1. книги
  2. Современная русская литература
  3. Татьяна Соломатина

Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61

Татьяна Соломатина (2016)
Обложка книги

Мальцева вышла замуж за Панина. Стала главным врачом многопрофильной больницы. И… попыталась покончить с собой… Долгожданное продолжение «бумажного сериала» Татьяны Соломатиной «Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61». Какое из неотложных состояний скрывается за следующим поворотом: рождение, жизнь, смерть или любовь?

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Кадр сорок девятый

Папа

В приёмном покое Зинаида Тимофеевна и Сергей Станиславович, возглавляемые Оксаной Анатольевной, застали чудную картину. Трагическую и комическую одновременно. На кушетке сидела женщина с неумело наложенной марлевой повязкой на голове. Это и отдалённо не напоминало «шапочку Гиппократа»[9]. Косо и криво наложенные бинты были пропитаны кровью. Лицо женщины было разбито, как после пятого раунда на профессиональном ринге. Тем не менее, она улыбалась расквашенными губами и даже что-то благостно шептала. Её за плечи придерживала акушерка. Анастасия Евгеньевна Разова держала за руки здоровенного красивого мужика и, подпрыгивая, чтобы дотянуться до положения «глаза в глаза» кричала ему со всем неистовством, на которое была способна:

— Я тебя урою! Я тебе очко порву! Я тебя покалечу — и менты мне не указ!

Мужик не вырывался. Выглядел беспомощно и растеряно, что никак не согласовывалось с его прикидом топ-менеджера. Анастасия Евгеньевна обратилась к вошедшим, одну руку отцепив от мужика и патетически воздев её:

— Доколе же?!. Доколе эти… грубые мужланы бить будут женщин?! Женщин и детей?!

И в ярости не заметив попытку пятистопного ямба, Настенька Разова, этот нежный и милый домашний медвежонок (пусть она сняла квартиру и похудела — суть её не изменилась), влепила мужику мощнейший апперкот — благо рост ей позволял въехать аккурат снизу. У него аж кровь из носу потекла. Он не дёрнулся, не стал менее растерянным. Точнее сказать — потерянным. Не оказывал никаких попыток сопротивления. Родин бросился вырывать жертву из Настиных лап.

— Что ты творишь?!

— Её можно понять[10], — заметила Поцелуева и обратилась к акушерке: — Полицию вызвали?

— Женщина говорит, что она сама это сделала, — испуганно отозвалась та.

— Они всегда это говорят! — Прогудела Зинаида Тимофеевна, надвигаясь на мужчину, которого Родин уже заслонил собой. — С лестницы упала. Поскользнулась и головой об косяк. Ага… До такого вот.

— Прекратить самосуд! — Зарычал Родин.

Взоры Анастасии Евгеньевны и Зинаиды Тимофеевны сосредоточились на Родине. Оксана была вынуждена прийти на помощь начмеду.

— Все успокоились! Документы с собой есть?!

Акушерка пошла к столу и протянула Оксане Анатольевне два паспорта и обменную карту.

— Вот! Порядочные они. Он все документы привёз!

— Я правда сама… — прошептала женщина.

И так она это прошептала, что все поверили. В её тоне не было страха, как это бывает у жертв домашнего насилия. Не было желания оправдать, сохранить себя или кого-то… Было только искреннее облегчение. Как бывает у человека, которого что-то сильно мучило, а потом — исчезло.

— Я… У меня… Очень важная деловая встреча… Назначена… — наконец отмер мужчина. — Алексей Владимирович Кузнецов, — протянул он дрожащую ладонь Родину.

— Сергей Станиславович Родин, — автоматом откликнулся нынешний начмед, протягивая свою.

Мужчины пожали друг другу руки.

— И тут я встречу отменил… Перенёс. Почувствовал: надо домой. Лиза… Я зашёл. Она… — Он сглотнул. — Вся в крови. Стена в крови… Мебель, лампы… Книги… Всё вдребезги. Я её в машину. Она беременная. И я — к вам… Помогите ей. Я не знаю…

И здоровенный красивый мужик кулём рухнул на кафельный пол. Прямо под ноги Зинаиде Тимофеевне. Та попинала его носком тапка и глубокомысленно заключила:

— Вот ведь. Похоже, правда не он.

— Боже! Начинается! Па-а-па! Па-а-апочка!

Врачи и акушерка бросились к женщине.

— Странно, — прокряхтела себе под нос Зинаида Тимофеевна, перетаскивая Алексея Владимировича Кузнецова на стул. — Обыкновенно во время родов мамочку зовут.

Врачи уже укатили женщину из приёмного покоя в недра отделения. Зинаида Тимофеевна вздохнула, отвесила мужчине пощёчину. Он открыл глаза.

— Ничего милый, ничего. Помогут. Разберутся. Ты сиди, сиди. Я тебе сейчас горячего чайку сделаю. Сладенького. Только юшку с морды сотру.

