Мини-модель

Татьяна Устинова, 2021

Многие родители пытаются реализовать через своих детей то, чего не смогли добиться сами, но результат зачастую оказывается непредсказуем… Об этом новый роман Татьяны Устиновой и Павла Астахова «Мини-модель» из серии «Дела судебные». Судью Елену Кузнецову ждет новое дело – о конкурсе юных экомоделей, в котором участвовали девочки в нарядах из натуральных материалов. Победу одержала Карина Карапетян, выступавшая в платье из виноградных листьев. Это вызвало возмущение родителей другой участницы, Изабель Кобылкиной, представлявшей платье из кленовых листьев, и они подали в суд на организаторов конкурса. Никогда еще процесс не превращался в такой балаган! Но, несмотря на кажущуюся несерьезность ситуации, Елене придется принимать решение, попутно усмиряя гнев разъяренных родителей юных звезд…

© Астахов П., Устинова Т., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

— Шесть тысяч девятьсот девяносто девять! — донеслось из неведомой дали.

Голос был женский, нежный, вкрадчивый.

Одной лишь интонацией он давал понять, что шесть тысяч девятьсот девяносто девять рублей за превосходные туфли — натуральная кожа, удобный каблук и универсальный бежевый цвет, который подойдет к любому наряду, — это сущая ерунда. Просто смешная цена. И надо не хныкать, тоскливо глядя в кошелек, а весело и радостно доставать из него одну красненькую купюру и две сине-зелененьких. Или банковскую карточку.

Хотя на карточке, кажется, денег почти не осталось…

— Шесть тысяч девятьсот девяносто девять! — настойчиво повторил голос.

Он изменился, сделавшись из ласкового женского раздраженным мужским, и приблизился.

— Шесть тысяч девятьсот девяносто девять! Кузнецова! Кузнецова, оглохла?!

«Это же мой номер!» — с опозданием дошло до Натки, и она вдруг запаниковала.

В ушах гудело и шумело: топали ноги, скрипели полы, играла музыка, причем трубач фальшивил так, словно его инструментом был слоновий хобот. А может, трубил именно слон. И он же топал: Натка отчетливо ощущала тряску.

— Пошла, пошла!

Ее подгоняли, и она послушно пошла — на звук, на свет, на… сцену? Нет, на подиум!

В лицо брызнули колючие цветные огни, Натка попыталась отвернуться от них, но это было невозможно.

Слепящие зайчики прыгали на нее со всех сторон: рядом, справа и слева, вышагивали-вытанцовывали, высоко вскидывая гладкие блестящие коленки, полуголые девицы, и свет софитов отражался от их лакированных тел и усыпанных стразами купальников.

«Ах, вот оно что — это выход в купальниках!» — поняла Натка.

Это не принесло облегчения.

Выходить куда-либо в купальнике Натка, по ее мнению, была совсем не готова.

Весы в ванной комнате бестрепетно свидетельствовали, что к середине зимы она наела два лишних кило, и разместились они совсем не там, где выигрышно смотрелись бы при подаче в купальнике. Хоть со стразами, хоть без них — блеснуть не получится.

Испугавшись, что сейчас она опозорится, Натка постаралась проснуться.

Кажется, получилось. Фух-х-х…

Или не получилось?

Какофония из музыки, скрипа и топота не прекратилась, и назойливые слепящие зайчики тоже никуда не ускакали.

Недоумевающая и встревоженная, Натка приподняла голову над подушкой и открыла один глаз. В него тут же прыгнул бойкий зайчик, а в ухо ввинтилась музыкальная трель.

— I’m a queen! I’m a queen!^[1] — совсем рядом громко голосил кто-то, сам от себя в полнейшем восторге.

Натка открыла второй глаз и посмотрела на самозванную королеву.

Посмотреть было на что.

На длинной низкой тумбе в изножье кровати скакало и кривлялось жуткое чудище. Небольшое, вертлявое, на тонких ножках, но с огромной косматой головой.

На чудище красовался Наткин шелковый пеньюар, высоко подобранный и оригинально подпоясанный шерстяным шарфом, дрыгающиеся задние лапки грохотали каблуками ее же парадных туфель. Не за шесть тысяч девятьсот девяносто девять рублей — а еще дороже!

Натка села в кровати и уже открыла рот, но разораться не успела — чудище ее опередило.

В правой передней лапке у него был фонарик. Чудище поднесло его к щедро напомаженному рту, как микрофон — при этом отчетливо высветилась жутчайшим образом размалеванная рожа, — и манерным писклявым голосом заявило:

— Моя миссия — спасти мир! Красота — это страшная сила! Выбирайте меня — или вам всем конец!

После этого оно выставило фонарик вперед и с криком «Кавабанга! Тра-та-та-та-та!» полило Натку, так и сидящую с открытым ртом, длинной очередью от живота.

Агрессивное шумное чудище с манией величия было Натке совершенно незнакомо.

А вот победный вопль «Кавабанга!» она слышала много раз.

Так кричали черепашки-ниндзя в кино, а вслед за ними — их верный поклонник Арсений Кузнецов, родной и любимый сын Натки. Восемь лет, сбитые коленки, острые локти, светлые вихры, курносый нос, веснушки, голубые глаза-незабудки, бездна обаяния и тонна предприимчивости.

Хотя нет, Сенькину предприимчивость следовало измерять не в тоннах, а в тротиловом эквиваленте.

— Ар-р-р-рсений! — хриплым спросонья голосом прорычала Натка и резко откинула одеяло.

Чудище с импровизированного подиума будто ветром сдуло. Остались только туфли, все остальное с визгом умчалось прочь.

Не унимая клокочущее в горле рычание, Натка вылезла из кровати и пошла по следам улепетывающего чудища.

Следы были куда более отчетливые, чем хлебные крошки сказочных затейников Гензеля и Гретель. Натка поочередно подобрала с пола шарф, пеньюар и кудрявый парик. Она бросила всю охапку на тумбочку в прихожей и решительно постучала в дверь ванной, где все еще гремела музыка.

— Да, да, войдите, — донеслось из-за плотно закрытой и запертой двери.

— Арсений, выходи!

— Зачем?

— Поговорим!

— Да, знаю я эти разговоры, после них у тебя ладонь болит, а у меня попа! — Музыка стихла, послышался писк, сопровождающий нажатие сенсорных клавиш, и жалобный детский голос произнес: — Алло, это девять-один-один? Спасите меня, я в смертельной опасности!

— Прекрати придуриваться! — потребовала Натка, изо всех сил стараясь взять себя в руки. — В нашей стране нет такого номера экстренной службы — девять-один-один, это во-первых. А во-вторых, когда это я шлепала тебя так, чтобы у тебя попа болела?

— Я все такие случаи и не вспомню уже, — детский голос сделался совсем тоскливым и печальным. — В последний раз — когда я покрасил соседскую болонку под тигра.

— Йодом! — вмиг рассвирепела Натка.

— В три цвета! — подхватил детский голос, перестав быть печальным и сделавшись восторженным. — Раствор йода был разной крепости, и ведь классно же получилось — прям как настоящий тигр! Только карликовый.

— Бедную собачку пришлось обрить налысо, — вздохнула Натка. — И не факт, что новая шерсть у нее теперь вырастет белой, потому что полосы въелись в кожу, а йод — очень стойкий краситель…

— Так это же круто! — убежденно заявил детский голос. — Марье Дмитриевне не ругаться надо, а радоваться: она же теперь хозяйка единственной в мире полосатой тигровидной болонки!

— Оставим в покое болонку, — предложила Натка, — тем более что она тебя теперь боится и даже близко не подойдет. Поговорим о другом раскрашивании. Зачем ты взял мою косметику, поганец? Я тебе сто раз говорила — это святое, пальцем не трогать!

— Так я же не пальцами! Что я, совсем темный? Я кисточками, пуховкой, спонжиком!

— Сеня! Мальчик твоего возраста и слова-то такого знать не должен — спонжик! — Натка вздохнула и бессильно постучала лбом в стену.

— Да, да, войдите.

— Умойся и выходи, — устало велела Натка. — Обещаю, что шлепать тебя не буду.

— А бить розгами? Пороть ремнем? Ставить коленками на горох? Лишать доступа к компьютеру?

— Да я никогда ничего подобного не делала!

— А вдруг начнешь?

— Не начну. — Натка помотала головой и отошла от двери санузла. — Хотя насчет компьютера надо еще подумать. Где-то же ты всего этого набрался…

В ванной зашумела вода. Натка прошла в кухню, глянула на часы на стене — без четверти пять, вот уж доброе утро! Она включила чайник, села за стол и подперла щеку ладонью.

Раннее пробуждение — это ерунда. Когда Сенька был маленький, он мамочке всю ночь спать не давал. Но вот это всё — пляски в женском платье, туфли на каблуках, парик, раскрашенное лицо… Выглядит странно и сильно тревожит.

Неужели у мальчика проблемы с ориентацией?!

Хлопнула дверь ванной, и в кухню явился мальчик, по виду — совсем беспроблемный, просто идеальный. Чистенький, умытый, влажные светлые кудри аккуратно причесаны, личико ангельское. Он сел на табуретку напротив Натки и отзеркалил ее позу — положил румяную щечку в ладошку.

Натка хмыкнула.

— И чегой-то тебе, девка, не спится? — с интонациями знакомой деревенской бабушки напевно вопросил ангелочек.

— Потеряла покой да сон, на тебя глядючи! — язвительно ответила Натка и тут же сменила тон: — Сын, нам нужно серьезно поговорить.

— Сейчас? — Ангелочек выразительно покосился на часы и демонстративно зевнул, паршивец.

— Может, лучше бы не сейчас. — Натка тоже не удержалась — зевнула, а внутренний голос добавил: «Может, лучше бы и не здесь, а сразу в кабинете у психиатра». — Но раз уж мы тут сидим, давай-ка задушевно поговорим за чашечкой чая.

— С конфетами?

По тону ангелочка было понятно, что степень задушевности разговора будет прямо пропорциональна количеству конфет.

— С одной конфеткой, — разрешила Натка.

В конце концов, обстоятельный сеанс психоанализа лучше действительно доверить специалисту, а пока только так, прозондировать почву.

— Тогда мне «Красную шапочку», — решил Сенька.

Выбор конфеты Натку снова насторожил.

— Тебе нравятся нарядные девочки? — осторожно поинтересовалась она, поднявшись, чтобы заварить чай.

