Венчание со страхом

Татьяна Степанова

В подмосковных поселках в одно и то же время совершается ряд кровавых убийств. Их зверский характер, необычность орудия преступления позволяют предположить, что в области действует изощренный маньяк. Милиция выходит на след преступника, но погоня остается безуспешной – до тех пор, пока к расследованию не подключается журналистка Катя Петровская.

Глава 11 РАЗБИТЫЕ ЧЕРЕПА

С Ольгиным Колосов созвонился утром. Начальник лаборатории в Новоспасском действительно оказался на другом своем рабочем месте — в Музее антропологии, палеонтологии и первобытной культуры в Колокольном переулке.

— А что, собственно, вас интересует? — спросил он, когда Колосов, представившись, попросил его о встрече. — Ну, приезжайте в половине четвертого. И не опаздывайте. Только вряд ли я сумею вам чем-то помочь.

Утро и день после этой лаконичной и холодной беседы развивались для Никиты весьма бурно. В одиннадцать его вызвали к начальству. Разговор шел самый традиционный: повышение процента раскрываемости, активизация работы по преступлениям, получившим большой общественный резонанс. Никита знал: шеф жмет на заказные убийства: дотошно допытывается, как идет работа, что сделано, в чем проблемы. «Ну а почему, если так все бодро рапортуешь, результатов нет?» — повторял он недовольно.

— Ты, я смотрю, это дело по Новоспасскому окончательно на себя замкнул, — сказал он. — Конечно, то еще дело, но и про другие забывать нельзя.

Никита только хмурился, молчал. Шефу, главное, не возражать, даже если разозлится, покричит — отойдет.

— Типичный серийник, — продолжало начальство задумчиво. — Раскручивается на всю катушку. Третий случай в области… Ну, какие-нибудь соображения у тебя уже есть?

— Я еще не разобрался, — ответствовал Колосов.

— Так разбирайся, Никита Михайлович! Быстрее действовать надо. С апреля месяца ведь вся эта карусель продолжается. Разбирайся и помни: сроки теперь другие стали. Шесть лет, как с Головкиным, нам никто теперь не даст.

— Можно подумать, что их раньше нам отстегивали!

— Ладно, шерсть уже дыбом. И что у тебя за характер? Иди разбирайся, только учти — буду с тебя лично требовать раскрытие этого дела. Раз ты сам все на себя взял. И чтоб по другим происшествиям проволочек не было. А по убийству мальчика что? Личность установили, а дальше?

Колосов засопел: шеф всегда подгонял своих вороных. И чужих, впрочем, тоже. Не из тех он, кто тише едешь — дальше будешь. Тоже характер прескверный.

— Сергеев работает, он…

— Он, между прочим, убежден, что характер нанесенных мальчику ранений свидетельствует о том, что в Каменске тоже действует серийник. Это его первая известная нам жертва. Но не исключено, что были и другие, о которых мы ничего пока не знаем.

Никита только молча кивал. Серийник! Один маньяк, второй маньяк — размножаются делением, что ли? Как амебы? Или сезон у них такой повышенной возбудимости? Сезон кобелиного гона. Так нет, обострения всякие у шизоидов весной-осенью бывают. Хотя… В природе все сейчас так перепуталось.

Он не сразу расслышал, о чем спрашивает его начальник управления розыска:

— Никита, что у тебя с рукой? Поранил?

— А? Нет, это так. Цыпки великовозрастные.

— Оружие держать не помешают?

— Нет.

— В четверг стрельбы в Мытищах. Ответственный от розыска — ты.

— Есть. Сделаем в лучшем виде.

Выходя из приемной, Колосов столкнулся с Коваленко.

— Никита, там Георгадзе привезли, — зашептал он тревожно. — Сам пойдешь?

Дело Георгадзе было успешно раскрытым заказным убийством. Вахтанг Георгадзе — владелец фруктовых магазинов на Рижской площади — был найден мертвым в мае 1996 года в подъезде дома в подмосковном Щелкове, где семья Георгадзе приобрела две трехкомнатные квартиры на одной площадке. Фруктового «короля» убрали классически: пистолет с глушителем, два выстрела в сердце, контрольный в голову.

А раскрывали это убийство всего две недели. Наемными киллерами оказались местные щелковские «бичи». Но вот с заказчиками дело обстояло поинтереснее.

