Йонтра

Тима Феев, 2015

На далёкой планете похожий на осьминога инопланетянин каждый вечер рассказывает истории. Рядом с ним на берегу собираются его слушатели. Они прилетают на эту планету из разных миров. Истории, которые они слышат, не похожи одна на другую. В них есть и дружба, и любовь, но есть и страх, и ненависть. В общем, почти обыкновенный живой мир, который при ближайшем рассмотрении становится почти фантастическим.

5. Слишком много окон

Рассказчика не было. То есть он, конечно, где-то был, но его не было на месте. Слушатели же, напротив, все уже собрались. И хотя они время от времени озирались по сторонам, однако сильного беспокойства не выказывали, — не было пока еще ни одного случая, чтобы Скит Йонтра не пришел к назначенному часу. Посетителей сегодня собралось немного меньше, чем обычно. Погода на Тэе начинала портиться и на побережье накрапывал уже слабый дождик. Но было еще тепло, поэтому никто не испытывал особого дискомфорта даже находясь под открытым небом.

Ну вот, наконец, и Скит. Появился он, правда, сегодня несколько необычным способом, а именно из океана. К тому же, очевидно немного не угадав с дистанцией, на берег он выбрался оррах в трехстах от нужного места. Вслед за ним, чуть погодя, из воды появились еще гости. Это были такие же как и Скит, йонтры, только маленькие. Они ему явно досаждали, а он, судя по всему, то ли не имея сил, то ли достаточного желания, никак не мог от них отделаться. Беседовали они о чем-то. Точнее, говорили в основном малыши. Скит же отвечал лишь короткими, резкими фразами. Однако из-за прибрежного ветра, который сносил в сторону почти все звуки, разобрать, о чем у них там шла речь было совершенно невозможно. Наконец они приблизились и слушатели поняли, что мелкие йонтры были какими-то родственниками Скита и что он сейчас был вынужден за ними присматривать, чему, естественно, был не слишком-то рад.

— Последыши, — так он называл их, — вот я сейчас занят, а вы просите купаться. Идите сами, зачем вам я?

— Нет, дядя Скит, — отвечали последние, — ты нас должен беречь, а то тебе от мамы попадет.

Примерно так перебраниваясь и вовсе не торопясь, они добрались до того места, которое Скит иногда называл «дикой кафедрой». Здесь находились его мраморный стол, плетеное из морских лиан кресло и где ему самому и нужно было присутствовать в этот час. Малышей же он уговорил остаться рядом со слушателями, но с краю, который был обращен к океану. Посадить их со стороны леса он все-таки побоялся. Потому что зная свою рассеянность, не мог полностью положиться на собственное внимание, а также на то, что заметит, если какой-либо из протокорней или иных лесных обитателей попытается дотянутся до малышей.

— Вот, — обратился он к аудитории, когда как следует устроился в кресле и указывая щупальцем на маленьких йонтр. — Полюбуйтесь только на них. Их семьи сейчас, видите ли, мигрируют, а я, старый больной осьминог, должен присматривать за их детьми. Мешают они им, оказывается. А мне значит, нет?! — Скит пробормотал еще что-то нечленораздельное, потом пару раз громко щелкнул клювом, весь как-то подобрался и приступил наконец к рассказу.

— Эти малыши, однако, — начал он, — натолкнули меня на мысль о теме сегодняшней моей истории. Я ведь и сам когда-то, как, впрочем, и все уважающие себя йонтры, мигрировал по Великому океану. Делом это было весьма увлекательным, хотя подчас и опасным. Много чего повидал я тогда впервые. И коралловые водоросли Южного атолла, и соляные горы Фирсова моря, и даже Кинтскую впадину, которую примерно тогда и открыли. Но, впрочем, я не об этом. Так вот, — помимо красот различных, я познакомился также и со многими обитателями морских глубин, причем не такими, как я, земноводными, а лишь и исключительно, — водными жителями этой планеты. Некоторые из них были разумны, а некоторые даже умны. Самыми удивительными из этих созданий были, пожалуй, Уллы. Это такие, кто не знает, — Скит глянул на слушателей, — ракообразные, похожие на улиток существа, точнее, дальние-дальние их потомки. Живут они преимущественно на мелководье, но не на таком, чтобы дневной свет доходил до них. Они любят сумерки или почти полную темноту, кому как. Раковины свои они уже не носят с собой, а эволюционировав, превратили их в настоящие дома, причем даже с окнами и дверьми, где, собственно, и живут. Однако древних привычек они полностью не забыли, а поэтому дома свои не покидают или делают это только при самых крайних обстоятельствах. И это правильно, скажу я вам, потому что Уллы обладают еще одним свойством, — они светятся. Причем, чем умнее Улл, тем ярче его свет. И, естественно, выйдя из своего домика, такой Улл становится очень уязвимым, а потому при первой же возможности прячется.