— Мне нравятся красивые девочки, — ответил Сенька и развернул выданную ему конфету. — А почему ты об этом спрашиваешь? Всем мальчикам нравятся девочки, разве нет?

— Да! — Натка возликовала было, но тут же пригасила радость. — Но не все мальчики наряжаются девочками…

— А, ты про это? — Сенька кивнул на комнату, где Натке явилось чудище. — Это же был просто конкурс красоты. «Мисс мира». К слову, я победил. — Он сунул в рот «Шапочку» и зажмурился от удовольствия.

Натка поставила на стол чашки с чаем и села напротив сына.

— Сеня, конкурсы красоты — «Мисс мира» и подобные — это для девушек. Мужчины соревнуются в конкурсе «Мистер Вселенная».

— Знаю, не дурак. — Сенька кивнул, сунул мордочку в чашку, похлюпал.

— Не дурак, а поросенок, — ласково ругнулась Натка.

— К сожалению, конкурс «Мистер Вселенная» мне не подходит. — Сенька вынырнул из чашки, поискал глазами еще конфеты, не нашел и опечалился. — Чтобы стать мистером Вселенная, надо из спортзала день и ночь не вылезать. У этих парней такие мускулы, будто их велосипедным насосом накачали! А я самый маленький в классе и подтянуться на турнике могу всего два раза. Так что мужской конкурс мне не подходит, а вот девчачий я выиграю запросто. Чего там? Ходи по подиуму, кривляйся, главное — накраситься поярче и нарядиться получше.

— Да зачем тебе это, Сенечка?

— А зачем это всем, мамочка? — Ангелочек посмотрел на Натку как на ненормальную. Как психиатр на пациента! — У нас в классе Лиза, Ника и Ася ходят в школу юных моделей. А Эвелина Тапкина выиграла конкурс «Принцесса красоты», пришла такая красивая — в короне, с лентой через плечо — и похвасталась, что теперь у нее будет бесплатный тур по стране, а еще ей подарили огромного плюшевого медведя и золотые украшения!

— «Принцесса Эвелина Тапкина», как звучит-то, — пробормотала Натка. — Сеня, я и сама могу купить тебе огромного плюшевого медведя, только зачем он такому большому мальчику? И в турпоездку мы летом обязательно отправимся, дядя Костя твердо обещал. А золотые украшения тебе и вовсе ни к чему, я полагаю…

— Конечно. — Сенька энергично кивнул, и влажные вихры привычно разлохматились. — Мне нужно другое: саморез… нет, как это? Самрелиз…

— Самореализация? — подсказала Натка, округляя глаза.

О-о… Восемь лет — самое время задуматься о саморез… тьфу, о самореализации!

— Она, да! — Сенька снова кивнул, и аккуратная прическа окончательно вернулась в сотояние первобытного хаоса.

— Но почему ты уверен, что должен реализоваться именно на подиуме?

— А почему нет? Смотри, я идеально подхожу! — Сенька вскочил и покрутился, позволяя рассмотреть себя со всех сторон. — Я худой, гибкий, красивый — все девчонки говорят, что Кузнецов симпотный. У меня дикция хорошая, а как я стихи читаю! Уже два конкурса выиграл! Разве не ясно, что мне прямая дорога на сцену? Ну, или на подиум. Или в кино. В телик тоже можно, ведущим или в сериал какой-нибудь, и насчет радио можно подумать, почему нет…

— Я поняла, поняла! — Натка подняла руку, останавливая затрещавшего, как сорока, покорителя сцен, подиумов и телика с кино. — Мне нужно об этом подумать, а тебе — еще немного поспать. Продолжим разговор за завтраком, идет?

— Да, меня это устроит, — важно ответил мистер конгениальность и пошлепал в свою кровать, на ходу одергивая пижамные штанишки, видимо, высоко подвернутые, чтобы не торчали из-под платья-пеньюара.

Было начало шестого. Натка вернулась в постель, поворочалась, поняла, что не сможет уснуть, и открыла ноутбук.

Она забила в строку поиска запрос «детский конкурс красоты», открыла выданную статью под заголовком «Кровавый бой за корону», пробежала глазами первую фразу: «Детские конкурсы красоты из милых демонстраций талантов превратились в жестокие гладиаторские бои, где заботливые мамочки не только отбирают у малышей детство, но и калечат их психику», раздумала читать дальше.

— Не детское это дело — конкурсы красоты, — сказала она вслух и, разумеется, вспомнила свой недавний сон, в котором сама вышагивала по подиуму.

Фантазия с готовностью дорисовала картинку, дополнив ее скудный наряд конкурсантки, состоящий из одного купальника и пары туфель, шелковой лентой через плечо и искрящейся короной.

Сидя в кровати, Натка непроизвольно приосанилась.

Она никогда не сомневалась, что красива, однако ей было бы приятно получить такое весомое тому подтверждение, как полкило бриллиантов в виде изящной диадемы.

Закономерно захотелось сравнить себя с другими, уже статусными красотками, и Ната снова полезла в интернет.

А лучше бы не лезла!

Коронованные и титулованные красотки в половине случаев были так себе. Мимо таких на улице пройдешь — не оглянешься.

Но это еще ладно, как говорится, красота — в глазах смотрящего, кому что нравится. Гораздо больше, чем сомнительная прелесть некоторых титулованных мисс, Натку огорчила их судьба.

Русская народная пословица «Не родись красивой, а родись счастливой» определенно была правдива, как искренне кающийся грешник с рукой на Библии, клеммами детектора лжи на лбу и сывороткой истины в крови.

Статистика смертности победительниц конкурсов красоты оказалась просто пугающей!

Мисс Интернэшнл — 1991 Агнешку Котлярску, признанную самой красивой девушкой Польши, зарезал ее тайный поклонник и преследователь.

Русская красавица Александра Петрова, победившая в национальном конкурсе в 1996 году, стала жертвой криминальных разборок и была застрелена вместе со своим сожителем-бизнесменом за два дня до собственного двадцатилетия.

Мисс Россия Светлана Котова, коронованная в 1996 году, стала подругой легендарного киллера Александра Солоника и была убита вместе с ним. Расчлененное тело двадцатидвухлетней красавицы нашли в чемодане, брошенном в лесу.

Мисс Венесуэла — 2004 Моника Спир вместе с мужем погибла при вооруженном ограблении.

Мисс Южная Каролина Лесли Маццара была убита приятелем подруги, который в момент совершения был настолько пьян, что даже не смог объяснить полиции мотив совершенного преступления.

Филиппинская красавица Мелоди Гершбах, Мисс Интернэшнл — 2009, спустя год после получения титула трагически погибла в ДТП.

Мисс Африка — 2010 Лайну Кеза зарезал ее сожитель.

Королева красоты Ирландии Микаэла Мак-Ариви во время своего свадебного путешествия на Маврикий была задушена проникшими в номер отеля ворами.

Мисс Туризм — 2012 Генезис Кармона из Венесуэлы погибла на уличном митинге: ей в голову попала пуля, которую выпустили то ли представители оппозиции, то ли полицейские — это осталось невыясненным.

Мисс Гондурас — 2014 Мария Хосе Альварадо накануне вылета в Лондон для участия в конкурсе «Мисс мира» была застрелена ревнивым поклонником сестры: тот убил и свою подружку, и Марию, ставшую свидетелем первого преступления.

— Опасное это дело — участвовать в конкурсах красоты! — поежившись, сказала Натка и закрыла для себя эту тему.

И тема вроде закрылась, а глаза — нет.

Натка долго лежала без сна и все думала, думала…

Сенька ведь не о красоте говорил, а о самореализации. Он уверен, что у него есть талант, хочет развить его и добиться успеха.

Что в этом плохого? Ничего.

Даже хорошо, что ребенок к своим восьми годам определился с будущей профессиональной деятельностью, а не пришел к маме накануне последнего звонка, как герой известного стихотворения Маяковского: «У меня растут года, будет и семнадцать. Где работать мне тогда, чем заниматься?»

Натка знала сколько угодно случаев, когда великовозрастные отпрыски не демонстрировали склонностей к какому-либо виду деятельности, доводя до отчаяния своих родителей.

У Веры Палны, бухгалтера редакционно-издательского центра, где работала Натка, таких оболтусов было двое: мальчик и еще мальчик. Они с разницей в два года окончили среднюю школу с хорошими аттестатами и замерли в растерянности — куда дальше?

Старший, запаниковав, поддался на уговоры Веры Палны и пошел в экономический вуз, откуда благополучно сбежал через два года, внезапно открыв в себе дар художника-флориста. А младший, уже девятнадцатилетний, до сих пор топтался на перепутье, перебиваясь работой в «Макдоналдсе» и дожидаясь, пока что-то про себя поймет. Видите ли, пример старшего брата показал ему, что призвание важнее, чем образование.

А еще перед глазами у Натки была соседка Аида, чудо в перьях неполных двадцати лет. Вечно наряженная во что-то странное, она гуляла по району, шурша расписными тканями, гремя браслетами и бусами, мило улыбаясь и вежливо здороваясь даже с незнакомыми людьми — искала себя, собственный путь и свою, как она говорила, стаю. Натке представлялось, что Аиде следовало бы гулять где-нибудь в окрестностях Калькутты, там она сошла бы за свою. А может, и не сошла бы. Натка никогда не бывала в окрестностях Калькутты и не знала точно, много ли там таких, как Аида.

И Петенька Орлов! Был же еще Петенька! Наткин одноклассник, первый ученик, отличник-зубрила, окончивший школу с золотой медалью и разрыдавшийся, как дитя, на выпускном, когда его под объективом камеры местного телевидения спросили о дальнейших планах. Оказалось, что Петенька, как та обезьянка в бородатом анекдоте, разрывался на части, терзаемый многообразием предоставленного выбора. В итоге он двинул на филфак, оттуда перевелся на иняз, потом пошел учиться на психолога, еще на какие-то курсы — и в результате всех метаний оказался на средней должности в кадровой службе так себе заводика.

Родному и любимому сыну Натка желала совсем другой судьбы.

Ей хотелось, чтобы карьерный рост Сеньки шел строго вверх, как истребитель вертикального взлета. Прямо к самым-самым высотам! И неважно, в какой конкретно области. Какая разница, кем станет ее мальчик — знаменитым киноактером, олигархом или президентом страны? Как сказал поэт, все работы хороши — выбирай на вкус!