* * *

Ему было уже хорошо за сорок, ей — чуть за тридцать. И всё у Лизы с Алексеем было хорошо. Надёжно. Небедно. Можно сказать, счастливо. Только детей у них не было… И тут бы следовало написать как в сказках: «И вот однажды…» Следовало бы. Да не в этот раз. Любое наше «однажды» — это всего лишь результат того кем мы были и кто мы есть. Сказки — просты и глубоки. А жизнь — сложна и кишит рифами и мелями. И одним из этих рифов было странное иррациональное нежелание Лизы заводить детей. Она искренне полагала, что если родит ребёнка — перестанет быть ребёнком. Ребёнком своего отца, которого она обожала. Боготворила, пожалуй.

Все стены дома Алексея и Лизы были увешаны фотографиями. Вот крохотную новорождённую Лизу отец держит на руках, не замечая камеры. Всё его внимание — ей. Вся любовь. Вся нежность. Трепет творца перед творением. Вот ей годик — она у папы на коленях. Пять — и она обнимается с папой. Вот он учит её танцевать — маленькие ступни на надёжных папиных. Вот Лиза — угловатый всклокоченный подросток и её невероятной красоты отец смотрит на неё с немым обожанием, прозревая за гадким утёнком прекрасного лебедя. Вот они с папой бегут по лавандовому полю. Вот пьют кофе на террасе греческого ресторана. Вот танцуют на выпускном балу. Все — с мальчиками, а Лиза — с папой.

Лиза была фотографом — и довольно успешным. Её фото реяли во всех отечественных глянцах. Но на стенах дома были только Лизины фотографии с отцом. Алексея всегда умиляла таковая привязанность жены к отцу.

Но с некоторых пор стала напрягать. Хотя у него и не было особенного времени для напряжения — Алексей был деловым человеком. Бизнесменом. И бизнесменом успешным.

Как-то Лиза сидела с отцом в ресторане. Удивительно, но он был всё так же молод и прекрасен, как на её выпускном балу.

— Папа, как ты умудряешься так шикарно выглядеть?! — В очередной раз восхитилась она.

— Не моя заслуга, доченька. Генетика. Моя генетика. Которая — и твоя генетика.

Лиза всегда улыбалась в этом месте их привычного диалога. Ей было приятно, что и она не постареет с возрастом. Никаких особенных усилий. Отец не был фанатом фитнеса, не посещал пластических хирургов… Значит и ей не придётся. Генетика.

— Папочка, я тебя сегодня позвала, чтобы серьёзно поговорить.

Лиза нахмурилась — и лицо отца немедленно приняло обеспокоенное выражение. Ничто в этой жизни не могло его обеспокоить. Кроме дочери, и всего что с ней связано.

— Алексей? Он обижает тебя?! Изменяет тебе?!

— Ну что ты, папочка! — Рассмеялась Лиза. — Алексей любит меня, как и в первый день. Тебе ли не знать?! Он любит меня так, как ты любил мамочку! В жизни каждого мужчины может быть только одна женщина, ты сам знаешь!

Отец улыбнулся.

— Или две. Если одна из них — его дочь.

И это тоже были привычные реплики. Их «нежный код».

— Что же тогда беспокоит мою девочку?

— Папа! Лёшка хочет ребёнка.

— Нормальное желание любящего мужчины. Что же тебя смущает?

— Папа! Но тогда я перестану быть твоим ребёнком!

— Лизочка, что за глупости! Ты никогда не перестанешь быть моим ребёнком, моей девочкой, моей крошкой! Ты — всё для меня. А твой ребёнок — будет и моим ребёнком. Внуком. Я давно мечтаю о внуке. Или — внучке. Мне всё равно. Лишь бы здоровенький.

Тут отец чуть нахмурился.

— Что, папочка?! Что-то не так?

Отец и дочь всегда очень тонко чувствовали настроения друг друга.

— Ничего, солнышко, ничего. Мне пора…

Через некоторое время Лиза с отцом полетели на море. Алексей не смог — дела требовали присутствия в городе. Совсем не было времени на отдых.

Отец с дочерью прогуливались по Набережной. Приятный атласный ветер. Чудесный закат…

— Папа!..

— Да, малышка?

— Ты скоро станешь дедом!

Лизин отец просиял, схватил дочь в объятия, закружил… Как будто ей снова пять. После они побежали в ресторанчик, держась за руки. Отец заказал шампанского себе и ананасовый фреш для Лизы. Её любимый.

Официант открыл бутылку и налил отцу бокал.

— Только… Папа…

— Что?! — От беспокойства отец отставил бокал, не пригубив.

— У меня начала болеть голова.

Они с тревогой посмотрели друг на друга. Отец подавил подступающую тревогу.

— Ничего, доченька. Это пройдёт. Ты в интересном положении и… И женщины по разному его переносят. Больше отдыхай, меньше нервничай.

— Папа, голова начала болеть, как в детстве. Как у тебя в моём детстве.

Отец Лизы попытался ободряюще улыбнуться, но улыбка вышла какой-то бессильной. Тем не менее с несколько фальшивым энтузиазмом он продолжил ободрять Лизу.

— Пройдёт, малышка! Обязательно пройдёт! Только непременно обратись к врачу. Непременно!

