Девять воплощений кошки

Татьяна Степанова, 2013

Говорят, там, где появляется Проклятая коллекция – в доме, в музейном собрании… – всегда начинают происходить странные и загадочные события. И бесспорно, она тянет за собой шлейф смертей. Вы в это верите? Однако когда в музей доставили Проклятую коллекцию, уникальные древнеегипетские артефакты, Дарья Юдина явилась с аудиторской проверкой Счетной палаты и… была убита. Что это? Совпадение? Поразительное стечение обстоятельств? Или?.. А чуть раньше в Красногорске какой-то злоумышленник отравил в зоогостинице всех кошек, которых привезли на международную выставку. Катя Петровская, капитан полиции, сотрудник пресс-центра ГУВД Московской области, и ее подруга Анфиса, фотограф, принимают самое активное участие в расследовании этих жестоких преступлений, едва не стоивших жизни им самим…

Глава 10

Между верхним и нижним царствами

В час девятый, утренний, нежный, исполненный самых радужных надежд, когда двери музея еще не открыты для посетителей, в пустых залах, на мраморной лестнице, в сумрачном вестибюле у касс звучит музыка.

Запись со знаменитых Декабрьских музыкальных вечеров, которыми так славен музей.

Антонио Вивальди — концерт для скрипки.

Старший куратор отдела личных коллекций Виктория Феофилактовна Вавич пересекает сумрачный вестибюль и неторопливо поднимается по высокой лестнице.

Каждое утро в девять, за час до открытия музея, она делает свой первый полный обход.

И первое, на что обращен ее взор, — великая Ладья Вечности бога солнца Ра, выплывающая словно навстречу вам, едва лишь вы попадаете в Египетский зал. Ладья Вечности, плывущая из Нижнего царства в Верхнее, из смерти в жизнь.

Древнеегипетская фреска великолепна. И она подлинная.

— Ну как, девочки, настроение? — осведомляется Виктория Феофилактовна Вавич.

— Мы бодры, веселы, — отвечает ей смотритель Египетского зала Василиса Одоевцева.

Смотритель комнаты Мумий и саркофагов Арина Павловна Шумякова с улыбкой кивает:

— Доброе утро.

Обеим «девочкам» под шестьдесят. У Василисы — рост модели, и сегодня она в черном, как смоль, парике а-ля Клеопатра, в узкой черной юбке и черной водолазке с короткими рукавами, открывающей худые костистые руки, украшенные бижутерией семидесятых.

Арина Павловна Шумякова — ее коллега и приятельница — невысокая, крепко сбитая, с крашеными волосами, подстриженными в каре. Она тоже в темном платье. С тех пор, как умер ее брат, она все время в темной одежде, светлого на ней никто из сотрудников музея никогда не видел.

Вивальди терпко, властно пропитывает душное пространство музейных залов.

Виктория Феофилактовна неторопливо шествует дальше. Ей самой уже семьдесят пять. И выглядит она на свой возраст. Всегда одета она по моде шестидесятых, как английская королева, — костюм «Шанель», белая блузка и туфли на низком каблуке, но очень изящные. Волосы она до сих пор красит в цвет «темный шатен» и пользуется неброской помадой и румянами.

Всю свою жизнь Виктория Феофилактовна посвятила музею и никогда не выходила замуж. Но поклонников даже в свои семьдесят пять у нее по-прежнему много — старенькие академики, музыканты, поэты, дирижеры, художники-реставраторы и кураторы зарубежных музеев, с которыми она поддерживает тесную переписку по Интернету.

Залы экспозиций и залы открытых в музее выставок — это все Верхнее царство.

Залы хранилищ и запасники, реставрационные мастерские — Нижнее царство. А между ними — технические помещения — офисы, где работают сотрудники музея, кураторы, хранители коллекций, бухгалтерия, финансовый отдел, отдел по связям с общественностью и СМИ, отдел международного сотрудничества, отдел организации выставок, комната охраны с пультом, оснащенным камерами, и многое, многое другое.

Виктория Феофилактовна продолжает свой неспешный обход и заходит в Античный зал.

Слепки фризов Парфенона пора обрабатывать специальным составом от пыли.

В Итальянском дворике, чуть подустав, она останавливается, подходит к банкетке и садится, чтобы поправить и половчее надеть туфлю. Надо попросить Кристину купить в аптеке специальную антимозольную подушечку под пятку.

Микеланджеловский Давид — копия — прекрасный, могучий и бесстыдный в своей наготе, взирает сверху вниз на Викторию Феофилактовну.

Она поднимается, топает ногой в мраморный пол — нет, кажется, ногу больше не натирает, и отдает Давиду честь шутливо, но очень торжественно.

— Мы бодры, веселы. Да, мой мальчик?

