Света есть!

Татьяна 100 Рожева, 2012

«Две лысых тефтельки в оспинках риса сиротливо жались друг к другу. Это были, наверное, два брата. Туманным осенним утром они выдвинулись по грибы, но младший, слегка приплюснутый, шумно загребал ногой, и их услышал повар, бродящий неподалеку в поисках отдохновения. Или нет, это пара влюбленных, у которых таки получилось умереть в один день. В погожий октябрьский денек, когда бордовым от желаний листьям хочется унестись подальше, а двум влюбленным тефтелькам слиться в одну большую тефтелину и замереть от счастья…»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

1

— Слушаю вас. Что будете кушать? — Тетка раздатчица напоминала матрешку — железнодорожника. Обеденное время заканчивалось, а поезд из подносов все громыхал на стыках вдоль ее отполированных боков. Мой поднос с одинокой вилкой подъехал к вареным крабам теткиных ручищ. Голодная ассоциация.…

— Рыба еще осталась? Здрасьте! — Бодро поинтересовалась я.

— Рыба по-гусарски закончилась. Тефтели, бефстроганов и солянка, — устало перечислила тетка и шевельнула клешнями.

— По-гусарски — это как? С лихо закрученными костями? — Пошутила я и запнулась. Идиотская манера шутить в самых неподходящих ситуациях…

Матрешка взялась за половник.

— Возьмите тефтели.

— А они из чего?

— Хорошие.

— Ну, давайте…

— Хлеба надо?

— Лучше зрелищ, — снова сморозила я. Вот тупица…

Две лысых тефтельки в оспинках риса сиротливо жались друг к другу. Это были, наверное, два брата. Туманным осенним утром они выдвинулись по грибы, но младший, слегка приплюснутый, шумно загребал ногой, и их услышал повар, бродящий неподалеку в поисках отдохновения. Или нет, это пара влюбленных, у которых таки получилось умереть в один день. В погожий октябрьский денек, когда бордовым от желаний листьям хочется унестись подальше, а двум влюбленным тефтелькам слиться в одну большую тефтелину и замереть от счастья…

— Приятного аппетита! К вам можно присесть? — Дама в зеленой шали нависла над моими лирическими раздумьями шерстяной тучей. Любезно улыбаясь, она уже тащила к себе за спинку упирающийся стул.

— Спасибо. Конечно.

— Благодарю вас. Татьяна, если не ошибаюсь?

— Да.

— Очень приятно. Меня зовут Остроконечная Алла Павловна. Мне сказали, что теперь Вы будете заниматься нашим журналом.

— По мере сил.

— Ой, как хорошо! Вы такая молодая!

— Спасибо. Вы тоже прекрасно выглядите.

— Да ну что вы! — Алла Павловна кокетливо взмахнула вязаными крыльями. — А сколько вам лет, если не секрет? Это, конечно, не принято спрашивать, но между нами?

— Между нами — сорок с хвостиком. Но хвостик совсем еще небольшой, — зачем-то уточнила я.

Остроконечная резко вскинула нарисованные брови, но до фамилии не дотянула.

— Что вы говорите! А я вас совсем ненамного старше! Но вы чудесно выглядите, просто чудесно!

— Спасибо.

— Мне сказали, что вы журналистка! Это правда?

— Чистая правда.

— Ну, замечательно. Наконец-то наш журнал попал в руки профессионала! А я все не никак не могла вас застать! Как ни соберусь к вам зайти, вас почему-то нет.

— Это странно, Алла Павловна. Я стараюсь держаться в кабинете. Вон он здесь рядом, 222 комната.

— 222? Ну, возможно, я до вас не доходила, — заулыбалась дама, обнаружив слева приветливый золотой зуб.

— Мне только сегодня утром повесили на дверь опознавательную табличку. — Объяснила я. — Раньше ее не было. Раньше была только бумажка. А что за вопрос у вас?

— Да собственно, я по поводу своей статьи. Видите ли, моя тема — патриотическое воспитание молодежи, и где-то месяца три назад я сдала статью вашему предшественнику. Вот хотелось бы знать ее судьбу, ну и сроки, когда она увидит свет, так сказать. Она мне нужна к защите, к декабрю.

— Я сегодня же постараюсь ее найти.

— Как хорошо, что вы к нам пришли, Татьяна! Вы же, наверно, не знаете, с этим журналом всегда был такая неразбериха. Здесь вообще такое творится! Вы себе не представляете!

— Вы не волнуйтесь, Алла Павловна, надеюсь, ваша статья никуда не делась. Все, что осталось от моего предшественника, лежит в кабинете, в шкафу. Вы уже обедали?

— Ой, да что вы! Какой обед! Разве я могу себе позволить такую дороговизну! Знаете, какая зарплата у старшего научного сотрудника без пяти минут кандидата наук! Слезы одни! Я из дома приношу кое-что, здесь только иногда пирожки покупаю к чаю. Кстати, заходите к нам на чай в отдел патриотического воспитания, 358 комната. Будем очень рады!

— Спасибо. Обязательно.

— Так вы не забудете посмотреть мою статью? Я уж точно не помню, как я ее назвала, но по фамилии найдете. У меня запоминающаяся фамилия! — Напомнила Остроконечная и вся даже немного заострилась.

— Конечно, конечно! — Закивала я, сглотнув тефтелину. — Только допью компот. Сегодня вот позволила себе. Из сухофруктов.

— Кушайте, кушайте! — Алла Павловна еще раз сверкнула зубом, запахнулась шалью, и зеленым клубком покатилась к выходу. Откормленная герань того же цвета в кадках вдоль стен сыто кивала ей в след, принимая за свою или, может, кланялась без пяти минут кандидату наук…

Компот из растерзанных останков кураги и изюма смыл воспоминания о двух влюбленных тефтельках. Изюм есть в каждой женщине. А курага не в каждой. Во мне теперь была. Желудок наполнила приятная тяжесть. Вокруг плавали фразы о необходимости проведения семинара, приоритете какой-то парадигмы и недоплате суточных. Я почувствовала, что сейчас засну, плавающие фразы раскачивались в такт колыбельной. Колыбельной для ответственного секретаря научного журнала. Когда бородатый академик в галстуке цвета винегрета, пропел: «па-ра-диии-гма» на мелодию «гла-зки за-кры-вай», я, сморгнув тяжелыми веками, заставила себя встать и выйти из столовой сквозь строй откормленной герани. Она даже не шелохнулась. Вот растение!