Таточка

Татьяна Стародубцева (2024)

Таточка… Она родилась в Ленинграде в хорошей семье, родители создали для неё такие условия, о которых можно было только мечтать. Впереди была вся жизнь, обучение в институте, карьера преподавателя, счастливое замужество. Все надежды оборвались в день, когда объявили начало войны. Что делать — оставаться в городе, эвакуироваться или идти на фронт? Сможет ли она остаться такой же искренней, доброй и влюбленной в жизнь, как прежде?

Глава 3 Таточка

Я всегда была белоручкой. Надо мной иногда смеялись подруги, что стоит мне взять что-то тяжелое в руки и я рассыплюсь. Я не обижалась. Не всем быть сильными. Зачем соревноваться с мужчинами за первенство, кто кого переработает. Мама меня научила, что лучше дать мужчине дорогу, пускай он завоевывает все почести и звания, а женщина может быть скромной. Но это не значит, что она не должна учиться и развиваться. Ведь сильному мужчине нужна путеводная звезда, которая будет ему освещать дорогу в самые сложные для него времена. Да, наверное, немного родители меня, конечно, избаловали, да и Марья Васильевна постаралась. В первые дни войны, я поняла, насколько я беззащитна и неопытна. Пускай мной всегда двигали самые мои лучшие качества, упорство и труд, но они все касались в основном учебы. Музыкальную школу я окончила с отличием, среднюю школу тоже. Легко поступила в педагогический на исторический факультет. Моя жизнь была беззаботна в плане бытовых вещей. Поэтому моё рвение уйти на фронт быстро прошло, чему, конечно, обрадовалась мама. Папа почему-то меня не отговаривал, наверное, понимал, что мама просто так меня не отпустит. Но на самом деле, если бы я действительно захотела, ни одна сила не смогла бы меня удержать. Даже мама.

Через семь дней после начала войны началась массовая эвакуация. Мы долго обсуждали, что делать, и в итоге решили подождать, чтобы отправиться позже. Мама не могла решиться оставить нашу квартиру, в которой мы прожили столько лет. У неё был страх, что её разворуют, и это чувство было вполне оправданным, учитывая, что в такие тревожные времена многие люди теряют моральные ориентиры. Плюс ко всему, мы не знали, как поступить с Марьей Васильевной. Её здоровье стало ухудшаться, и мы не были уверены, как её организм выдержит долгую поездку в условиях войны. В то время как мы колебались, Галочка приняла решение быстро покинуть город. Видимо, её преследовали детские страхи, которые в такие моменты обостряются. Я не вправе её осуждать: каждый из нас имеет право выбирать свой путь, особенно в условиях, когда страх и неуверенность в завтрашнем дне становятся постоянными спутниками. Однако, у меня возникло чувство лёгкой разочарованности в ней. Она прожила с нами 12 лет, и казалось, что за это время мы стали настоящей семьёй, но реальность оказалась суровой. Когда она уехала, я почувствовал, как будто часть нашей жизни уехала с ней. В такие моменты понимаешь, насколько хрупкими бывают человеческие связи. Весь этот опыт показал, что в условиях стресса и неопределённости настоящие ценности проявляются особенно ярко. Мы все оказались в ситуации, когда нужно принимать трудные решения, и каждый из нас выбирает свой путь по-разному. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что такие моменты, как разлука с Галочкой, стали своего рода проверкой на прочность. Мы все изменились, и, возможно, именно в этом и заключается суть жизни: в умении адаптироваться и находить выходы даже в самых сложных ситуациях. Важно помнить, что каждый из нас проходит свой путь, и иногда этот путь может расходиться с теми, кого мы любим.

Я работаю в Госбанке инкассатором. Мама быстро устроила меня туда после сдачи последнего экзамена. Немного страшновато, большая ответственность, но пока мы ездим на машине. Папа пошёл на снабжение. Это не первая линия фронта, он просто доставлял продукты питания, необходимые вещи солдатам. Но там свои риски. Он не любит рассказывать. Очень беспокоится за маму. Всё время уговаривает нас уехать.

Каждый мой рабочий день уникален. В каждом из этих дней я стараюсь найти хоть капельку радости и надежды на следующий день…

Дождь хлестал по лобовому стеклу, размывая городские огни в туманные пятна. Сердце колотилось в бешенном ритме, отбивая такт мокрому асфальту. Мы с напарником, Вадимом, везли очередную партию наличности в отделение. Он был старше меня, опытный инкассатор, видал жизнь. Но даже он был неспокоен. Война всё затронула, вошла в каждый дом, в каждую семью, в каждую душу.

— Слышишь? — Вадим указал на далекую грохочущую канонаду, что гулко отдавалась в груди, похожую на трепетание птицы, которую сейчас убьют.