Музыка Вивальди, льющаяся из скрытых динамиков и как-то по-особенному звучащая в Итальянском дворике, и там, в Белом зале, где и проходят порой Декабрьские вечера, сменяется музыкой Гайдна.

Что-то уж совсем торжественное, бравурное. Сейчас, сейчас, сейчас через пятнадцать минут музей распахнет свои двери.

И начнется новый обычный музейный день — первые посетители, небольшая очередь к кассе. Потом она вырастет. Появятся экскурсии, туристы из других городов. Иностранцы. Школьники с учителями, явившиеся в музей на урок прекрасного. Влюбленные, которые решили скоротать пару часов в музее, целуясь на банкетке в Античном зале, полном света и воздуха. Старушки-пенсионерки, у которых большая скидка на билет, ценительницы изящного. Старички с палочками и подагрой — те, у которых нет дач, одинокие, а может, вдовцы.

И самые обычные музейные ротозеи — любопытные, но мало сведущие.

Этих в основном как магнитом тянет в Египетский зал. И особенно в комнату Мумий и саркофагов.

Закончив полный обход, Виктория Феофилактовна спускается из Верхнего царства в Нижнее и продолжает исполнять свой долг куратора и там.

Но в Нижнем царстве свои порядки.

Затем наступает час открытия. Обычная суета. Прибегает смотритель: какая-то очередная авария в туалете, срочно ищите сантехника!

Затем все устаканивается.

И Виктория Феофилактовна идет в свой уютный кабинет окнами на улицу Знаменку.

По пути она встречает куратора отдела Древнего Востока профессора Олега Гайкина. Высокий, обычно подтянутый, он сегодня как-то горбится и до странности рассеян.

— Неважно выглядите, Олег Олегович, — говорит Виктория Феофилактовна. — Не заболели?

— Насморк подхватил.

— Это в мае-то месяце? А все потому, что у вас в кабинете слишком сильный кондиционер.

— Возможно.

— Ну, так убавьте.

— Хорошо, я так и сделаю.

Голос у Гайкина низкий, всегда приятный уху. Но сегодня звучит как-то надтреснуто.

— Я скажу в секретарской, чтобы девочки принесли вам в хранилище крепкого чая. С мятой или ромашкой?

— Что, простите?

— Я спрашиваю, с мятой или ромашкой?

— А, да, спасибо.

Гайкин идет по коридору. Виктория Феофилактовна внимательно смотрит ему вслед.

В уютном кабинете, обшитом дубом, с огромным столом, заваленным бумагами, сумрачно, хотя за окном яркий день. Виноваты деревья — старые тополя, что растут за окном и бросают тень. В кабинете всегда горят лампы — желтые абажуры светятся изнутри мягко. Старинные бронзовые лампы — их отреставрировали, не меняли. Они помнят еще основателей музея. Как и дубовые панели на стенах и эти широкие мраморные подоконники.

В кабинете Викторию Феофилактовну ждет старший менеджер музея Кристина.

Кристине тридцать пять лет. И она больше похожа на даму из бизнеса, на бизнес-леди, а не на музейного сотрудника.

В дорогих очках без оправы, ловко оседлавших ее тонкий с горбинкой нос. Всегда в брючном костюме. Хотя в музее по негласному дресс-коду женщины-кураторы, руководство, хранители и смотрители залов брюк не носят.

У Кристины всегда в одной руке — пачка очередных документов на подпись, а в другой мобильный телефон или планшетный компьютер.

Она очень деловая. И у ее семьи — высокопоставленные связи выше и круче некуда.

Опираясь на эти семейные связи, она давно метит на место старшего куратора — то есть то самое место, которое занимает вот уже тридцать лет Виктория Феофилактовна. Однако никогда открыто своих притязаний не высказывает. Действует исподтишка.

Открыто и громко она ратует лишь за модернизацию, перестройку и «внедрение новых технологий» в работу музея.

Как и Виктория Феофилактовна, Кристина тоже не замужем. Но в ее возрасте все еще впереди.

— Секретарь принесла вам чай.

Голос у нее тоже обычно приятный. Но сегодня — вот странность, как и у профессора Гайкина, звучит словно с какой-то трещинкой. Тоже насморк? Простуда?

— Кристина, присядьте, составьте мне компанию.

— Спасибо, я пила кофе.

— Ну все равно сядьте. И положите бумаги, это потом. Мне надо с вами посоветоваться.

Кристина села в жесткое кресло из карельской березы в стиле ампир напротив стола. Виктория Феофилактовна страдала больной спиной и не терпела вокруг себя мягкой мебели.

Вот и сейчас она выпрямилась, сидя на жестком стуле за своим необъятным столом куратора.

— Как там дела у наших проверяющих? — спросила она после крохотной паузы.

