Зима&Детектив

Татьяна Устинова, 2021

Все мы, независимо от возраста, каждый год с радостным предвкушением ожидаем зимние праздничные дни, словно наполненные волшебством. Новый год и Рождество заряжают нас по-детски чистыми эмоциями и радостным настроением. Отличным отдыхом в перерывах между предпраздничными хлопотами станут остросюжетные рассказы Татьяны Устиновой, Анны и Сергея Литвиновых, Евгении Михайловой и других авторов, вошедшие в сборник «Зима&Детектив». В них сияют огнями елки, таинственно мерцают игрушки, готовятся необычные блюда, упаковываются подарки и, конечно же, происходят загадочные события, которые могут случиться только в зимние дни!

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Елена Логунова

Сами мы не местные

От нечего делать в аэропорту мы играли в города. Вылет задерживался, мировая география заканчивалась.

— Куала-Лумпур! — объявил сын, потирая ладони.

У него в комнате над кроватью висит карта мира. А если много лет спать, уткнувшись носом в Индокитай, можно получить серьезное преимущество в этой игре.

— Э-э-э… Ромашково! — неуверенно предложила я.

— Какое еще Ромашково? Нет такого города! — возмутился муж.

— Как — нет, когда в него паровозик ездил?! — заспорила я.

— Отставить паровозик, он мультяшный, давай настоящий город.

— Э-э-э… Ладно, тогда Рейкьявик!

— Э-э-э… Ладно, тогда Коростень!

— Нет такого города! — заспорил уже сын.

— Да как нет, моя мама, твоя бабушка из него родом!

— Это не город, а ма-а-аленький городишко! — вмешалась я.

— Какой городишко?! — Колян не давал позорить родину предков. — Про Коростень даже в летописи написано, его княгиня Ольга голубями сожгла!

— О! Видишь? Сожгла! Значит, точно нет такого города! — обрадовалась я. — Ура, я выиграла!

— Не выиграла, у меня есть еще города на «кэ»: Кито, Каракас и Кайена! — окоротил меня сын.

Он иногда переворачивается и спит, уткнувшись в Южную Америку.

— Что, все? Сдаетесь? Значит, я выиграл! — Потомок поаплодировал себе и встал — очень вовремя объявили посадку на наш рейс.

Мы летели в город на букву «М» — столицу нашей Родины. Не по делам, а просто так — погулять и развеяться.

Развеяться получилось сразу же на выходе из аэропорта: в Белокаменной было ветрено и холодно. После теплого солнечного Краснодара — очень неуютно.

— Спрашивается, чего нас занесло в декабрьскую Москву? — риторически вопросил Колян, поднимая капюшон теплой куртки.

Я только пожала плечами.

Дело было так: после долгой — на месяц — летней поездки в Анталью сын устроил бунт. Истощилось у юного патриота терпение, не вынесла душа поэта ностальгии по родным березкам!

— Когда уже закончится это гадство?! — шумно возмущался он. — По три раза в год за границу, сколько можно!

И, пока онемевшие от неожиданности и, чего уж скрывать, праведного родительского негодования мама с папой безмолвно переглядывались, телепатически транслируя друг другу сложные матерные конструкции, этот неблагодарный и наглый типчик вооружился ручкой и накатал список городов земли русской, обязательных для скорейшего посещения.

В список для начала вошли Москва, Питер, Казань, Нижний Новгород, Самара, Новосибирск и Екатеринбург. Спасибо, без Владивостока пока обошлось. Гражданин сын решительно потребовал соблюдения паритета: одна поездка за границу — одна по России.

Хотите в Лондон? О’кей, но сначала в Урюпинск.

Опять в Рим? Ладно, так и быть, но только через Воркуту.

А иначе, сказал, никуда больше с нами не полетит.

И между строк читалось: а затолкаете в самолет на Париж силой, шантажом и угрозами — угоню лайнер в Саратов, в глушь, в деревню!

Короче, мы сдались и в середине декабря полетели не к теплому морю, как хотелось, а в Москву. Во всем самом теплом, что имелось в наших краснодарских платяных шкафах. И чего, я уже определенно это чувствовала, лично мне в промозглой Белокаменной будет недостаточно.

— Хорошо хоть с общественным транспортом в столице нет проблем! — порадовалась я, когда мы вынырнули из метро, где успели отогреться по пути из аэропорта.

— Какие могут быть проблемы в Москве? — простодушно удивился сын. — Это же столица, образцовый город страны! Тут все лучшее!

— Даже жители? — усомнилась я, столкнувшись с парой торопыг, которые не извинились за то, что налетели на меня.

— В московском человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли! — громко возвестил Колян, слегка переиначив Чехова.

Услышав это, третий толкнувший меня торопыга соизволил извиниться.

Муж гордо посмотрел на меня: видишь, мол, каково мое благотворное влияние?

Я покивала — вижу, мол.

Хотя видела не очень-то: низко надвинутый капюшон почти закрывал глаза.

В московское гостеприимство я не особенно верила — и не зря. Мы еще не успели дойти до арендованной квартиры, как были атакованы интересной гражданочкой. Выцепив нас мутным взглядом в пасмурной толпе пешеходов, она просияла и радостно завопила:

— Во-от, понаехали!

Я притормозила. Тетка в вытянутых трениках, линялой куртке и мохеровой шапке, над узором которой изрядно потрудилась моль, с готовностью продолжила свой обличительный монолог:

— Небось, из Хохляндии! Торгаши! Спекулянты! А мы тут живем и работаем!

— А мы отдыхаем, — походя добродушно уведомил ее сынище.

Он шел вприпрыжку и басовито похохатывал — ему все нравилось: и снежная каша с крупной солью, и толпы людей, и хмурые охранники, стерегущие новогодние декорации, и даже эта вопящая тетка. Такая смешная!

— Приперлися! Нарядилися! Рожи сияют! А у нас так не ходят и такое не носят! — Тетка обличительно потыкала пальцем в Коляна.