И раз уж мальчик что-то выбрал, ее святой материнский долг ему помочь.

Найти какие-нибудь обучающие курсы, может, даже специальную школу. Готовят же где-то юных артистов?

В конце концов, пусть Сенька попробует. Если не понравится или не получится, можно будет убрать из уравнения тот вариант светлого будущего, в котором заслуженный артист России и Голливуда Арсений Кузнецов в свете софитов машет ей, Натке, со сцены золотой статуэткой. Тогда останется выбрать между олигархом и президентом, уже не такой большой разброс…

Приняв решение и успокоившись, Натка сама не заметила, как уснула.

Ей снился просторный зал, битком набитый оживленными нарядными людьми, и высокая сцена в цветных огнях. В перекрестии широких золотых лучей стоял светловолосый голубоглазый красавец в шикарном смокинге. Одной рукой он на манер жезла сжимал золотого «Оскара», а другой утирал скупую мужскую слезу, при этом проникновенно говорил в микрофон:

— Всем на свете я обязан дорогой и любимой мамочке, и свою очередную победу я снова посвящаю ей!

Зрители бешено аплодировали, а прожекторы, метнувшись в зал, высвечивали поднявшуюся Натку — умопомрачительно красивую в облегающем шелковом платье и превосходных туфлях. Натуральная кожа, удобный каблук и универсальный бежевый цвет… Всего-то шесть тысяч девятьсот девяносто рублей…

На лице спящей Натки сияла улыбка.

Звонок будильника она не услышала и опоздала бы на работу, если бы ее не растолкал Сенька. Сын не забыл, что ему был обещан разговор на тему светлого артистического будущего, и поднял мирно похрапывающую маменьку скрипучим воем игрушечной трубы и криком:

— Рота, подъем!

Обычно так же — только без трубы — будил самого Сеньку старлей Таганцев. Не каждое утро, слава богу — Натке не понравилось бы постоянно пробуждаться в казарме, — но в те выходные, когда мужчины отправлялись на рыбалку. Без Натки. Она решительно не понимала, какое удовольствие заключается в том, чтобы мерзнуть, мокнуть и кормить противными червяками рыбу, а собой прекрасной — комаров.

— Труба зовет, откинут полог! — Неугомонный Сенька, вечно полный энергии, как рекламный кролик Энерджайзер, сдернул с мамочки одеяло и ускакал с ним прочь.

— И где-то слышен сабель звон, — машинально договорила Натка фразу из песни, стянула с тумбочки телефон, глянула на дисплей, ужаснулась и вскочила с кровати.

Сабли, не сабли, а стальные очи начальника РИЦ Андрона Мохова сверкнут опасно и грозно. Голову Натке Дрон, конечно, не снесет, но урезать зарплату за очередное опоздание вполне может.

— Завтрак, соня! — покричал с кухни Сенька.

— Я не Соня, я Ната! — Она промчалась в ванную, мимоходом заглянув на кухню — там звенели не сабли, а нож и вилка. Сенька поразительно аристократично завтракал сырыми сосисками. — Чаю налей мне!

С учетом жуткого дефицита времени из ванной она выскочила полуфабрикатной — с влажными волосами и лицом без косметики.

Не беда, простенький макияжик можно сделать и по дороге в метро, а волосы прекрасно досохнут под капюшоном, получатся модные небрежные волны.

Сенька, золотой ребенок, был уже сыт, одет и готов к выходу.

— Запрягайтесь, хлопцы-кони! — бросила ему Натка и, пока хлопец и конь в одном лице пристраивал на спину школьный ранец, успела влить в себя чай и сунуть за щеку конфету.

Сойдет за завтрак.

Лифт был занят, и они не стали его ждать. Сбежали по ступенькам с топотом, как те кони, и понеслись по направлению к школе.

— Ты… обещала… подумать… — на бегу заговорил Сенька.

Натка усмехнулась: вот это настойчивость! Вот это умение продавливать нужные решения! Может, лучше все-таки по политической части парня двинуть? Президент Российской Федерации Арсений Кузнецов — а? Звучит же?

— Я подумала…

— И?

— И решила…

— Что?

Они переговаривались на бегу, держась за руки и глядя на приближающуюся цель — калитку в школьном заборе. Ветер бил в лицо, лужи хлюпали под ногами. Путь в светлое будущее, как всегда, был нелегок.

— Я найду, где учат юных артистов! — Натка остановилась у калитки, развернула сына к себе, поправила на нем перекрутившийся шарф.

— Кузнецовы, сколько ждать? — донеслось со двора, где принимала приведенных родителями второклашек учительница.

— Одну секунду! — хором ответили Кузнецовы.

— Не обманешь? — прищурился Сенька. — Ты мне новый велик обещала — взяла подержанный на «Авито». И смартфон не купила, а отдала старый Сашкин. Как тебе верить после этого?

— Клянусь своей треуголкой! — Натка хлопнула себя по вздыбленному капюшону.

Ой, что там за прическа получится…

Сенька засмеялся — про треуголку ему понравилось.

— Кузнецовы!

— Иду! Мам, пока! — Сенька нырнул в калитку.

— Хорошего дня! — Натка помахала сыну рукой, спохватилась, что не надела перчатки, и порысила к метро, на ходу проверяя карманы.

Так, мобильник взяла, ключи с собой, перчатки — вот они…

Здравствуй, новый трудовой день!

Вблизи метро ручейки из таких же, как Натка, простых честных тружеников, спешащих к станции, сливались, образуя поток с отчетливым течением. Двигаясь в русле, Натка краем глаза заметила обширное яркое пятно и повернула голову.

На большом рекламном щите только что заменили картинку. Парни в рабочей одежде — свитера, плотные комбинезоны, вязаные шапочки, перчатки в пупырышках — возились у толстой металлической ноги конструкции, складывая лестницу и собирая обрывки прежнего изображения. С оборванного просторного лоскута на прохожих пугающе скалилась неведомо чья улыбка.

— Чеширский Кот живее всех живых, — вслух подумала Натка и посмотрела на новую рекламу.

Там были изображены дети — девочка и мальчик. Оба до невозможности чистенькие, гладенькие, миленькие и хорошенькие, какими настоящие дети никогда не бывают, потому что не родился еще на свет тот парикмахер, который смог бы сделать идеальную прическу, способную пережить полет с крутой горки с торможением в живот случайного прохожего, прыжки на батуте или яростное карусельное кружение, доводящее до тошноты профессиональных космонавтов. Да и дети, способные от всего этого отказаться, еще не родились.

Где вы видели восьмилетних детей, мальчика и девочку, чинно шествующих рука об руку в сияющих белизной одеждах? С безупречными — волосок к волоску — прическами и важными лицами, сверкающими чистотой?

Только в рекламе и несбыточных родительских мечтах.

Над головами рекламных деток в белом не хватало только нимбов. Вместо них вилась надпись: «Школа юных звезд «Олимп» объявляет набор детей с 7 до 16 лет». Снизу, под ногами идеальных детишек, помещались облака с оттиснутыми на них крупными цифрами телефонного номера.

Продолжая двигаться в потоке, Натка вытащила мобильный и сделала фото рекламы.

Потом ее затянуло в открытые двери станции и понесло по привычному маршруту.

На работу она не опоздала — вошла в холл минута в минуту! Успела бы даже взять себе, как обычно, большой американо в мини-кофейне на входе, но там почему-то было закрыто.

— Всем привет, что случилось, почему кофейня под лестницей не работает? — бросив сумку на стол, недовольно поинтересовалась Натка у коллег в РИЦе.

— Заработает, когда найдут новую девочку, — успокоила ее Ольга, тоже работавшая верстальщицей.

— А что случилось со старой девочкой?

— Катя уволилась, потому что больше не может совмещать работу с учебой. — Ольга, как обычно, была в курсе всего. Еще бы, с ее-то манерой бегать на перекур двадцать раз за день!

— С какой еще учебой? — Натка вовсе не курила, но тоже кое-что знала, потому что дамы в РИЦе обожали перемывать косточки всем знакомым. — Она же вроде хотела стать актрисой, но провалилась на экзаменах в Щукинское.

— Угу, а теперь она пошла в платную мастерскую актера, чтобы готовиться к поступлению в вуз. Три месяца интенсивных занятий, пятьдесят тысяч за весь курс. — Ольга встала в позу и провозгласила: — Ключевой фактор для поступления — тщательно подготовленная чтецкая программа, доведенная до увлекательного и убедительного просмотра, а также правильные ответы на вопросы мастеров!

Натка подняла брови.

— Я эту рекламу верстала, — нормальным голосом объяснила Ольга и развернулась в своем кресле к монитору.

И вовремя: в коридоре зашаркали знакомые шаги. Приближался начальник РИЦ Андрон Мохов. Кроссовки сорок девятого размера шлепали по плиточному полу, как тюленьи ласты.

— Атас, девчонки, Ластоногий идет!

Натка шлепнулась в свое кресло, включила компьютер и притворилась погруженной в работу.

— Все на месте? Хорошо. — Мохов оглядел подчиненных. — Оля, Ната, Мила, Римма Ивановна, у вас сегодня реклама для пятничного приложения. Напоминаю: верстку сначала отправляете менеджерам для согласования с клиентами, потом уже корректору, а не наоборот, потому что согласование рекламы без правок — это утопическая мечта, а корректор за двойную работу хочет повышенную оплату.

— Я не знала, простите. Теперь буду помнить, — виновато пробормотала Мила — новенькая в РИЦе.

Натка посмотрела на нее и приложила палец к губам: молчи, мол. Ластоногий Дрон Мохов — ужасный зануда, вот уйдет он — тогда и поболтаем.

Начальник еще немного побубнил, раздал всем сестрам по серьгам и удалился к себе, в персональный кабинет с удобным диванчиком и кофеваркой.

— Да ерунда это все — артисты-мартисты. — Дождавшись ухода Мохова, Римма Ивановна выдвинула ящик своего стола, достала кипятильник — предмет, к использованию в офисе категорически запрещенный, а потому тщательно оберегаемый от глаз начальства, — и вернулась к интересной теме: — Вот сколько этих артистов нужно стране? С учетом того, что театры еще даже не начали нормально работать после карантина? Спектакли сейчас не ставят, кино не снимают. Где тем артистам работать? Деды Морозы и Снегурки всего раз в год нужны, а кушать-то надо постоянно… У меня печенье есть, домашнее, кто хочет?