Со вторника в музее работает аудитор… или, как она себя называет, старший эксперт Счетной палаты с двумя ревизорами и секретарем. Дарья Юдина — она предстала перед куратором отдела личных коллекций Викторией Феофилактовной там, на самом верху Верхнего царства, в кабинете директора музея в понедельник вечером, когда музей закрыт для посетителей.

— Вот у нас проверка из Счетной палаты…

— Плановая проверка, — перебила директора музея старший эксперт Юдина.

— Да, да, ну что ж… проверяйте. Виктория Феофилактовна, окажите сотрудникам Счетной палаты максимальное содействие. Все документы, которые они попросят, все счета, компьютерные файлы, ну и так далее.

Там на самом-самом верху Верхнего царства в директорском кабинете пережили десятки, сотни проверок. Ну что ж, это очередная, милости просим в музей.

— Так как у них дела? — повторила свой вопрос менеджеру Кристине Виктория Феофилактовна.

— Смотрят отчетность. Вчера до восьми сидели в отделе учета и планирования — вся группа. И сегодня уже здесь еще до открытия музея.

— Ну хорошо, мы должны им оказывать максимальное содействие.

— У меня это на контроле. Но я хотела вам сказать, что…

— Извините, у меня к вам еще один вопрос, — Виктория Феофилактовна — сама вежливость, но дает понять: я пока тут старший куратор, детка. И пока я не закончила задавать вопросы, прикуси свой длинный язык. — Как продвигаются дела с коллекцией Саддыкова?

Во всех документах, в дарственной музею, в завещании покойного у этой коллекции другое название. Так сказать, историческое. На этом настоял покойный владелец Ибрагимбек Саддыков.

— Продолжается осмотр, начали разбирать ящики. На все уйдет не один месяц, сами понимаете. Там по каталогу 113 предметов. И Олег… то есть, Олег Олегович начал детальную опись двух погребальных саркофагов. Но это крупные предметы.

— А какие ящики уже обработаны?

— Коллекция скарабеев. Все переложено в сейф, там ведь ювелирные артефакты. И другой ящик…

— Какой? Со статуэтками храма Бастет?

— Нет, то есть, да. Олег… он вскрыл ящик с мумиями.

— Начал осмотр коллекции с кошек? — Виктория Феофилактовна подняла свои тонкие брови — уже седые, но тщательно зачерненные карандашиком.

— Он же хранитель коллекции. Он начинает с того, что считает самым интересным.

— В таком количестве, сколько их там есть, кошки… то есть, мумии кошек… на это уйдет не одна неделя. Ну хорошо, хоть коллекцию скарабеев уже распаковали. Медленно он работает.

— Он очень скрупулезный. Большой педант во всем, — когда Кристина говорила о профессоре Олеге Гайкине, щеки ее иногда розовели. Вот как сейчас. — Извините, я хотела вам сказать, поставить вас в известность…

— Да, я слушаю, — Виктория Феофилактовна кивнула: теперь можно, говорите.

— Она, эта ревизорша… то есть, аудитор Счетной палаты, уже спрашивала меня о «Проклятой коллекции». Вчера, почти сразу, как они забрали у нас все документы.

Кристина назвала коллекцию, поступившую в дар музею по завещанию Ибрагимбека Саддыкова, ее настоящим историческим именем.

— Дорогая моя, не удивляйтесь. Они ведь по большому счету из-за нее и явились. Вся эта проверка Счетной палаты из-за этого вот бесценного дара, что получил наш музей к своему столетнему юбилею.

— Они захотят все увидеть. Что, им все показывать? Все ящики вскрывать?

— А мы не можем отказать аудитору Счетной палаты. Пусть смотрят, пусть видят. Из-за этой коллекции весь сыр-бор.

— Но все же законно. Все документы в порядке. Музей и в прошлом получал в дар коллекции предметов искусства.

— Все дело в личности дарителя.

Кристина поправила на носу очки.

— По-моему, музея это не должно касаться, — сказала она после новой возникшей крохотной паузы.

— Я смотрела все репортажи тогда в марте. Когда убили этого несчастного человека. Потому что это уже тогда нас коснулось. Мы были поставлены в известность, что «Проклятая коллекция» отойдет в дар музею. Так вот я смотрела все новостные репортажи. Его застрелил снайпер из какой-то необыкновенной винтовки, которая вроде как на вооружении у спецслужб. Киллера не нашли, никто его не видел, хотя все произошло в самом центре Москвы. И вы знаете, как они его, покойника, называли? Узбек. Понимаете, только эта вот уголовная кличка — все корреспонденты хором. Очень, очень редко по фамилии. Узбек застрелен… винтовка с оптическим прицелом и разрывными пулями. У него не было шансов, — Виктория Феофилактовна процитировала все смачно, на память. — Они думают, мы тут ничего не понимаем. Я ничего не понимаю. Сижу, мол, тут у себя в музее среди пыли и картин… этакая старая музейная крыса.