Муж пламенел красной зимней курткой, броским кумачовым чемоданом и здоровым кубанским румянцем. Все вместе создавало эффектный образ и. о. Деда Мороза с мешком подарков и вообще-то неплохо вписывалось в концепцию праздничного убранства столицы нашей Родины.

— Не успели приехать — попали под модный приговор столичной штучки! — пробурчала я.

— Это все из-за чемодана, — успокоил меня Колян. — Завтра мы будем гулять без него и легко смешаемся с толпой аборигенов.

— С такими рожами? — усомнилась я.

— А что с ними не так? — Супруг опасливо ощупал свои упругие щеки.

— Они сияют, — напомнила я.

— А, это нормально! Свет и радость мы приносим людям! — отмахнулся Колян и поспешил за сыном — тоже вприпрыжку.

Тетка мрачно посмотрела на меня и плюнула себе на галоши.

— И вам не хворать, — пробормотала я и ускорилась, догоняя своих.

Нужный дом мы нашли без труда, в подъезд попали без проблем — нам заранее сообщили код. В лифт ворвались с разбегу, потеснив там пару аборигенов — хорошенькую блондинку с печальными русалочьими глазами и парня с модной стрижкой. Не похоже было, что они счастливы нас видеть, слышать, обонять и осязать — кабина лифта не отличалась размерами, — но мы все же радостно поздоровались, потому что как же иначе, в культурном-то городе?

Увы, молодые люди нам не ответили, только переглянулись между собой.

Квартиру для временного проживания в Москве мы арендовали онлайн. Выбрали двушку с приличным ремонтом и в хорошем месте — всего-то четверть часа пешком от метро. На фотографиях квартиры присутствовала толстая трехцветная кошка — мы сначала думали, что она предоставляется за дополнительную плату, но оказалось — нет, входит в стоимость арендованного жилья.

— Будем жить как настоящие местные! С домашным питомцем в квартире! — радовались мы, гладя и тиская нашу московскую кошку.

Милая девушка Вера, поселившая нас в квартиру, сказала, что кошку зовут Викторией, и велела нам непременно закрывать все окна, чтобы киса не грохнулась с двадцатиметровой высоты. У нее, мол, есть привычка устраиваться на подоконнике. А предупреждения, что такие увесистые кошки не летают даже с «Аэрофлотом», она пропускает мимо ушей.

Поскольку на свое имя кошка не откликалась, мы по праву временных хозяев ее переназвали.

— Будешь у нас Муркой! — сказал Колян, похлопав дивно упитанную кису по широкой, как у пони, спине.

На «кис-кис» наша Мурка тоже не реагировала. Сын решил, что столичная штучка понимает только московский говор, и начал старательно «акать», от чего его кискисканье, собственно говоря, ничуть не изменилось. Однако опытным путем было установлено, что смысл вопроса «Хочешь кушать?» хоть с аканьем, хоть без него Мурка постигает мгновенно и скорость при выдаче ответа развивает фантастическую — буквально сбивает с ног.

Кормить кошку полагалось сухариками из пакета с изображением крайне ненормального кота — пучеглазого, с раззявленной пастью и языком до пола. Мы решили, что наша Мурка не настолько странная, чтобы давать ей корм для откровенно сумасшедших животных, и купили для нее в ближайшем супермаркете куриное филе.

Возвращаясь из магазина с полными пакетами, мы снова встретили во дворе ту же молодую пару — они садились в машину. Мы обрадовались знакомым и покричали им по-свойски:

— Привет! Добрый вечер!

И девушка пусть неуверенно, но тоже сказала:

— Привет…

А молодой человек зыркнул на нас, поморщился и захлопнул автомобильную дверцу.

— Ты видела? — провожая добрым отеческим взглядом отъезжающую машину, спросил меня Колян. — У парня дернулся угол рта — он тоже чуть не поздоровался! Я думаю, мы их быстро перевоспитаем, и скоро они будут приветствовать нас первыми!

Походом в магазин культурно-развлекательная программа дня прибытия была исчерпана. Поскольку прилетели мы в столицу после обеда и обживаться в съемной квартире начали уже под вечер, то после ужина решили никуда больше не ходить, пораньше лечь спать и как следует отдохнуть перед началом нового прекрасного дня.

Поздним вечером за окном послышалось мяуканье.

— Восьмой этаж, откуда там кот?! — озадачилась я.

— Ну, если есть летучие мышки, должны быть и летучие кошки? — предположил Колян.

Мурка коротким мявом выразила согласие и по сложному маршруту пуфик — диван — тумбочка — подоконник полезла к окну. Муж заботливо поддержал толстую кошку ладонью под свисающую с подоконника попу и свободной рукой отдернул занавеску.

За окном был вид на жилой район — море огней, стылая зимняя ночь.

В ночи кто-то не по сезону страстно мяукал.

— Да вон же он, вон! — вскричал Колян, проморгавшийся первым.

Левее нашего окна на невнятном выступе, выпирающем из близкой стены другого дома, сидел кот. Он ерзал, нервно подергивался, таращил глаза и орал что-то вроде «Посадку давай, я сказал!».

Выглядел кот ненормально возбужденным. Очень похоже было, что для рекламного фото на пакете с сомнительным кормом позировал именно он.

Всем своим видом и поведением этот кот информировал нас, что намерен сигануть через двухметровую пропасть сразу, как только мы откроем окно.

А может быть, еще до того.

Глаза у кота были выразительные и отчаянные, как у летчика Мимино. Задние лапы он напружинил, а передними настойчиво давал отмашку, показывая, куда нам отскочить, чтобы не быть зашибленными перелетным котом.

— Куда?! Сидеть! — заорала я, инстинктивно пригнувшись. — Коля, он сейчас прыгнет, сделай что-нибудь!

— Секундочку! — Колян скороговоркой пробормотал: — Нарекаю тебя Карлсоном! — заботливо перекрестил кота, егозящего на архитектурном излишестве, и объяснил мне: — А то фиг знает, что написать на могилке, если кот безымянный, — после чего с чувством честно исполненного долга вернулся на диван.