Лиза пообещала. Конечно же она обратится к врачу. Она не враг ни себе, ни своему ребёнку.

Чем больше становился срок беременности — тем сильней у Лизы болела голова. Курирующий её акушер-гинеколог женской консультации, разумеется, направил Лизу к неврологу. Вслед за акушером-гинекологом растерялся и невролог. Дело в том, что у Лизы присутствовали симптомы всех известных ста шестидесяти цефалгий. Как будто голова болела не у одной красивой и хрупкой женщины, а разом у ста шестидесяти человек.

Лизу протащили по всем специалистам. Включая психиатров.

— Боль двусторонняя? — спрашивали у Лизы.

Она кивала.

— Сжимающего или давящего характера? — уточняли у Лизы.

Голову Лизы и сжимало и давило.

— Лёгкой, умеренной или выраженной интенсивности? — интересовались у Лизы.

— А есть выраженнее выраженной? — сквозь зубы шептала Лиза.

— Локализация болей? Орбитальная? Затылочная? Лобная? Височная? Смешанная? Интенсивней в ночное или в дневное время? Колющая? Кашлевая? Связана с сексуальной активностью? Боль по типу «укола льдинкой» или по типу «синдрома колющих ударов»? «Будильниковая» головная боль? Боль тупая после сна?

На все вопросы Лиза отвечала утвердительно. Также головные боли у Лизы сопровождались тошнотой. Присутствовала фотофобия — боязнь света. И фонофобия — боязнь шума и суеты вокруг.

Суета вокруг включала не только бесконечные вопросы врачей, но не менее бесконечные обследования.

Анализы, энцефалограммы, аппаратные исследования — всё в норме. Спиномозговая пункция — норма. Нет даже повышенного внутричерепного давления, чтобы хоть как-то объяснить головные боли. МРТ во всех режимах — норма. Обзорная, с контрастным усилением, магнитно-резонансная ангиография, МР-спектроскопия, МРТ в режиме подавления сигнала от жировой ткани, градиентное эхо, FLAIR, FIESTA, МРТ в DWI-режиме… Но даже диффузно-взвешенное изображение ничего не выявило.

Алексей свозил Лизу в НИИ нейрохирургии имени Бурденко — ничего!

Исключили опухоли головного мозга. Исключили аневризмы сосудов, инсульт, эпилепсию, менингит, энцефалиты… Исключили всё. Всё чисто! Патологии нет. А голова у Лизы болела с такой силой, что ей стало казаться, что взрывается череп и вылетают глаза. Следовательно, головные боли у Лизы были не вторичными, опосредованными. А самыми что ни на есть первичными. У Лизы была идиопатическая кластерная головная боль (что в переводе с врачебного на человеческий обозначает: «по непонятной причине голова болит так, что лучше умереть»). Идиопатическая кластерная головная боль во всех её проявлениях, включая и пароксизмальную гемикранию, известную доброму обывателю, как мигрень. Включая и новую ежедневную персистирующую головную боль. Вся линейка из МКБ[11], касающаяся головных болей, имелась у Лизы. Не имелось только диагноза. И что было хуже отсутствия диагноза — головная боль ничем не купировалась.

Алексей, и прежде беззаветно любивший жену, теперь стал относиться к ней как к фарфоровой вазе эпохи династии Тан. Уходя, он задёргивал шторы, расставлял у постели всё необходимое — еду, воду, соки, таблетки… И уже был готов найти дилера, чтобы раздобыть жене наркоты. Предлагал нанять сиделку — Лиза категорически отказывалась. Чужой человек рядом, когда и от Алексея в затылке взрываются сверхновые? О, нет!

Как только муж уходил — Лиза звонила папе. Он тут же приезжал. И только с ним ей становилось легче. Он гладил ей руку, массировал виски. Успокаивал:

— Не плачь, малышка. От слёз только больней.

Они часами вспоминали её детство, маму. Рыбалки, походы под парусами. Лес и грибы. Поля и цветущие в пустыне ирисы и маки. Лиза засыпала под его мерные рассказы. Голос отца убаюкивал. А когда она просыпалась — папы уже не было.

Головные боли были настолько невыносимыми, что акушеры-гинекологи предлагали сделать аборт, ссылаясь на возможную извращённую форму раннего гестоза. И Алексей был с ними согласен. Он любил Лизу. А дети… Дело такое. Можно и усыновить. Или — попробовать ещё раз.

Но Лизин папа очень хотел стать дедом.

И Лиза спряталась от врачей. Всё равно от них пользы никакой. Назначают приёмы, собирают консилиумы… Только усиливают муки.

С двадцати семи до тридцати двух недель Лиза отсиживалась дома, докторов не посещая и вовсе никуда не выходя. Видясь только с отцом. И с мужем.

И вот сегодня, вернувшись с первой за день деловой встречи, Алексей застал Лизу в таком виде. И срочно привёз её в роддом. А куда ещё везти беременную женщину? Ну да.

* * *

Лиза уже пришла в себя. Раны были обработаны, повязки — должным образом наложены. Она лежала в отдельной палате. Окна были занавешены плотными жалюзи. Рядом сидел Алексей. Увидев, что жена открыла глаза, он погладил её по щеке.