— Но, Виктория Феофилактовна…

— Подождите, вы лучше скажите мне, что мы смогли позволить себе из государственного финансирования к столетнему юбилею? Что? То-то и оно. А тут сразу такое пожертвование от частного лица с темным криминальным прошлым. Я не говорю, сколько стоит эта коллекция. Она бесценна.

— Но Узбек… то есть, простите, он, владелец, Саддыков никогда не сидел в тюрьме. С этой стороны как раз все чисто.

— Во всех репортажах его именовали отцом… крестным отцом мафии. Попомните мои слова, Кристина, — эти из Счетной палаты приехали для того, чтобы не позволить нашему музею в полной мере распоряжаться коллекцией. По завещанию «Проклятая коллекция» входит в фонды музея с обязательным условием демонстрации, организации постоянной экспозиции в нашем музее личных коллекций. Во всех каталогах, на всех сайтах должны быть указаны имя, фамилия ее прежнего хозяина, нашего дарителя. Не Узбек, а уважаемый Ибрагимбек Саддыков. Он этого хотел, именно этого он и добивался. Посмертной славы. Потому что как только эта коллекция появится в открытом доступе, она станет гвоздем. Такой же визитной карточкой нашего музея, как Египетский зал, как Золото Трои.

— Вы считаете, что они не позволят нам выставлять его коллекцию?

— Не позволить официально они не могут. Но они могут прислать нам проверку Счетной палаты. Всегда найдется, к чему придраться. Кристина, мы должны быть стойкими. Вы понимаете меня? Наш долг быть стойкими и не поддаваться на провокации. Даже больше — устранять малейшую возможность провокаций.

Кристина помолчала.

— О чем вы хотели со мной посоветоваться? — спросила она после третьей возникшей в разговоре крохотной паузы.

— А мы уже с вами посоветовались. Разве нет?

— Да, конечно. Я понимаю. Можете положиться на меня. Я вот что подумала…

— Что?

— Название историческое… очень мрачное и вместе с тем полное тайны, да просто сногсшибательное в смысле рекламы для музея. «Проклятая коллекция»… да к нам очереди будут выстраиваться километровые, как на Дали и Пикассо, лишь бы краем глаза взглянуть! «Проклятая коллекция» — это же настоящий бренд. Но вот странность…

— Какая же странность? — Виктория Феофилактовна улыбалась.

— Он же умер. Узбек… его застрелили через несколько месяцев после того, как он купил «Проклятую коллекцию».

— Его бы застрелили все равно, даже если бы он не приобретал «Проклятой коллекции». Они думают, я тут ничего не понимаю. Смотрю телевизор и глотаю все, что они там врут. У него ведь сначала отняли, закрыли тот ужасный рынок. Ему дали понять, когда закрывали рынок. Но он, видно, не угомонился, этот несчастный старик. Криминальных авторитетов просто убирают, вычеркивают из списка, если они не понимают, когда их предупреждают вот так.

— Но я читала… ведь не только он… ВСЕ владельцы «Проклятой коллекции» умирали. Министра этого в Египте повстанцы повесили, и эта египетская певица из Каира в пятидесятых годах… «Соловей Египта» ее называли. Коллекция ведь принадлежала ей. И она наглоталась таблеток.

— Для похудения, и у нее не выдержало сердце. Неважные были лекарства в пятидесятых. Энвер-паша тоже был владельцем «Проклятой коллекции», он умер в возрасте восьмидесяти лет в Ницце и оставил пятнадцать детей. Все это сплошные суеверия, дорогая моя.

— Но я читала, что стоит лишь «Проклятой коллекции» появиться, кто-то непременно умрет.

В кабинете повисла новая крохотная пауза.

— Все это суеверия, — повторила Виктория Феофилактовна. — Знаете, я попросила телохранителя Саддыкова… Юсуф его зовут, такой задумчивый, печальный, молодой… он приедет сегодня вечером со своей частью документов на коллекцию. Аудитор Счетной палаты госпожа Юдина должна с ним встретиться тут, пусть сама посмотрит документы. И пусть он, этот душеприказчик Узбека, тоже познакомится с ней. Он не глупый парень. Он сразу поймет, какие цели преследует госпожа Юдина.

— Конечно, она захочет посмотреть все документы. И все же не часто музеи становятся обладателями коллекций, овеянных такими вот суевериями… за которыми, как шлейф, тянется смерть.

— Вы словно пытаетесь угадать, кто умрет? — Виктория Феофилактовна усмехнулась. — Дорогая моя Кристина, мне семьдесят пять. И я давно ко всему готова.