— Ты с ума сошел?! — возмутилась я.

— Мау! — ободряюще молвила котану за окном временно наша толстая кошка Виктория-Мурка.

Мол, прыгай, братан, у тебя все получится, стекло у нас в окне ни разу не бронебойное.

— Ты с ума сошла?! — гаркнула я.

Кот Чокнутый Карлсон, который и без штанишек с моторчиком, и без смирительной рубашки, попятился, чтобы взять разбег.

— Вы все с ума сошли?! — рявкнула я и с треском задернула штору.

— Мо? — растерянно и обиженно спросил дезориентированный забортный кот.

Я молча хлопнула по выключателю, и в комнате стало темно.

— Правильно, — одобрительно нашептал Колян с дивана. — С посадочными огнями любой дурак сможет, а вот так, в темноте и без приборов…

Я отмолчалась, опасаясь, что чокнутый кот полетит к нам на звук.

— А если что, мы завтра аккуратно соскребем его с асфальта совочком от кошачьего туалета, — шепнул еще Колян, наверное, желая меня подбодрить.

Кошка Виктория-Мурка тяжко вздохнула, бухнулась на пол и потопала к миске хрустеть не востребованными ранее сухарями. Я поняла, что толстая она из-за типично женской дурной привычки заедать стресс.

Примерно часом позже — мы уже укладывались спать — выяснилось, что у кисы полномасштабно скверные манеры. Она написала на ботинки сына и обрушила с вешалки куртку мужа!

Не иначе — обиделась, что мы не пустили к ней в гости перелетного котика.

Ботинки я тщательно вымыла, куртку подозрительно обнюхала, ощупала, вонючих мокрых мест не нашла, но все же вывесила ее на веревки за балконом — проветриваться.

Кошке я прочитала нотацию, пригрозила в случае продолжения гнусных выходок кормить ее одними сухарями для четвероногих психов, а за хорошее поведение пообещала прогулку во дворе.

Кажется, Мурка все поняла, и ночь прошла спокойно.

Утро добросовестно окрасило нежным светом стены древнего Кремля.

— Так, чего замерли? — досадливо спросил Колян. — Чего стоим как вкопанные?

— А он не того? Не провалится? — опасливо поинтересовалась я.

Ну, просто, вы понимаете, бронзовый круг под ногами так похож на крышку канализационного люка…

— Куда? В отрицательные числа? Это же ноль! Нулевой километр автомобильных дорог России! — нетерпеливо объяснил супруг. — Ключевое слово какое?

— России? — предположил сынище.

Он же у нас патриот.

— Ключевое слово — дороги! Отсюда вам открыты все пути! Можете идти на все четыре стороны! — Колян сумбурными жестами изобразил броуновское движение с отправной точкой на люке, пардон, нулевом километре. — Давайте уже, шагайте, я же вас снимаю!

— Уж послал так послал, — пробормотала я, послушно вытягивая носочек.

Мы с сыном попозировали, делая вид, будто куда-то целеустремленно шагаем. Сын даже ручкой помахал, и я не сразу поняла, что он это сделал не просто так, а с целью приветствия. Только когда потомок игриво пробасил: «О, здоро́во!» — я узнала в барышне, ковыляющей к метро «Охотный Ряд», нашу соседку-русалку.

Девушка нас, должно быть, не узнала, а может, просто не ожидала, что ее окликнут, и потому отшатнулась, закачалась на высоких каблуках — спутник еле успел поддержать ее.

— А ты у нас сногсшибательный! — Колян одобрительно похлопал по плечу несколько обескураженного сына. — Не тушуйся, сынище, привлечь внимание девушки — половина успеха! Продолжай в том же духе.

— Только с какой-нибудь другой девушкой, — посоветовала я. — Эта явно занята, видишь, у нее парень есть.

— И даже не один, — вздохнул сын.

— В смысле? — я посмотрел вслед удаляющейся паре.

— В смысле, это не тот парень, которого мы с ней видели вчера, — объяснил зоркий юноша. — У того была короткая стрижка, а у этого волосы стянуты в хвост.

— Хм… Если бы было наоборот, мы могли бы предположить, что парень тот же самый, просто он успел сходить в парикмахерскую, но так как сменить короткую прическу на длинную он не мог, ты несомненно прав! — Колян снова похлопал сына по плечу. — А раз так, значит, эта девушка еще не определилась с кавалером. Она тебе понравилась?

— Красивая…

— И слишком взрослая для семнадцатилетнего парня! — вмешалась я. — Ну, и кто теперь стоит как вкопанный? Кто замер? Мы в Кремль идем или нет?

После Кремля было много чего еще. К вечеру я уже потеряла счет осмотренным достопримечательностям и искренне хотела лишь одного: поскорее оказаться дома, согреться под горячим душем и вытянуть гудящие ноги.

— Это не одно желание, а целых три, — заметил сын, когда я поделилась с ним своей заветной мечтой. — Но я тоже за то, чтобы уже закончить прогулку.

— Кыся, мы хотим домой! — сообщила я мужу. — Проложи обратный курс, пожалуйста.

Тут выяснилось, что мобильники, немало потрудившиеся как фотоаппараты, у всех разрядились и интерактивные карты в них стали недоступны.

— И ничего страшного! Дорогу надо спрашивать у местных! — с энтузиазмом провозгласил неунывающий Колян. — Ведь никакой Гугл не заменит роскоши живого человеческого общения!

Меня в тот момент из всех видов живого человеческого общения привлекала только старая добрая пьянка — очень хотелось хлебнуть чего покрепче, можно прямо из горла, лишь бы согреться. На хваленой смотровой площадке на Воробьиных горах было очень холодно и ветрено.

Я замерзла до звона. Мой стекленеющий взгляд игнорировал золотые купола, рубиновые звезды и небоскребы, с грустной нежностью останавливаясь на каких-то густо дымящих трубах. Наверно, то была ТЭЦ. Или крематорий. В любом случае, там было тепло.

