Сэмюэл Клеменс в новостной журналистике
Заметки для «Территориэл Энтерпрайз» (1862–1864 гг.)
В становлении литературного мастерства Сэмюэла Клеменса сложно переоценить время работы журналистом с 1862 по 1863 год. Это время — расцвет его журналистской карьеры в редакции «главной газеты рудничных посёлков Невады и значительной части Калифорнии»[36]. К тому моменту газета Вирджинии-Сити «Территориэл Энтерпрайз» существовала почти четыре года и уже успела приобрести известность: «Территориэл Энтерпрайз несомненно была самой яркой, хотя и не самой заслуживающей доверия газетой на Американском континенте»[37]. Издание возникло в то время, когда американская журналистика переживала волну значительных перемен. В первую очередь речь идёт о повсеместном развитии массовой прессы при стремительной урбанизации и увеличении городского населения. Приблизительно с 30-х гг. XIX в. газета больше не воспринималась как прерогатива духовной элиты, а её роль не сводилась к тому, чтобы быть «школой и учителем читающей публики»[38]. Всё было наоборот: во время знаменитой Золотой лихорадки, в эпоху бурного развития фермерского хозяйства и промышленности как никогда возросла потребность в точной и представляющей практическую ценность информации. Стремительное развитие новостных жанров также было обусловлено технологическими изменениями (новый печатный станок, производство дешёвой бумаги) и развитием телеграфной сети.
Пресса стала более доступной, а качественный состав её аудитории значительно расширился. Так как читателем газеты теперь мог быть любой человек, её содержание должно было удовлетворять различные потребности — информирование, аналитический прогноз, развлечение.
О принципиально новом отношении к делу свидетельствует, например, такое откровение редактора «Территориэл Энтерпрайз» Джозефа Гудмана: «Мы можем снабжать людей новостями, но мозгами — нет. Это может сделать только время»[39]. Намёк на недостаток сообразительности читателей здесь далеко не случаен. У «Территориэл Энтерпрайз» была конкретная целевая аудитория, информационные потребности которой газета была призвана удовлетворять. Вирджиния-Сити — город шахтёров, одна из сцен, на которой разыгрывалось действо захватившей американцев «серебряной лихорадки». По сути, это поселение и его горнодобывающая промышленность становились синонимами. Соответствуя своему названию, газета стремилась стать гидом для старателей — каждый её номер в той или иной степени содержал информацию о рудниках. По образному определению О. Льюиса, это была «журналистика шахтёрского городка»[40], возникшая как неизбежное порождение этого уникального времени.
Как отмечает американская исследовательница журналистики Ш. Фишкин, после гражданской войны в США определилось два направления в работе журналистов: «Устремление к большей точности» и «устремление к значительным выдумкам и гиперболизации»[41], что, безусловно, повлияло на Сэмюэла Клеменса, который усвоил тенденцию к ясной и точной подаче фактов, но вместе с тем и потребность аудитории в развлечении со страницы газетной полосы. С одной стороны, «Территориэл Энтерпрайз» была респектабельным изданием «с самым высоким тиражом от Чикаго до Сан-Франциско»[42], с другой — на её страницах не было композиционного и стилистического единообразия, что позволило охарактеризовать газету как «попурри из различных голосов, стилей и форм»[43]. Это относится и к другим изданиям западных штатов. В «Дейли Альта Калифорния» (Daily Alta California) наряду с новостями публиковались, например, произведения Р. У. Эмерсона. Кроме того, в этой газете в 1861–1870 гг. была постоянная рубрика «Развлечения» (Amusements).
В «Пэсифик Эпил» (Pacific appeal; Сан-Франциско) и «Ред-Блафф Бикэн» (Red Bluff Beacon) читателям предлагали постоянный раздел поэзии, причём в последней газете стихи выходили на первой полосе.
Раннее творчество Сэмюэла Клеменса, впитавшее литературные традиции Запада, оказалось неизбежно связанным с юмористической стихией. Очень часто в пределах одного его произведения можно встретить любопытный симбиоз серьёзного и комического. Однако, получив работу штатного новостного корреспондента в перспективной газете Джозефа Гудмана, Сэмюэл Клеменс осознавал, что какое-то время придётся работать только с фактами, не прибегая к помощи любимой им фантазии.
Уже в начале 60-х гг. возникли прообразы новых стандартов подачи информационных сообщений. Например, композиция некоторых новостей предполагала, что ответы на вопросы «Что?», «Где?», «Когда?» будут в самом начале, затем последует дополнительная информация, детали («Почему?», «Зачем?», «Как?»). Позднее, в конце XIX века, этот формат получил еще более широкое распространение, а после Первой мировой войны за ним «закрепился» постоянный термин — «перевёрнутая пирамида» (англ. inverted pyramid)[44].
Пожалуй, основной характеристикой журналистского творчества Сэмюэла Клеменса за время работы в газете рудников станет утверждение, что у него было множество жанров. Редко придерживаясь строгой композиции даже в пределах одного сообщения, Сэмюэл Клеменс (а позднее — Марк Твен) предпочитал разнообразие композиции и стиля из номера в номер, на протяжении почти шести лет работы для издания. А. С. Ромм писала: «“Факт” для Твена понятие далеко не однозначное и в нём есть разные оттенки, хотя в большинстве случаев все они означают знание жизни, основанное не на фантазиях, а на личном опыте»[45].
Материалы Сэмюэла Клеменса для «Территориэл Энтерпрайз» можно разделить на несколько групп. Во-первых, это «Колонка местных новостей» (Local Column), выходившая практически в каждом номере (к сожалению, до нас дошли далеко не все оригинальные тексты; тем не менее их количество достаточно для исследования). Во-вторых, нельзя обойти вниманием серию выдержанных в сдержанной протокольной манере репортажей под постоянным заголовком «Заседания законодательных органов» (Legislative proceeding). В-третьих, с февраля 1863 г. Сэмюэл Клеменс становится корреспондентом газеты в Карсон-Сити; из столицы Невады журналист присылает серию писем (Letters from Carson city); позже — отправляет сообщения из Сан-Франциско (San Francisco Letter). В-четвёртых, отдельные новостные заметки на самые разнообразные темы, выходившие, как правило, без подписи. Особый интерес представляют те из них, которые только казались информационными сообщениями, таковыми не являясь (журналистские мистификации), а также розыгрыши, в духе юмора Дикого Запада, не скрывавшие своих развлекательных целей.