— Бедная моя. Бедная моя девочка… Я сейчас позову докторов. С ребёнком всё в порядке. Не волнуйся.

Алексей вышел. Через минуту к Лизе зашёл отец — непонятно, как с зятем разминулся.

— Господи! — Ахнул отец. — Что же ты с собой сделала!

Он сел на край кровати и взял её за руку.

— Папа! Было нестерпимо, а ты всё не приходил и не приходил!.. Пахнет кофе с корицей?

Отец потянул воздух.

— Да, действительно! А я шёл и думал: «какой знакомый запах!»

— Папочка, принеси, пожалуйста, кофе с корицей! Мне очень хочется кофе с корицей!

— Но с тобой всё в порядке?!

— Да-да, не волнуйся! Лёшка здесь. Сейчас врачи придут.

— Хорошо, ласточка!

Папа поцеловал Лизу и вышел.

Осмотрев и опросив Лизу, Поцелуева, Родин и Святогорский собрались в кабинете начмеда на консилиум. На столе лежала обменная карта. История непонятной болезни толщиной с «Войну и мир». Оксана и Родин горячо обсуждали пациентку, Аркадий Петрович же внимательно изучал данные истории, сохраняя молчание. Что было для него не характерно.

— Ничего не понимаю! — Удивлялась Оксана Анатольевна. — Всё! Абсолютно всё в норме!

— Может, у неё бешенство? — предположил Родин.

— Которое не обнаружили при таком количестве исследований на всё про всё. И ещё про запас сверху?!

— Ну не прикидывается же она! — Воскликнула Поцелуева.

— Да уж вряд ли! Зачем?! Да и какое прикидываться! — Родин взмахнул рукой. — Такое с собой сделать… Это реальная боль! А вдруг всё-таки бешенство?.. Атипичная какая-нибудь форма, а?

Они оба с надеждой посмотрели на Святогорского. Он захлопнул историю Лизы и мрачно забарабанил пальцами по столу.

— Аркадий Петрович, ты меня пугаешь, — прокомментировала Оксана.

— Очень пугаешь, — поддакнул Родин.

— Бешенство или не бешенство — а Милуокский, он же Висконсинский протокол необходимо задействовать.

Друзья вытаращились на него. Первым отмер Родин.

— Ты предлагаешь вогнать беременную женщину в искусственную кому?!

Святогорский кивнул.

— Да он у нас вообще не зарегистрирован! Да и… У них тоже, всего шесть подтверждённых случаев! А если она… — Родин оборвал сам себя. — Тебя посадят. Меня посадят. Нас всех посадят! Если… То мы, получится, убили женщину. Беременную женщину. В родильном доме.

Аркадий Петрович ещё немного побарабанил и кивнул на толстенную историю Лизы.

— Я понимаю. Муж у неё богатый парень. На исследования не жидились. Но я не нашёл там самого элементарного. Семейного анамнеза.

— Есть там семейный анамнез. Всё чисто. Никто ничем не болел.

— Вот это меня и смущает. Такая краткость и чистейшая прозрачность. Ребята, мы были в палате у Лизы вместе. Теперь вы не против, если я поговорю с ней наедине?

Начмед и заведующая обсервацией синхронно кивнули. Святогорский вышел.

— Что это с ним? Не балагурил. Не читал нам лекций с историческими экскурсами?

— Неправильно поставлен вопрос, моя возлюбленная супруга. Если так себя ведёт Аркадий Петрович, надо спрашивать: «что с Лизой?» Ох, чует моя мошонка…

Родин получил от возлюбленной супруги чувствительный тычок в плечо.

Святогорский вошёл в палату без стука. Лиза лежала на кровати, в палате царила полутьма. На тумбочке у Лизы был стакан кофе. Она слабо улыбалась.

— Вы уже были у меня сегодня, да? С другими докторами.

— Да, Лиза.

Анестезиолог внимательно смотрел на неё.

— А муж и папа только что ушли. У Лёшки — очень важные встречи. Серьёзный проект. Я сама его вытолкала. У нас будет ребёнок. А ребёнку нужна обеспеченная жизнь.

— Папа почему ушёл?

— Я попросила его принести мне лавандовое мыло. Когда я чую запах лаванды — мне становится легче. Мы с папой в детстве часто…

— И как часто вы чуете запах лаванды?

— Постоянно, — улыбнулась Лиза. — Я пользуюсь только лавандовым мылом.… Вы считаете, что я сумасшедшая?

— С чего вы взяли?

— Невропатологи уже спрашивали меня об обонятельных галлюцинациях. У меня болит голова. Это не значит, что я безумна.

Лиза чуть надулась.

— Лиза, я не говорил, что вы — безумны.… Вы позволите мне подождать вашего отца? Я хочу с ним поговорить.

— Разумеется, — ответила Лиза. — Присаживайтесь.

Святогорский сел на диванчик, стоявший у противоположной стены «блатной» палаты. Некоторое время они молчали.

— Лиза, сейчас у вас болит голова?