К тому, что жена-злодейка нанимает убийц для собственного мужа, в розыске уже попривыкли: примерно две трети заказных убийств возникало на почве вот такой семейной бытовухи. Однако только не у кавказцев, где женщина традиционно занимала скромное, подчиненное положение.

Но Кетеван Георгадзе — сорокапятилетняя, крашенная под блондинку, хорошо за собой следила, довольно интеллигентная дама — быть на вторых ролях не желала. Пять тысяч долларов, которые ежемесячно давались ей супругом на ведение домашнего хозяйства, воспринимались ею как жалкая подачка. Она презирала своего мужа за глупость и жадность и добивалась равного участия в делах семьи. Ей не терпелось войти во фруктовый бизнес, в котором она, по ее убеждению, смыслила гораздо более мужа. Не терпелось стать самостоятельным и богатым и ее сыну шестнадцатилетнему Нодари.

Тех «бичей» нанимала сама Кетеван. Нодари по ее поручению ездил в Пушкино, где приобрел у подпольного торговца «беретту» с глушителем. Наемникам заплатили десять тысяч долларов. Всего.

— Я б дала им в два раза больше, в три, в пять, если б это гарантировало их полное молчание, — говорила Кетеван, когда Колосов и Коваленко допрашивали ее сразу после задержания. — Но у мужчин худой рот. Они ничего не умеют. Даже молчать не способны, когда речь идет об их же интересах. Мужчина, вы только не обижайтесь, молодой человек, это прореха на человечестве. И мой муж был ею.

Делом этой грузинской феминистки Колосов занимался очень плотно до происшествий в Новоспасском и Каменске. К Кетеван он чувствовал невольное уважение.

При всей своей жестокости и корыстолюбии это была очень сильная женщина. Глядя на нее, Колосов всегда вспоминал легендарную царицу Тамару.

— Мне жаль, что ваша жизнь с мужем кончилась вот так, — сказал он ей, когда ее увозили в Волоколамский следственный изолятор. — Неужели нельзя было решить ваш спор по-другому, без крови?

Кетеван тогда долго молчала. Потом подняла на сыщиков темные, огненные, скорбные глаза.

— Сейчас, когда мой сын, мой мальчик в тюрьме, я все бы отдала, лишь бы не было крови. Но… это касается только сына.

— По оружию привезли? — спросил Колосов.

Коваленко кивнул.

— Нодари наконец согласился показать, где приобрел пистолет. Не выдержал все-таки. Якобы в двух шагах от станции это место. Я РУОП в известность поставил, пусть нас подстрахуют.

— Пусть. Только пусть вперед батьки в пекло не лезут. Это наша операция, — ревниво заметил Никита. — Пойдем послушаем сказки Венского леса, — и он вразвалочку направился к кабинету, где сидели его сотрудники и привезенный задержанный.

Из-за этого весьма затянувшегося рандеву он едва-едва не опоздал в Музей антропологии на встречу с Ольгиным. Выскочил из главка, бегом пересек Никитскую и углубился в лабиринт переулков. Идти по разбитым тротуарам было так же нелегко, как и по горному обвалу. Он с трудом преодолел всю перерытую бывшую улицу Грановского, свернул налево, миновал целый ряд стройплощадок, где реставрировались старые московские особняки.

Солнце нагревало асфальт, стены домов. От пыли и строительного цементного хлама было просто нечем дышать. Господи, как же хреново в Москве в таком расплавленном июле! Никита то и дело вытирал мокрый лоб и шипел тихие ругательства. Сейчас лежать бы где-нибудь в Красково у прохладного пруда на золотом песочке, тянуть пивцо из горла и посматривать на ножки молоденьких купальщиц. А тут какой-то музей!

Мимо Зоологического, например, расположенного прямо напротив здания ГУВД, он даже ходить не мог иначе, как задерживая в груди дыхание. Из открытых дверей всегда несло тошной вонью нафталина, которым щедро сдабриваются ветхие музейные чучела.

И тут вот какая-то антропология-палеонтология, кости трухлявые, да в придачу еще база с обезьянами, которые… которые… Черт бы их всех взял со своими загадками!

Наконец он достиг высоких дубовых дверей с нужной вывеской и вошел в прохладный музейный вестибюль.

— Майор Колосов, уголовный розыск области, вот мое удостоверение. Мне Ольгин Александр Николаевич нужен, — отчеканил он вышедшей ему навстречу толстой старшей вахтерше.

