого грозного свидетельства. Они не позаботились заранее о том, чтобы хорошо осветить залу для допросов факелами, — ограничились тем, что принесли с собой три масляных светильника. Один из них по завершении допроса монахи отдали со своего стола барону.

Дружно помолчав в полутьме вослед ушедшим, брат Фома и брат Лотарь высказались единодушно о том, что нельзя им не доверять свидетельству благородного господина. Свидетельству рыцаря, признавшегося, как он сам пользовался колдовским зельем и летал на шабаш. Свидетельству покаяльца, рассказавшего суду, что имел он возможность попытаться спасти жизнь христианина, но смалодушничал это сделать. Повинившемуся, что более недели скрывал в замке явную ведьму. Не доносил барон инквизиторскому суду, пока чувствовал зависимость от бесовки, пока не были сняты шёлковые швы с живота Генриетты, пока Хильда продолжала пеленать и расхаживать баронессу.

Брат Бернар возражал, что Хильда должна была привезти с собою в Беранжье полезные для рожениц травы, а среди них и белена, и спорынья, и лист волчьих ягод, и мак. Вдруг попробовал их испить? Из любопытства. В силу разного сочетания соков в мужских и женских телах то средство, которое способно унять боль или дать окрепнуть дочери Евы, скверно скажется на сыне Адама.

Что, если одурманенный женским настоем уснул, а там мало ли что привиделось? Мак Хильда настаивала наверняка, чтобы помочь баронессе поспать, отвлечься от боли. А у отвара листа волчьих ягод как раз выйдет этакий слабенький, сладковато-прелый запах. Вот с него-то мысли у барона и завертелись: и про сладостный аромат, и про беззубую, уже близкую к земле старуху.

Брат Фома отвечал, что барон описывал яркий, незабываемый запах, а запахи почти никогда не мерещатся людям. А брат Лотарь торопил соследователей вернуться из нетопленной залы для допросов в трапезную, к камину, где карпики.

Брат Бернар возражал брату Фоме, что хотя бы одно средство, от которого может привидеться и прислышаться разное, в Беранжье имелось. Хильда не могла не заварить баронессе рожки спорыньи, чтобы усилить схватки.

— От спорыньи и от волчьих ягод всякое может нагрезиться, — разулыбался брат Лотарь.

Нетерпеливый монах прекратил коситься на дверь. Что-то увлекало его в волчьих ягодах да спорынье:

— Сам знал ваганта, который тоже летал. — Потянувшись, брат Лотарь аж прихрустнул над тонзурой костяшками пальцев. — Только не на Лысую гору, а на Олимп. — Резко выпрямившись, бывший шут звонко шлёпнул себя ладонью по губам, чтобы по привычке не скорчить рожу. — Ваганту моему в одном трактире мешочек ржи подарили. Наградили за то, как он на дверях соседнего трактира куплеты срамные на воротах ночью написал. А рожь та оказалась со спорыньёй. А школяр-то поленился её разобрать хорошенько перед тем, как сварить. А как пообедал он своей похлёбкой, так рассказывал, парил потом над Олимпом и плевал, и сморкался эллинским языческим богам прямо в их кубки с амброзией. А затем приземлился на лужайку к овечкам и спорил там с Аристотелем.

— Это с голодухи у твоего ваганта⁷ вышло, — вздохнул брат Фома, — да и спорил он с философом Аристотелем⁸, то есть грезил о том, чему его учили, а не подслушивал беззубую ведьму. И запаха сладкого в его видениях не было.

— Похлёбка та наверняка была сладкой, — возразил брат Бернар, — из-за спорыньи. Твой вагант как раз по сладкому запаху мог бы догадаться, что рискует отравиться насмерть.

В зале скрипнуло. Свистнуло. Дунуло. Задрожали огни светильников. От угла, из трепещущих сгущений теней застонал дощатый пол.

— Но он ел эту похлёбку, а не мазал на тело, — возразил брат Фома.

А его товарищ забарабанил пальцами по столу, силясь не скорчить рожу расшалившемуся скрипучему сумраку.

— Я хочу пояснить, что он не летал, а спал, прикорнув у костерка, — пробурчал брат Лотарь, — а думал, будто бы летает.

В залу для допросов вернулся брат-прислужник.

— Но потом он понял, что ему это приснилось, — возразил брату Лотарю брат Фома.

Проскрипев досками до их длинного стола, брат-прислужник безмолвно заменил догоравший светильник свеженаполненным и тем же мерным шагом заскрипел в обратный путь к дверям залы.

— Да, мой школяр очень горевал потом, что не помнит, о чём они спорили с Аристотелем, — вздохнул брат Лотарь, — но ему никогда больше не доставалось ржи с такими чудными рогулечками спорыньи.