— Да… Простите, не запомнила как вас зовут.

— Аркадий Петрович. Это вы меня простите, что не представился. Я врач-анестезиолог.

— Я уже не помню, когда у меня не болела голова. Просто сейчас она болит чуть меньше. Так всегда бывает, когда папа рядом. Не знаю почему.

— На сколько баллов сейчас боль? По десятибалльной шкале?

Лиза снова улыбнулась.

— На семь, Аркадий Петрович. И это огромное облегчение. Потому что вот уже тридцать две недели она почти всё время болит на десять из десяти.

— Почему же ваш отец не постоянно с вами, если его присутствие облегчает боль?

— Аркадий Петрович, он молодой активный мужчина…

— Он должен быть примерно моего возраста, Лиза.

— Да. Но он очень хорошо сохранился. У нас такая генетика. Большая удача. Он молодой активный мужчина, а я — взрослая женщина. Я не могу отвлекать его от жизни двадцать четыре часа в сутки. Я не эгоистка. Когда он может — он приходит. Мне достаточно.

— Резонно. Вы умная женщина, Лиза.

— Мне пришлось стать умной и взрослой. Моя мать погибла в автокатастрофе двадцать лет назад.

— Понятна ваша привязанность к отцу.

Они снова недолго помолчали.

— И ваш отец, молодой и активный мужчина с хорошей генетикой, так и не женился?

— Нет. Он очень любил маму.

Лиза внимательно посмотрела на Святогорского.

— Вы же понимаете, что иногда бывает такая любовь, что…

— Да-да, кажется я понимаю. Но что-то долго ваш папа ходит за мылом. Тут буквально за углом есть огромный лабаз косметики.

В этот момент в дверь палаты просунулась молоденькая акушерка и громко зашептала:

— Аркадий Петрович, вас срочно вызывают в ОРИТ.

Святогорский поднялся.

— Простите, Лиза. Неотложные врачебные дела. Я постараюсь побыстрее. Когда ваш отец придёт — попросите его меня дождаться. Это важно.

Он уже, было, двинулся к двери. Но развернулся и подошёл к Лизе. Взял её за руку. Затем потрогал лоб.

— Лиза, скажите, у вас бывает чувство жжения и чувство холода одномоментно?

Лиза кивнула.

— Да. Я не знала как это сформулировать. А до вас меня никто из врачей об этом не спрашивал. Я действительно часто горю и леденею в одно и то же время. И температура при этом…

— Нормальная. Да. Спасибо, Лиза. Передайте вашему батюшке, чтобы непременно меня дождался!

Святогорский вышел из палаты.

Ничего такого срочного в ОРИТ не было и Святогорский после отправился прямиком к Родину.

— Ну что там?

— Если ты имеешь в виду отделение реанимации и интенсивной терапии — там всё нормально. Новенькая анестезистка перестраховывается.

— Фуф! — Облегчённо выдохнул Родин. — С этой Лизой тоже вроде как тьфу-тьфу-тьфу. Нормализовалась. К ней снова заходил её папаша, и ей полегчало. Оксана распорядилась ввести трамадол внутривенно.

Аркадий Петрович внимательно посмотрел на Родина. И даже слегка кривовато усмехнулся.

— До задницы тут ваш трамадол. Лизе необходимо замедлить церебральный кровоток и метаболизм тканей. Надо сильно затормозить постсинаптические мембраны нейронов головного мозга. Надо перевести «электрику» высшей нервной деятельности в экономный режим. Потому что у нашей Лизы там сейчас не светильник разума, а факел крекингового производства, нес па?

Родин смотрел на Святогорского с непониманием.

— Танька Мальцева и Сёма Панин уже бы догадались. Рано вас с Оксанкой на должности поставили. Рано.

Святогорскому в этом роддоме и в этой больнице давно можно было всё. Тем более сказать такое Родину.

— Ей нужна медицинская кома. Ты или принимаешь решение — или ты не принимаешь решения, Сергей Станиславович. Ты — начмед. В структуре нашей многопрофильной больницы — ты фактически главный врач родильного дома. У тебя есть два пути. Первый: выписать Лизу. Акушерской патологии нет. Плод себя чувствует относительно хорошо. Второй: попытаться её спасти, введя в искусственную кому. В истории родов мы можем записать, что делали нейролептанальгезию.

— Да от чего её нужно спасать?!

— От себя, Родин. От себя.

— Диагноз! Скажи мне диагноз!

— Я не уверен.

— Ты, значит, не уверен, а я — принимай решения!

— Пусть решение примет муж. Возьми у него согласие на медицинскую кому. Лизу вы, разумеется, тут же прокесарите.

— Да что я в эти чёртовы бумажки напишу?! — Воскликнул Родин, швырнув на стол Лизину историю родов.

— Серёжа. Есть бумажки — и они всё стерпят. А есть человек. И он может вытерпеть далеко не всё. Ты заботишься о правильности документации или ты спасаешь человека? Ты почему во врачи в итоге пошёл?

Родин смотрел на Святогорского с беспомощной детской растерянностью. Аркадий Петрович махнул рукой.