— Да, слышу. — Прошептала я, прижимаясь к сиденью. Страх сжимал желудок, заставлял перехватывать дыхание. В этом шуме смерти чувствовалось что-то неизбежное, неотвратимое. Казалось, даже мои мысли могли сделать ошибку, и вся эта хрупкая реальность развалится на куски.

— Лучше не думать об этом. Работа — это работа. Надо делать свою работу, и всё будет хорошо. — Вадим попытался успокоить меня, но его собственные глаза блестели недоверием. Он тоже чувствовал эту невидимую угрозу, висел на ней, как паук на паутине.

Мы доставили денежные средства в отделение, вернулись в депо. Выпили горячий чай с сахаром, и только тогда я почувствовала, как усталость отпустила мои мышцы. Вадим сидел против меня, задумчиво взглядывая в пустоту.

— Твой отец на фронте. — Неожиданно промолвил он, разорвав тишину. — Что он там делает?

— Доставляет продукты и необходимые вещи солдатам. — Я ответила сдержанно, не желая разбирать всю сложность ситуации. — Работа тяжелая, опасная.

— Как твой отец переносит это все? — Вадим заметил моё состояние, попытался успокоить, но в его голосе звучало сострадание. — Тебе бы ехать отсюда, пока не поздно.

— Куда ехать? — Я посмотрела на него с болью. — Где нам будет спокойно? — В его глазах я увидела отражение своей безнадежности. — Мы ничего не можем сделать, кроме как продолжать жить, работать и надеяться.

— Надеяться можно, но и действовать надо. — Вадим встал и подошел к окну, вглядываясь в темную мглу, освещенную лишь редкими фонарями. — Я тоже забочусь о своей семье. Я их не брошу. Но я и не буду ждать, пока небеса упадут нам на голову.

— Что ты имеешь в виду? — Я не понимала, куда ведёт его мысль.

— Я думаю, нам нужно уехать. — Вадим вернулся к столу. — Не здесь, не сейчас. Есть другие места, другие возможности. — Он взглянул на меня, в его глазах сияла надежда, несмотря на весь трагизм ситуации.

— Я могу помочь тебе, я знаю людей, которые могут приютить нас. — Он улыбнулся и протянул мне руку. — Что ты думаешь?

— Мы не можем сейчас уехать с мамой… Марья Васильевна вряд ли выдержит дорогу — Я взяла его руку. — Спасибо за предложение. Я, конечно, поговорю с мамой…

— Татьяна, обязательно поговори! Впереди зима, холода, и неизвестно, как ваша Марья Васильевна их переживёт. Она и так уже стара. А тебе жить надо. В тебе кровь бежит молодая…

— Да именно, надо жить. А бежать — это разве жить? — Во мне стал разгораться огонь раздражения. Как он может так говорить про мою нянюшку! Да, она стара, но, если есть хоть какая-то надежда, что она ещё проживёт, зачем мучить её трудной дорогой. Мы не раз с ней разговаривали на тему переезда, и она уговаривала нас уехать без неё. Пожилым людям сложно даются дальние путешествия, особенно если есть уже проблемы со здоровьем.

— Во имя чего, скажи, терпеть это всё? Ты думаешь, одна твоя персона что-то изменит в этой войне? Много ты спасёшь солдат в госпитале?

— Если каждый так будет думать, наше государство быстро сотрут с лица земли…

— Воюют государства — а гибнут ни в чем не повинные люди. Поверь мне, девочка, я знаю, о чем говорю! Я был на границе во время Зимней войны. Знаешь, сколько наших солдат замерзло, не дойдя даже до границы?

— Вадим, мы с тобой ведем бессмысленный спор. Я ни-ку-да не поеду! Пока не поеду… А позже видно будет.

Шофёр стоял и смотрел на меня с недоумением. Наверное, в его глазах я правда была молодой дурочкой-патриоткой. Да и меня как-то не волновало его мнение. Пускай бежит, пускай спасает свою жизнь, пускай спасает своих родных. В какой-то момент мне даже стало стыдно за него. Если и правда, каждый гражданин будет думать только о себе, нам не победить в этой войне…

Через несколько дней Вадим не вышел на смену. Я вздохнула с облегчением, так как стало сложно работать вместе. Мы птицы разного полета, у нас совершенно разные ценности. Видимо, он, как и собирался, сбежал со своей семьёй к знакомым.

Я начала молиться… Каждый день думаю о том, чтобы скорее всё закончилось. Немцы, наверное, не в курсе — но вообще-то у меня были совершенно другие планы на ближайшее время. Да, осталось чувство юмора. Да, я белоручка, не умею махать лопатой, и, наверное, никогда не смогу работать на станке. Сейчас почему-то модно стало женщинам идти работать на производство, на завод. Но моя сила не в физическом теле. Я знаю, чтобы ни случилось, моё сердце всегда будет верно Родине и близким людям. Моя сила в Вере. Я верю в Победу. Мне кажется многие верят, именно поэтому работают по несколько смен, чтобы как можно больше успеть сделать и передать на фронт.