Несмотря на название, «Колонка местных новостей» Сэмюэла Клеменса (псевдоним Марк Твен появится 3 февраля 1863 года) представляла читателям далеко не только новости. Мысли и эмоции автора также играли немаловажную роль в придании им особого колорита.
Первое, на что сразу же стоит обратить внимание, — это отсутствие композиционного единства. Такая колонка могла ограничиваться одним-единственным сообщением (например, множество «мини-колонок» вышло в январе 1863) или же включать девять самостоятельных, не связанных единой мыслью новостей (колонка от 30–31 декабря 1862 г.).
Помимо различного объёма, основной их характеристикой является эклектичность. С первых же дней работы в газете журналисту сложно было удержаться в строгих границах точных фактов и цифр, что доказывают его местные новости, чрезвычайно разнообразные как в содержательном, так и в стилистическом плане. Обратимся к подробному анализу одной из первых его работ для «Территориэл Энтерпрайз». Перечислим для начала заголовки: «Наши замечания об акциях» — «Отдел народного образования» — «Поваленные ветром» — «Дома» — «Школа» — «Печальное происшествие» — «Захватывающий роман» — «Почти пожар» — «Частная вечеринка»[46]. Уже по одним названиям можно приблизительно представить список тем, которых касался журналист: это заметка об организации Комитета по вопросам образования и открытии школы, несколько новостей о природных катаклизмах, традиционное для журналистики того времени сообщение о бале и, наконец, то, о чём мы уже упомянули — «не совсем новости» («Наши замечания об акциях», «Захватывающий роман»).
Первые строчки колонки с новостями могут оставить читателей в недоумении: «Учитывая тот факт, что наш биржевой репортёр посетил прошлым вечером свадьбу, наш утренний отчёт о сделках в этой отрасли грабежа и спекуляции не так всеобъемлющ и хорош, как это обычно бывает»[47]. С тем, что такая фраза непривычна для начала новостного сообщения, сложно не согласиться. Продолжение оказывается ещё более неожиданным: «Несколько сделок были заключены в кольцах и кружевной вуали, в цифрах, высоких и очаровательных»[48]. Продолжение «отчёта» корреспондента — бессвязный текст, трудно поддающийся переводу на русский язык. Он построен на комическом сочетании деловой лексики и описания свадьбы от лица пьяного человека. «Заметка» обрывается на полуслове: «Мы уже упоминали вчера, что Отче наш, сущий на небесах. Ссылка к цитате потеряна, а сейчас я ложусь спать»[49]. Совершенно абсурдный для информационной журналистики текст. Р. Паурс замечал, что «Сэм развеивал свою скуку тем, что превращал колонку в пародию на жанр»[50]. Но здесь мы не стали бы говорить о пародии применительно ко всей колонке, ведь дальнейшие сообщения выдержаны Сэмюэлом Клеменсом в строгих новостных рамках.
Посмотрим на следующую заметку в той же колонке: «В соответствии с законом, который был принят на последнем заседании законодательного собрания, в каждом из семи округов будет организован Комитет по вопросам образования. Комитет округа будет состоять из семи членов, распределённых следующим образом: четыре из Вирджинии, два из Гоул Хилл и один из Флауэри. Председателем Комитета будет Школьный Инспектор Округа Стори. Эти чиновники будут иметь право выпускать обязательства, достаточные для того, чтобы оплачивать школьные расходы, с первого января по первое ноября; учреждать школы всех уровней, нанимать и экзаменовать учителей и т. д.»[51]. Как видим, перед нами информационная заметка в сдержанном стиле, посвящённая важному событию в жизни округа. В отличие от писем-корреспонденций Марка Твена, здесь даже отсутствует местоимение «мы», которое хоть как-нибудь намекало бы на присутствие автора в тексте.
Стиль последующего короткого сообщения «Поваленные ветром» (Blown down) не так официален, хотя перед нами также вполне реальная новость о природном происшествии. «Вчера на закате ветер начал дуть с такой силой, перед которой тайфун просто ерунда, и в скором времени небеса были заслонены огромными тучами пыли, вперемешку с досками, черепицей, собаками и прочей всячиной»[52]. Заметим, что практически каждое произведение Сэмюэла Клеменса для «Территориэл Энтерпрайз» обращает на себя внимание «стилем регионального журналистского письма»[53], о чём писал Д. Андервуд. В описании жизни этого небольшого города старателей и предпринимателей чувствовался какой-то особенный дух сплочённости. При чтении большинства заметок создается ощущение, что Сэмюэл Клеменс знает почти всех жителей по именам: «Новый каркасный дом Томаса Мура на восточной стороне улицы C, выше здания суда, был повален, и фасад противопожарной стены одного одноэтажного кирпичного здания ещё выше по улице был также повален на землю. Последний дом был занят магазином мистера Хелдмана и находился в собственности мистера Фелтона»[54].
Д. Андервуд отмечает, насколько опыт работы Марка Твена в провинциальной журналистике был важен для последующего творчества писателя: «Твен никогда бы не приобрел статус литературной знаменитости, если бы он не усвоил тон регионального письма, и он, может быть, никогда бы не приобрел уверенность, чтобы усовершенствовать свои литературные таланты, если бы его ранние пробы пера в журналистике не были восприняты с таким энтузиазмом читателями газеты этого маленького городка»[55]. Новостные сообщения, в которых «мелькали» лица города, создавали особую доверительную и дружелюбную атмосферу: «За некоторое время ураган достиг большой силы, и мы не будем удивлены, услышав о дальнейших разрушениях, причиной которых он послужил. Ущерб, причинённый бакалейному магазину мистера Хелдмана, можно оценить в 2200 долларов»[56]. Обратим особое внимание на последнюю фразу: практический коммерческий дух, разумеется, не мог обойти и журналистов Вирджиния-Сити — множество заметок и корреспонденций Сэмюэла Клеменса заканчивались схожим образом, и остаётся только догадываться, каким образом журналисту удавалось производить такие точные расчёты.
О том, что основным принципом «Местных новостей» оставалось желание свободы в изложении материала, свидетельствует хотя бы тот факт, что информация на схожие темы никак не группировалась в блоки, логика в следовании тем отсутствовала. Так, после повествования об учреждении Комитета по вопросам образования — информация о поврежденных постройках после урагана, а всего через несколько абзацев опять появляется новость на школьную тему («Школа»). Сообщения о природных катаклизмах разбросаны по всей колонке, следуя не последовательно, а через материал, причём не всегда эту другую заметку можно отнести к журналистике.