Я видел их колонии, расположенные и на западном атолле, и здесь недалеко на мелководье, и скажу я вам, зрелище это поистине завораживающее. Будто тысячи маленьких фонариков разбросанных по дну, они освещают голубоватым светом близлежащие окрестности: песок, водоросли, кораллы, делая при этом пейзаж почти фантастическим. Светят они, конечно, только через свои окна, которые всегда открыты и которых обычно бывает два. А вот закрывать эти окна категорически не следует, потому что Уллы именно через них и получают всю информацию об окружающем мире. Больше даже скажу, весь Великий океан для них — это своего рода тонкая звуковая мембрана или сверхчувствительный световой прибор. Уллы, например, могут слышать то, что происходит на другом конце океана или видеть то, что происходит даже в космосе. Малейший фотон, попавший в воду, или звуковое колебание ее могут они уловить, изучить и понять. Тут, как мне кажется, не без экстрасенсорики. Но это все же опустим, потому что я и сам точно не знаю.

Ну и конечно, я не мог тогда не подружиться с этими Уллами. Много чего я им рассказывал о своей жизни на поверхности, а они мне о своей. Научили они меня многому и задали направление мыслям такое, которого я даже и не предполагал. По сути, заставили по-иному на мир смотреть. Особенно сдружился я с одной семьей. Милые Уллы, но в общем, вполне обыкновенные. И была у них девочка. Удивительная. Еще даже когда совсем маленькая, она уже отличалась от других детей. Умненькая такая, глазки озорные, взгляд добрый и даже какой-то по-особому светлый. Свет этот, впрочем, был ее и счастьем, и проклятием.

Она росла и, не по годам развитая, уже в двенадцать лет получила свидетельство о начальном тэянском образовании. Дистанционно, конечно. Университет также не устоял перед ее способностями и пал через два года. И так она пошла-пошла, пока наконец не выросла в совершенно удивительное создание. «Уля» — так я ее звал, — стала молодой, красивой девушкой. Очень умной и талантливой. Решила мне как-то одну задачу, с которой я, тогда уже младший сотрудник Университета Тэи, носился почти целую неделю. А она узнала как-то, подозвала меня к себе и шепнула решение. Рад я был тогда, конечно, очень и удивлен, но и напуган. Стал ее даже как-то избегать после этого, — Скит изобразил грустную улыбку, — и сам, признаться, не понимая, почему. Домик ее, такой яркий и светлый, блестевший среди других домов как алмаз среди меди, начал меня словно отталкивать. А окна ее, которых было, кстати, аж пять, буквально слепили меня, обжигая каким-то неестественным светом. Мало-помалу я отдалился от этого семейства и занялся своими делами. Зеркала отражений у меня тогда еще не было, поэтому я сутками напролет торчал то в лаборатории, то на кафедре.

И прошло довольно много времени, прежде чем однажды, прогуливаясь вдоль берега, я услышал тихий, далекий, но словно бы знакомый голос. Немного растерявшись, я попытался определить направление, но безрезультатно. Тут вдруг опять. «Странно, — подумал я, — голос вроде слышу, а откуда он идет, понять не могу, словно чувствую его как-то…» И тут я опять почувствовал, но уже более отчетливо — слабое покалывание и дрожь, но не ушами, а щупальцами, которые были тогда наполовину в воде. Я нырнул: «Так и есть, кто-то зовет меня, издалека зовет. Такой нежный, но уверенный голос». «Уля!» — вспомнил я вдруг. И больше уже не думая, поплыл что было сил в направлении источника. Домик ее я увидел сразу. Яркий, как маленькая вспышка, он стоял теперь на некотором отдалении от других домов. Слегка зажмурившись, я подплыл к окну.

Она была прекрасна. Светлая, с высоким лбом, изумрудными плавниками и перламутровыми ресницами, Уля стояла посередине домика и смотрела на меня своими огромными, ясными, переливающимися глазами.

— Я несчастна, дядя Скит, — лишь смогла она произнести, после чего кинулась к окну и обвила мою шею своими пушистыми, теплыми лапами.

— Да что ты, что ты Уля, — лишь смог пробормотать я в ответ, — ты такая… такая, красивая!