— Где её муж? Я сам с ним поговорю.

— Обещал вернуться вечером. Где-то здесь крутится её отец. Бери у него согласие, если всё так срочно. Хотя я, признаться, ни черта не понимаю!

Святогорский покачал головой, одарил Родина очень говорящим взглядом, который бы на раз считали Мальцева и Панин. И вышел из кабинета.

Он шёл по коридору обсервации к палате Лизы. И ему пришлось перейти на бег. Потому что раздались страшные вопли и к её палате понёсся персонал, обтекая шарахающихся перепуганных беременных и родильниц. Его верный анестезиологический чемодан был с ним. В палате уже были Оксана Анатольевна и Анастасия Евгеньевна. Они пытались успокоить Лизу — но куда там. Тут нужен был дюжий санитар или…

— Натрия оксибутират, — сказал Аркадий Петрович, вводя препарат.

И Лиза успокоилась «на игле».

Затем он смешал свой фирменный коктейль для комбинированной длительной внутривенной анестезии, ввёл его Лизе, отдавая распоряжение Оксане Анатольевне:

— Разворачивайся, Засоскина! Чем дольше ты тормозишь, — тем сильней медикаментозная депрессия плода. Неонатологи по головке за такое не погладят.

— Аркадий Петрович, что вы делаете?!

Заведующая обсервацией была растеряна не меньше своего мужа.

— Беру командование на себя, — он кивнул на кровавые потёки по стенам палаты. — Пока что нейролепсия. Затем — комбинированный эндотрахеальный наркоз. А затем — искусственная кома.

Тыдыбыр уже бежала в сторону родильно-операционного блока.

Тридцать две недели — вполне жизнеспособный плод. Особенно при нынешнем аппаратном и медикаментозном оснащении. Поцелуева с Разовой окончили операцию. Святогорский ввёл Лизу в медикаментозную кому. Муж и отец Лизы всё ещё не появлялись. Родин собрал всех у себя в кабинете. И он был мрачнее тучи. Он даже позволил себе кричать на Святогорского!

Аркадия Петровича, признаться, это совсем не напугало. Он попросил Родина набрать номер заместителя министра здравоохранения по материнству и детству Панина Семёна Ильича и включить громкую связь. Через несколько гудков Панин ответил — и все присутствующие, кроме Аркадия Петровича, поневоле чуть не взяли под козырёк.

— Сёма, привет! Святогорский.

— Здравствуй, Аркадий Петрович.

— Семён Ильич, я самовольно ввёл женщину в искусственную кому.

Панин взял совсем небольшую паузу.

— Уверен, ты это сделал не по желанию своей левой ноги.

— Семён Ильич, скажи мне… Даже не мне, а всем присутствующим при этом разговоре в кабинете у Родина олухам царя небесного, включая его самого, что такое сенестопатическая головная боль.

— Это головная боль, которой нет. Невозможно обнаружить её причину и источник. Абсолютно всё в норме. Но которая есть настолько, что — отвал башки.

— И чаще всего какой бывает эта головная боль?

— Аркаша, тебе заняться нечем, кроме как меня элементарный курс…

— Сёма, просто отвечай, пожалуйста! Олухи царя небесного слушают тебя, затаив дыхание!

— Ох, грехи мои тяжкие, — проныл Панин, но подчинился старому другу. — Такая боль чаще всего бывает «сделанной».

— Чем «сделанной», Сёма? Чем?!

— Да ты не хуже меня знаешь! Шизофренией! Чем же ещё!

— Но всё равно! — Родин опомнился, что он тут начмед. И тоже имеет право голоса. — Я понимаю, Семён Ильич, что Аркадий Петрович старше меня, опытней, умнее, что угодно. Но он не взял разрешение ни у мужа, ни у отца пациентки!

— Мужа не было в роддоме, Семён Ильич. А решение надо было принимать срочно. Решение на уровне: «мы позволим беременности стать триггером окончательного отъезда крыши в никуда» или «сохраним жизнь ребёнку и относительное психическое здоровье матери».

— Да отец её вот только был! Только отошёл. И через пять минут бы вернулся! — воскликнул Родин. — Я не понимаю, что, неужели счёт шёл на…

В этот момент в кабинет ворвался взъерошенный Алексей.

— Что происходит? Почему меня не пускают к Лизе?! Почему её прооперировали?

— Семён Ильич, не отключайся. Позволь мне насладиться показательной поркой двоечников и разгильдяев.

Он красноречиво оглядел Родина, Поцелуеву и даже Разова не осталась незамеченной. Затем он обратился к мужу Лизы:

— Алексей. С вашей женой всё в порядке. По крайне мере — с её физическим здоровьем. У вас родился прекрасный мальчик, хотя и слегка недоношенный. Он быстро нормализуется. Я сейчас провожу летучку с замминистра по поводу как раз вашей жены. Всё под контролем. Я, Алексей, попрошу вас сказать глубокоуважаемым начмеду, заведующей отделением и ординатору, где отец вашей жены?