— Я хочу. — Натка с признательностью приняла кривой коричневый кружочек.

Домашнее печенье Риммы Ивановны было темным, твердым и с виду подозрительно походило на засохшую собачью кучку, но на вкус — если разгрызть и терпеливо размочить сухие крошки во рту — оказалось вполне ничего.

В офисе, как ни странно, влет уходили все те продовольственные неликвиды, которые приносились из дома. «На миру не только смерть красна, но и еда вкусна», — с треском точа печенье, подумала Натка.

Одолжив у запасливой коллеги кипятильник, она сделала себе чаю и, загрузив в программу присланный на верстку текст, взялась за дело.

Верстка в их газете была строго регламентирована, все делалось по утвержденным стилям, фантазировать и проявлять креатив не требовалось, поэтому Натка работала как автомат. Руки у нее были заняты, а голова свободна, что позволяло и слушать разговоры, и участвовать в них.

— Ну, не скажите, Римма Ивановна, — заспорила со старшей коллегой новенькая Мила. — Артистам есть чем заняться. Вот у меня подруга академию культуры окончила, специальность у нее в дипломе — «артист драматического театра и кино». В кино ее, правда, пока не взяли, в театре тоже мест нет, но она устроилась в ивент-агентство, и там у нее творческой работы — завались! По-разному, конечно, бывает: она то на детских праздниках, то на взрослых вечеринках работает, то квесты проводит, то в презентациях участвует, но деньги ей платят нормальные и скучать не приходится.

— Это пока она молоденькая, — не согласилась Римма Ивановна, заправив за ухо пегую черно-седую прядь. — А будет старой бабкой — никто ее ни на утренники, ни на вечеринки не позовет.

— Вообще-то старые бабки нынче очень даже в цене, — заметила Ольга. — Вот я недавно верстала статью про старушек-моделей. Сейчас, одну секунду…

Она порылась в папках на рабочем столе компьютера, открыла нужный файл и прочитала с листа:

— «Кармен Делль’Орефис восемьдесят восемь лет, и она занесена в Книгу рекордов Гиннесса как подиумная модель с самой долгой карьерой! Благородная седина, точеная фигурка и загадочный взгляд Кармен продолжают пользоваться популярностью в фешен-индустрии!»

— А фото есть? — Дамы вылезли из-за компьютеров и сошлись за спиной Ольги. — Да, ничего так бабуля, фактурная…

— А это Линда Родин — популярная американская модель, которая начала карьеру манекенщицы в 2014 году, когда ей было далеко за шестьдесят.

— Тощенькая какая, — пригорюнилась дородная Римма Ивановна.

— А это Дафна Селф, ее официально называют старейшей британской моделью, ведь в фешен-индустрии она работает уже больше семидесяти лет. Сейчас манекенщице девяносто два года, но она продолжает заниматься любимым делом — участвует в показах и съемках для модных журналов.

— Ну, исключения только подчеркивают правила, — не сдалась упрямая Римма Ивановна. — Сколько таких модельных бабушек? Одна на миллион? Да большинство девчонок, которые начинают карьеру модели, через год-другой уходят из профессии. Растолстела, вышла замуж, родила — причин полно, а результат один: забудь про подиум!

— Вот поэтому лучше на сцену идти, там возраст такого значения не имеет, — подхватила Мила, подруга артистки из ивент-агентства. — В конце концов, на тех же утренниках можно Бабу-Ягу играть или старуху Шапокляк. А уж если пробиться в кино… Вы знаете, какие гонорары у звезд экрана? Я тоже недавно верстала заметку…

Дамы переместились по кабинету, сгруппировавшись за креслом Милы.

— Вот, смотрите, «Форбс» назвал самых высокооплачиваемых актеров мира. — Мила вывела на экран красиво оформленную табличку, и Натка не удержалась — присвистнула. — На первом месте Крис Хемсворт — это который Тора играл, он в прошлом году заработал семьдесят шесть миллионов, на втором — Роберт Дауни-младший, он получил шестьдесят шесть миллионов, на третьем — Брэдли Купер, его совокупный гонорар пятьдесят семь миллионов. И это все в долларах!

— Да, бедными скоморохами этих ребят не назовешь. — Римма Ивановна, кряхтя, втиснулась в свое кресло. — Но тут уж как кому повезет, заранее не угадаешь, чего удастся добиться.

— Наверное, с правильным образованием больше шансов, — предположила Натка.

— Тогда молодец наша Катя, что рвется в Щуку, — резюмировала Ольга. — Можно сказать, действует под девизом: «Баристы — в артисты!» — Она захихикала, но оборвала смех, чтобы прислушаться: — Ша, девки, снова ласты на подходе!

Явившийся Ластоногий дискуссионный клуб не застал, верстальщицы показательно занимались работой. Натка тоже трудилась — и размышляла о своем. Мысли упорно устремлялись к подиумам, сценам, творческим вершинам. Она сама не заметила, как стала думать вслух:

— По сути, это же рядом все, да? Подиум, сцена…

— Я, я верстала статью! — обрадовалась Римма Ивановна и тут же полезла в папку с готовыми работами. — Вот, слушайте: Брук Шилдс начинала карьеру на подиуме и уже в шестнадцать лет стала самой узнаваемой моделью мира, в том же возрасте начала сниматься в кино и за тридцать лет сыграла более чем в семидесяти фильмах и сериалах!

— И трижды получала «Золотую малину» за худшую женскую роль! — фыркнула Натка, которая тоже что-то такое верстала.

— Что не сказалось отрицательно на ее гонорарах, — отбрила Римма Ивановна. — А еще с подиума в кино пришла Рози Хантингтон-Уайтли, сыгравшая главную героиню в третьей части «Трансформеров». Уроки актерского мастерства, кстати говоря, милой Рози давал ее бойфренд Джейсон Стэтхэм, тоже, между прочим, переквалифицировавшийся в актеры, только не из манекенщиков, а из спортсменов. Он был прыгуном в воду.

— Оригинальный кульбит, — оценила карьерный прыжок Стэтхэма Натка.

Жаль, Сенька в спорт не хочет…

— Я еще не закончила! — повысила голос Римма Ивановна. — Тайра Бэнкс, одна из самых успешных чернокожих моделей девяностых годов, за участие в популярных телесериалах и ток-шоу получила две премии «Эмми» и награду GLAAD Media Awards! Да что там говорить, я вам просто перечислю имена бывших манекенщиц, ныне актрис: Ким Бейсингер, Фрида Пинто, Шарлиз Терон, Холли Берри… А Милла Йовович до сих пор совмещает модельный бизнес и актерскую карьеру!

Тут же выяснилось, что у всех есть знакомые, более или менее тесно связанные с модельным бизнесом. У Риммы Ивановны — внучка подруги, удачно устроившаяся в международное модельное агентство и уехавшая работать в Париж. У Ольги — двоюродная племянница, ставшая вице-мисс детского конкурса «Краса Поволжья» в Саратове. У Милы — кошка соседки, выигравшая конкурс красоты на выставке домашних питомцев.

— И зря вы смеетесь, — обиделась Мила, когда на сообщение о конкурсе кошачьей красоты коллеги разразились дружным хохотом. — Магду — так кошку зовут — теперь в рекламе снимают, и платят за это ее хозяйке очень прилично!

— Не знаю про домашних животных, но ребенка можно отдать в школу юных киноактеров, — отсмеявшись, сказала Ольга. — В прошлом месяце в верстке был от них большой рекламный материал. Я так поняла, что главное — попасть к правильному продюсеру и в соответствующую категорию. Для съемок бывают нужны, например, мальчики девяти-десяти лет, определенного роста и телосложения, славянской внешности или, наоборот, азиатского типа. Кто подходит — тем прямая дорожка на экран, а остальным надо ждать, пока возникнет спрос на их типаж.

Они обсудили киноактеров, снова вспомнили голливудских красавчиков с их миллионами долларов, повздыхали, поспорили, кто на свете всех милее, всех румяней и белее. Логично перешли к конкурсам красоты, и Римма Ивановна завела свою любимую пластинку «Разве сейчас то-то? Вот раньше, помню, было то-то…». Этот основной зачин у нее никогда не менялся, о чем бы они ни говорили. Просто вместо условного «то-то» вставлялось нужное слово.

— Да разве сейчас конкурсы красоты? Вот раньше, помню, были конкурсы так конкурсы! — Римма Ивановна прикрыла глаза. — Ах, я ведь была на финале первого в нашей стране конкурса красоты в «Лужниках». Какой там был аншлаг! Милицейское оцепление, люди с рациями на каждом шагу, толпы зрителей…

— Вы участвовали в конкурсе красоты и дошли до финала?! — изумилась простодушная Мила.

Римма Ивановна покрутила пальцем у виска:

— Ты с ума сошла? Я тогда уже замужем была, да и кто бы меня отпустил на такой конкурс, это же было дико неприлично по тем временам. Хотя на самом деле все оказалось очень мило, конкурс талантов был вообще как в пионерском лагере…

— Так себе таланты оказались? — уточнила Натка, которую по понятным причинам живо интересовал этот вопрос.

— Ой, да какие там особые таланты у самых обычных красивых девушек. — Римма Ивановна пожала плечами. — Хотя в том конкурсе Оксана Фандера участвовала, будущая известная актриса. Говорят, именно ей хотели отдать победу, но в последний момент выяснилось, что девушка не москвичка, у нее была одесская прописка. А конкурс-то заявили как московский!

— И что? Прокатили Фандеру из-за какой-то там прописки? — не поверила Мила.

— Прописка в советское время была вещью очень важной, — объяснила ей старшая коллега. — И — да, Фандеру, как ты говоришь, прокатили. Еще одну девушку сняли с конкурса из-за неблагозвучной фамилии — Елена Дурнева ее звали. Не могла же быть первой красавицей советской столицы какая-то Дурнева! А третья барышня, когда проверили ее паспорт, оказалась вовсе не мисс — замужняя и с ребенком. И звание «Московская красавица — 1988» получила шестнадцатилетняя школьница Маша Калинина. Какая на нее обрушилась бешеная популярность, вы не представляете! Ее снимали для журнальных обложек, брали у нее интервью, девчонку моментально узнала вся страна!

— Круто, — вздохнула Мила.