Например, между сообщениями о природных аномалиях («Печальное происшествие») и пожаре («Почти пожар») видим текст весьма необычного содержания: «Сегодня на нашей первой странице будут размещены первые главы захватывающей истории под названием “Акт о внесении поправок и дополнений к Акту обеспечения оценки сбора дохода в округе и Территории”. Этот замечательный рассказ был написан специально для колонок этой газеты несколькими выдающимися авторами. Мы обеспечили дальнейшее производство материалов такого рода, за большие деньги, и планируем публиковать их регулярно. Наши читатели согласятся с нами, что это сильно поспособствует их пользе от чтения и сохранению этих документов»[57]. Тон повествования не оставляет сомнений, что это шутка. На иронию намекает само название — «Захватывающий роман». Это выглядит так, будто Сэмюэл Клеменс уставал от нудного перечисления достоверных подробностей, время от времени позволяя себе безобидную игру с читателями. А принимая во внимание тот факт, что самые первые строчки этой колонки не что иное, как юмореска, можно прийти к выводу, что сочетание «бурлящей американской юмористики»[58] и беспристрастной информационной заметки становилось правилом. Журналист таким образом будто пытался «разбавить» скучное повествование.
Иногда вольная игра с фактами заходила слишком далеко. Так, в одной из самых первых своих информационных колонок Сэмюэл Клеменс размещает сообщение «Беды с индейцами на пути переселенцев на Запад», которое следовало после вполне стандартной заметки «Буря». На первый взгляд «Беды с индейцами» — детальная корреспонденция о нападении на караван с переселенцами-пионерами. Сдержанная протокольная манера изложения, множество скрупулёзно изложенных фактов и автор, тщательно скрывающийся за массой подробностей и статистических данных, казалось бы, убеждают нас в этом: «Имена убитых в групповой драке: Чарльз Булвинкль из Нью-Йорка, Уильям Моатс, Гео, Адамс и Элизабет Адамс и ещё три человека, имена которых ваш корреспондент забыл. Днём выживших догнал караван из 111 фургонов, который доставил их в Гумбольдт»[59]. Во второй части корреспонденции её тон незаметно меняется — уже можно уловить иронию: «Вскоре после того, как пострадавшие в схватке, о которой шла речь выше, присоединились к большому поезду, он был также подожжён ночью партией индейцев-снейков, но последние, обнаружив довольно тёплый приём, отступили, не сняв скальп»[60]. Кроме того, Сэмюэл Клеменс использует здесь приём, ставший примечательной особенностью его последующих журналистских мистификаций — предоставляет излагать информацию безымянному рассказчику. Вначале о нём сказано предельно просто — «человек из округа Стори, штат Айова». Но слова в конце проливают не больше света на его личность — «наш информатор» («our informant»). Учитывая массу подробностей о «сражении», включая точное количество переселенцев и продолжительность атаки («когда последовала борьба, продолжавшаяся сорок восемь часов…»), это невнимание к фигуре рассказчика кажется странным. На наш взгляд, это был хитрый способ автора отстраниться от содержания сообщения, в то же время поразив читателей сенсацией.
Упоминание фигуры безымянного очевидца станет приметой стиля Сэмюэла Клеменса и в настоящих информационных корреспонденциях. Так, сообщая о том, что в новом здании суда[61] первый этаж будет отведён для Окружных судов Соединённых Штатов, а второй — разделён на офисы и Суд по делам о наследстве, он ссылается на догадки неизвестной личности: «Один джентльмен проинформировал нас вчера, что было намерение избавиться от разделения, но он не мог быть уверенным в этом»[62]. Или, например, в полушутливой заметке о дорогостоящем судебном разбирательстве за право владеть свиньями («Высокие цены на свинину» / «High price of pork») — «От джентльмена, который сегодня присутствовал на процессе, мы узнали, что перед судом предстало около тридцати свидетелей, среди них одна женщина»[63]. По образной характеристике Д. Андервуда, это было «искусством по написанию полуправдивых статей, которые развлекали читательскую аудиторию, состоящую из шахтёров и хулиганов»[64].
Рассуждения об истинных целях этой корреспонденции могли бы остаться только в области предположений, если бы нам не удалось найти чистосердечные признания самого Сэмюэла Клеменса: «Я обнаружил один фургон, который направлялся в Калифорнию, и навёл необходимые справки у владельца. Когда я узнал, что на следующий день его не будет в городе, чтобы поднять шум, я обошёл все газеты, записав список имён и добавив его группу к убитым и раненым. Предоставив себе здесь больше простора, я подвергнул этот фургон бою с индейцами, который ещё не имел аналогов в истории»[65].
В третьей главе мы подробнее остановимся на проблеме взаимодействия вымысла и факта в журналистских мистификациях Марка Твена, то есть в фантастических газетных сообщениях, которые он выдавал за правду. Но если такие известные мистификации, как «Окаменелый человек» (1862) или «Кровавая резня вблизи Карсон-Сити» (1863) были размещены на газетной полосе как отдельные сообщения, то в приведённом примере нам важно было подчеркнуть непосредственное композиционное соседство двух различных дискурсов, объединённых общим информационном заголовком. Безусловно, это значительно увеличивало шансы розыгрыша, если его конечной целью было одурачить аудиторию.
Преобладающим жанром «Колонки местных новостей» становится новостная заметка, хотя встречаются репортажи (например, «Оздоровительный бал», колонка от 10.01.1863), а также с завидной регулярностью появляются развёрнутые отчёты о состоянии шахт, рудников и поиске новых местонахождений. Прекрасно разбираясь в деле, Сэмюэл Клеменс приводит точные технические характеристики участка, отведённого под разработку недр. И несмотря на высказывания некоторых биографов о том, что Марк Твен в «Энтерпрайз» не любил писать репортажи, которые требовали точных фактов и цифр», и «ненавидел чистые факты»[66], журналист описывал расположение и мельчайшие детали в строении шахт и рудников с упорством исследователя: «В нижней части ската пласт образует приблизительно десять футов в ширину, имеет залежи голубой глины, и хорошо очерчен; из него было извлечено внушительное количество кварца; который выглядит точно, как Офир [название фирмы. — прим. автора работы] третьей или четвёртой категории, но добыча его некоторое время не принесёт дохода, несмотря на то, что отборные экземпляры оценены в девяносто два доллара за тонну»[67].
Практически в каждой заметке Сэмюэла Клеменса на схожую тему чувствуется коммерческий подход. Ему важно всему определять цену, делает это он с точностью до доллара. В короткой заметке «Луа Энн» так или иначе о доходах и прибыли упоминается не менее пяти раз. Это логично, ведь речь идет об открытии залежей ценных металлов.