— Здравствуйте, товарищ, не подскажете — далеко ли до метро? — спросил отвратительно бодрый Колян, отловив поблизости аборигена.

У того были смуглое широкое лицо, сросшиеся брови и глаза влажными сливами. Это внушало большие сомнения в аутентичности товарища. Но у него также была совковая лопата, а это давало надежду. Редкий турист ходит по Москве со снегоуборочным аксессуаром и в оранжевой робе.

— Метро? Близка! Ста метра! — обрадовал меня активно укореняющийся москвич.

— Ах, ты ж, потомок Чингисхана! — злобно бурчал Колян получасом позже.

У товарища с лопатой были какие-то свои метры, соотносящиеся с нашими по курсу один к десяти. Или же он указал нам расстояние по прямой, как летит сбитый коршун. По серпантину через лес мы шли к метро минут пятнадцать, не меньше.

— К черту человеческое общение! Только Гугл, только чистый, незамутненный искусственный интеллект! — попутно вернулся в истинную веру Колян.

— Как непросто общаться с москвичами, — сделал свой собственный вывод сын.

Высоко над нашими головами трудолюбиво скребла снег среднеазиатская реинкарнация Сусанина.

Уже дома меня осенило, что хотелось бы гулять по холодной Москве с чем-нибудь горячительным — например, с коньяком в невинной бутылочке из-под йогурта, — и муж с сыном самоотверженно отправились в магазин.

Самоотверженность Коляна была вынужденной — нашему несовершеннолетнему потомку не продали бы спиртное, а сын был искренне рад оказаться полезным. Ну, и кое-какой другой интерес у него имелся, как выяснилось.

Супермаркет находился в соседнем доме, но вернулись мои мужчины только через час — я уже начала беспокоиться, что недооценила трудность похода, в который их отправила.

Оказалось, что покупки они сделали быстро, а потом просто болтались во дворе, потому что пошел снег — редкое природное явление в наших родных широтах, — и мальчикам захотелось слепить снежную бабу.

— Практически с натуры лепили! — похвастался муж. — С той самой блондинки-русалки!

— Она вам позировала? — удивилась я.

— Нет, но она за час дважды прошла мимо нас туда-сюда, позволяя вспомнить детали своей внешности.

— Такие детали не забудешь, — согласилась я. — Даже под пуховиком видно — минимум четвертый размер!

— Она опять не здоровается, — пожаловался сын. — Даже отворачивается, как будто мы совсем не знакомы!

— Москвичи — они такие, — философски заметил Колян. — Не ценят роскошь простого человеческого общения. Все куда-то спешат, друг друга не замечают… Как живут? Непонятно…

— Давайте не будем обобщать, — сказала я. — В этом городе москвичей не больше половины, я думаю. Остальные — туристы, мигранты, гастарбайтеры. А мы с вами не знаем, кто нам встречается: на человеке не написано, местный он или приезжий.

Этот разговор получил необычное продолжение на следующее утро — за завтраком. Сын еще плескался под душем, а Колян уже сидел на кухне, ждал свою яичницу, а смотрел при этом на печенье и тихо улыбался.

На печенье была отштампована корова. Ну, как корова? Совершенно безумное рогатое существо с раззявленной пастью и щупальцами вместо ног и хвоста. Такими видят родных коров отечественные производители печенья…

— О чем задумался? — спросила я.

— О Чужих, — ответил муж.

— О Чужих? С такой доброй улыбкой? Как будто лично тебе они совсем не чужие…

— Вот именно! — Супруг оживился. — Я думаю, что нетолерантно называть Чужих — Чужими. Правильно говорить — ксеноморфы.

— А что, они обижаются? Жаловались уже? — уточнила я.

Мало ли, вдруг Колян с этими Чужими, ой, пардон, ксеноморфами, уже в плотном контакте? Жутиком на печеньке любуется, как фотографией милого друга!

— А как ты думаешь! — заволновался супруг. — Тебе разве не обидно было бы, если бы люди называли тебя Чужой только за то, что ты их ешь? Ну, и еще откладываешь яйца!

— Яйца! — подхватилась я. — Блин, точно, отложила!

На сковородке тихо дымила подгоревшая глазунья.

Я сбросила ее в мусорное ведро, быстро налепила бутербродов, поставила блюдо на стол:

— Приятного аппетита, — тоже села и вернулась к теме: — Ты это, я надеюсь, не к тому, что чувствуешь себя огорчительно чужим в столице нашей Родины?

— Есть немножко, конечно. Но это некритично. — Колян придвинул к себе бутерброды и плотно занялся ими.

— А ну стой! — рявкнул, как выстрелил, муж, когда мы оказались вблизи Ленинской библиотеки.

На брусчатку в обмороке грохнулся сбитый криком голубь. Я замерла, как суслик. Даже каменный Достоевский, скрипя членами, потянулся сменить сидячую позу на затребованную стоячую.

— Федор Михайлович, вольно, это я Логуновой. — Колян милостиво отпустил с миром классика и накинулся на современника. — Ты куда бежишь? Не видишь, что тут у нас?

— Би-би… — заикаясь от испуга и мороза, начала я.

— Би-би — это синоним слова «машинка» на младенческом, а у нас тут библиотека! Имени Ленина, между прочим! А ну, встань ровно, где ж еще писателя фотографировать, если не здесь!

— Тут занято. — Я кивнула на Федора Михаиловича.

— Он уже встает.

— Так мне на его постамент лезть, что ли?!

— Нет, это рано тебе. Пока так постой, — рассудил креативный фотограф.

— Достоевского тоже сфоткай! — потребовала я.

— Ладно. Федор Михайлович, улыбайтесь! Сейчас вылетит птичка…

Сбитый голубь, ответственно осознав, что это его выход, отскреб себя от брусчатки и тяжко взлетел.

— К дождю, — проводив его взглядом, напророчил Колян.