— Да как сказать. — Римма Ивановна снова повела плечиком. — Некоторые решили, что Калинина победила по блату — мол, не случайно у нее та же фамилия, что и у «всесоюзного старосты»…

— У какого еще старосты? — снова влезла Мила.

— Ох, молодежь, ничего-то вы не знаете… Был такой видный государственный деятель в советское время — Михаил Калинин, так недоброжелатели записали Машу в его родственницы и прямо преследовали бедную девушку — квартиру ее родителей осаждали, Калининым даже пришлось поставить решетки на окна.

— А что с этой Машей теперь? Надо погуглить. — Натка потянулась открыть браузер.

— Не надо гуглить, я и так знаю, верстала заметку про русских эмигрантов в Америке, — остановила ее Ольга. — Мария Калинина, чтоб вы знали, живет и работает в США. Она туда уехала еще в советское время, была моделью, снялась в нескольких голливудских фильмах, но особой известности не получила и сейчас держит в Лос-Анджелесе собственную студию йоги. Нормальная баба, заслуживает уважения. Не спилась, не спуталась с каким-нибудь мафиози, не превратилась в клушу. Живет, работает — молодец!

— Да, раньше были такие красавицы, а сейчас что? Тьфу, а не красавицы, — снова затянула старую песню Римма Ивановна. — И то сказать, сейчас их кто выбирает? Конкурсов полно, а в жюри сплошь выскочки, жулики да бизнесмены, присматривающие себе любовниц помоложе. Вот в наше время были члены жюри — о-го-го, сплошь знаменитости, уважаемые люди. «Московскую красавицу — 1988» вел Леонид Якубович, а судили Ирина Скобцева, Илья Глазунов, Муслим Магомаев… Сам Михаил Задорнов девочкам на сцене вопросы задавал…

— О, Задорнова я знаю! — обрадовалась Мила. — И о чем он их спрашивал?

— Я уже не помню, но было забавно. — Римма Ивановна призадумалась, но помотала головой: — Нет, совсем не помню…

Эти разговоры, то затихая, то опять возобновляясь, тянулись до перерыва. Потом все пошли обедать, а Натка задержалась, чтобы в отсутствие коллег позвонить по телефону с рекламного щита.

У нее еще не было четкого понимания, как нужно действовать, чтобы сдержать данное Сеньке обещание. Многообразие вариантов, затронутых в разговоре с коллегами, Натку запутало, и она поступила так, как всегда делала, когда не могла принять аргументированное решение: положилась на судьбу.

Рекламный щит, попавшийся ей на глаза так кстати, в минуту сомнений и тягостных раздумий, можно было считать знаком свыше. А почему нет? Там, на картинке, и небеса, и облачка, и ангелочки…

Натка открыла последнее фото в мобильном и, поглядывая на него, набрала со служебного телефона номер школы юных звезд.

У меня чуткий слух.

В шестом часу утра я проснулась от приглушенного, на грани слышимости, стука.

Определить источник и характер звука сразу не получилось. Сначала я подумала, что где-то в квартире капает вода. Это меня встревожило: я уже сталкивалась с такого рода техногенными катастрофами в отдельно взятом жилище и не забыла, как долго, дорого и нервно устранять их причины и последствия.

Я выбралась из кровати и прошлась по квартире, с подозрением присматриваясь к кранам и вентелям, даже заглянула под бачок унитаза. Нет, с сантехникой все было нормально. А еле слышный нервирующий стук продолжался!

Потом мне показалось, что я услышала стоны. Опять прошлась по квартире, заглянула к Сашке — дочь спокойно спала.

Наконец я догадалась приложить ухо к стене — и точно, звуки доносились с той стороны!

Я мысленно представила план дома, поняла, что квартира за стеной находится в соседнем подъезде и с сожалением вылезла из теплой мягкой пижамы, потому как она определенно не годилась для зимнего марш-броска — даже на короткое расстояние от одного подъезда до другого. Пришлось облачаться в джинсы, свитер и куртку.

Когда я вбивала ноги в сапожки-дутики, в прихожую выглянула сонная Сашка. Она зевнула и приятно удивилась:

— Неужто на пробежку?

— Вроде того. — Я не стала огорчать дочь отрицательным ответом.

Сашка фанатеет от ЗОЖ и без устали стремится обратить меня в свою веру. Я не то чтобы сопротивляюсь — у меня нет возражений против того, чтобы сохранить красоту и здоровье до глубокой старости. Просто неохота соблюдать все те многочисленные ритуалы, которые правоверные зожники считают обязательными.

К примеру, пробежка в серый и стылый предрассветный час, по-моему, больше навредит, чем поможет. Особенно если после нее мне не дадут горячего сладкого чаю с большим бутербродом или парой сырников, предложив позавтракать кашкой из льняного семени на воде и свежевыжатым соком сельдерея.

Собственно, именно поэтому мы с дочкой обычно завтракаем порознь. Я терпеть не могу сельдерей, а она слишком любит бутерброды и сырники, чтобы устоять против искушения таскать их с моей тарелки.

«Точно, вернусь — нажарю сырников», — подумала я и облизнулась.

С этой бодрящей мыслью я спустилась, перебежала в другой подъезд, поднялась к двери квартиры, соседствующей с нашей через стену, и придавила кнопку звонка. Он пропел что-то мелодичное из классики. Рулада стихла, и стали слышны стук, стоны и призывы на помощь.

Судя по голосу, звала и стонала старушка. Звонок она явно услышала, потому что прибавила громкости, но дверь не открыла и даже не подошла к ней. Я предположила, что бабушка не может двигаться.

К счастью, у меня в кармане был мобильник, в мобильнике — мессенджер, в мессенджере — общедомовой чат, а в чате — телефон управдома Игоря Андреевича. Пришлось этому доброму человеку тоже проснуться.

И вот что значит — бывший военный, да еще в звании полковника! Выслушав мой сбивчивый доклад, Игорь Андреевич ни словом, ни интонацией не дал понять, что недоволен ранним подъемом по тревоге.

— Подождите там, не уходите, пожалуйста, я буду через пару минут, — попросил он и действительно прибыл ровно через две минуты.

— Спасибо за бдительность, можете идти. — Настоящий полковник отпустил меня с поста под чужой дверью. — В квартире одна бабушка, ей восемьдесят два, она живет сама, но я позвонил ее дочери, она сейчас приедет.

— Удачи, и держите меня в курсе, пожалуйста, — попросила я, ретируясь к лифту.

Дожидаться развития событий на холодной лестничной площадке под дверью мне не хотелось — в воображении шкворчали и подрумянивались сырники, курилась ароматным паром чайная чашка, мягко обнимал озябшее тело теплый махровый халат, — но судьба старушки-соседки меня беспокоила. Мы в ответе за тех, кто разбудил нас на рассвете…

Я вернулась домой и исполнила свои маленькие уютные мечты: переоделась в халат, заварила чай, нажарила сырников. Подумывала лечь еще поспать, но телефон пищал, исправно получая СМС-весточки с фронта в соседнем подъезде, и я не смогла оторваться от сюжета.

Дочь старушки-соседки, сама уже немолодая дама, примчалась на такси и обнаружила, что хозяйка квартиры закрылась изнутри не только на замок, но и на задвижку. Полковник-управдом вызвонил мастера с инструментами, тот победил дверь, бабулю нашли лежащей на полу и вызвали ей «Скорую». Похоже, она сломала ногу.

На этом история закончилась, донесения от полковника перестали поступать, и я сама не заметила, как тихо задремала на кухонном диванчике.

Проснулась я от того, что снова услышала какое-то бормотание.

Открыла глаза и увидела Сашку.

Спиной ко мне она стояла у окна и восхищенно приговаривала:

— Да, мангуст! Да-а, мангуст, о-о-о!

Интонации у нее были прямо-таки сладострастные.

Я мигом встревожилась, пытаясь вспомнить, нет ли в обширной компании Сашкиных друзей-приятелей кого-то с таким прозвищем.

Вообще-то одноклассника и сердечного друга дочери зовут Фома, но она кличет его Фомкой. А если один парень именуется как воровской инструмент, то почему другой не может называться животным?

— Какой мангуст, Саша? — спросила я деликатно.

Дочь обернулась, выкатила глаза:

— Какой еще мангуст, мама?!

Оказывается, она восхищенно бормотала: «Ту-ман густо-ой!» — любовалась соответствующим природным явлением.

В общем, не такой уж у меня чуткий слух.

Поржав над мифическим мангустом и доев сырники — Сашка тоже не удержалась, слопала аж три штуки, — мы с дочкой разошлись, кто куда: она — в школу, я — на работу.

Без пяти девять, когда я парковала свою старушку-«Хонду» у здания Таганского суда, мне позвонила чужая бабушка.

— Елена? — вопросило надтреснутое контральто в трубке. — Доброе утро, дорогая Елена, это Ада Егоровна, соседка. Мне дал ваш номер телефона милейший Игорь Андреевич, наш интендант-полковник.

— Да-да?

— Елена, вы моя спасительница! По правилам хорошего тона я должна нанести вам визит, но это, увы, решительно невозможно, поскольку я вообще маломобильна, а теперь еще дополнительно отягощена свежим гипсом. А потому не соблаговолите ли вы заглянуть ко мне в любое удобное для вас время, к примеру, сегодня вечером в двадцать ноль-ноль? Я полагаю, к этому моменту вы уже освободитесь от ежедневных праведных трудов?

— Я тоже так полагаю, — промямлила я, несколько растерявшись.

Изысканная речь, тон и тембр голоса Ады Егоровны выдавали привычку непринужденно общаться с князьями и графьями на великосветских балах, где я отродясь не бывала.

— Тогда я непременно жду вас нынче в восемь пополудни, — подытожила моя собеседница. — Звонить не надо, дверь будет открыта, извольте пожаловать без церемоний.

— Не премину, — брякнула я. — Прибуду. Всенепременно…

Свойственная Аде Егоровне манера речи оказалась заразительна.

У дверей суда я столкнулась с подругой Машкой. Вернее, это она с кем-то там столкнулась, спеша протиснуться в дверь, а потом задела меня. А еще зацепилась хлястиком пальто за массивную дверную ручку, отчего и не могла продолжить движение.

— Разрешите помочь. — Я отцепила ее от ручки и придержала дверь. — Прошу вас, мадам!