Факты, представленные «в денежном эквиваленте», будут появляться в газетных материалах самого разнообразного содержания: сообщение об урагане завершается подсчётом убытков бакалейщика, пространное «ленивое» описание Оздоровительного бала удивляет «динамичным» окончанием — «Чистые доходы от бала будет подсчитываться, но они несомненно достигнут крайне внушительной суммы — скажем, 400 долларов»[68]. Ну и, конечно, нельзя обойти вниманием такую фразу Сэмюэла Клеменса: «Мы не заинтересованы в том, чтобы навязывать своё мнение по этому вопросу, пока кто-то не будет расположен заплатить нам за это»[69]. Одним словом, дух американского предпринимательства времён Серебряной лихорадки давал о себе знать.
Выше мы рассматривали «Колонку», которая начиналась с пародии на новостной жанр (заметка-шутка от лица пьяного корреспондента «Наши замечания об акциях»). Это не было случайностью, а намеренным ходом Сэмюэла Клеменса — вероятно, таким образом он хотел сразу же привлечь внимание читателей. Стоит только сказать, что несколько других его «Местных новостей» начинались с отчёта о поведении, пристрастиях и образе жизни «колоритной личности» — мистера Ненадёжного! Этот вымышленный персонаж, судя по всему, прекрасно чувствовал себя в окружении реальных новостей о котировках акций, повышении цен на зерновые и организации очередного благотворительного бала. Ведь появлялся он из номера в номер, бросая вызов журналистским стандартам.
Иногда Сэмюэл Клеменс избавлял себя от необходимости размышлять, как в очередной раз примерить факт и вымысел, оставляя для полёта своей фантазии целую колонку. Так, 8 января 1863 г. жители Вирджинии-Сити получили «новости» следующего содержания: «Мы страдаем от семилетней чесотки в течение многих месяцев. Возможно, это самая невыносимая болезнь в мире. Это заразно. Страшно смотреть на страдания такого человека; нет лекарства от этого болезненного состояния — всё должно идти своим чередом; передышки для жертвы нет <…>»[70]. На самом деле, эта «новость» была плодом воображения автора. Марк Твен любил вступать в своеобразную игру с читателями, и часто его шутки были реакцией на произошедшие раньше неприятные события. На вымысел в этом газетном сообщении намекает столь не характерный для Сэмюэла Клеменса высокопарный тон, а окончательное подтверждение нашей гипотезы мы находим в монографии Р. Паурса: «Сэм представил фиктивные репортёрские “заметки” <…> Спустя неделю, после того как его шляпу стащили на балу Чудаков в Голд Хилл, он угрожающе объявил в колонке, что страдает от чесотки»[71].
И одним из главных принципов подачи информации в «Колонках» Сэмюэла Клеменса была непредсказуемость её содержания. Так, наряду с забавными развлекательными скетчами могла появиться актуальная и действительно ценная информация: «Мистер Вм. Л. Кард из Силвер-Сити, изобрёл что-то вроде адской машины, которая с помощью электричества вращает мельницы для кварца. Она состоит из колёс и так далее, и тем не менее мы не можем описать её, не путаясь. Мистер Кард заверил нас, что его изобретение может быть полезным для всех мельниц в Силвер-Сити…»[72].
Содержание отдельных новостных заметок Сэмюэла Клеменса практически не отличалось от тем, поднятых в «Колонках местных новостей». Это все те же пространные описания шахт («Испанская шахта»), заметки о поиске новых местонахождений и полезных ископаемых («Залежи серы», «Серебряные слитки — каким образом испытаны»[73] и др.).
Обычно отдельно печатались расширенные корреспонденции о криминальных происшествиях. Жизнь на Западе в то время была непредсказуемой и опасной, поэтому Сэмюэлу Клеменсу не всегда приходилось выдумывать сенсационные происшествия, для того чтобы поразить читателей. Заголовок самого первого его материала для «Территориэл Энтерпрайз» (точное авторство нескольких других более ранних заметок ещё не подтверждено[74]) говорит сам за себя — «Ещё один невинно погибший». В ней идёт речь о потасовке между двумя головорезами, в которой был случайно убит неповинный человек. Сэмюэл Клеменс с точностью передает слова собеседника. В данном случае показания присяжных. Отметим, что в отличие от большинства полушутливых заметок (некоторые, благодаря позднейшим признаниям самого журналиста, можно назвать журналистскими мистификациями), в серьёзных сообщениях автор всегда называет свидетелей или очевидцев по именам, часто определяя их положение и должность. Впрочем, и здесь ему сложно придерживаться одного правила: вспомним хотя бы знаменитую «Кровавую резню вблизи Карсон-Сити», где с самых первых слов нам был представлен «очевидец» — Абрам Карри из Карсон-Сити.
Наконец, отметим ещё одну интересную особенность журналистики в «Территориэл Энтерпрайз». Р. Паурс в своей книге о Марке Твене образно охарактеризовал коллективный дух такой американской газеты, как «журналистская контркультура». «Журналистская контркультура сплотилась в «Энтерпрайз» и сочинила экспромтом литературные срочные новости, которые уловили крепнущий голос самоопределившейся Америки»[75]. В этой витиеватой фразе главным для нас является сочетание двух различных речевых пластов в одном определении. Журналистика существовала в своеобразном симбиозе с формами словесности фронтира. Установка на объективность была важной, но не единственной. Процветал жанр небылицы (англ. «tall-tale»,) изначально имеющий устную природу[76]. Здесь принципиально то, что в игру вовлечён не только автор, но и слушатели. А также близкий небылице по духу розыгрыш (англ. «a practical joke»). Видимо, для редактора «Территориэл Энтерпрайз» было вполне естественно, что строгие информационные заметки Сэмюэла Клеменса непредсказуемо чередовались с юмористическими вещами, главная цель которых — развеселить себя и публику. «Контркультура» журналистов выражалась ещё и в том, что многие авторы любили подшучивать друг над другом прямо со страниц газеты, представляя читателям свои весёлые баталии.