— А, здравствуйте, мне Сан Николаич говорил про вас. Наверх ступайте, — сказала та. — Наверх по лестнице, через залы и в коридор направо. Там кабинеты увидите. Он в двадцать третьем.

Никита брел по пустынным гулким залам. Глазел по сторонам: стенды, витрины, кости, фрески, рисующие картины первобытной жизни, и снова — кости, кости…

Какие-то страхолюдные зверюги, какие-то приземистые обезьяны с дубинками в лапищах — видно, реконструкция чего-то или кого-то.

В одном из залов его поразило обилие черепов. Он невольно задержался, подошел вплотную к стеклянным витринам, за которыми на черном бархате, снабженные аккуратными табличками с номерами, покоились эти глазастые, скалящиеся останки. Некоторые черепа были желтыми, точно старый засохший клей, другие — бурыми с наростами известняка. «Окаменелые, что ли?» — думал Никита, вглядываясь в их жутковато-пустые глазницы. От некоторых черепов сохранились только фрагменты: височная кость, челюсть с двумя-тремя зубами.

Один череп лежал на отдельной тумбе под колпаком из пуленепробиваемого пластика. Колосов обошел его кругом, его поразило то, что в затылочной части черепа имелось аккуратное отверстие размером с шарик для пинг-понга. Кто-то мастерски пробил и выломал кости.

А рядом на низком стенде лежали другие черепа. Никита наклонился, невольно присвистнув: эти разбили чем-то твердым, тяжелым. Особенно пострадали от ударов лобная и теменная части — трещины, осколки костей… Где-то он уже видел это… Только там раздробленные кости были белыми, свежими, а здесь — потемневшими от веков и тысячелетий, схожие видом с камнями на морском берегу.

— Это находки из пещеры Чжоукоудянь в Китае, — раздался сзади приятный баритон. Обладатель его слегка растягивал гласные и по-южному смягчал согласные. — Вы, значит, будете Колосов?

Никита круто обернулся. Перед ним стоял плотный брюнет в белоснежной рубашке с короткими рукавами и габардиновых брюках цвета «хаки». Лицо его — широкое, округлое — было довольно симпатичным. Темные глаза щурились.

— Ольгин, Александр, ну, будем знакомы, — сказал он медленно. — Нравятся наши сувениры?

— Жутко здесь, — Никита передернул плечами. — Словно у охотников за головами в гостях.

— Это образцы эволюционного развития. Ну, пройдемте-ка ко мне, раз тут вам жутко, — он вывел Колосова в коридор. (Катя сразу бы узнала это место, напомнившее ей старый университет.)

Ольгин толкнул одну из дверей и пригласил начальника отдела убийств в тесную комнатку, все пространство которой занимали древний желтый письменный стол, заваленный бумагами, и пододвинутая к нему вплотную, неожиданно модерновая компьютерная стойка с компьютером.

— Ну, присаживайтесь. — Ольгин переложил бумаги со стула на подоконник. — Вы по поводу убийства бабы Симы? А разве того типа до сих пор не нашли?

— Пока нет.

— Званцев мне сказал, что там грабитель какой-то, да? Что ж он, подлец, старух грабит? Шел бы лучше дачи «новых русских» бомбить.

— Мы думаем, что он не простой грабитель. Его отчего-то привлекают именно пожилые люди, — ответил Колосов и тут же перевел разговор на другую тему. — Я тут дважды на вашей базе побывал. Чудеса у вас там в решете. Кто бы мог подумать, что обезьяны так вольготно будут жить в сорока пяти километрах от Москвы!

— Живут, — Ольгин навалился грудью на стол. — Неделю я там не был, а сколько всего изменилось! Тут работы до черта. Ну, завтра возвращаюсь. Хоть отдохну там, на природе.

— Мне вот что удивительно, — Никита посмотрел в окно. — Ну, зимой, понятно — в тепле они сидят. Но сейчас? Дожди летние, похолодания там всякие… Как они переносят климат средней полосы?

— Нормально переносят. Впрочем, не нами это установлено. Несколько лет назад, знаете ли, в Псковской области стадо шимпанзе на лето выпускалось на волю. На острове они жили. И ничего себе жили, размножались даже. Максимальное приближение к естественной среде было достигнуто.

— Изучали их, значит?