— Как изысканно, — буркнула Машка, забыв поздороваться. — А этот протопал без извинений. Ж-животное…

— Какое? — зачем-то уточнила я.

Обычно обиженные женщины говорят, что мужики — козлы, но Машка не опустилась до банальности.

— На букву «М», — сказала она.

— Мангуст?

Мы обе остановились.

— Почему — мангуст? Мне бы и в голову не пришло… Животное на букву «М» — это медведь. И я как раз Медведева имею в виду, это он меня толкнул. — Сердито сопя, подруга огляделась, но своего обидчика не увидела.

Наш коллега судья Медведев успел пройти к себе — у него кабинет на втором этаже. Рядом с Машкиным, к слову говоря.

Я подумала, что подруга как-нибудь обязательно отомстит грубияну-соседу. Не преминет, так сказать. Соблаговолит, нет сомнений.

Машка, видно, подумала о том же и заспешила к лестнице. Я пошла к себе, на ходу выбрасывая из головы избыточно изящные для повседневного применения речевые обороты.

Благородная старушка Ада Егоровна, как модно сейчас говорить, сделала мое утро. Однако выдержать в том же стиле целый рабочий день не представлялось возможным: увы, судейский язык шершав и скучен, как шинельное сукно.

— Доброе утро, Елена Владимировна!

Мой помощник Дима уже был на месте. Как всегда, хорош, пригож, свеж и вежлив.

При моем появлении он поднялся и вышел из-за стола, чтобы взять у меня пальто.

— Доброе, Дима. Или не очень? — Я энергично вытряхнулась из верхней одежды и вопросительно поглядела на стопку папок на столе.

— Только что звонили от Анатолия Эммануиловича, вам нужно срочно к нему зайти. — Помощник выдал информацию, предоставив мне самой ее оценивать.

— Ой-ой, — оробела я.

Срочный вызов на ковер к начальству — не лучшее начало дня.

Вообще-то наш председатель суда Анатолий Эммануилович Плевакин — хороший мужик, но руководитель он строгий и подчиненных своих не балует. Маловероятно, что шеф позвал меня, чтобы угостить конфетками к утреннему кофе.

Хотя конфетку мне предложила Галочка, новая секретарша Плевакина.

— Доброе утро, Елена Владимировна. Чай, кофе, конфетку, печенье?

— А натощак я новые ЦУ не проглочу? — Я покосилась на приоткрытую дверь в логово шефа.

Галочка неопределенно повела точеными плечами.

— Еленочка Владимировна, зайди! — позвал меня Плевакин из своей берлоги. — А? Гляди! Нравится?

Шеф еще не устроился в своем массивном кресле, а стоял у длинного, как подиум, стола для совещаний, разглядывая картину в раме.

Картина была абстрактная: в центре большое ярко-желтое пятно, вокруг него много разных цветных клякс, точек, черточек и кривулек. Явно чей-то подарок — сам Анатолий Эммануилович такое не выбрал бы, у него вкус классический, даже консервативный. Он бы мишек в сосновом лесу повесил или Айвазовского.

— Весьма экспрессивно, — осторожно похвалила я.

— Понять бы еще, что это. — Плевакин повернул картину, которую держал горизонтально, на девяносто градусов, опять посмотрел, положил голову на одно плечо и перекинул ее на другое. — Как думаешь?

— Постапокалиптический натюрморт? — предположила я. — «Генетически модифицированный одуванчик-мутант на фоне ядерного взрыва»?

Анатолий Эммануилович хмыкнул и сунул картину мне в руки:

— На, у себя повесишь.

— Дома? — испугалась я.

Постоянное созерцание термоядерного одуванчика могло разрушить и более крепкую нервную систему, чем моя.

— Еще чего — дома, в кабинете у себя повесишь, это выносить нельзя, тут уже инвентарный номер имеется!

Избавившись от пугающей картины, шеф прошел за стол, устроился на своем троне и погрозил мне пальцем:

— А ну-ка, сделай лицо повеселее. Я знаю, о чем ты думаешь: боишься, что сейчас тебе прилетит какое-нибудь заковыристое дело.

— А оно не прилетит? — Я чуточку обнадежилась.

— Прилетит, — не стал запираться шеф. — Но тебе понравится. Ты же у нас главный специалист по красоте…

— Что, опять?! — Я взвыла, как волк из мультфильма.

— А ты как думала? Красота — это вечная тема. — Плевакин был традиционно чужд сочувствия и жалости. — Тут, впрочем, речь о начинающих красавицах, так что большого размаха не жди, резонансным это дельце вряд ли станет, хотя потенциал у него есть, есть… И персоны интересные завязаны…

— Давайте уже сюда вашу папку, что вы перебрасываете ее из одной руки в другую, будто ждете, что я стану подпрыгивать и отнимать у вас это самое дельце, — невежливо потребовала я, понимая, что отбиться от сюрприза не получится.

— Вот! Молодец! Хватай быка за рога, а кота за хвост! — Шеф щедро одарил меня скудной похвалой, сомнительной мудростью и подозрительным дельцем в картонной папочке с завязками.

С папкой в одной руке, картиной в другой и тенью тревоги на лице я вернулась в свой кабинет.

— Что это? — спросил Дима.

— Очередная проблема. — Я шлепнула на стол папку.

— И некоторая компенсация за нее? — Помощник кивнул на картину.

— Что, это? Нет, не компенсация, а вторая проблема. — Я развернула к нему полотно. — Нам велено повесить у себя. Придумай, где именно. Сразу предупреждаю: я не хочу это видеть!

— Тогда над кофемашиной, — решил Дима и тут же пошел прикладывать раму к стене. — Будет отбивать нам избыточный аппетит…

— Хорошая мысль, — ущипнув себя за бочок, согласилась я и отправилась за свой стол, не забыв прихватить сюрпризное дельце в папке.

Через несколько минут я сидела и нервно хихикала.

— Елена Владимировна? — позвал из своего предбанника помощник, обеспокоенный моим странным поведением. — Все в порядке? Вы там смеетесь или плачете?

— Когда это у нас все было в порядке? Смеюсь я, смеюсь. Наш Анатолий Эммануилович — неиссякаемый источник радости, веселья и дурацкой работы. Возьми, посмотри, какую ерунду нам подкинул.

— А что там? — Дима встал из-за стола и заглянул ко мне.

— А вот что: некая Вероника Павловна Кобылкина желает оспорить решение жюри конкурса Экомисс Москва, в котором участвовали девочки шести-девяти лет, включая дочь Кобылкиной — первоклассницу Изабель. Специально для участия в конкурсе девочке соорудили сложный наряд из кленовых листьев, однако победила почему-то другая экомодель — восьмилетняя Карина.

— А какой костюм был у нее?

— Тоже высокохудожественный и экологически чистый — из виноградных листьев. Гражданка Кобылкина-старшая считает, что виноградная Карина обошла кленовую Изабель в результате подкупа жюри и неправильного судейства, а потому обжалует решение конкурсной комиссии.

— В суде?

— Причем в нашем! — Я вздохнула. — Право слово, делать людям нечего…

— Но ведь условия конкурсов не защищаются Гражданским кодексом. — Дима подошел поближе, заглянул в папку, посмотрел на фото девочек — кленовой и виноградной. — Те, кто участвует в объявленном конкурсе, соглашаются на их условия и правила, и оспаривать их надо особым порядком… О, у Карины еще и виноградные кисти на ушах? Сорт «Дамский пальчик», если я не ошибаюсь?

— Ну! Кто-то лапшу на уши вешает, а кто-то виноград! — Я все не могла побороть приступ нездорового веселья.

— Но в принципе никто не запрещает пойти и оспорить результаты конкурса в суде, — рассудил невозмутимый Дима. — Вопрос лишь в том, что очень сложно принимать решение о действительности или недействительности решения жюри, потому что комиссия ничем не связана. Доказать взятку сложно, предвзятость — тоже, это субъективное мнение, несколько человек выносят коллегиальное решение. Если большинство согласно — так и есть. А уж заранее члены жюри договорились или нет — поди пойми.

— Будем разбираться, куда деваться. — Я еще раз посмотрела на фото. — А «Дамский пальчик» разве не синий? Тут же белый виноград…

— «Дамский пальчик» именно белый, в России этот сорт еще называют «Бокальный», в Дагестане — «Шах-изюм», а в Армении — «Ицаптук».

— О? Да ты спец по винограду?

— Не я, а моя девушка. — Дима смутился. Он не любит говорить о своей личной жизни. — Она веган, на рынке из овощных и фруктовых рядов не вылезает.

Тут удивительно кстати мне позвонил Говоров и строго в тему спросил:

— Дорогая, надеюсь, ты не на диете? Я скоро буду в вашем районе, и мы сможем вместе пообедать в нашем любимом ресторанчике. Что тебе заказать?

— Вообще-то я хочу «Шах-изюм», он же «Ицаптук», он же «Бокальный», — сглотнув слюнки, честно ответила я.

— Это какой-то рецидивист? — не понял Никита.

— Это виноград! Но я согласна и на кусок мяса, потому что ни разу не веган. А что у тебя за дела в нашем районе?

Мой любимый Никита Говоров — прокурор. Порой мы с ним встречаемся не в ресторанчике, а в зале суда.

— Да это не по работе, просто нужно пообщаться кое с кем, — легко ответил Говоров и тут же напрягся: — С мужчиной, не с женщиной! Не подумай чего-нибудь!

— Не буду думать, — пообещала я не вполне искренне.

Не зря говорят, что пуганая ворона куста боится.

Хотя в моем случае испуг был беспричинным — я совершенно по-идиотски приревновала Никиту к женщине, оказавшейся его родственницей, — кусты вороне мерещиться не перестали^[2].

Даже наоборот: я стала еще менее смелой в личных отношениях, и мы с Говоровым откатились далеко назад: со стадии «тили-тили-тесто, жених и невеста» на стартовую конфетно-букетную позицию. Теперь Никита снова приглашает меня пообедать, но пока не рискует звать на ужин, плавно переходящий в завтрак.

За обедом я зевала, и Говоров, конечно, ревниво поинтересовался, по какой такой причине я не выспалась. Пришлось рассказать про утреннюю эпопею с соседской старушкой, которую я для себя уже окрестила Гранмадам.

— Она очень древняя — примерно эпохи царизма, — объяснила я Никите.