Например, Сэмюэл Клеменс достаточно регулярно обменивался колкостями со своим коллегой и близким другом Дэном де Квиллом (псевдоним Уильяма Райта). В апреле 1864 года приблизительно в одно и то же время появились их «новостные заметки». «Устрашающий инцидент с Дэном де Квиллом» («Frightful accident to Dan de Quille») в причудливых выражениях описывал падение Де Квилла с лошади — предполагалась, что это создаст комический эффект. Такие розыгрыши почти полностью построены на приёме буффонады. В утрированном ключе высмеивались внешние несуразицы и конфузные положения — нестыковки, драки, ссоры, падения… Признаем, что такой юмор не отличался утончённостью, хотя иногда Сэмюэл Клеменс использовал языковую игру. Например, морскую лексику: Дэн «развернулся на якоре» («he was swinging»), «колено левого борта» («larboard knee»), «рудерпост противника» («rudder-post of the adversary») и т. п. Ответ не заставил себя долго ждать: в том же месяце вышла заметка де Квилла «Марк Твен берёт урок мужественного искусства» (речь идёт о боксе), написанная в подобном же ключе: «С наступлением темноты он рискнул продолжить, имея нос, раздувшийся до размера нескольких портерных бутылок (огромный, воспалённый и мясистый потрёпанный нос), чтобы получить совет по поводу его ампутации»[77].
Итак, рассмотрев материалы Сэмюэла Клеменса, выходившие из-под его пера в газете «Территориэл Энтерпрайз», мы пришли к нескольким выводам. Самый главный из них заключается в том, что американская журналистика западных штатов в середине девятнадцатого века, несмотря на интенсивное развитие массовой прессы, была ещё далека до этических стандартов, которые будут сформулированы в следующем столетии. Именно в 60-х гг. XIX в. впервые был введён принцип отрывистой лаконичной подачи информации, что, однако, не мешало журналистам развлекать читателей шутками со страниц той же газетной полосы. Как отмечал Д. Андервуд, «Американские газеты <…> включали заурядные статьи и народный юмор, бессистемные новостные сообщения и напыщенные, чересчур сентиментальные сочинения <…>»[78].
«Колонки местных новостей» Сэмюэла Клеменса часто начинались не новостью, а юмористической зарисовкой. Но если даже было наоборот, так или иначе развлекательный элемент присутствовал в них всегда. Композиция колонок была хаотичной: сообщения не делились на логические блоки, а новости на схожую тему могли преподноситься по-разному: сдержанная заметка о реальном судебном разбирательстве или полушутливый отчёт о тяжбе двух владельцев свиней.
Установка на передачу точных фактов и стремление к вымыслу существовали параллельно друг другу. И даже несмотря на то, что «Колонки» могли содержать самые настоящие мистификации, то есть фиктивные новости, выдаваемые за правду, Сэмюэл Клеменс параллельно виртуозно работал с фактами, деталями и точными цифрами.
Репортажи Сэмюэла Клеменса для «Территориэл Энтерпрайз» (1862–1865 гг.)
Прежде всего необходимо пояснить, что, вынося в название параграфа слово «репортаж», мы не подразумеваем, что рассматриваемые произведения Сэмюэла Клеменса точно вписываются в современное определение этого жанра, то есть в общем смысле информационного материала для газеты, написанного по «горячим следам» журналистом-очевидцем события.
Несмотря на то, что в американской журналистике середины XIX века не было строгих жанровых канонов, мы выделяем несколько признаков, по которым некоторые работы Сэмюэла Клеменса для «Территориэл Энтерпрайз» можно отнести к репортажам. Прежде всего, это детализированное описание события и «метод наглядного изображения действительности»[79]. Если заметка и информационная корреспонденция сосредоточены, как правило, на констатации одного значительного факта, то в репортаже важно воссоздать этот факт, то есть личность автора выступает в роли призмы, через которую мы видим и проживаем событие. Важнее всего здесь добиться эффекта присутствия. Как правило, такие репортажи Сэмюэла Клеменса начинались фразами «мы посетили это место вчера» или «сюда мы приехали сразу же».
Хотя репортаж обычно считают динамичным и эмоциональным жанром журналистики, Сэмюэлу Клеменсу не всегда удавалось разнообразить свои материалы увлекательными сюжетами, так как редактор предлагал ему стандартный набор тем, переходящий из номера в номер: описание шахт и участков земли, отведённых под разработку недр, сообщения о новых месторождениях руды, серебра и других полезных ископаемых, «отчёты» о проведении благотворительных балов и заседаний законодательных органов округа… Отметим здесь важный нюанс: если в заметках и корреспонденциях Сэмюэл Клеменс нередко рассказывалновости со слов случайного очевидца или же опирался на соображения «свидетелей», которые могли быть выдуманы, то в репортажах (и это один из основных критериев, по которым мы выделяем эту жанровую группу) он непременно являлся участником события. Некоторые из этих работ автор уже подписывал псевдонимом Марк Твен, что свидетельствовало об определённом «протесте» по отношению к монотонной работе, убивающей воображение на корню.
Серия репортажей о шахтах рудничного посёлка, выходивших на протяжении 1862 г., — это, пожалуй, одна из самых скучных глав творческой биографии американского писателя. В критике существует немало суждений о нелюбви Клеменса к таким темам: например, «Он ненавидел иметь дело с цифрами, измерениями и чистыми фактами, которые требовались в материалах, относящихся к шахтам и механизмам»[80]; «Джо Гудман поручил ему писать о котировках акций, прибыли от некоторых из пятисот шахт в горах и публичных мероприятиях города — тот вид механической работы, которая заставляла Сэма лезть на стену от скуки»[81]. Тем не менее для старателей 60-х гг. XIX в. такая информация имела немаловажное значение. Сэмюэл Клеменс не пропускает в этих описаниях ни одну деталь, его репортёрские навыки вполне можно сравнить со стилем учёного: с таким упорством он исследует каждый сантиметр рудника. Автор пишет читателю, который как будто бы спускается вместе с ним в шахту. Визуализируя подробности, ему удаётся придать повествованию больше ритма: «Входя в туннель Испанской шахты на улице А, вы пробираетесь двести пятьдесят футов на ощупь при свете свечи — но вам не нужно считать шаги — продолжайте идти, пока не дойдете до лошади <…> Сейчас вы у границ пласта, и с этой точки несколько штреков разветвляются в различные участки шахты. Не останавливаясь, чтобы полюбоваться этими мрачными гротами, вы спускаетесь по лестнице и задерживаетесь на площадке, где вас огораживает находящийся в разработке лабиринт из крепёжного леса сечением в восемнадцать квадратных дюймов, который простирается перед вами, и позади вас, и намного выше вас, и под вами, пока не скрывается в темноте»[82].