Ольгин рассеянно кивнул. Было видно, что разговаривать ему с любопытным сыщиком скучно.

— А почему их на остров выпустили? Не в вольер, не на участок леса огороженный?

— Для более полной изоляции.

— Кого от кого?

— Что? — Ольгин взглянул на Никиту удивленно. — Я не понимаю вас.

— Обезьян от людей или людей, окрестных жителей, от обезьян изолировали? — осторожно спросил Никита.

Ольгин помолчал.

— И тех, и тех, — сказал он, — в общем, это был весьма смелый, я бы даже сказал, рискованный эксперимент.

— Простите, а зачем вообще выпускать шимпанзе в подмосковном или псковском лесу? На кой черт, простите, они нам тут?

Ольгин усмехнулся.

— Вы, наверное, слыхали, что эти приматы в некотором роде наши прадедушки и прабабушки. Неужели не любопытно взглянуть, как они там живут, что поделывают, когда им никто не мешает?

— Ну, не знаю, — Никита вздохнул. — Званцев ваш сказал мне, что к ним даже приближаться нельзя, когда они в клетках. Одна обезьянища, здоровый такой бугай, тяжеловес, прямо Мохаммед Али, так заревела, как меня увидела!

— Хамфри, наверное? Он чужих не любит. Бдит всегда, территорию свою охраняет. У обезьян очень развито чувство территории. Впрочем, как и у нас. Из обезьяньего рыка Хамфри, может, весь наш патриотизм вышел, а вы говорите — зачем наблюдать? Вы должны простить его, он все-таки зверь пока еще… — Ольгин неожиданно умолк, отвернулся.

— Скажите, а вы своих шимпанзе из клеток когда-нибудь выпускаете? — Колосов подходил к тому, зачем, собственно, и явился в музей.

— Сейчас нет.

— А раньше?

— И раньше нет.

— Когда я приехал на базу, у этого здорового Хамфри ноги или задние лапы — Бог его знает — были в грязи. А пол в клетке бетонный…

— Вы чрезвычайно наблюдательны, — заметил Ольгин.

— Так как такое могло получиться?

— Понятия не имею, — Ольгин пожал плечами. — Меня не было на базе. Вы же знаете это. Хамфри — большой чистюля. Это на него не похоже. Впрочем, завтра приеду — разберусь, что там произошло. А можно мне вам задать вопрос, Никита Михайлович?

Колосов кивнул.

— Что вас так наши антропоиды интересуют? Они что, по-вашему, какое-то отношение имеют к убийству бабы Симы? В грабители их записали?

Никита вспыхнул: его поймали за язык. Тут же обругал себя: не будь дураком, веди беседу нормально, он же, этот спец, сейчас на смех тебя поднимет. И прав будет, тысячу раз прав!

— Когда происходит убийство, мы всегда стараемся досконально уяснить для себя ту обстановку, в которой находился потерпевший. Признаюсь, что с таким учреждением, как ваше, я впервые сталкиваюсь, — он старался говорить спокойно. — Многое мне совершенно непонятно. Поэтому я обращаюсь к вам за помощью.

Ольгин улыбнулся примирительно и украдкой взглянул на часы:

— Я вам с удовольствием помогу.

— Тогда скажите, вы кто по профессии?

— Антрополог.

— А как называется та программа исследований, что проводится вами на базе в Новоспасском?

Ольгин полез в стол, достал какую-то папку.

— Официальное название… Вам же официальное, я понимаю, нужно, — «Рубеж человека. Природа грани между человеком и животным».

— М-да, лихо, — Колосов потрогал ямочку на подбородке. — А у вас со Званцевым какая конкретно тема? Это ведь, — он кивнул на папку, — нечто абстрактное, да?

— Конкретная наша тема, — Ольгин сощурился так, словно в глаза ему било яркое солнце: — «Изучение поведения антропоидов в условиях перехода к орудийной деятельности». Мы проводим серию опытов.

— Хотите научить шимпанзе гайки закручивать?

— Хочу доказать обратное.

— Что обратное?

— Обратное утверждению, что, мол, «труд сделал из обезьяны человека». Поясняя, я упростил все, естественно, не принимайте мои слова буквально.

— М-да… буквально… — снова протянул Колосов. Черт возьми! Ну что тут скажешь? Тут и спросить больше не знаешь о чем. Вот ученых-то Бог послал!