И не ошибся: очень скоро сверху что-то посыпалось. Не совсем дождь, скорее, мокрый снег, но тоже ничего хорошего. Я нахлобучила капюшон, муж и сын сделали то же самое.

— Папа, ты что-то уронил. — Колюшка наклонился и поднял красную пластмассовую прищепку.

— Это у меня из капюшона выпало, — объяснил Колян.

— Тут что-то написано, — сын вытянул из захвата прищепки маленький обрывок картона. — «Спасите». Что это значит?

— Дай-ка, — я забрала у него бумажку. — Это не с наших веревок прищепка, у нас деревянные. Должно быть, она упала сверху, с девятого этажа. Или с десятого.

— Должно быть, ее специально бросили вниз, чтобы подать сигнал бедствия! — у Коляна загорелись глаза.

— Сигнальная прищепка? Впервые слышу…

— Да тут не прищепка важна, а бумажка! Прищепку прицепили как грузик, чтобы бумажку ветром не снесло!

— То есть целились именно в твой капюшон?

— А куда же? Дай мне. — Муж забрал записку, повертел ее, понюхал. — Это обрывок сигаретной пачки. Смотри, как все логично: кто-то, нуждающийся в спасении, находится в квартире над нами — на девятом или десятом этаже. Сидит взаперти, вероятно, под присмотром, но может иногда выходить на балкон для перекура. Орать с высоты: «Эге-гей, спасите-помогите!» — нет смысла, это услышат охранники, зато получилось подать сигнал потихоньку…

— Стоп. У кого это получилось? Кого спасать-то надо? Курильщика? Его Минздрав предупреждал…

— Кого спасать — это вопрос, — согласился Колян. — Будем разбираться.

— А куртку снова вывесим за балкон, — предложил сын. — Может быть, в нее еще что-нибудь бросят.

— Глядишь, слово за слово — к моменту отъезда проясним ситуацию, — съязвила я.

Разбираться ни с чем не хотелось, но просто умыть руки было бы некрасиво и непедагогично. Особенно после разговоров о том, что столичным жителям не хватает общительности, чуткости и отзывчивости, которыми мы, провинциалы, наделены с избытком.

К счастью, с местом, откуда прилетела просьба о помощи, удалось определиться быстро: разноцветные пластмассовые прищепки, красные, желтые и зеленые, висели на веревках этажом выше.

За балконом десятого этажа никаких веревок не было, очевидно, там свежевыстиранное белье сушили в помещении. Или привозили его уже сухим и выглаженным из прачечной.

Я позвонила нашей хозяйке Вере и спросила, не знает ли она соседей сверху.

— Ой, а я же не местная, сама из Воронежа, и за квартирой только присматриваю, как администратор, кастелянша и уборщица! А что такое, соседи с верхнего этажа беспокоят? — заволновалась Вера.

— Музыку громко включают, — соврала я.

— Так я управдому позвоню, она разберется. Айн момент…

Она отключилась и перезвонила минут через пять:

— На девятом этаже над вами студенты живут, два парня и две девушки. Там тоже съемная квартира, только на долгосрочной аренде. Управдомша сказала, на тех жильцов никто еще не жаловался, они не шумят, и гости у них тихие. Но она предупредит их, чтобы были поаккуратнее с музыкой. На верхних этажах вообще-то не все квартиры еще проданы, ребята могли привыкнуть, что у них нет соседей, вот и расслабились.

Я посмотрела на часы: время было обеденное. Переключившись на детективное дело, мы досрочно завершили осмотр достопримечательностей и вернулись домой.

— Варите пельмени, а я сейчас вернусь, — пообещала я и, взяв пустой стакан, вышла из квартиры.

Поднявшись на один этаж, я позвонила в дверь квартиры над нашей и заискивающе улыбнулась дверному глазку. Он потемнел, из-за двери донесся мужской голос:

— Че нужно?

— Здрасьте, я соседка ваша, соли немного не одолжите?

— Нет у нас соли.

— А сахара?

— Не употребляем.

Про разные другие белые порошки я спрашивать не стала — голос за дверью был уж очень недоброжелательный. Пришлось возвращаться ни с чем.

— Они уже всплыли! — доложил сын, когда я зашла в кухню.

— Наоборот, легли на дно, — пробормотала я.

— Я про пельмени! Они уже всплыли, их пора вылавливать или рано еще?

Я заглянула в кастрюлю и забрала у своего поваренка шумовку:

— Дай-ка я сама.

Пока вылавливала пельмени, рассказала, как сходила за солью.

— Маловато информации, конечно, но, в принципе, все пока укладывается в предварительную концепцию, — рассудил Колян, щедро поливая пельмени в своей тарелке сметаной. — Суровый мужик, не открывший дверь соседке, похож на охранника, который стережет кого-то внутри.

— А коврик у них замусоренный, — припомнила я. — Хотя пол в подъезде моют каждое утро, мы с вами видели сегодня уборщицу с ведром и шваброй. Значит, кто-то часто выходит из этой квартиры и возвращается, иначе не натаскали бы грязи на придверный коврик всего за полдня.

— Так надо посмотреть, кто там ходит! — загорелся сын. — Давайте устроим засаду у лифта!

— Давайте, — согласилась я. — Только надо что-то придумать, чтобы эта засада выглядела невинно. А то не понравился мне тот мужик за дверью…

— Ты же его не видела, — напомнил муж.

— Не видела, — согласилась я. — Но слышала! И за одну интонацию дала бы годик строгого режима.

— Тут, очевидно, не принято дружить с соседями, — со вздохом заметил сын.

У него явно складывалось нелестное мнение о москвичах.

В засаду пошел Колюшка.

— Староваты вы для парочки обжимающихся в подъезде подростков, — выдал он нам с бескомпромиссной прямотой. — А у меня нормальная легенда будет: пацан с гаджетами, застрявший на лестнице, чтобы не идти домой, где сплошной напряг. Там же предки, они заставляют делать уроки и мыть посуду…

— Чур, посуду ты моешь! — быстро сказала я мужу.

