Заговор вероятностей

Татьяна Чебатуркина

Новый роман «Заговор вероятностей» – о любви, которую главные герои пронесли через всю жизнь. Они встретились случайно глубокой ночью на станции Тихорецкая. У обоих были путевки по туристическому маршруту «Псебай – Красная Поляна». Десять неповторимых дней в горах Кавказского заповедника, преодоление трудностей в непростых условиях и влюбленность, которая захватывает героев. Они решают никогда не расставаться. Но жизнь не предсказуема. Последующие встречи неожиданны и тоже случайны…

Глава 6. Горы

Чтобы любить горы, нужно родиться, жить в заоблачных высотах, впитать с молоком матери торжество рождения каждого дня и отсвет первых лучей солнца в сверкающих снежных вершинах, косматые клочья тумана над срывающимися в ущелья бесконечными ручейками и речками, жизненную силу деревьев — великанов, цепляющихся на вывернутых гранитных скалах за воздух.

Утром дежурные приготовили картошку с говяжьей тушенкой, пересолили немножко и переложили лаврового листа, и этот аппетитный, сытный запах остался возле балагана с натянутой парусиной вместо крыши, улегся в большую костровую яму, повис на густых пушистых нижних ветках вековых пихт. Света хотела помочь девчонкам вымыть весь в саже закопченный котел, но Иван даже не подпустил ее к ледяной воде, отобрал и ее алюминиевую чашку:

— Нечего руки мочить, отошла от болезни, и, слава Богу! Держись от воды подальше!

И Света стала молча собирать мусор и забытые вещи: полотенце, влажные носки на кустах, кружки у костра, обрывки бумаг. И что ее поразило? Огромная мусорная куча пустой тары из-под вина, водки, дорогих коньяков. Неужели привычка отдыхать от работы — это обязательное распитие, даже в объятиях прекраснейших гор? Или своеобразная победа над собой, предпринятые потуги, физические нагрузки должны обязательно чередоваться расслаблением, плаванием в волнах слабости и призрачной легкости винного опьянения? Интересно, а до других кордонов тоже доносят в рюкзаках спиртные запасы? Но об этом решила особенно не распространяться. Пили ведь не в одиночку, под кустом, а в кругу своих сверстников. Интересно, а Иван был в их числе?

Солнце светит мягко, задерживаясь на вершинах близких к тропинке деревьев, или выглядывает из-за неизвестной горы, развесив вдалеке яркую корону безжалостных лучей, выхваченных, вырвавшихся из какой-то каменной западни.

Тропа поднимается в гору, и видны только пятки легко прыгающих, как козочки, девчонок, но постепенно эта видимая легкость заменяется неторопливой поступью уставших ног.

С каждого поворота тропы открываются все время меняющиеся великолепные виды вокруг. Ущелье то расширяется до двухсот метров, и река мелеет, зеленая вода светлеет от склонившихся деревьев, пенится бурунами с белыми гребешками, обвиваясь вокруг каждого подводного валуна, приглашая перейти на другую сторону по влажным, гладким, обтесанным водой за сотни лет зеленовато-серым диким камням, и залезть в таинственную чащобу.

И все время такое впечатление, что кто-то оттуда, из-за деревьев наблюдает за тобой, причем чувствуешь взгляды не одних, а множества глаз. И не поймешь, но полумрак зарослей таит скрытую опасность, предупреждение, что из зеленой западни может прозвучать вдруг резкий хлопок выстрела.

К реке падают крутые скальные склоны, и в некоторых местах ущелье сужается до двадцати метров. Тропа, выбитая в склоне горы, иногда поднимается в гору, иногда спускается до самой воды, огибает нависшие карнизы и хаотичные нагромождения каменных глыб. Со скалы, выступающей на самом конце хребта, открывается изумительный вид на ущелье Лабы. Внизу громоздятся потрескавшиеся, обомшелые утесы. Далеко внизу пенится в тисках ущелья река, обрамленная темными пихтами, спускающимися местами к самой воде.

Света уже привыкла, что Иван шел вторым, за Валентиной, словно спешил запомнить маршрут, чтобы, в случае чего, самому пройти без помощи проводника.