Пожалуй, именно серию «научно-популярных» репортажей Сэмюэла Клеменса об устройстве шахт, рудников и копей можно считать тем редким примером полного главенства факта в его журналистике. Здесь ещё нет маски Марка Твена, которая формально появится лишь спустя год (3 февраля 1863 года Сэмюэл Клеменс подпишет «Письмо из Карсон-Сити» своим новым и впоследствии принесшим ему мировую славу псевдонимом), хотя фактически уже «заявила о себе» в мистификации «Окаменелый человек», вышедшей в «Территориэл Энтерпрайз» в том же месяце, что и написанная по другим законам «Испанская шахта». Это соседство двух ипостасей кажется особенно ярким именно в этот краткий период (1862-начало 1863), ведь пародия, ирония, юмор и вымысел с появлением маски Марка Твена начали стремительно завоёвывать себе пространство на страницах газеты, часто подавляя факт. Сравним, например, этот репортаж с более поздним материалом с практически идентичным названием — «Испанская [шахта]». Казалось бы, произведения начинаются схожим образом. С таким же вниманием к каждой детали репортёр описывает строение шахты: «Поверхность стен темно-голубого цвета сверкает пиритами, или сульфидами, или чем-то другим, и красиво испещрена небольшими изогнутыми вспышками молний, белыми, как кусок сахара»[83]. Однако были и отличия: на этот раз Клеменс выбирает более быстрый темп: не пытаясь вовлечь читателя в «подземное путешествие», он пишет от первого лица[84], быстро и по делу: «Несколько дюймов воды всё еще остаются в нижнем штреке, но это ничему не мешает, и можно легко их вычерпать, как только это покажется необходимым. Каждый участок Испанской шахты находится сейчас в наилучшем состоянии…»[85]. Перейдя к обсуждению давнего плана о необходимости особых укреплений в шахте в виде насыпи из пустых горных пород, автор вдруг допускает вот такой пассаж: «Умные люди сейчас могут понять, что около сотни долларов в день можно сэкономить таким образом, даже не принимая во внимание дорогостоящей работы по замене крепежа каждые два-три года, которая станет ненужной с этим нововведением — и продвигая это предложение в такие головы, как у Ненадёжного, в головы, набитые устрицами вместо мозгов, мы скажем, что постройка этих стен сохранит время и труд по спуску тяжёлых брёвен наглубины в 300 футов под землёй…»[86]. Ненадёжный — это прозвище, которое Сэмюэл Клеменс дал своему коллеге Клементу Райсу, сделав его «сквозным персонажем» многих писем и корреспонденций. В этом репортаже он выступает в роли риторической фигуры: предполагалось, что читателю уже известен характер Ненадёжного. Исследовав материалы с Ненадёжным в «Территориэл Энтерпрайз» (к сожалению, до наших дней сохранились лишь части архива), мы обнаружили, что впервые он появился в репортаже «Важное событие в Уошо», посвящённом собранию членов законодательных органов Невады. Впрочем, и здесь его присутствие было отмечено лишь несколькими предложениями: «Прибыл также Ненадёжный из «Юнион»[87] — с целью искажения фактов» (в начале), а также несколькими словами о его «возмутительном поведении» в конце. Всё было выдумано Сэмюэлом Клеменсом.
Репортаж «Важное событие в Уошо», как и близкий ему по настроению «Перебежчики на собрании», отличает гораздо больший субъективизм, несмотря на то, что и здесь Сэмюэл Клеменс следует строгой протокольной манере изложения, последовательно перечисляя участников делегации и кратко докладывая об их выступлениях. Однако если в описаниях шахт некоторая синтаксическая тяжеловесность оправдана информационными целями, то бросающаяся в глаза стилистическая вычурность этих произведений является, скорее, приёмом комического. Если внимательно присмотреться к этой работе, то станет ясно, что она практически полностью построена на травестии — с пафосом рассказывая о собрании, репортёр с трудом скрывает ироничную улыбку. Д. Кокс писал о «политическом бурлеске, пародии Марка Твена на заседания законодательных органов Территории [Невады. — прим. автора работы]»[88]. Заметна здесь и большая раскованность автора: Сэмюэл Клеменс с удовольствием пользуется привилегией репортёра комментировать происходящее. Выступление каждого делегата предваряется комментариями Твена, а реплики в сторону добавляют репортажам эмоциональности и чаще всего служат средством оценки: «[Выкрики, «Хэнна! Хэнна!» «Джентльмены, подождите минуту!» «Я требую принятия доклада, прежде чем мы начнём какое-либо обсуждение]»[89]. Репортёр не упускает практически ни одну подробность, перечисляет фамилии присутствующих и подробнейшим образом описывает процесс голосования. Высокая информативность репортажа разбавлена, однако, пространными и «колоритными» портретами делегатов: «Мистер Грегори сделал это с большим изяществом и достоинством, хотя он страдал от заикания и удушья, и запинался, и выглядел как страдающий коликами, и путал имена, и путал их опять, исправляя себя, и отчаянно пытался схватить невидимые вещи в воздухе — очаровательно притворяясь испуганным»[90].
Но иногда эта свобода переходила границы информационной журналистики, превращаясь в игру, в которой автор развлекал не только читателей, но и самого себя. Уставая от механического перечисления выступающих депутатов, Сэмюэл Клеменс мог написать и такие строчки: «“Нам было очень приятно слышать, когда он отзывался о нас как о «тех умных репортёрах, которые исполняли обязанности во время последнего Конституционного собрания”. [Слово «умные» — принадлежит нам. Нам показалось, что с ним фраза станет лучше]»[91].
Тем не менее кардинально изменить настроение законодательного отчёта Сэмюэл Клеменс был не в состоянии: унылое перечисление представителей Комитета по назначениям и резолюциям не оживляло произведение, поэтому последняя фраза репортажа и получилась такой выстраданной: «Это было скучное, очень скучное Собрание, и, как было замечено ранее в Америке, мы великий народ»[92].
Д. Вебб в своей статье «Исторический аспект новой журналистики» называл Марка Твена «романтичным репортёром»[93], имея в виду внимание журналиста к психологии и ярко выраженную долю авторских эмоций. М. Н. Боброва утверждала: «У Твена-репортёра была душа писателя. Его прежде всего интересовал человек, его общественные права, его чувства»[94]. Но заметим, что, допуская в репортажах для «Территориэл Энтерпрайз» субъективизм, Сэмюэл Клеменс всё равно не отходил далеко от фактов, несмотря на то, что их удельный вес менялся. Темы сообщений также варьировались: например, строгая серия отчётов о заседаниях законодательных органов и непринуждённое неторопливое описание благотворительных вечеров.