— Сплошной напряг, — пожаловался он.

Сын тепло оделся, взял свой айфон с наушниками и ушел на задание. Мы принесли в прихожую табуретки, сели у приоткрытой двери и где-то час чутко слушали, что происходит наверху. Наконец наш разведчик вернулся и доложил:

— Вышли двое — тот стриженый парень, которого мы видели с блондинкой-русалкой, и девушка, но другая, темноволосая. Потом пришли два мужика, им какой-то парень открыл, я голоса слышал.

— О чем говорили? — заинтересовалась я.

— Я не разобрал, что-то про часы. Потом еще из квартиры напротив вышла бабка с собачкой. Обе толстые и в белых кудряшках, — сын хихикнул.

— Бабка вышла и не возвращалась? — Я вбила ноги в ботинки и потянула с вешалки куртку и сумку. — Так, теперь мой выход.

Собачка оказалась болонкой, а ее хозяйка — вовсе не бабкой, а просто толстой одышливой женщиной лет пятидесяти. Старше своего возраста она казалась из-за избыточного веса и седых кудряшек, падающих на лоб из-под вязаной шапки.

Болонка и ее хозяйка сидели на лавочке, одинаково тяжело дыша и пуча круглые черные глаза. Мохнатая попа болонки и шубный зад ее хозяйки удобно помещались на расстеленном поверх холодных досок коврике.

— Добрый день, разрешите присесть? — Я кивнула на свободный край туристической пенки.

— Садись, нам не жалко, — разрешила собачья хозяйка и даже немного подвинулась.

— Вы местные? — спросила я и показала свое удостоверение члена Российского союза журналистов. — Я собираю материал для программы «Москва и москвичи»…

— Нашла, где москвичей искать! — Тетка фыркнула и затряслась, как желе. — Насмешила! Тут новостройки кругом, а в них квартиры кто покупает? Приезжие!

— У кого жилье в столице — тот москвич…

— Ну, тогда и я москвичка! — Тетка приосанилась. — Гожусь для программы?

— А почему нет, вы расскажите о себе побольше. — Я достала мобильный и включила диктофон. — Не возражаете?

— Мне скрывать нечего, записывай: Солнцева я, Анна Петровна, шестьдесят седьмого года рождения. Сама из Саратова, в Москве уже четвертый год. Перебралась, когда узнала, что тут мэрия пенсионерам приплачивает, минимум двадцать тысяч получается. В Саратове мне такой пенсии не получить, там мало платили, я же простой бухгалтер…

— А что нужно, чтобы получать двадцать тысяч? — заинтересовалась я.

— Минимум десять лет до выхода на пенсию отработать, имея столичную прописку. Так я квартиру свою в Саратове продала, в Москве сначала комнату купила и прописалась, потом работу нашла и взяла в ипотеку однушку здесь, — она кивнула на дом.

— Одна живете? Не скучно? С соседями дружите?

— У меня Жорка есть, Жоржетта то бишь, — Анна Петровна погладила болонку, и та завертелась, радуясь ласке. — А соседи тут, в Москве, уж очень странный предмет: то ли он есть, то ли его нет. Я своих ни по имени не знаю, ни в лицо не помню, отличаю одну Дездемонку.

— Кого-кого?

— Дездемонку! Ну, это я так ее называю, а она, может, Катя там или Даша. Красивая белокурая девка…

— А почему Дездемонка-то? — Я придвинулась ближе, демонстрируя неподдельный интерес.

— А она как-то выскочила из своей квартиры почти голая, в одной шелковой распашонке, растрепанная — и давай в соседнюю дверь биться: помогите, пустите! Не знала, видно, что в той квартире никто не живет. А за ней мужик выпрыгнул, здоровый, черный…

— Негр?!

— Нет, просто брюнет, и весь волосатый — я разглядела, ведь он тоже чуть ли не голый был, в одних трусах. Чернявый, смуглый — а она вся беленькая, ну, чисто Отелло и Дездемона!

— Настоящий Отелло Дездемону задушил, — напомнила я.

— А то я не знаю! Нет, этот Отелка свою Дездемонку назад в квартиру уволок и дверь захлопнул. Что там у них было дальше, не знаю, только девка та живехонька, я ее часто вижу, правда, с другими парнями. — Анна Петровна помолчала, подумала и одобрительно кивнула: — Видно, с тем чернявым она рассталась, и правильно, больно уж буйный.

Она покосилась на меня:

— Ну что, интересно тебе?

— Очень!

— То-то же. — Женщина встала, и собачка спрыгнула с лавочки. — Тогда поднимайся, я коврик сверну, нам с Жоркой еще в булочную надо, там сейчас как раз свежий хлеб будет.

Держа в одной руке тугой рулон пенки, а в другой — поводок семенящей собачки, Анна Петровна вперевалку направилась к выходу со двора. Почти сразу же рядом со мной возникли муж и сын.

— Давай, мы послушаем твой доклад на ходу, — сказал Колян, подхватив меня под локоть. — Мы решили не сидеть дома и посмотреть еще одну достопримечательность.

— Не понял! Где она?! — дробной рысью проскакав по парку Горького, возмущенно спросил Колян.

— Кто — она? — Я нахмурилась.

Нормально, да? Родной муж при живой жене какую-то бабу ищет!

— Она! — Супруг размашистыми жестами начертал в воздухе нечто габаритное, и плывущий по реке теплоход отчетливо вильнул влево — не иначе принял концептуальное рукомашество за сигнал семафора. — Баба с этим самым!

— В сауне? — ехидно предположила я.

Не маленькая же, знаю, где водятся такие гнусные бабы.

— Да кто же ходит в сауну с веслом? — озадачился Колян.

— А! Ты ищешь статую «Девушка с веслом»? — сообразила я, стремительно добрея. — Так ее, наверное, на зиму в какой-нибудь ящик спрятали, чтобы не испортилась.

— Ужас, — супруг поежился. — «Девушка в ящике с веслом» звучит почти так же жутко, как «Смерть с косой». Только представь!