Сейчас ни Ивана, ни Петра Ивановича ни впереди, ни сзади не было. Девчата медленно переставляли ноги, мысленно торопя обеденный привал. И, когда привал объявили, Света тоже почувствовала в икрах непривычное для тренированных ног напряжение. Рюкзаки положили один за другим вдоль поднимающейся тропы, и они так сиротливо смотрели на уставших путников, словно опасались, что их здесь так и оставят, бросят на произвол судьбы.

Подъем становился все круче, ноги в резиновых тапочках стали соскальзывать с крупных камней, щебенка под ногами ощутимо врезалась в кожу через тонкую подошву. Света вытащила из рюкзака тяжелые горные ботинки, натянула на влажные носки:

«Лучше на ногах, чем на плечах», — подумала она, и тут появились все трое мужчин отряда. Лица у них были непроницаемо — загадочными, точно они только что просмотрели новый интересный фильм.

— Ну, что, Светик, скучала без меня? Чего ты ботинки натянула? Пейзаж вроде не меняется.

— А у тебя такой вид, как будто вы втроем у соседа ночью грушу обтрясли.

Иван схватил Свету за руку:

— Правда, так заметно? — он притянул ее к себе, задышал в ухо. — Мы форель в реке ловили. За это — бешеные штрафы. Ушли с первым отрядом. Рыба непуганая. Тут же заповедник. Чувствую себя преступником. Зачем, дурак, согласился? Романтика заела. Все, Светик, не отпускай меня от себя, а то в тюрьму сяду, безнадзорный.

Света рассмеялась радостно. В случае чего, отделается штрафом. А если бы неожиданное падение в воду с гряды осыпей, перелом руки или ноги и беспомощность? Здесь одному прыгать неловко, а если тащить носилки?

И вдруг солнце пропало. Черная, с какими-то седыми обрывками на краях, живая нахмурившаяся туча сердито завесила хребет — Малые Балканы. Напротив них, как створки ворот шлюза, стоящие в воде скалы Сергиева Вала — Шах — Гиреевские ворота, заволокло густым, даже не туманом, а дымной водяной завесой. И эта резкая смена солнечного радостного дня нахмуренными недовольными тучами, низко наползающими на вдруг пропавшие, невидимые вершины гор-великанов вокруг и впереди, закончилась снежной метелью.

Сначала посыпалась снежная крупа, потом на плечи упала снежная стружка, словно в тиши и глубине клубящейся в небе непогоды строгали на терке гигантское ледяное яблоко. А потом просто в застывшем послеобеденном сумраке спрятавшегося дня зашелестели крылья медленно наплывающего снежного потока.

Долетая до земли, он таял. Тропинка из голышей потемнела, заблестела вдруг огнями, проснувшись и превратившись в россыпь драгоценных камней, как галька возрождается у моря в соленой воде. Цветущие кустарники, ветви расцветшего над тропой кавказского рододендрона склонились под невесомыми снежными накидками, как в реверансе, перед испугом слетевшей с горы зимней непогоды.

И люди зашелестели штормовками, пластиковыми плащами, накидками, натянули капюшоны, отгородились от снега, забыли об окружающей красоте, заботясь о своих драгоценных персонах.

И Света поняла, что не зря тащила в рюкзаке тяжелые ботинки Они, словно магниты, прилипали к тропе, а опустевший рюкзак без штормовки и ботинок стал почти невесомым.

Через полчаса снегопада пейзаж вокруг сменился, и остался только шум потревоженной снегопадом бешеной реки внизу, словно там, на стадионе водяных струй шел нешуточный матч, где вместо легких футбольный мячей летали огромные валуны.

Погода портилась на глазах. Она, точно мстила этим людям, мешая пролезть им по проложенным тропам, смывая начавшимся дождем следы тяжелых ботинок. Чтобы к утру здесь уже ничего не напоминало о неугомонных путешественниках, которым не сидится дома и не лежится на лежаках у ласкового синего моря

Порывистый ветер все время поднимал плохо закрепленный целлофан, дождь бил по коленям, брюки намокли, вода сбегала на носки.

Стало холодно, потому что температура опустилась ниже нуля или всех плюсов, вместе взятых.

Было одно желание — попасть под крышу, чтобы укрыться от наступившей летом зимы.