Алексей видимо был действительно хорошим бизнесменом. Никаких сцен с заламыванием рук и выяснением чего бы то ни было не произошло. Он спокойно ответил на вопрос Святогорского:

— Там же, где и последние без малого два десятилетия. На кладбище.

У всех, кроме Святогорского, отвисли челюсти.

— Семён Ильич, я поставил вас в известность о том, что перепрыгнув через голову заместителя главного врача по акушерству и гинекологии, ввёл пациентку в искусственную кому. Отбой.

Он встал и нажал на кнопку. Затем обратился к Родину:

— Сергей Станиславович, я могу воспользоваться вашим кабинетом для разговора с мужем пациентки?

Родин молча кивнул.

— Конфиденциального разговора.

Родин поплёлся на выход без второго слова. За ним на выход отправились Поцелуева и Разова.

— Присаживайтесь, Алексей. Разговор будет нелёгкий. И не думаю, что короткий.

Выяснилось вот что. Восемнадцать лет назад Лизин отец, молодой генерал ФСБ, как-то пришёл домой, застрелил жену и сам застрелился. Списали на стрессы и срывы. На этом история Лизиной семьи для Алексея заканчивалась. Он знает только, что Лиза очень любила своих родителей. Особенно отца. Весь их дом увешен фотографиями Лизы с отцом. Ничего удивительного. Мать Лизы была профессиональным фотографом. Отличным профессиональным фотографом. Стояла у истоков отечественного глянца. Была членом соответствующего профессионального союза. Дочь пошла по её стопам. Фотографий Алексея у них в семейном архиве тоже куда больше, чем фотографий самой Лизы. Так бывает, когда живёшь с фотографом. Алексей встретил Лизу много позже трагической гибели её родителей. Да, она всё ему рассказала. Но для мира у них была версия с автокатастрофой. Согласитесь, не каждому будешь хвастать, что твой обожаемый отец сперва с одного выстрела в сердце отправил на тот свет твою не менее обожаемую мать — а затем пустил себе пулю в голову. Лиза их и обнаружила, когда пришла домой. Ни записки, ничего. Она долго ходила к психологу…

В этом месте рассказа Святогорский взвился от ярости.

— Шарлатаны херовы! Знаний и образования — никаких! Лишь бы клиент с крючка не соскочил! Если уж врачи — и отменные врачи! — не заподозрили! Даже во время беременности!.. Кажется, я бы не отказался от пистолета. Так бы и ходил с ним по психологам!.. Потому что ну не понимаешь, не разбираешься — не лезь! Отправь к профильному специалисту!

Алексей всё ещё не очень понимал, в чём дело. Злость Святогорского была ему не ясна.

— Простите. Это была совершенно неоправданная вспышка гнева.

— Но что, чёрт возьми, с Лизой?!

— Алексей. Я дам вам контакты отличного психиатра. Подчёркиваю — психиатра! Не психолога. Психиатра! Но сперва нам надо вывести Лизу из искусственной комы. — Святогорский глубоко вздохнул. — Многое. Очень многое зависит от того, в каком состоянии сознания она из неё выйдет. Если бы кто-то раньше предположил… Хоть один из!.. Но мы все так заигрались в инструментальные и аппаратные методы исследований, что совершенно забыли о старом добром клиническом мышлении. У большинства молодых докторов его попросту нет!

Алексей всё ещё не понимал, о чём речь.

— Если бы Лизу ввели в искусственную кому чуть раньше. До появления слуховых, зрительных и обонятельных галлюцинаций, до двигательного возбуждения, до бреда — я бы гарантировал… А сейчас…

— Вы мне можете простым человеческим языком объяснить, в чём дело?!

— Алексей, я подозреваю что у отца вашей жены была шизофрения. Параноидальная шизофрения. Какие бы стрессы и срывы человек ни испытывал — его не сорвёт, если в геноме нет, как бы это выразиться, «нужной готовности», склонности. Скорее всего, он и сам не знал. Или — скрывал. С диагностированной, «учётной» шизофренией он бы точно не дослужился до генерала ФСБ. Конечно, можно написать шпионский роман или сценарий сериала. Но ларчик чаще всего открывается просто. Что было с отцом вашей жены — мы никогда не узнаем. Но судя по тому, что во время беременности случилось с его дочерью — он был шизофреником и передал Лизе соответствующий ген. Беременность явилась пусковым механизмом, развернувшим этот ген. В любом случае ей необходима помощь психиатра. В каком объёме? Давайте для начала выведем её из комы.

— Я люблю Лизу. Я никогда не сдам её в дурдом.

— Алексей, никто не говорит о психиатрической лечебнице. Пока… Но вспомните. Отец Лизы обожал свою жену. И он же её застрелил. Понимаете?

Святогорский внимательно посмотрел на Алексея.

— Вы хотите сказать, что Лиза представляет опасность? Для меня? Для сына?

— Я не знаю.

— Но как я мог не заметить, что она… проводит время с отцом. Бред какой-то!