— Я вот слышал, что у вас с вашими приматами ЧП разные выходили, — молвил он наконец. — Хамфри однажды бросился на гражданку Калязину. ОН ведь ручной, цирковой. Что же с ним случилось такое? Чем ему старушка насолила?

— Она ему под горячую руку попалась. Что, у людей разве такого не бывает?

— И все-таки как это произошло? Когда?

— Это случилось в прошлом году, кажется, в декабре. Здесь, в лаборатории института, а не на базе. Она хотела убрать из его клетки миску — воду он разлил. Он и прихватил ей зубами руку. Легонько. Но с тех пор баба Сима уборкой клеток не занималась.

— А вы… На вас он разве не бросается?

Ольгин снова посмотрел на часы.

— Понимаете ли, в сообществе приматов все члены стада придерживаются весьма жесткой иерархии. Каждый занимает свой шесток. Наказывают только нарушителей правил. Мы с Олегом стараемся никогда, ни при каких обстоятельствах эти правила не нарушать. Хамфри ценит это и доверяет нам.

— А другие обезьяны, они не пытались бросаться на людей?

Ольгин нахмурился и снова посмотрел на часы.

— Вы куда-то торопитесь? — недовольно заметил Колосов.

— Н-нет, то есть да. Тут надо не опоздать в одно место.

— Тогда я сейчас ухожу, — заверил его Никита. — Только несколько последних вопросов. В прошлом году у вас был инцидент со змеями. Их кто-то выпустил из клеток. Ваш ветеринар Иванова сказала, что это сделала обезьяна по кличке Чарли. Выходит, обезьяны-то все-таки у вас по базе разгуливают?

— А Иванова не сообщила вам, по чьей вине произошел этот инцидент? — осведомился Ольгин раздраженно.

— Нет.

— У Чарли обнаружились кишечные паразиты. Мы поместили его в веткабинет на обследование. Оттуда по недосмотру Ивановой он и удрал. Уколов испугался.

Колосов невольно улыбнулся.

— И они, значит, лечиться боятся?

— Еще как! Иванова — отличный специалист, но… — Ольгин извиняюще развел руками. — Женщина. Что поделаешь? Личное выше общественного — с молоком матери, так сказать…

— Она последняя видела Калязину перед смертью, — как бы между прочим сообщил Колосов. — Они у ворот разговаривали. Кто бы мог подумать, что спустя полчаса такое может случиться!

Ольгин поднялся. Видимо, он решил, что гость его слишком засиделся на этом клеенчатом казенном стуле.

— Разве при той беседе не присутствовал приятный молодой человек? — спросил он, криво усмехаясь.

Колосов насторожился: это что еще за новости?

— Нет. Иванова сказала, что они с Калязиной были у ворот вдвоем.

— Да? Ну, может быть. Наверняка так оно и было, раз она говорит, — тут же согласился Ольгин, но глаза его блеснули. — Сожалею, что тороплюсь. Рад был вам помочь. Да, видно, — нечем. О бабе Симе мы все здесь скорбим. О похоронах родственники договорились. Мы помогли, чем смогли. Ну, если будут новости — сообщите. Желаю вам скорее отыскать того негодяя.

— Спасибо, — Никита нехотя поднялся.

Когда они шли по залу черепов, он спросил, указывая на череп с отверстием и раздробленные черепа:

— Почему они повреждены таким странным образом?

— Это ископаемые черепа неандертальцев, — пояснил Ольгин. — Этот из Крапины — местечко такое в северной Югославии. Эти, как я уже говорил, из Китая. А повреждены почему… Мозг из них извлекали таким образом. Неандертальцы были пребольшие лакомки и больше всего ценили мозги — вместилища разума и божественного гения, коего у них еще не наблюдалось.

— Но это же… это же их черепа, человеческие…

— Неандертальские, вы хотите сказать. Что ж, — Ольгин вздохнул. — Это означает, что наши предки были всего лишь банальными каннибалами.

Колосов вышел из музея в странном смятении чувств. Быстро зашагал к Новому Арбату, ни разу не оглянувшись назад.

А Ольгин долго смотрел ему вслед из окна. Затем поднялся к себе в кабинет, снова взглянул на часы и достал из запертого ранее ящика стола маленький пузырек с бесцветной жидкостью и одноразовый пластмассовый шприц в целлофановой упаковке. С минуту он смотрел на него, а затем разорвал обертку.