— Нет, — подытожил брат Фома, — у нас выходит, что этот школяр, будучи, в отличие от барона Беранжье, неопытным и юным, всё-таки хорошо понимал, что его видения вызваны похлёбкой, что на самом деле он никуда не летал и с Аристотелем не спорил.

— Да, тут ты прав, — кивнул брат Лотарь. — Мой школяр понимал. Но бывает же и так, что люди, принявшие зелье, наяву ошибаются в том, где они находились и что делали. Вот когда его светлость совсем был юнцом, к нему приставили монаха-бенедиктинца учить грамоте. А его светлость не желал учиться, он хотел скакать по полям. Вот мы с ним и выдавливали его наставнику волчьи ягоды в пиво.

— Так это наставник герцога, выходит, стал одной из тех душ, погубив которые ты подался в монахи? — насторожился брат Фома.

— А ты и не знал, получается, что позвал сюда выть с волками не кого-нибудь там, а самого опытного в монастыре отравителя? — Изогнувшись над столом, брат Лотарь надвинулся грозно на брата Фому. — Вот и не пей со мной впредь. Ровно две ягоды я выдавливал в бочонок бенедиктинцу. И признаюсь тебе: тот как осоловеет, как выпучит глазищи! — Довольный воспоминаниями, брат Лотарь откинулся на спинку стула и принялся раскачиваться, придерживаясь правой рукой за край стола. — Так на следующий день и не вспомнит, сколько кафиз прочитал ему ученик и где так испачкался глиной. Бенедиктинец наш думал, что измазюкался отрок, пока следовал за ним на нравоучительной прогулке. А чистописание можно было ему позавчерашнее показать.

— Наставнику герцога бочонка пива хватало, чтобы забыться, — подытожил брат Фома. — Не важна была та пара ягод.

— А я думаю, — возразил брат Бернар, — что мякоть от волчьих ягод, как более тяжёлая, опускалась в бочонке на дно. Там она должна была смешаться с пивным осадком, увязнуть в нём и по этой причине вообще никак не повлиять ни на самочувствие, ни на видения, ни на забывчивость монаха.

— Вот и хорошо! — кивнул брат Фома. — Вот и славно! Не нужно, получается, тебе, брат Лотарь, каяться и оплакивать попытки отравить насмерть своего собрата во Христе, пусть и горького пьяницу!

— У барона Беранжье родился наследник и умер друг, — напомнил соследователям брат Бернар. — Надо бы установить, не мог ли он напиться — не так важно, чем именно — аж до плясок на Лысой горе.

— Хорошо, брат Бернар. Мы продумаем сейчас, как включить твои сомнения в план второго допроса барона. Только сам я версию о вызванных травами грёзах нахожу ненадёжной, — подытожил брат Фома. — Смотри, в чём ты неправ. Барон не приходил в себя рядом с кубком или котлом. Барон описывает необычный запах, явно отличимый от запаха трав, что прежде варила в замке Хильда Синяя Лента. У барона нет никаких причин, чтобы оболгать повитуху, а уж тем более, чтобы оболгать нам себя, рассказывая такие порочащие вещи. Мы ещё раз испытаем надёжность его признания, но у меня нет ни капли сомнения в том, что наш подопечный — свидетель шабаша ведьм, что он, как и рассказывает здесь, летал на Лысую гору, что ему стыдно, что он напуган.

Рауль Беранжье молит нас о защите. Нам следует немедленно арестовать ведьму. Наш подопечный видел собрание дьяволопоклонниц. Собрание! А чуждая нам тайная вера — всегда война. На этой войне, — распалялся брат Фома, — мы не встретим вероучителей катаров. Их-то можно было обличить, предложив зарезать цыплёнка, — на костёр пойдут, но крови не прольют. Здесь не будет, как на юге, благородных рыцарей, которые защищали катаров на поле битвы. Здесь не будет наших подопечных вальденсов с их детскими хитростями: здесь они не клянутся, потому что им исковерканное переводами Писание не велит, а здесь клянутся, но в таких выражениях, которые по-настоящему клятвой не считаются. Против нас вышел сам враг человеческого рода. И как же нам повезло, — прошептал брат Фома, — что мы с братом Лотарем здесь. Как хорошо, что не упустили мы в этой волчьей дыре след великой опасности!

— Карпики у нас остынут! — всполошился брат Лотарь.

Примечания

7

Ваганты — скитающиеся грамотеи. Вагантами бывали клирики без прихода, переходящие от одного епископского подворья к другому, а также студенты и школяры, странствующие промеж университетов и учёных людей в поисках более совершенного знания или же в чаяниях достойной жизни.

8

Аристотель (384–322 до н. э.) — древнегреческий философ и учёный. В средние века — авторитет в области науки и искусств.