Я послушно представила: весна, работяги с гвоздодерами вскрывают на сыром газоне объемистый гробик, а внутри — она: бледная, в пятнах плесени, со слепыми глазами. И с веслом! Вправду — ужас.

— Ладно, тогда сама встань вон там, между колоннами, — решил супруг.

— Но без весла и в одежде? — уточнила я на всякий случай.

— Вечно ты все испортишь! — Колян вздохнул и сфотографировал что дали.

Потом мы там же, в беседке, пили чай из термоса. Муж, любуясь монументальным зданием министерства на другом берегу, сказал:

— По-моему, к нашему детективному делу пора привлечь профессионалов.

— По-моему, в этом деле уже есть профессионалки, — сказала я осторожно, чтобы сын не понял, о чем я говорю.

— То-то и оно, — кивнул Колян. — По всему выходит, что в квартире над нами что-то вроде подпольного борделя.

Я толкнула его локтем и показала глазами на сына.

— Да знаю я, что такое бордель! — высокомерно сообщил Колюшка и хрустнул печенькой.

— Откуда?!

— Из интернета, мам, успокойся. Короче, получается так: блондинку-русалку держат в сексуальном рабстве. Она хочет вырваться. Надеется на нас. Мы ей поможем? — Сын требовательно посмотрел на меня и перевел взгляд на папу.

— Нашла, кого просить о помощи, — досадливо пробормотал Колян, явно не зная, что ответить на прямой вопрос по существу.

— Ну а кого, пап? — Сын заволновался. — Ты же видишь — тут никто никого не замечает, всем друг на друга плевать!

— А мы приехали такие — всем здрасьте, добрый день, давайте знакомиться и дружить, — язвительно проворчала я, уже почти сожалея о нашей традиционной тактике. — Уффф… Ну, как мы можем ей помочь? В полицию заявить? Так у нас никаких фактов нет, одни только домыслы. Участковому сообщить? Он если и придет проверить, что там происходит, то ничего особенно не увидит — ну, съемная квартира, ну, студенты живут. При нем-то ничего предосудительного происходить не будет, и сами девочки в присутствии сутенеров и сторожей ни слова не скажут, побоятся.

— А, так вот почему она с нами здороваться не стала! — обрадовался сын. — Боялась вызывать подозрения у охранников!

— В общем, не знаю я, что делать, — заключила я. — Будем думать.

— Но не слишком долго, нам ведь скоро уезжать, — напомнил сын.

Утром мы поехали в Царицыно. Гуляли там, любовались красотами. Потом надолго зависли у плотины, наблюдая за утками.

— Раньше я недооценивал уток, — задумчиво сказал Колян. — Сырых, в смысле — живых. Жареные-то они мне и прежде очень нравились…

— Но казались малоинтеллектуальными существами, высшее достижение которых — сезонный перелет без помощи авиакомпании в теплые края в компании пучеглазой лягушки на прутике? — съехидничала я.

— Но сегодня я прозрел: утки, оказывается, умеют развлекаться, а это несомненный признак интеллекта! — закончил свою мысль супруг.

Утки большой толпой сидели на льду за плотиной. Сидели, сидели… Вдруг раздался командный вопль, этакий кряк души — вся пернатая тусовка взлетела и стремительно перебазировалась на открытую воду метрах в двадцати ниже.

Радостно рухнув пузом в пруд, кряквы сложили крылья, замолчали, зажмурились и несколько минут убедительно притворялись невинными резиновыми уточками в ванне. Потом по одной стали вылезать на берег и целеустремленно пошлепали за плотину.

Там они опять собрались в кучу, как мирные демонстранты, только без транспарантов.

Дожидались командного кряка своего главаря — и снова дружно полетели в воду!

— Ей-богу, никогда не видала более зрелищного и эффектного флешмоба! — призналась я.

— Знаешь, о чем я думаю? — Колян отвернулся от уточек и посмотрел на меня.

— Как бы помочь блондинке-русалке? — безошибочно угадала я. — Сама о том же думаю… Эх, были бы мы в Краснодаре, я бы нашла, кому позвонить, но тут, в Москве… Я никого не знаю в органах…

— А ты посмотри на них, — муж кивнул на уток. — Они перелетают с места на место. Но ведь и люди тоже! Прикинь, сколько бывших наших живет в Москве. Паша Жуков и Дима Петренко работают на Первом, Саня Дробот на «России», на «Раше Тудей» целая куча бывших краснодарцев и сочинцев, Венчик Романов в Коммерсе, Лариска твоя в ТАСС, а сколько еще журналистов на фрилансе…

— Коля, ты гений! — сказала я совершенно искренне.

— А что это вы тут замышляете? — набежал сынище, наблюдавший уток вблизи, и с разбегу обнял родителей двумя руками.

— Да ничего особенного — хотим организовать вечер встречи давних друзей!

Организовывать ничего не пришлось. Едва мы начали обзванивать бывших земляков, как выяснилось, что Пашка Жуков как раз собирает народ, чтобы обмыть очередной добытый им кинофестивальный приз, и мы сразу же получили приглашение на этот сабантуй.

Вечер встречи давних друзей затянулся чуть ли не до утра. Начиналось все пафосно в ресторане Дома кино, оттуда чуть поредевшая компания откочевала в уютный паб без претензий. В финале плотная группа из полудюжины старых боевых товарищей переместилась на нашу съемную квартиру — как выяснилось, почти никто из бывших краснодарцев не обзавелся жильем в центре столицы. Только у Димки Петренко, пробившегося в топы, имелась двушка в районе трех вокзалов, но там в глухой ночной час мирно спали — он так надеялся — восьмимесячные двойняшки Витя и Рома, а также их счастливая до смерти мама.

Детективное «Дело Русалки», как поэтично назвал его Пашка Жуков, обсуждали уже на нашей кухне.

— Ребята! Да не вопрос! Я даже знаю, кому… кто… Все решим! — клялся Пашка, положив руку, как на Библию, на обнаруженный в нашем холодильнике кусок домашнего кубанского сала в холстинке.