Она с сомнением поглядела на меня и заплакала еще громче.

— Нет, — рыдала она, — нет, меня никто не любит, никто.

Так мы и стояли. Она, всхлипывая у меня на груди, а я молча, не зная что и сказать. Конечно, я понимал тогда, что и сам отчасти виноват в таком ее положении. Зачем прервал отношения с ней, с ее семьей? Ведь не мог же я не знать, что нужен им и ей прежде всего. «Эгоист проклятый, сноб», — ругал я себя. Вот только, что теперь можно было поделать? Уля же в тот момент, словно угадав мои мысли, слегка отстранилась назад, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

— Я все понимаю, дядя Скит. И знаю — вы добрый, а ушли от нас тогда потому, что все так делали. А я… я не такая как все. Я урод, я умная. — И снова заплакала.

Я уже не мог этого больше вынести и поэтому тоже от нее отстранился и сказал, но теперь действительно серьезным голосом:

— Знаешь что, девочка, так ты все глаза себе выплачешь. А ведь делать-то что-то надо? Расскажи-ка мне лучше, что у тебя стряслось.

История ее, как оказалось, была самой обыкновенной. Несчастная любовь. Был у нее парень, красивый такой, сильный, умный… правда, не настолько умный как она. И на этом их отношения и разладились. Парень ей много чего рассказывал, учил ее чему-то, а она только смотрела на него удивленно, и нет, не смеялась даже, а просто молчала в ответ. Но он как-то догадался, что «орешек ему не по зубам» и стал отдаляться от нее. Начал грубить, оскорблять, ударил даже однажды. А она все терпела, хотя и мучилась страшно. Кончилось же все тем, что он ей сказал, что она для него слишком светлая, и что он не хочет ослепнуть раньше времени, а поэтому уходит из ее домика и не вернется больше.

— Вот, дядя Скит, — завершила она свой рассказ, — и вся моя история. А теперь скажите мне, — на этот раз она уже очень серьезно и даже как-то по-взрослому посмотрела на меня, — что мне делать?

«Будто это я виноват, что ты такая», — подумалось мне отчего-то в тот момент. Но в ответ я ей все же сказал, что раз ее парень испугался ее ума, а ум Уллов связан с открытыми окнами их домиков, то, — не заделать ли ей пару этих окон, чтобы немножко, ну… поглупеть. Никогда, уважаемые слушатели, никогда я не забуду ее взгляда тогда. Она вся вдруг как-то сжалась, словно от озноба, лицо ее передернулось и она отплыла от окна, все еще неотрывно глядя на меня. А потом опустила голову и задумалась.

— А ведь вы правы, дядя Скит, — сказала она чуть погодя. — И вы всегда были умным и… добрым. Но не приходите ко мне больше, никогда. — Она снова заплакала. Потом проплыла в угол комнаты, достала что-то снизу и протянула мне.

— Вот, возьмите, это жемчуг. Он очень красивый и редкий, потому что мы, Уллы, мало и редко плачем. Берите, он ваш. Это вам память об одной умной-глупой девочке, которая вас так всегда любила и ждала. Прощайте. — Она отвернулась.

Говорить больше было не о чем. И я, прямо так с горстью этого жемчуга поплыл по направлению к берегу. «Оказывается, их слезы превращаются в такую красоту, — думал я, поднимаясь к поверхности и иногда поглядывая на полученный подарок, — надо же, не знал».

Вот, уважаемые слушатели, и вся моя сегодняшняя история, — подытожил Скит свой рассказ. — И не судите меня строго, прошу вас. Вы не были на моем месте и не можете знать, как бы сами поступили в той ситуации. А Уллы, они все-таки удивительные. И даже сейчас, проплывая мимо их поселений, я, который столько раз их видел, не могу не восхищаться их красотой и уникальностью. Скит остановился. «А ведь домика Ули я что-то больше не замечал, — подумал он про себя, — хотя и проплывал мимо того места не раз уже. Хм-м, наверное, она все-таки послушала меня тогда и сделалась немного, поглупей. Ну да ничего, зато возможно и счастливей тоже… наверное».

Так, в задумчивости, более занятый своими мыслями, Скит попрощался с аудиторией и пополз к своему дому. Мелкие йонтры засеменили за ним. Скит улыбнулся: «А ведь они не произнесли сегодня ни одного слова, пока я рассказывал, а значит история, наверное, была все же хорошей. Ну да ничего, пусть себе на ус мотают, может и не совершат моих ошибок, когда вырастут».