Репортажи о балах представляли Сэмюэлу Клеменсу большой простор для воображения. Традиционное понимание этого жанра предполагает непосредственное вовлечение автора в событие и его умение передавать настроение через точные детали, краски и звуки. Однако здесь Марк Твен (а именно так был подписан репортаж 1865 г. «Бал Пионера») не ограничивается стандартным для этого жанра методом наблюдения, а использует некоторые художественные приёмы.
Так, ранний репортаж «Санитарный был» больше напоминает запись из личного дневника, чем материал для газеты — автор заостряет внимание на своих ощущениях, нежели на происходящем вокруг. Однако назвать это произведение зарисовкой или очерком было бы неточным, ведь здесь нет типизации и образной трактовки, а композиция, несмотря ни на что, подчинена информационным задачам — Сэмюэл Клеменс терпеливо описывает событие, не уходя в лирических отступлениях от главной темы. Поэтому мы бы назвали это произведение ироничным репортажем с элементами эссеистики.
В «Санитарном бале» репортёр рассеянный, это недоумевающий «простофиля» — этот приём станет впоследствии узнаваемым элементом стиля писателя. Этот репортаж, как и подавляющее большинство материалов для «Территориэл Энтерпрайз», шёл без подписи, но его автором был уже, скорее, Марк Твен, а не Сэмюэл Клеменс. Д. Нельсон писал о том, что журналист «начал использовать псевдоним «Марк Твен» для светской и юмористической журналистики, хотя рутинные новости всё еще шли под подписью Сэмюэл Л. Клеменс»[95]. Репортёр в «Санитарном бале» разыгрывает ничего не понимающего джентльмена: «В прошлый вторник я пригласил множество замечательных молодых леди составить нам компанию, надеясь на то, что в назначенный срок явится хотя бы одна из них, но все девушки выглядели как будто немного рассерженными на что-то — никто не знает на что, так как мотивы женщин непостижимы»[96]. Наряды, поведение дам, танцы, ставящие в конфузливое положение — этому посвящена большая часть репортажа. Чтобы придать образу рассказчика еще больше нелепости, Клеменс намеренно использует морские термины в описании кадрили. Всё вместе создаёт комический эффект: «Они неожиданно изменили направление (дословно «повернули корабль боком к волнам» — англ. broach to) на полный вперед», «их платья были закреплены якорем под нашими ботинками» и т. п. Это было в духе американской журналистики того времени: «расслабленное» повествование, полное витиеватых риторических фигур (рассказчик здесь предстаёт не только в роли безмятежного «простака», но и образованного джентльмена), и конкретная концовка с практической информацией: «Мы не можем сказать в настоящей статье, какой сумме равняется чистая выручка от бала, но она, без сомнения, достигнет крайне внушительной цифры — говорят, 400 долларов». Редкий материал Сэмюэла Клеменса для газеты обходился без денежных подсчетов.
В написанном спустя два с половиной года репортаже «Бал Пионера» Марк Твен уже беззастенчиво даёт оценку костюмам и поведению всех присутствующих на мероприятии, причём использует при этом витиеватые, даже высокопарные выражения. Постепенно в его комментариях можно уловить иронию: «Царственная миссис Л. Р. была очаровательно облачена в свои новые красивые вставные зубы, чьё естественное приветственное великолепие усиливалось её очаровательной неисчезающей улыбкой»[97]. Если в «Санитарном бале» рассказчик до конца выдерживал позу благородного воспитанного джентльмена, то здесь с репортёром к концу повествования происходят удивительные метаморфозы: от слащавых комплиментов он резко переходит к безапелляционным колкостям. Предусмотрительно зашифровав имя «жертвы», Марк Твен пускается в ожесточённый словесный бой, сравнимый разве что с его нападками на Ненадёжного: «Все знают, что она [Miss X. — прим. автора работы] стара; все знают, что она отремонтирована (вы также можете сказать сооружена) с помощью искусственных костей, волос, мускулов и прочего, с ног до головы, кусочек по кусочку. И каждый также знает — всё, что нужно бы сделать — это вытащить её основную шпильку, чтобы она рассыпалась на кусочки, как Китайская головоломка»[98].
Перейдём к анализу репортажей о заседаниях законодательных органов штата (Legislative proceedings), которые Марк Твен (а именно так были подписаны материалы) посылал для «Территориэл Энтерпрайз» в январе и феврале 1864 года. Эти работы необходимо читать и анализировать серией, потому что только в этом случае можно в полной степени оценить замысел рассказчика. Поначалу может показаться, что это вполне стандартные репортажи в сдержанной протокольной манере, переполненные сухими описаниями принятых к рассмотрению законов, поправок и положений. Но этот канцелярский стиль может ввести в заблуждение, если оставить без внимания неизменные ремарки Марка Твена в квадратных скобках, которые проливают свет на его истинное отношение к происходящему. Например, такой отрывок: «”Мистер Фишер предложил внести поправку в трактовку закона о «Палате представителей и Совете» [К мистеру Фишеру эта идея пришла в результате — скажем — чистого вдохновения. — РЕПОРТЁР][99].
Первые несколько репортажей производят впечатление обилием фактов: последовательное перечисление всех выступающих, скрупулёзное внимание к ходу собрания — автор не упускает ни одной мелочи, расписывает буквально каждую минуту. Интересно, что ни в одном из репортажей парламентарии не говорят сами — всё повествование идёт в третьем лице, и эта монотонность могла бы стать слишком тяжёлой для читателя, если бы не попутные замечания Марка Твена: «Перестрелка в Парламенте все ещё продолжается, с неослабевающим блеском ума. Это Скопление Мудрости способно прийти к общему решению, но, чтобы сделать это, нам нужно время, очень много времени»[100].
Д. Кокс замечал, что Марк Твен «действительно был видным членом спародированной им Третьей Палаты законодательного собрания»[101]. В репортаже от 28 января Твен повествует об успехе, который произвела произнесённая им речь в парламенте, несмотря на то, что его рассказ пронизан довольно жёсткой самоиронией («После первой четверти часа я перестал шептать, и меня можно было услышать»[102]). Через несколько строчек он впервые называет себя «Его превосходительством губернатором Твеном» (His Excellency Governor Twain).