Наш банк прикрепили к госпиталю на Литейном проспекте, куда постоянно привозили раненых военных. Это было время, когда каждую минуту происходили трагедии, и мы, как могли, старались помочь. После работы я вместе с мамой отправлялась на вечернюю смену, чтобы оказывать помощь врачам и медсестрам, которые работали в условиях постоянного стресса и напряжения. С каждым днём в госпиталь поступали новые пациенты, и я быстро осваивала навыки перевязывания ран и оказания первой помощи. Первоначально мне казалось, что я не смогу справиться с этой тяжелой задачей. Вид крови, открытые раны и оторванные части тела вызывали у меня ужас и страх. Я помню, как в первый раз увидела человека с серьёзными травмами: его лицо было искажено болью, а одежда пропитана кровью. Некоторые пациенты умирали прямо на наших глазах — кто-то от потери крови, кто-то от ранений, несовместимых с жизнью. Я видела, как врачи пытались спасти людей с сильно повреждёнными внутренними органами, и это было невероятно тяжело. Их усилия, несмотря на все, иногда оказывались безрезультатными. Эти моменты оставили глубокий след в моей душе. Но в то же время я понимала, что каждая минута, проведённая в госпитале, была важной. Мы работали в команде, поддерживая друг друга, и я начала осознавать, что даже маленькие действия могут иметь огромное значение. Я научилась не только медицинским навыкам, но и тому, как быть стойкой в трудные времена. Каждый новый день приносил новые вызовы, и я понимала, что моя помощь была необходима. Мы с мамой делились переживаниями и поддерживали друг друга, когда становилось особенно тяжело. Эти вечера в госпитале стали для нас не просто работой, а настоящим испытанием на прочность и человечность.

— Сестричка! Подойди, пожалуйста.

Я подошла к солдату, у него была перебинтована голова, в левую ногу попал осколок. Будет ли он ходить?

— Передай, пожалуйста, конвертик моей жене, там написан адрес, не успел отправить… Она должна быть в городе, работала на Кировском.

Я не стала ему говорить, что у меня нет времени, когда мне бегать передавать письма. Единственное, что я могу сделать, это сходить на почту. Но отнимать надежду у бойца нельзя. Семья должна знать, где их защитник.

Смены пролетали незаметно, иногда приходилось задерживаться. Медицинского персонала не хватало. Еле донося ночью ноги до дому, я кое-как успевала поесть, приготовить вещи на следующий день. Наша бабулечка совсем стала плоха. Но это не мешало ей каждый день вставать пораньше, помогать собираться, кормить и заниматься домашними делами. Вечером она сидела в гостиной у окна и ждала нас. Наверное, это держало её в этом мире — быть нужной.

— Мамушка, родная моя, вот увидишь, мы с тобой в следующем году ещё пойдём гулять в сквер, может, даже до озёр доедем.

— Ох, Таточка… Старость подкралась незаметно. Кажется, я была совсем недавно молодая… Теперь любуюсь на тебя и молюсь, чтобы твоя молодость продлилась дольше.

Нежные исхудавшие руки, сгорбленная спина, паутинкой исчерченные, когда-то красивые черты лица. Глаза, когда-то были яркие, карие, жгучие, теперь их затянуло дымкой. Но она по-прежнему мягко и с любовью убаюкивала меня своим взглядом. Я смотрела на неё и никак не могла понять, как её родные дети, просто так могли от неё отказаться?

Я присаживаюсь рядом, нежно обнимаю её за плечи, и могу так просидеть вечность. Только была бы она эта вечность. Времени на отдых сейчас совсем нет, хотя хочется иногда с утра просто натянуть на себя одеяло, завыть в голос и остаться там, пока всё не закончится. С утра опять на работу, потом в госпиталь. Боль, крики, стоны больных. А за чертой города наши держат оборону. Нет, я не имею права на слабые мысли. Это как вирус, один начинает скулить, передаётся другому, и вот уже весь город теряет надежду. Нельзя. Мы выживем…

Так я засыпала, ведя внутреннюю борьбу.

Лето подходило к концу. Каждый день на улицах работало радио, скрипящее и хрипящее, как старик со смертельным кашлем, несло в каждый дом весть о новых потерях. Новости были неутешительные. Слишком много бойцов ранено, армия не успевала наполняться. Люди с предприятий увольнялись и уходили на фронт, их замещали женщины, оставшиеся в городе. Многие так и не эвакуировались, надеялись на скорейшую победу

Пришло очередное письмо от Алексея. Я, конечно, не безумно в него влюблена, скорее имею тёплые товарищеские чувства к нему. Но что-то в сердце замирало, когда открывала конверт.