— Лена, у тебя плохо с арифметикой, — посмеялся он. — Твоя старушка никак не может быть дореволюционного происхождения. Если ей восемьдесят два, значит, она родилась уже при советской власти, приблизительно в сороковом году.

— И правда! — Я удивилась, потому что сама подсчитать не удосужилась. — А я-то подумала, что ее великосветские манеры — наследие былых времен.

— Может, бабушка просто не московская, а из Северной столицы, — предположил Говоров. — Я как-то видел такую гранмадам в обычном питерском троллейбусе. Представь: лет сто, сухая, как швабра — но швабра красного дерева. Спина прямая, плечи развернуты, длинное платье с кружевным воротником, крупные серьги и голос звучный, как у Левитана, только с хрипотцой. На весь троллейбус сказала чернокожему афропетербуржцу: «Уважаемый эфиоп, вы выходите?»

Я похихикала, сочтя этот рассказ-зарисовку анекдотом, а Говоров будто в воду глядел!

Ада Егоровна оказалась в точности такой, как та питерская гранмадам: высокая, худая, с прямой спиной и резкими чертами лица. И даже кружевной воротничок у нее был!

Кружевами, причем не дешевыми фабричными, был также отделан подол ее длинного шелкового платья. Наверное, на ком-то другом это смотрелось бы смешно, но Ада Егоровна в своем наряде была органична.

На ее левой ноге белел толстый гипсовый валенок, контраст со здоровой правой пытался сгладить белый чулочек-гольфик. Длинные серебряные волосы соседка забрала в высокую прическу, украшенную резной костяной заколкой, под воротничок приколола желтоватую камею. Передвигаться без опоры она не могла, но воспользовалась не ходунками или костылями, а двумя толстыми тростями очень солидного вида.

При виде этакого благородного изящества я почувствовала себя толстой и неуклюжей простушкой. Какой-то снежной бабой с носом-морковкой! Замурзанной кухаркой при благородной даме!

— Прошу вас, не стесняйтесь, проходите. — Хозяйка явно заметила мое смущение. — Стол накрыт в гостиной, я только попрошу вас перенести туда поднос с чаем, поскольку мне, как вы видите, крайне несподручно… Нога, боже мой… Какая ирония: всю жизнь я в любой ситуации берегла свои ноги, чтобы на старости лет получить перелом, всего лишь неловко встав среди ночи в уборную, уж простите за интимную подробность.

— Случается. — Приободрившись, я выпуталась из пальто и пристроила его на вешалку. — Мой юный племянник сломал ногу, тайком забравшись в темную кладовую, чтобы полакомиться тортом. И не на старости лет, прошу заметить, хотя тоже ночью…

— Старый, что малый! — засмеялась Ада Егоровна.

Смех у нее был изумительный — как колокольчик, только надтреснутый.

Следуя указаниям хозяйки, я принесла с кухни поднос с чаем, и мы устроились в гостиной — большой квадратной комнате с массивной темной мебелью и стенами в бесчисленных фотографиях.

На видном месте красовались два женских портрета. На одном была запечатлена красавица-блондинка, на другом — прекрасная брюнетка. Портреты воспринимались как диптих, потому что их объединяла одна общая деталь: шикарное платье, красное, с золотыми блестками. Блондинка и брюнетка были одеты одинаково.

— Это вы? — в черноволосой красавице я угадала Аду Егоровну.

— Еще узнаваема? Это безмерно приятно, — улыбнулась она.

— А кто вторая девушка? И почему на вас одинаковые наряды?

— О! Это долгая история. Хотите послушать?

Я кивнула.

— Тогда с удовольствием расскажу. — Старушка положила на блюдечко чайную ложку и сложила руки на коленях, как гимназистка.

— Вообще-то я мечтала стать балериной…

Она мечтала стать балериной и с детских лет занималась у станка.

Увы, с танцами пришлось расстаться из-за стрессового перелома — его еще называют усталостным. Ада перестаралась, и в результате накопившихся в кости микротравм и слишком большой нагрузки случился этот самый усталостный перелом. Неудивительно, это распространенная травма у танцоров.

Три месяца она прожила без балета, а когда снова вошла в класс, вдруг поняла, что боится «поломаться» снова. Это был удар ниже пояса: утратив цель, к которой она упорно шла годами, Ада совершенно потерялась. Хорошо, что рядом была Лада, Ладушка, Ладыня, Лада-Ландыш — лучшая подруга.

С виду нежный белый цветочек, красавица-блондинка Лада Петровская была как стальная шпага — тонкая, звонкая, гибкая и победоносная.

Лада всегда точно знала, что ей нужно, и не стеснялась этого добиваться. Когда Ада, лишившись балета, поникла и раскисла, Лада ее встряхнула, подхватила и потащила за собой.

Сопротивляться целеустремленной Ладе было решительно невозможно.

Так Ада Воронова оказалась в столичном Доме моделей. Подчиняясь Ладушке — самой-то ей было все равно, куда идти и что делать, — Ада пришла туда, чтобы поддержать подружку.

Лада хотела стать моделью — и стала.

Ада в модели не собиралась, но Лада и судьба ее не спрашивали: притащили на Кузнецкий Мост и лоб в лоб столкнули с амбициозным начинающим модельером.

Модельера звали Станислав Волков. Имя его в то время Аде ничего не говорило, и все же девушка согласилась попробовать себя в качестве манекенщицы. А почему нет? Ноги, которые оказались недостаточно крепки для балета, для прогулок по подиуму подошли превосходно.

Они помогали друг другу, Ада и Лада. Вместе бегали по утрам, вместе отчаянно боролись с желанием съесть что-то вкусненькое — набирать вес было нельзя. Дразнили друг друга, чтобы застращать и отбить аппетит: Лада называла подругу Аделькой-сарделькой, а та ее Ладыней-дыней. Это было необидно, просто смешно — у обеих не имелось ни единой лишней жиринки.

Со временем Ада стала настоящей музой знаменитого советского кутюрье, одной из его любимых моделей. Ее узнали и в стране, и за границей, где стали называть «Русской Кармен» за яркую «испанскую» внешность.

А Ладе Петровской на Западе дали прозвища Снегурочка и Русская березка. Как и Ада, Лада блистала на подиуме, будучи антиподом подруги. Лада — Ада, блондинка — брюнетка, Снегурочка и Кармен, лед и пламя… Хотя — нет, как раз Снегурочка была открытой, общительной и доброжелательной, это зажатая и стеснительная Кармен производила впечатление высокомерной и неприступной.

Такие непохожие, Лада и Ада отчаянно конкурировали и, несмотря ни на что, дружили еще целых десять лет.

Поссорило их платье.

Ярко-красное вечернее платье из шерстяного букле, щедро расшитое по вороту и груди золотыми блестками, похожими на звенья кольчуги, напоминало о древнерусской обрядовой одежде, храмовых фресках, иконах в богатых окладах и называлось «Россия». Наряд был создан для международного фестиваля моды, куда должна была ехать Ада. Платье шилось специально для нее, красавицы-брюнетки: красное и черное — классическое сочетание.

Платье шилось для Ады, но досталось Ладе, которая пожелала его примерить — и надела, даже не спросив разрешения. И тут же попалась на глаза главному художнику Дома моделей, который сразу решил, что блондинка в красном более точно попадает в образ.

В платье «Россия», на несколько лет ставшем символом Советского Союза, Лада Петровская дефилировала на Первом международном московском фестивале моды в «Лужниках» и открывала показ на выставке легкой промышленности в Монреале. В Канаде Снегурочка в красном с золотом произвела фурор: присутствовавшие в зале русские эмигранты плакали. Газеты расхваливали органичный образ Петровской и называли ее лучшей моделью на этом показе.

Ада Воронова, тоже поехавшая в Монреаль, персональных похвал не удостоилась.

По возвращении в Москву для Петровской в прославленном платье «Россия» устроили фотосессию в Успенском соборе Кремля. Снимки, сделанные известным американским фотографом, появились в журнале Look.

Ада перестала разговаривать с Ладой.

Лучшие подруги стали заклятыми врагами.

Теперь они конкурировали не только на подиуме, но и в личной жизни.

В отместку за украденное платье Ада увела у Лады мужа-художника. Вообще-то тот был ей не нужен, они расстались сразу после рождения дочери, но почти полтора года Воронова наслаждалась триумфом: у Петровской, когда она видела вечную соперницу со своим бывшим, каменело лицо.

Переходящий приз, муж-художник, сбежал от них обеих, эмигрировав из Союза сначала в Израиль, а затем в Лондон — это произошло в начале семидесятых. Через пару лет за ним последовала Лада. В Англии она пыталась продолжить карьеру модели, но не преуспела — типаж был не тот, да и возраст давал о себе знать: Ладе было уже за тридцать.

Ада слышала, что ее бывшую подругу вызывали на Лубянку и там поставили условием выезда обещание не устраивать на Западе никаких антисоветских кампаний.

Лада пообещала быть тише воды, ниже травы и не обманула: уехала и пропала.

Кто-то рассказывал, что со своим художником она так и не воссоединилась, зато вышла замуж за бизнесмена и стала управлять сетью собственных магазинов.

Ада продолжала работать в Доме моделей и стала одной из самых известных манекенщиц Советского Союза. Это не принесло ей ни денег, ни счастья в личной жизни: в СССР демонстраторам одежды платили как рабочим низшего разряда, и к числу уважаемых эта профессия не относилась.

Через пару лет после ухода со сцены Петровской Вороновой, как она думала, все-таки удалось взять реванш: фотосессию с ней провел журнал Vogue.

Беспрецедентные по уровню организации съемки прошли не где-нибудь, а на Красной площади и в Оружейной палате Кремля. В сокровищнице Ада позировала иностранным фотографам со скипетром императрицы Екатерины Второй и знаменитым алмазом «Шах».

Увы, одна из фотографий в иностранном журнале стала причиной скандала: в позе Ады, которая стояла спиной к Мавзолею, в СССР усмотрели неуважение к Владимиру Ильичу Ленину и другим советским вождям.

После этого Вороновой запретили выезжать за границу.

Окончательно сломал карьеру Ады большой партийный начальник, ухаживания которого она не приняла. В жены он красотку-манекенщицу не звал, а становиться его любовницей она не захотела, и перед Русской Кармен в один момент закрылись все двери в профессию.

Пару лет она сидела без работы и жила почти впроголодь, продолжая сопротивляться домогательствам отвергнутого поклонника. Потом едва не загремела за тунеядство и окончательно поняла, что былая жизнь не вернется.