В начале вечера Жуков был чопорным и чинным, как аглицкий лорд, но к его концу опростился, снял смокинг, закатал рукава белой рубашки и, пьяно щурясь, аккуратно, как по линейке, резал сало, назидательно бормоча про правильную толщину ломтиков «як бабка моя казала — шматочками».

— Люди… Какие люди… — ронял слезинки в рюмку растроганный Димка Петренко, и было непонятно, кем именно он восхищается. Возможно, всем человечеством. Нетрезвый Димка всегда любил людей, особенно женского пола. — Да я щас сам пойду… в разведку! Боем! — Он порывался встать, выворачивая карманы своего пиджака и Пашкиного смокинга. — Почем у них там, дорого? У русалок на девятом этаже?

— Сиди уже, отец-герой! — приземляла его на место Лариска, которая когда-то была Трофимовой, а потом Кацман, Казарян, Песоцкой, еще какой-то — я, кажется, не все ее замужества отследила. — Лен, не волнуйся! Мы вас не рассекретим, тс-с-с-с, и все устроим в лучшем виде. У меня есть свои люди в ГУВД, я с их пресс-службой вась-вась, а у Женьки прекрасные связи с общественными организациями, он как раз про них передачи снимает… Эй, Женец! — и она тормошила Маркова с «Раша Тудей».

— Да, я жнец! — охотно соглашался Женька. — И швец!

— И на дуде игрец, — хохоча, подсказывала я.

— И спец! — воздевал указательный палец жнец-Женец. — Ка-ак раз по таким организациям. «Антирабство», вот кто тут нужен! Я завтра же позвоню…

— Короче, ребята, вы расслабьтесь и отдыхайте, считайте, мы уже подключились и непременно добьем это дело, — пообещала за всех Лариска, самая трезвая и вменяемая.

— А нам что делать? — Я не готова была просто переложить груз забот на чужие плечи.

Мы же в ответе за тех, кого приручили.

Ладно, не приручили — обнадежили.

— А вы отдыхайте! Гуляйте! Смотрите столицу! — Жуков просторно махнул руками, охватывая московские просторы. — Вы ж эти… гости нашего города!

— Тоже мне, столичные жители!

Под утро, рассадив своих поздних гостей по вызванным машинам такси, мы с Коляном вернулись в квартиру и обнаружили на кухне сына — в пижаме и со стаканом воды.

— Разошлись наконец? — проворчал он и зевнул. — Веселые у вас друзья…

— Помешали тебе спать? — огорчилась я.

— Да нет… Даже порадовали. — Сын выпил воду, поставил стакан и пошел к себе, обронив на ходу: — Приятно видеть, что есть и вполне нормальные москвичи…

— Рейкьявик! — объявил сын и посмотрел на меня с превосходством.

На букву «К» мы уже перебрали все, что можно. Даже Кито, Каракас и Кайену успели назвать.

Очень кстати зазвонил мой телефон. Я обрадовалась возможности потянуть с ответом и прилепила к уху трубку:

— Алло?

— Алло, Алена! — радостно пробасил Пашка Жуков. — Вы еще не в самолете? Отлично, я звоню с отчетом по делу Русалки.

Я жестом пригласила мужа и сына придвинуться ближе и включила громкую связь.

— В общем, так. Мерси вам за темку, я на этом материале роскошную документалку забабахаю, еще какую-нибудь «ТЭФИ» загребу, — сказал Пашка. — Девчонка оказалась жительницей Украины. Ее обманом вывезли в Москву из Луганской области приятели школьной подружки: посадили в свою машину, отвезли на границу, там украинские пограничники помогли девушке перебраться через забор, а их российские коллеги приняли ее с другой стороны. В Москве доставили на квартиру, объяснили правила: хочешь есть-пить и ходить небитой — трудись, как жрица любви. Будешь противиться, пытаться убежать — отправишься на другую квартиру, где девушек накачивают наркотиками и насилуют.

— Твари! — не удержалась я.

— Твари, — с готовностью согласился Пашка. — Но какой бизнес построили! Им одна эта ваша Русалка приносила от двенадцати до сорока тысяч в день. Ну, ясное дело, работала она почти круглые сутки, и дома, и на выезде, ее морили голодом и постоянно за ней следили. Кроме того, в случае избиения девушки клиентами за нее никто не заступался, заставляли ее решать конфликты самостоятельно. В общем, конкретное такое сексуальное рабство. Жаль девку, правда, она вообще-то не пропащая и не дура…

— Так вы ее вытащили? — перебила я.

— А как же! Женька постучался в фонд борьбы с рабством «Альтернатива». Там знают, как такие истории разруливать. Короче, девушку перехватили, когда она ехала к очередному клиенту.

— А рабовладельцев наказали? — спросил Колян.

— С этим сложнее, рабовладельцы оказались гражданами Украины, так что возбудить в отношении преступников уголовное дело проблематично. — Пашка печально вздохнул, но тут же снова повеселел: — Зато Русалочка ваша уже дома, в родном Коростене!

— Где?!

— Коростень — это такой старинный городок…

— Так его же сожгли!

— Да? Когда? — Пашка малость встревожился.

Муж и сын посмотрели на меня: сын вопросительно, муж — с откровенным негодованием.

— Э-э-э… В десятом веке? — припомнила я неуверенно.

— А, ну, с тех пор, видать, отстроили заново, — успокоился Жуков. — Короче, все в порядке. До новых встреч! Приезжайте еще и непременно привозите сало!

Он отключился. Я посмотрела на трубку и убрала ее в карман.

— Ну? Ничего не хочешь сказать? — Колян посверлил меня взглядом.

— Хочу, — кивнула я, не запираясь. — Коростень!

— Что — Коростень?

— Есть такой город на букву «К» — Коростень!

Сын посмотрел на возмущенное лицо папы и захихикал:

— Называй уже город на «Н» или сдавайся — нам как раз посадку объявили!