«Дорогая Танюша, здравствуй! Очень хочу тебя увидеть и поцеловать твою нежную руку. Но пока не пускают в город, очень много здесь происходит. Каждый день отбиваемся. Отстреливаю противника с высоты птичьего полёта. Не хочу писать тебе подробностей, тебе и так там хватает забот. Я по-прежнему хочу настоять на том, чтобы ты уезжала из Ленинграда. Знаю, ты упрямая, но вдруг передумаешь. С любовью, Алексей»

Я писала ему в ответ длинные письма. Знала, как тяжело вдали от родного дома, знала, что каждое моё слово придаст ему сил и, возможно, он вернётся живым. Возможно, мы и поженимся… Мама в нём души не чаяла, именно такого она представляла в роли моего мужа — образованного, интеллигентного, доброго и отзывчивого.

Иногда в перерывах от работы я размышляла, что такое истинная любовь… Яркая вспышка или что-то более глубокое. Чувство, измеряемое количеством сердцебиений или это родство душ, которые встречаются в этой жизни, помогая друг другу обрести счастье? Смотря на родителей, я видела, как они едины. Было такое ощущение, что они с самого рождения вместе. Иногда мама не успевала сказать, а папа уже шёл и делал. Или отец сидел задумчивый, видимо озабоченный, какими-то рабочими делами, и мама подходила и тихонько присаживалась к нему, наклоняя голову на плечо. И так они сидели молча, в своём тихом мирке…

Будут ли у меня такие же отношения с Алексеем? Смогу ли я быть такой же мудрой и поддерживающей супругой? В том, что с ним я буду себя чувствовать защищенной и горячо любимой, у меня сомнений не было.

От размышлений меня отвлёк шофёр.

— Приехали! Это последняя на сегодня!

Я схватила свою инкассаторскую сумку и побежала в отделение банка.

Пока заполняла квитанции о получении денег, удалось немного пообщаться с заведующей этого отделения. Обычно она была немногословна, но сегодня видимо надо было с кем-то поделиться.

— Молодая совсем, ты! Как моя дочка! Только вот не сберегла я её… Лежит в роддоме. А дальше что? Как кормить ребёнка будет? Муж её на фронте, а нам теперь и не уехать с малышом…

— Сколько ей лет?

— 23 исполнилось недавно.

— Почему же не сберегли? Мне 19 ещё. А где она рожает? На Фурштатской?

— Ну а где ещё… Он один работает сейчас. Да хоть тридцать, но всё-таки не вовремя.

По её разговору я поняла, что она уже ненавидит этого ребёнка. Этот ещё не родившийся ребёнок, держал её здесь. Удивительное дело — мне казалось, что 23 года это, так много, а вот для этой женщины её дочь была совсем еще ребёнком.

Я забрала деньги, сложила всё в сумку и, попрощавшись, пошла на выход.

— Деточка, береги себя! Не торопись с этим делом.

Я молча вышла, только бросив на неё недоуменный взгляд. Почему люди так любят давать непрошенные советы? Не знаю, сыграли эти слова роль в моей жизни, или так распорядилась судьба, но я действительно в будущем не стала торопиться, и родила своего первого сына только в 31 год…

Мой родной город Ленинград! Город великих поэтов, зодчих, писателей и художников — ты даже сейчас прекрасен в этой маскировочной сетке. Пускай твои фасады закрыты, многие памятники сняты, пускай над нами нависло горькое время войны, но мы будем охранять тебя до последней капли крови! Я буду каждого раненого перевязывать, как своего брата, помогать ему скорее восстановиться и набраться сил, чтобы рожденные дети имели право на жизнь, чтобы мои дети не знали этих ужасных дней!

Уставшая, но окрылённая своей важной миссией, помочь как можно большему количеству раненых бойцов, я шла в госпиталь на смену.

Дни пролетали быстро, лето мы в этом году практически не прочувствовали. Наши соседи уехали, мужа отправили на фронт, а Ольга Владимировна эвакуировалась. Как-то встретила её около дома, она выходила из подъезда с чемоданом.

— Здравствуй, Танюша! Убегаю отсюда. Вы собираетесь?

— Добрый вечер, Ольга Владимировна. Пока нет… А вы куда уедете?

— На север подальше, в Сибирь везут.

— Хорошо вам добраться!

— Спасибо. И вы не медлите, уезжайте скорее!

Больше мы с ней не виделись. Говорят, что поезд, на котором она уехала, разбомбили. Хорошая она была женщина…

Перед тем как уйти на фронт, Алексей мне подарил книгу «Война и мир» в новом издании. Там даже была его подпись. Он знал, что я очень любила читать, и сейчас это было весьма кстати. Правда не всегда под вечер хватало сил, иногда я просто брала книгу в руки, и так с ней и засыпала.