Ада пошла работать. Образования у нее не было, так что трудиться пришлось уборщицей, дворником, санитаркой в больнице. Непрестижность профессий экс-модель не тяготила — работа манекенщицы тоже считалась сомнительной и даже неприличной. Но постоянное безденежье угнетало, и Ада по знакомству устроилась секретаршей к известному бизнесмену. Через пять лет его убили, но к этому моменту она успела получить образование заочно и накопить немного денег. Вышло очень кстати: как раз слегла мама. Аде пришлось ухаживать за ней и самой, без ее помощи, растить дочь.

Похоронив маму, она устроилась в библиотеку и там работала, пока не вышла на пенсию.

Качественные фотографии — свои и Лады — в знаменитом красном платье Ада нашла, когда оцифровывали библиотечный архив. В фотостудии она напечатала два портрета, вставила их в рамки и повесила на стене рядом.

Лада и Ада, Снегурочка и Кармен, лед и пламень снова встретились.

— Ты представляешь, оказывается, наша соседка — старушка из второго подъезда, — бывшая знаменитость. Одна из легендарных советских манекенщиц! — оживленно сообщила я Сашке за завтраком.

Поделиться с ней этой новостью накануне вечером не получилось. Когда я вернулась после похода в гости к Аде Егоровне, Сашки не было дома — она умелась в кино с Фомой. Вернулась дочка поздно, и моих сил хватило только на то, чтобы отчитать ее за возмутительное пренебрежение заботой о моем душевном спокойствии и своими собственными домашними обязанностями. Она ведь даже посуду после ужина за собой не помыла!

— Ты опять ворчишь, моя старушка? Не ворчи, привет тебе, привет! — безбожно переврав Есенина, отмахнулась от меня непочтительная дочь и ушла к себе, вывесив на ручку двери самодельную табличку «Не входить, идет стрим!».

Очень трудно быть матерью набирающего популярность блогера, скажу я вам.

Врываться и мешать юной блогерше стримить я, конечно, не стала, но под дверью недовольно пофыркала. Видите ли, стрим ей важнее разговора с родной матерью!

Мне хотелось поделиться впечатлениями от знакомства с Адой Егоровной, но пришлось подождать с этим до утра.

— Правда? А как ее зовут? — Сашку новость заинтересовала, она даже перестала хрустеть своим завтраком (натуральная гранола из экологически чистых злаков, орехов и фруктов без сахара и ГМО).

— Ада Егоровна. В мире моды она была известна как Ада Воронова.

— Воронова, Воронова, — забормотала дочка и тут же полезла гуглить смутно знакомое имя.

Я только головой покачала: по-моему, Сашка неправильно использует кармашки пижамы. Я еще понимаю — спрятать туда конфетку для ночного перекуса или носовой платочек, чтобы вытирать слезы во время просмотра сериала, но смартфон?! Зачем всегда и всюду таскать с собой гаджет?

— А и правда, была в СССР такая супермодель — Ада Воронова! — Сашка без труда нашла в сети нужную информацию и обрадовалась пуще прежнего. — И что, она еще не в маразме? Ей же, наверное, сто лет?

— Всего восемьдесят два, она в здравом уме и твердой памяти. И еще в гипсе, поскольку ногу сломала и теперь безвылазно сидит в своей квартире.

— А это хорошо, она ведь будет рада гостям?

— Мне была рада. Напоила чаем, рассказала много интересного и пригласила заходить еще…

— Супер! — Сашка подскочила, уже стоя выпила свой смузи (капуста, сельдерей и огурец без пестицидов, гербицидов, ядохимикатов и нитратов). — Расскажешь мне об этом вечером, я сегодня буду пораньше. И вообще — познакомишь меня с этой бабкой, я сделаю с ней интервью, будет круто!

Она унеслась к себе в комнату, через минуту вылетела оттуда, в прихожей мгновенно обулась-оделась, схватила школьную сумку и умчалась прочь. Расхристанная и без теплой шапки, конечно же…

— И расскажу, и познакомлю, — пообещала я уже закрывшейся двери и со вздохом придвинула к себе недоеденную торопыгой Сашкой гранолу.

Не пропадать же добру, эта модная зожная еда совсем не дешевая.

А ничего так, съедобно…

В общем, утро у меня началось неплохо, а вот продолжилось так себе: мне не удалось припарковаться поближе к работе. Последнее свободное местечко недалеко от здания суда на моих глазах занял незнакомый серебристый «крузак».

— Вот зар-раза, — выдохнула я, проводив сердитым взглядом заруливающее на вожделенный пятачок чужое авто, и — куда деваться! — поехала к торговому центру, чтобы приткнуться там в подземном гараже.

— О, и ты тут! — обрадовалась мне Машка.

Я узнала ее по белой «Тойоте» и красному сапогу.

Прошлой осенью моя лучшая подруга вычитала в интернетах, что в новом сезоне в моде будет экстравагантная обувь из велюра ярких цветов, и в приступе умопомрачения купила себе ботфорты, которые выглядели просто сказочно. Так, словно их сшили из остатков головного убора Красной Шапочки для Кота в сапогах, у которого потом отняли, чтобы отдать нашей Маше.

Дивные сапоги легко промокали, быстро и основательно пачкались и требовали такого заботливого ухода, какого удостаивается не каждый младенец.

Зато странным образом к этой обуви подходило абсолютно все. Вернее, было совершенно неважно, что надето на Машеньке в сапогах: запоминались все равно только они.

— Привет, ты тоже не нашла, где припарковаться? — Я остановилась у открытой водительской двери, из которой как раз торчала нога в сказочном сапоге.

Все остальное еще не вылезло из машины. Машка пребывала там в сложной йоговской позе, перегнувшись через переднее сиденье и копошась на заднем.

— Угу. Возьми-ка это. — Подруга, не выныривая из «Тойоты», передала мне большой цветной пакет, в котором что-то пластмассово погромыхивало. — И это, — второй пакет был тихим, бугристым и мягким. — Вроде все собрала.

Машка вылезла, поправила сумку на плече и шапку на голове, забрала у меня один пакет.

— Как удачно мы встретились, поможешь мне все донести, — и зашагала к выходу из гаража.

— А что это? — На ходу я пытливо встряхнула гремучий пакет.

Звук был такой, словно в нем стукались друг о друга замороженные пельмени.

— Игрушки, — объяснила Машка. — Мои охламоны провели ревизию в детской и наконец-то согласились расстаться с мелким плюшевым зверьем и конструкторами. Я спросила Зою Михалну, и она сказала, что с удовольствием заберет все для своих внучат, они у нее еще мелкие, им это будет в самый раз. Детали конструктора я прополоскала в тазике с мылом, зверюшек постирала в машинке — как новенькие стали!

— А у нее мальчики или девочки? — заинтересовалась я, вспомнив, что хотела пристроить в хорошие руки Сашкину коллекцию пупсов и куколок.

Все равно она давно уже с ними не играет, ей теперь только гаджеты подавай. А куколки-то недешевые, Зоя Михална на свою зарплату уборщицы таких не купит…

— У Зои Михалны? Пацан и две девочки, — ответила Машка и мечтательно вздохнула. — Ой, как же хорошо, когда девочки! Платьица, бантики, туфельки, чаепития с куколками, никто не съезжает на попе в грязный котлован, не бьется на палках с ржавыми гвоздями и не прячет под кроватью коробку с дождевыми червяками…

— Не говори того, о чем не знаешь, — пробормотала я. — Не идеализируй современных девочек, от образа прекрасной сказочной принцессы они страшно далеки.

— Да ладно? — Машка остановилась и повела рукой, как в танце. — По-твоему, это галлюцинация?

Я посмотрела в указанном направлении и тоже остановилась, увидев дивное видение.

Самую настоящую прекрасную сказочную принцессу!

Девочка лет семи-восьми — хорошенькая, как куколка, синеглазая, белокурая, с розовыми щечками и алыми губками — стояла под козырьком остановки общественного транспорта, привалившись к рекламному щиту, с таким видом, словно бесконечно устала дожидаться своего принца на белом коне — или фею в карете из тыквы, или ездового единорога. Кого там ожидают сказочные принцессы? Точно не троллейбус.

На девочке была надета пышная юбка из розового тюля и короткая белая шубка, на голове — красный шерстяной капор, приспущенный так, чтобы выпустить на плечи аккуратнейшие спирали блестящих золотых локонов.

— Смотри, самая настоящая Красная Шапочка! — обрадовалась Машенька в сапогах. — Девочка, а девочка, ты чья? Не заблудилась? С кем ты?

— Пф-ф-ф! — Красная Шапочка закатила глаза и отвернулась, явно не желая не только вступать в разговор, но и видеть нас.

— Наверное, надо вызвать полицию! — громко заявила Машка, которая прекрасно может приструнить обнаглевшее дитя — у нее по этой части весьма обширная практика. — Кажется, девочка немая, а может, и психически нездоровая. Нормальные девочки не гуляют без присмотра и не грубят взрослым людям.

— Я с мамой! — зыркнув на Машку, сказала отнюдь не немая девочка и мотнула головой: — Она там!

— В суде? — удивилась Машка, проследив направление.

Мы с ней почти дошли до нашей работы.

— Рядом, — буркнула девочка и снова отвернулась.

— Идем. — Я потянула подругу за руку. — Вон под стеной какая-то тетка бродит, может, это и есть принцессина мама.

— Не похожа она на королеву. — Машка прищурилась. — А вот на психическую — очень даже… Что это она делает, не пойму?

Сбоку от здания Таганского райсуда расхаживала, то наклоняясь, то приседая, крупная женщина в трикотажном брючном костюме.

— Согревается физкультурными упражнениями? — предположила я, потому что она была одета явно не по погоде.

С утра подмораживало, как же без верхней одежды?

Впрочем, я тут же увидела пуховик, небрежно брошенный на водительское сиденье того самого серебристого автомобиля, который занял последнее парковочное место, оставив меня с носом. Дверь машины со стороны водителя была распахнута, и серый рукав пуховика свисал до земли, как слоновий хобот.

— А что это вы тут делаете? — крикнула странной женщине Машка, пока я, покачав головой, направилась к дверям.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Я королева (англ.)

2

Подробнее читайте об этом в романе Т. Устиновой и П. Астахова «По ЗОЖу сердца».