Тон повествователя из репортажа в репортаж становится всё задиристее, если не сказать, что переходит в самоуверенность и «хулиганство». Если в первых семи репортажах Марк Твен последовательно перечисляет все этапы принятия законов, не упуская и скучную статистику о результатах голосования, то 9 февраля он пишет в первом же предложении нового отчёта: «Я вижу, вы хотите знать «да» и «нет» по всем важным вопросам. Давно я получил «кипу» результатов и подготовился к тому, чтобы сообщить людям о конечном решении собрания по поводу различных представленных законопроектов. Но я устал. Я нашёл Палату слишком единодушной; они всегда голосуют «за», и я обнаружил, что перечень несогласных был бесполезным препятствием для голосования»[103]. Как видим, о строгости жанра здесь говорить не приходится. Для автора репортажа в классическом его понимании, главная цель — не упустить подробности и максимально точно передать атмосферу события. Но Марк Твен идёт по пути бурлеска, то есть изначально меняет направление информационного дискурса в сторону большей эмоциональности и гротескной образности. Л. Берков утверждал, что Сэмюэл Клеменс «находил мишени для бурлеска и социальной сатиры, в то время как освещал деятельность Законодательного Собрания»[104]. Сатирой можно назвать колкие замечания в адрес чиновников: «Когда законопроект проходит финальную стадию, и член Палаты слышит, как произносят его имя, он вскакивает с вопросом “Что происходит?”. Спикер отвечает ради информации: “Третье чтение законопроекта, сэр”. Парламентарий говорит: “О! Ладно, я голосую «за»” и тут же опять впадает в апатию»[105].
Если в первых нескольких репортажах оценки автора ещё в подтексте, то ближе к концу серии отчётов комментарии Марка Твена становятся недвусмысленными: «<…> До того как я сумел уловить его посыл, он пал жертвой регулярной болезни парламента — растерял свои мозги и превратился в улыбающегося, общительного, сентиментального идиота»[106].
Важно, что, выставляя в смешном свете депутатов, автор в то же время своеобразно «развлекался». Нередко объектом насмешки становился… он сам. Этот приём саморазоблачения станет отличительной чертой стиля Марка Твена и в последующем творчестве. Перевоплощаясь в наглого репортёра, автор добавлял репортажам своеобразного шарма, намекая, стоит ли воспринимать всерьёз всё написанное в них. Сначала он откровенно заявляет: «Я не считаю себя ответственным за ошибки, сделанные в то время, когда Палата полна красивых женщин, которые постоянно пишут мне нежные записки и ждут на них ответа»[107], а в следующем репортаже поражает откровенностью: «В то время как я вчера некоторое время отсутствовал по важному делу, выпивал [курсив автора работы], Палата, с присущем ей очаровательным единодушием, «подбросила» один из моих любимых законопроектов выше, чем воздушного змея, без единого голоса «против»[108].
Можно утверждать, что именно в серии репортажей о законодательстве штата Марк Твен вплотную приблизился к той границе, что отделяет журналистику от литературы. Здесь он не просто фиксирует и воссоздаёт реальность, как и положено репортёру, а реконструирует её — комментарии автора, его утрированные портреты депутатов, больше похожие на шаржи, остроумие и беззастенчивость оценок составляют истинный замысел произведения. Простой количественный анализ показал, что более половины всех этих отчётов составляют разнообразные рассуждения автора, нередко не имеющие ничего общего с темой собрания. Наконец, значим здесь и сам переход, уже почти окончательный, к «обязывающему» псевдониму. Репортажи с такой подписью уже не могли оставаться в строгих границах информационного сообщения, ведь Марк Твен мог чувствовать себя органично только в стихии игры, низвержения авторитетов и смешения серьёзного и комического.
Репортажи о собраниях законодательных органов стали немаловажным этапом для последующего становления литературного мастерства — здесь Марк Твен впервые высмеивал и пародировал общественный институт и служителей закона; этот опыт ещё пригодится писателю в рассказах.
Анализ репортажей Сэмюэла Клеменса, как и большинства его новостных заметок и корреспонденций, показал нам, что стандартный набор тем, переходящий из номера в номер, совершенно не оставлял простора для воображения, так что журналисту приходилось идти на всякого рода «хитрости», чтобы разнообразить свою рутинную работу. Это были первые шаги в игре с фактом и вымыслом, которые приведут к уже гораздо большей доле субъективизма в письмах-корреспонденциях Марка Твена из Карсон-Сити и к окончательной победе фантазии в журналистских мистификациях. Но несмотря на то, что практически с первых месяцев работы в журналистике, его неуклонно тянуло к преувеличению и желанию «домыслить» произошедшее, работа Сэмюэла Клеменса с фактом в новостных жанрах оказала большое влияние на всё его последующее творчество. Мы можем согласиться с Ш. Фишкин, которая утверждала, что «на последующее становление Твена как писателя имел значение стиль его ранних работ для газеты, а не их содержание»[109]. Добавим к этому немаловажное замечание Г. Беллами: «Безусловно, его работа в журналистике бесценна для него в одном смысле: она обеспечила ему лёгкий путь к читателям и не позволила прекратить писать в годы становления»[110].
Сэмюэл Клеменс не придерживался строгой формы репортажа. Подробные, включающие профессиональные термины отчёты о состоянии шахт чередовались с работами, где основным приёмом была пародия. Тем не менее мы выделили несколько критериев, по котором эти неоднородные в стилистическом отношении произведения всё же можно относить к одной группе. Это, в первую очередь, установка на информативность (эта функция должна всегда выходить на первый план). Во-вторых, важно то, что Сэмюэл Клеменс в репортажах всегда был свидетелем того события, о котором повествовал. Наконец, важна особая атмосфера сиюминутности происходящего, приём воссоздания. Так или иначе эти элементы присутствовали в проанализированных материалах, но тем не менее назвать репортажи Сэмюэла Клеменса (а позднее — Марка Твена) типичными представителями жанра сложно: уже на начальном этапе он пытался включать в них вымысел. Иногда «ненавязчиво», в одной лишь фразе упомянув вымышленного персонажа Ненадёжного, или же значительно изменив тональность письма от условно объективного к подчёркнуто гротескному и субъективному (отдельные фрагменты в отчётах о заседаниях законодательного органа штата). Однако принципиально то, что «художественность» этих репортажей, несмотря на то, что она существенно изменяла традиционные представления о классическом журналистском информационном тексте, всё же пока оставалась в его границах. Не полнокровные художественные образы, а карикатуры на реальных людей, не выдуманные сюжеты, а настоящая действительность, пусть в её изображении и присутствует субъективизм — до литературы оставалось несколько шагов, хотя некоторые приёмы повествования, появившиеся в позднем творчестве, Марк Твен оттачивал уже в то время.