Девчонки достали импортные японские зонтики, но через десять минут ветер вывернул тонкие спицы, и несколько бесполезных брошенных ярких юбочек разлеглись на булыжниках, как случайно занесенные дивные, заморские цветы.

— Давай руку! — Иван стоял на гряде, протягивая холодную мокрую руку, дернул вверх, обхватил за талию.

Они стояли над тропой, а впереди за непогодой темнели громады, над которыми небо было светлее. Там, далеко, было ясное солнце, внизу, чуть в стороне ярилась река, а впереди залитая дождем местность представляла широкую межгорную котловину, занятую когда-то, до 1864 года, черкесским племенем Умпыров.

Сейчас, на месте бывшего аулища стоит кордон Умпырь, где в этом месте в Малую Лабу впадают две реки.

В этой долине в пятидесятых годах был организован зубровый парк, где научные сотрудники и лесная охрана занимались восстановлением и разведением зубров. Постепенно зубры одичали, самостоятельно расселились почти на всей территории заповедника.

Кордон представлял просторный барак из досок с деревянной крышей. Внутри, в центре — большая, из красного кирпича, мазанная глиной печка. Говорят, кирпичи несли проводники из долины в рюкзаках. Вокруг печи — длинные ряды деревянных нар — топчанов на мощных обрубках вековых сосен. Такие же сосновые бревна поддерживали основательный потолок из черного рубероида. В бревна было вбито множество крупных гвоздей вместо крючков для штормовок, курток, плащей.

Первая группа немножко промокла, чуть-чуть не успели до дождя забраться под крышу, и теперь располагались сбоку на топчанах на ужин.

Игорь с женой и переодевшимися в сухую одежду девчонками из Уфы замахнулись на приготовление узбекского плова.

И такой гвалт, радостное кудахтанье разлетелось, что спаслись под надежной крышей, где пахнет тушенкой, кофе со сгущенкой, жареным луком, морковью и специями. Где сразу тридцать человек с холодными носами и руками что-то говорят, смеются, переодеваются, трогают струны спасшихся гитар.

Иван схватил Светин рюкзак, положил рядом со своим, кинул на дощаной пол влажный целлофан:

— Снимай скорее свои мокрые брюки и кофту. Вот, надень, пожалуйста, — и он достал из своего совершенно сухого альпинистского рюкзака шикарный толстый свитер с норвежским орнаментом.

— Нет! — Света смутилась, а девчонки уставились на них в ожидании продолжения диалога.

— Мне его тетка подарила. Ни разу не надевал. И горло закрыто. Иди, скорее переодевайся.

Угол был отгорожен старой плащ — палаткой, возле которой толпились несколько человек. Горло не болело, но во фляжке еще оставалось волшебное снадобье. Света села на топчан. В помещении уже немного надышали, но изо рта шел пока легкий пар. Было не жарко.

— Я тебя, что, силой должен заставлять переодеваться? Надень свитер немедленно, — Иван потянул ее влажную кофту за рукав. — Если меня стесняешься, иди в угол к девчонкам.

Света взяла теплые гамаши, свитер Ивана, легкие сухие тапочки и послушно пошла в угол за плащ-палаткой, где свитер неожиданно выхватила Валентина, внимательно посмотрела на этикетку:

— Давай меняться! Я тебе новую штормовку, а ты мне — свитер. С твоим братом сама договорюсь, чтобы не выступал. Видишь, ты вся промокла. У тебя штормовка древняя, вся штопанная — перештопанная. Завтра опять в ней простынешь!

— Нет! — Свете захотелось плакать и крикнуть на весь балаган: «Что вы все ко мне прицепились, что Иван брат? Он не брат, а хороший друг».

— Жадина! Ты знаешь, сколько настоящая штормовка стоит? Жаль, может быть, еще подумаешь? Хороший свитер, но явно не твой размер, — Валентина не отставала. «И не твой», — Света привыкла за эти дни больше молчать. И была рада. Сколько энергии выплескивается с потоком слов, иногда даже не успевших получить команду «добро» на существование от мозга. Просто плывут в пространстве пустые, как шелуха от подсолнечных семечек.

Конец ознакомительного фрагмента.