— Это он, Алексей. Бред. Только в клиническом смысле слова. Лиза — та Лиза, которую вы знаете, не была со своим отцом. С ним была другая Лиза. И та, другая Лиза, ничего не говорила вашей Лизе. Шизофрения. Расщепление души. Разность личностей. Одна Лиза не пускает другую Лизу на свою территорию. Ваша Лиза не знала, что она проводит время с отцом. Когда появлялись вы — главной становилась ваша Лиза. Вашу Лизу совершенно не в чем винить. Другую Лизу, запертую внутри вашей Лизы — тоже не в чем винить. Другую Лизу надо… — Святогорский искал слово. — Нивелировать.

Пока Святогорский беседовал с мужем пациентки, Родин и Поцелуева сидели в её кабинете как оплёванные.

— А я-то, дура. Сама за тем папой по всему отделению бегала. Тыдыбыра гоняла. Только что был, только вышел, сейчас вернётся…

— Шизофреники очень хитрые.

— Шизофрения очень хитрая. А бедные шизофреники — жертвы этой хитрости.

— Мы идиоты. Хорошо, что у нас остался Святогорский. Который был достаточно смел…

— А ведь прав — Мальцева сразу поверила бы ему.

— Не гожусь я на должность начмеда!

— А я — заведующей.

— Ты — годишься, годишься! — Горячо запротестовал Родин. — Это я!

— Всё, хватит! — Оборвала мужа Оксана Анатольевна. — Что за сеанс самоуничижения. Которое паче гордости, ага! Учиться, учиться и учиться. Раз мы такие дебилы! Погрязли исключительно в ремесленных манипуляциях-операциях и совершенно разучились думать.

Оксана схватила трубку внутреннего телефона и яростно потыкала в кнопки.

— Тыдыбыр! На следующую неделю готовишь клинический разбор Лизиного случая. И пространный подробный доклад на тему «Беременность и психические заболевания».

На следующий день Святогорский в присутствии Родина, Поцелуевой, Разовой и, конечно же, Алексея, — вывел Лизу из комы. Она открыла глаза, уставилась на Святогорского.

— Мальчик. Красивый здоровенький мальчик. Немножко маленький. Но недоношенные потом даже перегоняют…

Лиза нашла взглядом мужа и, ласково улыбнувшись ему, сказала:

— Папа!

Все похолодели. Алексей бросился на колени перед Лизиной кроватью, схватил её руку и заплакал.

— Ты — папа, а я — мама. Вот и стали мы папой и мамой! Почему ты плачешь?

В этот момент поневоле заплакали все присутствующие. Разве Святогорский помнил о врачебном долге.

— Лиза, у вас болит голова?

— Нет… Боже мой! Я и не заметила, что у меня не болит голова! Откройте же скорее занавеси и принесите мне сына! Почему вы все плачете?

Святогорский настоял, чтобы Алексей отвёл жену к психиатру. Лиза отрицала своё общение с отцом. Сама мысль об этом была ей дика. Её отец давно покоится в земле. Как она могла с ним общаться?! Хитрая шизофрения ушла. Навсегда или на время?

— Алексей, любите ли вы «Доктора Хауса» так, как люблю его я? — поинтересовался Святогорский.

— Я-то люблю! Но вы, врач! Наверное, вам там многое нелепо? — удивился Лизин муж.

— Это да, это да. Но это же не профессиональное пособие и не ремесленное руководство. А в остальном — это очень мудрая сказка. Помните серию, где к Хаусу приходит лётчица, жаждущая стать астронавтом и у неё…

— Да. «Ты будешь единственным астронавтом с аневризмой головного мозга. И потому — самым осторожным астронавтом».

Алексей хотел подарить Святогорскому машину. Но Святогорский сказал, что ему будет достаточно ящика коллекционного виски. Алексей презентовал ему ящик такого виски, что автомобиль обошёлся бы дешевле.

— Я умру около этого бухла, так и не открыв его! Это просто невозможно! Самогон такой стоимости! Вот где настоящая шизофрения!

Впрочем, как-то к нему заявился Панин. И сам открыл бутылку, продемонстрировав смелость, которой не хватало его старому другу.

— Панин! Верни Мальцеву в начмеды! Родин — шикарный мужик, замечательный врач. Но ему не хватает… Пока не хватает. Но, понимаешь, он уже в том возрасте, когда «пока» равно «уже». Верни нам начмеда!

— Я что, против? — бурчал Панин. — Я только за. Но она… Да ты сам всё знаешь. Вот бери бутылку и сам лезь к ней в берлогу. Я ещё не настолько ума лишился — медведицу в спячке беспокоить!

О книге

Автор: Татьяна Соломатина

Входит в серию: Роддом

Жанры и теги: Современная русская литература

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

9

Есть такая повязка в искусстве десмургии (собственно, искусство о наложении повязок).

10

Настя Разова при непростых обстоятельствах стала «взрослым врачом» — см. «Роддом, или Поздняя беременность», кадр тридцать шестой «Делёж». Впрочем, Оксана Анатольевна здесь имеет в виду, надо полагать, не только печальный опыт самой Анастасии Евгеньевны, сколько и то, что в любом случае женщин бить нельзя.

11

Международная классификация болезней.

Вам также может быть интересно

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я